Проклятие тёмного леса

      Максим испытывал странное и давно забытое ощущение человеческого тепла. С того момента, как он остался совсем один, прошло уже пять долгих лет. Бабка с дедом ушли из жизни, когда Максим ещё был школьником. Скоропостижно, практически друг за другом. Никогда не болели и ни на что не жаловались.              Потерю близких отец Макса переносил с трудом. Он все больше проводил время в своем кабинете, что-то писал и много читал. И все меньше уделял время семье. Стал затворником. Отец скучал по родителям, часто вспоминал былые времена. Привычные прогулки перед сном всем семейством стали редким событием. Мать не беспокоила его в минуты уединения. Отец в свою очередь старался не жаловаться на здоровье, но больное сердце все чаще давало о себе знать. Максим прилежно учился и поступил в вуз.              — Батя, вот увидишь, я стану знаменитым архитектором и прославлю нашу фамилию.              Отец с матерью улыбались, Максимка был счастлив. Видеть улыбку отца и смех матери — это все равно что вернутся на 10 лет назад, когда живы были бабушка с дедушкой.              В вузе он познакомился с Мишкой, который был младше на два года. Забавный парень, очень милый. Вечно смеялся над дурными шутками Макса и любил гулять под дождем. Это голубоглазое чудо было причиной сердечных переживаний. Первый поцелуй и первая близость. Максим уговорил родителей и переехал в общежитие, потому что якобы ближе к ВУЗу. Но причина переезда была банальной — Мишка. Всё было прекрасно, пока утром не раздался телефонный звонок.              — Максим, папа умер.              Мир перевернулся с ног на голову. Это потом уже, после похорон, Максим узнал от матери, что отец умер во сне, тихо. Остановка сердца              Максима сильно потрясла смерть отца, он стал раздражительным. Они все чаще стали ругаться с Мишкой из-за всякой ерунды. То посуда в раковине грязная, то одежда разбросана по комнате, учебники, постель не заправлена. Он понимал, что это мелочи жизни, но прокричавшись, становилось лучше. Ему! Но не Михаилу.              Мишка, в которого он был влюблен и души не чаял, стал потихоньку отдаляться. Все реже встречи и звонки. Вещи, которые валялись то тут, то там, стали потихоньку исчезать. Максим даже мысленно порадовался, что его любимый мальчик стал более аккуратным. Но, увы, это была лишь иллюзия.       Макс ходил чернее тучи и как умалишенный сидел над учебниками, чтобы получить диплом архитектора. Он ведь обещал отцу и матери прославить их фамилию на века. Он все чаще вспоминал, как родители посмеивались над ним и уверяли единственного сына, что любить его меньше не станут…              Любить…       Какое теплое и забытое слово — любовь.              Мать не смирилась со смертью отца. Все реже выходила из дома. А если выходила, то полдня могла просидеть на кладбище возле его могилы. Часами разговаривала с мужем, как с живым. Она практически перестала есть, ухаживать за собой. Врачи разводили руками. Максим разрывался между ней и учёбой. Но, как итог, злился, хлопал дверью. Уговаривал, пытался понять.              Отношения с Мишкой стали более прохладными. Они все реже проводили время вдвоем. Макс часами сидел за учебниками, а Михаил зависал с друзьями. Общага гудела вечными праздниками. То кошка окотилась этажом выше, то сессия закрыта, то чья-то мать, по доброте душевной, привезла палку колбасы и шмат сала. Но чаще всего это были ночные клубы, много алкоголя и новые знакомые. Мишка по началу отпрашивался. Звонил и предупреждал, что останется на ночевку у нового знакомого. А потом и вовсе перестал это делать. Мишка возвращался под утро. Как ни в чем не бывало. Порой в новой одежде, говоря, что дали на сменку. Макс ревновал, бесился, устраивал скандалы с допросами. И в один прекрасный день случилось то, чего он сильно боялся.              — Макс, прости, прости меня. Мне сейчас тоже очень тяжело. Я ведь тебя любил все это время. За эти несколько лет ты стал мне очень родным человеком. Но сердцу не прикажешь — плакал горючими слезами, тот кто ночи напролет, с улыбкой на губах шептал «Я люблю тебя «, безмятежно засыпал, уткнувшись носом в ребра.              Вещи были собраны и его забрал в другую жизнь тот другой, который был старше, богаче и более терпеливый.              Все закончилось холодным лютым декабрём, как и Мишкина любовь к Максу.              Смерть матери не стала неожиданностью. Врачи предупреждали, что ее психическое и физическое состояние давно не стабильны. Он нашел ее в собственной постели с перерезанными венами.              В день похорон шел мелкий снег. Максим не заметил, как тихо подъехала машина. Из неё вышел Мишка с огромным букетом белых роз. Матушка любила белые розы при жизни. Михаил подошёл к могиле, положил букет на свежий холмик и погладил крест, что-то тихо шепча при этом…              — Максим, прими мои соболезнования.              Мишка потянулся к нему всем корпусом, поднимая часть мехового воротника, проявляя заботу по привычке. Неловким движением в карман куртки сунул пачку похоронных денег, сухо поцеловал в колючую щеку и отступил назад.              — Макс, мы с тобой толком так и не поговорили в тот день, когда я ушёл к нему, — Михаил замялся на секунду, но нашел в себе силы продолжить — я давно хотел тебе сказать… Я благодарен тебе за то время, что мы провели вместе. Я правда тебя любил. Не держи на меня зла, пожалуйста, и будь счастлив, несмотря ни на что.              Он с нежностью в последний раз посмотрел в глаза своему уже прошлому и, не прощаясь, устремился по сверкающей ледяной дорожке, туда, где его ждало новое настоящее.              Максим пустым взглядом проводил Михаила до кромки кладбищенской развязки, где был припаркован знакомый ему черный лексус.              — Ну, конечно, блядь, как же без него! — со злостью сквозь зубы процедил Максим.              Почему-то стало чертовски больно, так больно, что хотелось кричать. Слезы предательски катились по щекам. Захотелось побежать следом, вернуть его, закричать, что любит, чтобы не уходил. Он ждал, что Михаил всё же обернется, хоть разочек, но он уверенно шел вперед.              Из автомобиля вышел высокий, немолодой мужчина, он был весьма хорош собой, словно с глянцевого журнала. Михаил прильнул к нему всем телом. Мужчина с особой нежностью обнял его, поцеловал в висок и вытер слезы носовым платком. Боковым зрением он увидел Макса. Кивнул ему в знак приветствия и помог сесть в машину Михаилу.              Откидывая с лопаты налипшие комья земли, могильщик махнул рукой своим напарникам, чтобы шли в сторожку. На ходу снимая старую шапку и вытирая ею пот, заговорил:              — Хозяин… Тут, это… Ну, как бы мы всё… Может, накинешь ещё пару сотен. А мы за упокой твоей матери…              Максим не дал договорить, не думая достал из кармана пачку денег и вручил мужику. Он не заметил, как давно разошлись люди, и остался стоять у могилы один. Крупные снежинки ажурным платком украшали могилу, а дальше просто тишина…              ***              От воспоминаний его отвлекли лёгкое постукивание по спине и крики Дани, который пытался привлечь внимание сквозь шум ветра. Макс уловил лишь смысл слов, что «сильно опаздывают и было бы неплохо поторопиться». Максим покачал головой и развернувшись в пол оборота крикнул:              — Никогда не отвлекай водителя, чёрт побери!              Макс лишь на мгновенье отвлекся, как впереди на дороге возник силуэт человека. Он резко вывернул мотоцикл на обочину, откидывая гравий из-под колёс каменным дождем. Даня крепко обнял широкую спину, уткнувшись лицом между лопатками, слыша отборный мат и проклятья.              На обочине, в клубах пыли, опираясь на самодельную клюку, стоял невысокого роста старик. Максим не понял, как он там оказался, все произошло слишком быстро. Взгляд старика был суровый, казалось, что ещё немного, и он разразится проклятиями. Макс был напуган. Сквозь тонировку шлема он пытался разглядеть черты лица. Страх сковал его тело. Старик сжал пальцы в кулак и пригрозил. То, что произошло в следующую минуту, мозг отказывался принимать за веру. Голос! С ним говорил старик, но при этом губы его были неподвижны.              — Здешние леса не терпят суеты и неуважения к себе, помни об этом, Максютка! Сумерки создают иллюзию реальности. Ночь его время. Не буди того, чей покой был потревожен. Не смей заходить в лес после захода солнца. А коль нужда привела, преклони голову в знак уважения, когда входишь на его территорию!»              Макс резко снял шлем. Старик пропал, и только сейчас Максим понял, что с ним говорил его покойный дед.              Экстренная причина торможения удивила Даню. Но начать разговор он откровенно побаивался. Парень пытался понять, что же привлекло внимание Макса. Но перед собой ничего необычного не видел.              Гнетущая тишина окутывала и давила, даже птицы смолкли, а ветер словно замер в своем беге, перестав ласкать рябые листья на пожухлой траве у обочины. Даня ощущал себя, как в коконе, где время остановилось. Макс сидел перед ним и смотрел в пустоту, его тело было напряжено и мышцы казались каменными. Даня растерянно искал взглядом то, что так насторожило Макса и даже уже хотел заговорить, извиниться, что отвлек его, и из-за него они чуть не попали в аварию. Но чувство вины и страха мелкими мурашками побежали по коже от запястий к плечам, и Даня решился по-другому успокоить Макса: так, как в свое время его успокаивала мама. Не зная, что именно сказать, Даня несмело расцепил руки, что обнимали мужчину за пояс. Как в замедленной съемке, он поднял свою ладонь выше, ласково провел ею по волосам и голове Максима. Это помогло: Макс встрепенулся и словно очнулся ото сна, развернулся к Дане в пол-оборота, хмуро взирая сверху вниз, не скрывая эмоций. По лицу Макса было видно, что подобные манипуляции ему не понравились: он нервно сжимал губы и еле сдерживался, чтобы не наговорить лишнего. В итоге Максим лишь сердито что-то буркнул и вновь развернулся корпусом в сторону намеченного пути.              Тишина, что их окружала, раскололась, как стеклянный шар, также быстро, как и нависла до этого. Она рассыпалась на окружающий мир невидимой волной, и все звуки сразу стали казаться громче, резче. Только тягучий холод ощущался кожей и медленно сковывал инеем внутри. Больше не было той мягкости и теплоты, радости, что царила вначале поездки и всю дорогу, появилась тревога, сомнения и нервозность, словно сейчас произошло что-то очень важное, но Даня так и не смог понять, что это было.              Не говоря ни слова, Макс надел шлем и завел байк, а Даня лишь тихо прошептал, понуро опустив голову и прикрывая на пару секунд веки:              — Прости меня, Макс, это все моя вина…              Даня больше не решался обнимать Максима кольцом своих рук. Он сам понимал, что вновь наделал глупостей и разозлил своего попутчика, поэтому, чтобы меньше привлекать к себе внимания, Даня осторожно приложил свои ладони к бокам Макса, стараясь вести себя как можно тише и не создавать проблем при движении.              Дорога становилась все более безлюдной, редкие машины оставались позади и глотали пыль черного зверя, что уверенно вез на своей спине двух незнакомцев. Лесополоса у обочины напитывалась темнотой предстоящей ночи, а алые всполохи на небе постепенно исчезали за горизонтом, прощаясь с прожитым днем.