2
Тим спал очень беспокойно. Всю прошлую ночь он видел кошмары, от которых проснулся в поту, но этой ночью они стали страшнее. Этой ночью он чувствовал всё, что с ним делали. Он наблюдал за тем, как кто-то раскроил его грудную клетку кривым ножом с деревянной старой рукоятью, чтобы добраться до ещё живого, трепещущего сердца. Сам он словно бы парил над землёй. Внизу расстилалось бескрайнее поле подсолнухов, усеянных множеством глаз вместо чёрных семян. Над ними в зените стояло кроваво-красное солнце, окутанное маревом такого же пламенного неба. Тим не сразу заметил подле себя густую, будто живую, чёрную тень. Он убоялся её, как самого страшного зла, но не мог пошевелиться: он был накрепко привязан по рукам и ногам верёвками к кресту, с которого хорошо видел и поле, и небо, и жаркое, страшное, голодное солнце. А потом, когда чужая, тёмная рука, сломав ему рёбра, коснулась содрогнувшегося в агонии сердца, Тим от боли, сомкнувшей грудь в тиски — такой нехорошей и настоящей — проснулся. Губы его пересохли, на щеках застыли слёзы. Стояла глубокая ночь. Ветер стих. В доме всё было, кажется, спокойно, как всегда. Но Тим, уняв бешеное сердцебиение и вслушавшись в безмолвие комнаты, понял: что-то не так. Он поднялся на локтях и остолбенел. В глаза бросилось распахнутое настежь окно, возле которого от ветра легонько шевелились прозрачные, тонкие шторы. Те, что поплотнее, кто-то раздвинул, хотя не было с недавних пор такой ночи, когда Тим не смыкал бы их так плотно, что в щель между двумя отрезами ткани нельзя было даже подсмотреть. Тима пробрал ледяной пот. Каждое чувство обострилось до предела. Он перевёл взгляд вбок и обмер: там, в темноте и абсолютной тишине, стояла низенькая, кривая фигура в белом. Сколько это было здесь? Оно наблюдало за тем, как Тим спит? Потянулись долгие секунды. Тим не смог бы даже пошевелиться: от давящего страха его тело перестало подчиняться. — Доброй ночи, мой дорогой, — сказало нечто голосом покойной бабушки Эммелины. — Не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Тим не мог не бояться: чем дольше он вглядывался в темноту, тем легче узнавал похоронный светлый костюм, в котором бабушку Эм клали в гроб, а в её сухом голосе першило землёй. Тогда-то Тим ощутил затхлый, густой запах сгнившего дерева, увядших цветов и почвы, просыпанной песком. В воздухе тяжело осела сырость. Тим сделал глубокий, рваный вдох, но почти совсем перестал дышать, когда бабушка Эм поплыла ему навстречу. Казалось, она совсем не касалась пола — так гладко и плавно скользила из угла комнаты. Тим ждал неизбежного, хотя в висках стучал приказ бежать, бежать как можно дальше отсюда. Если бы только он мог владеть собой! Он затравленно наблюдал за силуэтом, который обретал более ясные очертания. Когда бабушка Эм попала в полосу слабого лунного света из окна, у Тима на голове зашевелились от страха волосы. Лицо её было жутко искривлено, рот — уродливо открыт, на половине черепа не хватало волос, а на другой они были что седая, грязная пакля. Её глазницы были черны, и где-то там, в их тёмной глубине, тускло горели две белые точки, похожие на блики в зрачках хищного зверя. Скрюченные, старческие руки бабушка Эм прижала к груди, как в гробу, крестом. Костюм её рассохся. Из истлевшего жакета наружу торчали голые рёбра, и Тим некстати вспомнил свой сон. Его рыжие волосы отдавали ржавчиной в ночном сизом свете. Глаза казались аквамариновыми. Бледный и скованный ужасом, он почти не дышал, когда бабушка Эм остановилась у его кровати и, повиснув в воздухе, подалась вперёд. Затем прильнула к его уху сухими, потрескавшимися губами. От неё пахло могилой, но она принялась шептать оцепеневшему Тиму то, что знала, и то, что могут услышать только покойники. Каждое слово падало в его сердце камнем. Глаза заволокло белёсой пеленой, и Тим слабо приоткрыл рот, издав тихий скрип. И там, в своей комнате, залитой светом мёртвой луны, он слушал и запоминал маленький секрет Салли Хэрроу с фермы Мейсонов, которая этой ночью не спала дома.3
Идти было неблизко, но она не останавливалась. Всякий раз, как Салли казалось, что она вот-вот заблудится в поле, она замечала край плаща пугала или его лицо, мелькавшее в подсолнухах. Кто бы сказал хоть днём раньше, что она посреди ночи пойдёт в поле за живым пугалом, которого до смерти боялась с детства — посмеялась бы! Может быть, даже истерично. Но теперь, не зная, кому можно доверять, а кому нет, Салли прислушалась к чутью. Единственное, что оно подсказывало — дома оставаться опасно, в то время как странное пугало помогло ей сбежать и спастись. В любом случае, деваться некуда: Мистер Полночь легко нагнал бы её, уж в этом Салли не сомневалась. Выход был один: разобраться, что происходит, прежде, чем покинуть ферму. Ещё кое-что не давало покоя Салли, почему же родители не отвечали на её звонки? Неужели Мередит не солгала, когда сказала, что и они замешаны в случившемся? Тем временем, пугало настойчиво вело Салли к краю поля Мейсонов, к самой границе с фермой Миллеров. Ветер трепал его плащ и шевелил подсолнухи, и Салли, глядя на его затылок, обмотанный холстиной, подумала, что надо бы вернуть ему шляпу. Вдруг пугало свернуло вбок, к северо-западу, в сторону Нашвилля. — Куда мы идём? — осмелилась спросить Салли, дрожа от холода и испуга. Ночи здесь обычно были свежими, никак не холодными — но только не сегодня. Казалось, что лето ушло вместе с тем, как на небе показалась Луна, и в воздухе запахло сырой осенью. Мистер Полночь остановился в нескольких шагах от неё и подставил предплечье вороне, опустившейся на него и вогнавшей когти глубоко в холстину и солому: — Считай, уже пришли. Видишь вон тот большой дуб? — Да. Он высился на фоне беззвёздого неба громадой с раскидистой кроной. — Там нас никто не услышит. Салли осмотрелась. Ферма Мейсонов осталась далеко на западе. Ферма Миллеров была ближе, на северо-востоке. Дерево, к которому её вёл Мистер Полночь, росло на пограничной территории. Салли остановилась: теперь она не была уверена в том, что ей действительно стоило туда идти. Мистер Полночь словно почуял это. Повернувшись к ней, он по-прежнему жутко и резко, как сломанная кукла, уронил голову вбок, будто не мог долго держать её прямо. А может, и впрямь не мог? — Что такое, Салли? — услышала она его голос из вороньего клюва. — Ты передумала? — Нет. Но откуда мне знать, что ты не хочешь сделать мне ничего дурного? — осмелилась сказать Салли. Мистер Полночь покачал головой, и в ночи послышался его сухой, но добродушный смешок. Затем ворона тяжело слетела с руки, и Салли услышала его голос уже над своей головой. — Пожелай я расправиться с тобой, — едва не нежно сказал он, — и ты была бы уже мертва. Я хотел помочь тебе. И понадеялся, что ты самую малость поможешь мне. — Я не связываюсь с ожившими полевыми страшилами и не делаю им одолжений. — Разве что в порядке исключения? — Пугало сделало к ней шаг. Салли попятилась. — Подумай, Салли. Мистер Полночь обошёл её кругом, едва заметно коснувшись рыжих волос и пропустив прядь между пальцев. Салли обернулась к нему, отпрянув в сторону. Она не желала, чтобы он лишний раз трогал её. — Я обещаю, что не дам тебя в обиду, и никто на этой земле или на какой другой не сделает тебя одной из них, пока я цел и невредим. — А что взамен? Мистер Полночь замолчал и с джентльменским поклоном указал рукой на дуб, пропуская Салли перед собой. Теперь выбор был только за ней. — Я уже сказала, что у меня нет выхода, — тихо произнесла она и прошла мимо Мистера Полночи. Вместе они ступили под густую сень могучего, старого дерева. Салли подняла глаза на его узловатые ветви и посмотрела на далёкий купол ночного неба над головой. Здесь, покрытые тёмной кроной с резными листьями, они с Мистером Полночью казались скрытыми от целого мира. В тень влетела ворона и, хрипло каркнув, умостилась на ветке пониже. Мистер Полночь подошёл к мощному стволу, опустив ладонь на дубовую кору. — Это мой старый друг, — шепнул его голос из вороньего клюва, — мой добрый помощник. Сколько лет я наблюдал за тем, как он растёт и крепнет, а когда хозяин здешних мест хотел срубить его, не дал этого сделать. Этот дуб многое видел и многое помнит. Мистер Полночь опустился на корточки, сделав ямку в земле. Затем, углубив её, вздохнул и покачал головой. — Когда-то здесь я зарыл то, что у меня пытались отобрать другие. Я спрятал это, но уберечь не смог. Он печально повесил голову на грудь, и Салли подумала, что теперь он стал совсем неживым, похожим на набитое соломой чучело ещё больше, чем когда висел на кресте. — Мистер Полночь, — осмелилась позвать она и подошла ближе, опустившись рядом с ним. От дубовых корней и земли веяло холодом и пахло жирной почвой. — Я не понимаю, что происходит. Всё стало с ног на голову. Дома больше не безопасно… — Там никогда не было безопасно, — сказали над её головой, с ветки, из вороньей глотки. — Просто ты думала иначе. — Что им нужно от меня? Мистер Полночь поднял голову, и Салли почудилось, что там, под холстиной, под крестами из ниток, он действительно смотрел ей в глаза. — Твоя душа, — обронил он, протянув ладонь и положив её на грудь Салли, там, где замерло от испуга маленькое человеческое сердце. Салли стиснула пальцами собственные колени, так, что фаланги побелели. Затем, справившись с собой, продолжила, хотя голос её дрожал: — А те, кто стали одними из них… — Давно мертвы и не могут покинуть это место, — сказал Мистер Полночь и опустил руку. — Я им не нравлюсь, потому что не хочу, чтобы ты, младшая из семьи Мэйсонов, присоединилась к ним. Я не хочу, чтобы ты стала последней на исходе солнцестояния, кто услышит мою историю. — Какой тебе в этом прок? — Очень большой, Салли. Если это случится, они смогут выйти из своих домов. Тогда меня не станет. Но и ты будешь совсем другой, — Салли показалось, его голос стал теплее. — Я помню тебя совсем ребёнком. — Я тоже помню тебя, — с вызовом сказала она. — Прятки в доме. Бабушкина комната. Ты напугал меня до смерти! — Я Пугало! — развёл руками Мистер Полночь. — А ты была там, в её спальне, одна, с мертвецами. Я волновался за тебя. — Разве нельзя было просто прогнать меня оттуда? — А разве я не сделал тогда именно это? — и Мистер Полночь тихо рассмеялся. Это было очень странно: плечи его подрагивали, а смех раздавался сверху, из-под тёмной листвы. Салли насупилась. — Хорошо, пусть будет так. Но почему я должна тебе поверить? — Потому что мне нужна твоя помощь, а тебе — моя. Ты хочешь вернуться домой, я знаю, — Мистер Полночь положил пальцы на её запястье. Салли обожгла его резким, недоверчивым взглядом. — Но пока этого нельзя делать. Даже если случится невероятное и тебе дадут уйти, твои родители — не совсем в себе, Салли Хэрроу. И ты никуда не денешься от истории. — Что это за история такая?! — Я не могу рассказать её, — мягко сказал Мистер Полночь. — Такие правила, Салли. Но, поверь, ни одна история в мире не стоит того, чтобы лишиться своей души. А теперь тихо, — он выпрямился. — К нам кто-то идёт. Я слышу по шагам, это мальчишка Миллеров. — Тим? — Салли обрадовалась. — Боже, он сможет мне помочь? — Не спеши, — неохотно шепнул Мистер Полночь. — Не нужно так легко верить никому, даже своим друзьям. Я знаю, что вы сблизились с ним. — Он сможет рассказать мне историю? — Её рассказывают те, кому положено это делать: мертвецы и старики, — сказал Мистер Полночь. — Но он может сделать много других опасных вещей. Я должен уйти, пока он меня не увидел. — А что делать мне? Пугало встало, протянув руку Салли. И она, вложив в его ладонь свою, поднялась следом. — Продержись эту ночь у Миллеров и возвращайся домой. Держи ухо востро и не говори им обо мне. Делай вид, что всё, как обычно, хорошо и покойно. — Но они и так знают… — Да. И будут начеку. Но и ты будешь. Он сунул руку за пазуху и достал оттуда, из своего тела, небольшую, почернелую от времени булавку. — Носи на одежде ближе к коже, спрячь её под изнанку, — посоветовал он. — Это поможет. Как придёт новая ночь, беги ко мне в поле, к крестовине, и я расскажу то, что поможет нам обоим. Салли заколебалась, но Мистер Полночь настойчиво вручил булавку и сжал её руку в своём большом кулаке. — Береги себя днём, Салли, — сказал он. — А я сберегу тебя ночью. Обернись. Салли вздрогнула и посмотрела себе за плечо, но никого там не увидела. А когда повернулась к пугалу, его уже нигде не было. Она стояла совершенно одна под дубом, сжимая в руке старую булавку. Только ворона, каркнув, улетела в поле, исчезнув в темноте, и со стороны фермы Миллеров послышались торопливые шаги. Тогда Салли увидела бледного, взволнованного Тима с фонарём в руке. — Господи, Салли! — воскликнул Тим и бросился к ней. — Ну ты нас и напугала!