2
Стоял жаркий день. Солнце на небо выкатилось такое огненное, что вся природа вокруг изнывала от его пламенеющих лучей. Воздух был густым и обжигающим, как дыхание из растопленного очага. Ни дуновения ветерка не было во всей округе, ни прохлады. Даже тень от деревьев не спасала, и в ней было так же душно, как на солнцепёке. Это было индейское лето, возникшее поздним октябрём совершенно внезапно и непредсказуемо. С полей уже давно сняли все посевы, и никто не ожидал, что наступит почти августовская жара — но она пришла на земли Теннесси, и все фермеры давались диву, как природа нарядила здешние леса и луговые просторы в багрянец и золото, и как стало парко и невозможно сделать глубокий вдох. Настолько, что многие ребята вновь побежали на реку Чикамаука-крик, чтобы хоть немного освежиться в её холодных водах. Морган обмахивалась книжкой, пока прогуливалась с Эбби, своей сестрой, и Джеммой Миллер по пограничным землям близ исполинского дуба. Дуб тот стоял на здешней почве уже так давно, что отцы девочек качались на его мощных узловатых ветвях, когда сами были детьми. С тех пор дуб постарел, но крона его оставалась приятно густой и роняла самую длинную и широкую тень из всех в округе. И пусть родители часто грозились срубить его, но все знали, что никто не станет уничтожать красавца в три, а то и больше обхватов, только чтобы он не мешался на их пути во время сезона жатвы. Переливчато смеясь — голоса у них были, что колокольчики — девушки добежали до тени и скрылись в ней. При Джемме была корзинка с едой и бутыль с водой, на всех трёх подругах красовались шляпки и лёгкие летние платья, вынутые из шкафов вопреки календарю. Морган несла большой плед, который хотела расстелить на земле. Эбби шла, громко цитируя поэзию — какую, Морган не разобрала: в этом она не была сильна, от стихов смущалась и поэзию всегда считала чем-то неважным, глупым, а разобрать, пошлым или наивным, до конца сама не могла. Особенно те стихи, где говорилось про любовь — а Эбби знала только такие. Сама же Морган читала пьесу Юджина О’Нила, «Любовь под вязами», но ни в жизнь никому бы в этом не призналась, надев на книгу обложку от учебника анатомии и хорошо зная, что в этакую скукоту ни Эбби, ни Джемма даже не заглянут. Они расстелили плед на земле, устроились на нём, продолжая беззаботную болтовню. Морган в этом году закончила первый курс медицинского колледжа и хорошо сдала все экзамены. Эбби поступила в выпускной класс, Джемма — тоже, но был выходной день, суббота, и девочки остались дома, пока родители занимались по хозяйству. Они взяли из корзинки тыкву, нарезанную дольками, сладкую дыню, и надломили хлеб. Безудержная, юношеская радость от солнца, и тепла, и того, что они все вместе и дружны поутихла, когда они вспомнили о Френке. Воспоминание это пришло само собой, внезапно, и накатило, как холодный северный ветер — быстрыми, пронизывающими порывами, от которых по телу пробежали мурашки. Утолив первый голод и жажду, Джемма совсем случайно бросила вскользь, что Френк и Чарли с мальчишками в это время было за парту не загнать, и уж Френки-то как никто другой любил дыню и арбузы больше всего, а сейчас, в такой тёплый октябрь, заканчивается последний их сезон. Вытерев губы от липкого, сладкого сока, она тепло посмотрела на горизонт в душном мареве и сглотнула накатившие слёзы, потому что Френк — её брат — был мёртв. — Ну что ты, Джемма, — робко сказала Эбби и обняла подругу за плечи. — Что ты. Всё обойдётся. — Ничто уже не обойдётся, — покачала головой Джемма. — И как прежде тоже не будет. Его больше нет. Морган задумчиво сняла травинку и повертела её в пальцах, сунув под бок книжку. Френк погиб страшно. Кто-то распял его тело на кресте и сделал из покойного мальчишки пугало на старом заброшенном поле: кто это мог сделать, терялись в догадках все — и соседи, и полиция, но не осталось в целом округе никого равнодушного. Смерть пятнадцатилетнего мальчишки из семьи зажиточных фермеров, которых все хорошо знали, потрясла людей. Взрослые предприняли меры. Несколько недель кряду детям было запрещено отлучаться от домов дальше, чем мог бы упасть родительский взгляд. Молодые и взрослые мужчины сколачивали специальные отряды и сами патрулировали местность в надежде найти хотя бы какую-нибудь улику совершившегося преступления, уповая на то, что смогут предотвратить будущие злодейства. То, что это повторится, боялись говорить вслух, но верили, как во всё неизбежно плохое, что так и случится. Последний день индейского лета был ознаменован как раз таким страшным происшествием, но девчонки Миллеров и Мейсонов пока не знали о нём — как не знал совсем никто, и день казался обманчиво спокойным. — Мне его не хватает, — тихо сказала Джемма Миллер и опустила глаза. — Я раньше так не думала о нём. Мне было безразлично, где он и что делает. Френки, он… он же постоянно вертелся с другими мальчишками, и шнырял везде. — А помнишь, как он кинул тебе в капор бенгальский огонь? — спросила Эбби, улыбнувшись. Глаза её блестели. Джемма улыбнулась тоже. — Я тогда его чуть-чуть не прибила. — Да, было такое. Тогда твоя мама отстригла тебе испорченный локон, а Френка оставили без рождественского подарка. И не взяли кататься на санях. Джемма всхлипнула, утёрла влагу со щёк ладонью. Вспоминать было больно. Все глупые ссоры теперь были ей слишком дороги — и слишком трогали сердце. Теребя ленточку на шее, она опустила взгляд и пробормотала: — В то Рождество я так сильно разозлилась на него. Сказала, что хочу, чтобы он умер. Как вы думаете, — она подняла на подруг глаза, с тоской посмотрела им в лица. — Не могло это… — Нет, Джемма, конечно, нет, что за чушь, — хмуро покачала головой Морган. — Это случилось сто лет назад. — Время ничего не значит. — Перестань. Просто с Френком… с ним случилось несчастье. И никто в этом не виноват. Ты тоже не виновата. Подобрать слова было трудно, и Морган не славилась среди подруг чувством такта, нежностью характера и отзывчивым нравом. Однако она была прагматичной и разумной, и девушки слушали её, особенно младшие — потому что Морган много всего знала и была старше. Больше чем полгода она жила в Чаттануге, в женском общежитии, и не ходила в церковь вместе со своей семьёй, не стояла воскресную службу, читала новомодные труды по психологии. Она училась в колледже и посещала студенческие вечеринки, на которые Эбби и Джемма померли бы — так сильно хотели попасть. Однако в тот солнечный день, сидя под густой кроной из дубовых листьев, бросавших на лица и плечи девочек резные тени, Джемма Миллер не слушала старшую подругу так беспрекословно, как обычно. Морган успокоить её не смогла. Более того, Джемма, оказывается, знала гораздо больше, чем она, и потому боязливо сказала: — Но Френк говорит иначе. Воцарилась тишина. Только птицы тихонько перекликались между собой, прячась в ветвях с шишковатыми наростами, покрытыми тёмной порослью. Эбби и Морган переглянулись: пожалуй, обе могли в тот день подумать, что от жары и скорби по брату их бедная Джемма была немного не в себе — но та выглядела, как обычно, и взгляд у неё был спокойный. Разве что руки она стиснула так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Джемма, перестань. — Сказала Морган. — Ты сама знаешь, что это невозможно. — Как он может говорить, если… — начала было Эбби, но запнулась и замолчала. Джемма задумчиво пожала плечами, убрала в сторону корку от дыни. — Я не знаю, но он порой приходит ко мне, — медленно сказала она. — Ночами. И говорит со мной. — Говорит? — переспросила Морган. — Как это — говорит? — Не как обычно, — поспешила объяснить Джемма. — Вернее, сперва. Но теперь, кажется, я могу его слышать… У мамы дома есть старая игра, так, для развлечения только — костослов. Это такое старинное гадание. Бросаешь козьи кости, на них начертаны буквы. — Только не говори, что в это веришь, — с упрёком сказала Морган. Эбби закрыла рот ладонью. — И ты бросила? — пробубнила она. Слабо улыбнувшись, Джемма кивнула. — Да. Мне было очень тошно, когда его привезли домой в закрытом гробу и не разрешили посмотреть на Френки. Отец и кузены поставили его в гостиной на специальные подпорки, мы с мамой украсили гроб цветами. Когда с ним пришли проститься разные гости, я сбежала на второй этаж, взяла у матери из шкафа костослов. Я бросила кости, и мне ответил Френки. Не сразу, конечно… — она замялась. — Долгое время кости совсем молчали. Никто не отвечал, — она поморщилась. — Но затем это был он. Я сразу поняла, потому что только он называл меня Джеймой — понимаете. Эбби и Морган молчали. Что скажешь в ответ на это? Он действительно коверкал так её имя, чтобы поддразнить. — Он сказал, кто его убийца? — вдруг спросила Эбби. Но Джемма покачала головой. — Нет. Он очень злится, если я его об этом спрашиваю. Но говорит, что ему очень страшно и холодно, и что он никогда не спит — и это так мучительно, потому что у него болят спина и череп, и потому, что коронер снял с него скальп и закрепил ему челюсти железными скобами. Эбби прижалась к сестре. — Перестань, — попросила Морган. — Прошу. — И говорил о червях. Жаловался, что его мыли, но недостаточно хорошо. Они всё равно в нём завелись. — Прекрати! Это всё дурацкие выдумки! Вдруг на лице Джеммы появилось странное, жестокое выражение. Она встала, вслед за ней вскочила и Морган. — Ты ничего не понимаешь! Я раньше думала, что ты умная, но ты просто сухая, чёрствая, чопорная, надутая дура! Замолчи сама, Морган Мейсон, не желаю с тобой говорить! С несколько долгих секунд они глядели друг на друга. Рыжая Морган, чье лицо стало совсем багровым и пылающим от смущения и злости, и русая, беленькая Джемма со странной усмешкой на губах. — Я лучше уйду, — пробормотала Морган, подхватила свою книжку с пледа и обернулась к сестре. — Ты со мной? — Я останусь с Джеммой, — извиняющимся тоном сказала та. — Прости. Встретимся дома, хорошо? Морган насупилась, но Эбби ласково пожала ей руку, улыбнувшись. — Ничего страшного. Мы просто немного поговорим. Ты же сама видишь… просто Джемма немного не в себе. Морган вышла из тени дуба и побрела к полю, слушая, как под подошвами туфель хрупает сухая земля. Вдруг Джемма окликнула её. На лице всё ещё была кривая улыбка. — Эй, Морган. — Она выдержала паузу, насмешливо разглядывая её. И когда только Джемма стала такой злобной? — Неприятно, что ты не узнаешь историю, верно, мисс всезнайка? — Ну ты и дурочка, — устало сказала Морган и ушла, не оборачиваясь. Но если бы всё-таки обернулась, то заметила бы, как в тени дуба глаза Джеммы странно мерцают двумя белыми точками.3
Идти домой не хотелось. Дожидаться Эбби и Джемму на ферме Миллеров — тоже. После смерти сына хозяйка стала ко всем неприветлива, почти не выходила во двор, не показывалась на глаза соседям. Эбби говорила, она ездила только в церковь, но носила закрытый траур — и лица её почти никто не видел. Морган задумчиво пинала придорожные камушки в мелкой пыли, держа под мышкой пьесу О’Нила. Ноги сами вели её к притоку Чикамаука-крик, где она любила устроиться в тени густых ив и понаблюдать за течением реки. После разговора с Джеммой почему-то хотелось побыть одной. Какая же ребячливая глупость с её стороны — нагнетать себя с помощью гадальных кубиков! Её брата нашли выпотрошенным и подвешенным к крестовине, словно полевое пугало. Неудивительно, что девчонка, нагадав всякие страсти, придумала себе, что слышит потусторонние голоса. Столетием раньше, а в некоторых местах и до сих пор, была мода на спиритические сеансы. Бабушка рассказывала Морган, что это становилось важной и увлекательной частью любого успешного вечера и развлекало аристократов и зажиточных, но простодушных местных жителей. Понурившись, Морган думала об этом и так, незаметно, дошла до реки, поросшей высокой травой, камышом и осокой. Она устроилась в толстых ивовых корнях, вылезших из земли, на берегу, и залюбовалась на реку сквозь изумрудное, местами позолоченное солнцем покрывало из густых ветвей. Вода в свете солнца казалась лазурной, по ней бежала серебряная дорожка. Морган открыла книжку, пытаясь прочесть хотя бы одну реплику, но разговор с Джеммой не шёл из головы — тогда она отложила пьесу и со вздохом посмотрела на реку. А затем беспокойно выпрямилась, услышав тихий плеск. Прошло меньше минуты, и Морган разглядела в притоке купающегося человека. Это был хромой Нил. Его было легко узнать по мокрым длинным волосам — таких не было ни у кого, и по коричневой смуглой коже, покрытой густым загаром. Он повернулся полубоком к Морган, и она убедилась в своей правоте: слишком выделялись его орлиный профиль и разрез небольших миндалевидных глаз. Морган в спешке снова открыла книгу, пряча в ней взгляд, и сделала вид, что читает. Она сильно смутилась, но уходить не хотела — так и осталась сидеть, будто её пригвоздили к этому месту. Нил купался совсем неподалёку, и Морган хорошо видела, как на его руках поблескивают капли воды, и как красив и широк разворот его плеч и спины — он совсем не замечал её, плавая в реке, а потом остановился в воде по пояс и выпрямился, отжимая волосы и скручивая их в чёрный толстый жгут. Выйди он на шаг подальше на мелководье — и Морган увидела бы то, чего видеть не должна была. Она понимала, что ей нельзя подсматривать. Нила она знала с детства. Он работал на Миллеров и вдобавок был индеец — а это даже хуже, чем чёрный или другой цветной; в Теннесси на это всё ещё смотрели. Если кто-то узнает, что она здесь делает… даже отец всыпал бы ей за такое поведение, не посмотрев, что она уже не маленькая девочка! Но взгляд её приковало к спокойному лицу Нила Блэкмора. Он думал, что был здесь, в этом уединённом, скрытом от чужих глаз месте, совсем один. Ему некого было стесняться. Не перед кем прятаться. Морган застыла, но взгляд упал ниже: на высокие рукоятки бёдер, на широкую грудь с тёмными ореолами сосков, на чёрную дорожку волос по животу. Оставив книжку на кочке, Морган стиснула руки, словно в тумане глядя на человека, который всегда нравился ей — и вот теперь видела его здесь, в реке Чикамаука. Нил шагнул поглубже и окунулся в воду с головой, а когда вынырнул, отфыркнулся и как следует умыл лицо. Вдруг со стороны дороги, из-за высоких кустов дикой камелии, в изобилии разросшейся по берегу, послышался громкий смех. Кто-то позвал Нила по имени — голос был женским, молодым — и тот улыбнулся, помахав в ответ. Ругнувшись себе под нос, Морган быстро отползла поглубже в ивовую рощицу, чтобы её не заметили. Почти неслышно под каблуком щёлкнула ветка, из руки выпала книжка — и Морган вздрогнула и замерла, потому что Нил моментально повернул к ней голову, всматриваясь в низкие ветви ивы. Сердце колотилось в груди так сильно, что Морган прижала ладонь, словно стремясь унять его. Заметно ли её тёмно-синее платье или не очень? Она осторожно поднялась и, придержавшись за древесный шершавый ствол, поспешила спрятаться за него. Но Нил уже медленно шёл к ней, и Морган только слышала плеск воды. Боже, Боже! Куда деваться! Какой стыд! Он же подумает, что она подглядывала. А разве нет? Нил вышел из воды по колени, и Морган, едва заметно выглянув, покраснела и отвела глаза: он был совсем не одет. Нил поднял с камня неподалёку свёрнутые рубашку и штаны, не вытираясь, натянул их. Тонкая ткань старой белой рубашки облепила его тёмное тело, и оно сильно просвечивало сквозь неё. — Эй, — позвал он, на ходу обувшись, и почти неслышно пошёл к деревьям. — Кто здесь? Ну? Морган зажмурила глаза, прижав ладони к пылающим щекам. В какой же переплёт она попала! В панике осмотревшись, она не увидела никаких путей к отступлению, кроме как по небольшому склону вверх, к камелии, которую иначе местные звали чайным кустом. Слушая только собственное колотящееся сердце, она едва не бегом устремилась вверх, под покров густых ветвей ивы. Нил ходил тихо, и Морган надеялась, что он уже не нагнал её — обернуться она боялась. Добежав до кустов, она раздвинула их руками и, протиснувшись между веток, кое-как вылезла на дорогу. Перебежав через неё, она скрылась в зарослях можжевельника на другой стороне пролеска, который переходил в прозрачный хвойный лес. Сжавшись и спрятавшись там у самой земли, она слышала, как Нил шумит ветвями камелии. Между мягких можжевеловых лап, покрытых длинными иглами, она видела его — растерянного, хмурого — и сидела там до тех пор, пока он не ушёл обратно к реке. Только потом, выждав некоторое время, Морган пошла через лес, и, сделав крюк, вернулась в поля, а оттуда — к себе на ферму. Только там она поняла, что забыла на берегу книгу.4
‘ Nightwish — Walking in the Air • Когда Салли открыла глаза, была уже ночь. В комнате стояла такая густая темнота, что сперва Салли не могла разобрать ничего дальше вытянутой руки. А когда она села в кровати, то испуганно вздрогнула: в углу кто-то стоял. — Тише, тише, — это был Мистер Полночь. Голос его послышался со стороны окна. Приглядевшись, Салли заметила снаружи присевшую на карниз Стекляшку. — Это всего лишь я. Салли не без облегчения выдохнула. Оперевшись на матрас, она хотела слезть с кровати, но возле себя заметила какой-то свёрток. — Возьми его с собой, — мягко сказал Полночь. — Тебе будет, что поесть. — Значит, полевое пугало вполне способно заботиться над этим? — улыбнулась Салли. — Во всяком случае, я позаботился. — Как ты сюда вошёл? — поинтересовалась Салли. Мистер Полночь лишь пожал плечами. — Как и всегда, через окно. Я, знаешь ли, умею проворачивать такие штуки. Салли вспомнила, как бабушка Мередит упоминала о следах земли возле подоконника, и ничего не сказала. Взяв свёрток, она подошла к Полночи — уже безбоязненно, и сильно удивилась этому. Неужели он и правда перестал её пугать? — Что же, — сказал он и протянул ей руку в перчатке, — теперь мы можем идти. Он ловко вылез из окошка и сел на подоконник, свесив ноги вниз. Стекляшка взлетела, громко хлопая крыльями и стараясь не отдаляться от своего хозяина. Салли села рядом с Полночью, поглядела на землю под собой. От высоты стало дурно. — Второй раз я ломать шею не стану, — предупредила она. — Этого и не надо, — покачал головой Мистер Полночь. — Не беспокойся. Нам во всём помогут ветер и поле. Только держись за меня крепче. Он обнял её, положив на талию широкую, приятно тёплую ладонь, и Салли покосилась на него — но Мистер Полночь даже не взглянул на неё в ответ. Он встал на узком откосе и заставил Салли подняться следом за собой. На мгновение она подумала, какого чёрта всё это творит — ведь они вот-вот упадут! — однако Полночь сделал шаг в пустоту и утянул Салли за собой. Она издала громкий, испуганный вскрик. — Не шуми! — рассмеялся Мистер Полночь, когда она вцепилась в его плащ и рванину на груди ногтями, прижавшись к нему так крепко, что эхо от ударов её сердца прошло через всё его тело. — Ну что ты… я же сказал, ветер всё сделает! Он плавно шагал по воздуху, спускаясь всё ниже на поле, точно по незримым ступенькам, и сошёл на цветы, легонько оттолкнувшись от них носком башмака. Точно он ничего не весил, Пугало прыгнул на другой цветок — и подсолнух раскрыл лепестки. Задрожав, Салли поджала ноги так высоко, как могла, почти не замечая, что её рыжие волосы медленно и грациозно плывут и изгибаются по воздуху, словно перья рыбьих плавников под водой. Под ней вместо чёрных семечек в сердце цветка был выпуклый влажный глаз, окружённый тонкими ресницами. Он пристально наблюдал за ней и за Полночью, ведя следом большим, расплескавшимся по всей сердцевине, чёрным зрачком. — Не бойся, — рассмеялся Полночь, польщённый тем, как Салли искала у него защиты. — Они тебя не тронут. — Так значит, тогда мне всё это не привиделось? Полночь покачал головой. Он мягко взял Салли за руку, второй рукой поддерживая её за талию, и ловко перебежал по цветам туда, где поле расступалось и выходило на пыльную узкую дорожку. Остановившись на ней, он дал Салли немного отдышаться — и кивнул на луну, повисшую в небе. Стекляшка опустилась ему на плечо. — Посмотри, какая славная луна, — сказал он, немного наклонившись к Салли и стараясь подавить смешок. — Не замечаешь, что с ней не так? — Она будто ярче, — предположила Салли и с трудом выдохнула. — Ты меня ужасно напугал, Полночь, снова! — Салли, не смеши меня, ведь я же… — Пугало, да! Он от души расхохотался, и хохот его поплыл по воздуху по мере того, как с плеча сорвалась Стекляшка. Пугало повёл Салли вдоль поля к высокому тёмному дубу, высящемуся на фоне звёздного неба, и она на мгновение вспомнила свой сон. Она сегодня видела очень странное сновидение. Такое настоящее. Словно это было чьё-то воспоминание, а не просто сон. — А ты ешь, — ласково напомнил Полночь. — Или можешь подождать, пока мы устроимся в одном хорошем месте. — Лучше подожду. Но они не остановились возле дуба, а пошли дальше. Полночь потянул её за собой по дороге, затем свернул на косогор — и она оказалась в мрачном пролеске. Деревья роняли длинные, зловещие тени на землю. Лунный свет пробивался сквозь их густые кроны. Салли нерешительно остановилась, словно раздумывая, идти ей дальше за Мистером Полночью, или не поздно ещё вернуться назад, но он потянул её за собой, увлекая к затерянной между деревьев тропе, которая некогда была широкой дорогой, о которой ныне позабыли. Салли увидела бледно-розовые цветки камелии на тёмных кустах и услышала неподалёку тихий плеск воды. А когда Полночь отвёл рукой ветки, усыпанные цветами, увидела реку, которая была уже ей знакома, только по сновидению.