Something in the orange tells me we're not done.

Багги чувствовал себя плохо. Собственная воля плотно обволакивала его, маскируя присутствие, а бдительные глаза следили за каждым своим движением — он чувствовал себя до тошноты ужасно. Всё, что он мог чувствовать, это жалость, жалость, и жалость… О как он хотел, чтобы это были его собственные эмоции. Он не мог рисковать, отключив свою волю наблюдения, или начать использовать её более пассивно, пока они с Шанксом находились на палубе, потому что его место было не с этими людьми, и он должен был обезопасить себя, если вдруг они… Но ему очень, отчаянно хотелось бы иметь такую возможность. Их голоса были слишком сильны, чтобы он мог их игнорировать, а чувства слишком искренни, чтобы просто отбросить их на задний план. А мысль о том, что эти «искренние» чувства — жалость, жалость к нему, лишь заставляла его сжиматься в судорогах, и он был уверен, что пираты Роджера это замечают. Их чувства смешивались с его собственными, запутывая всё настолько основательно, что Багги ощущал, как отвращение копится у него в животе, ожидая, когда оно вырвется наружу в виде криков, проклятий и мерзких горьких слов. А поскольку работа, которую поручил им Рейли, была закончена, ему нечем было отвлечься от этих мыслей. Багги не был уверен, что он чувствует по этому поводу. Честно говоря, постоянные взгляды на него можно было легко игнорировать, у Багги был многолетний опыт борьбы с подобным дерьмом, но их эмоции были совсем другим делом. После Логтауна Багги постоянно бегал от людей с большим присутствием, он держал их подальше от себя и своей команды. Поэтому переполнявшие его чувства были для него забытым опытом, и это ему ни капельки не нравилось. Дело было даже не в жалости, Багги знал, что в некоторые дни использование чужой жалости — единственный способ выжить. Богу или кому-то там известно, что он пережил это не один и не два раза. Он не был ни наивным дурачком, ни особенно гордым человеком. Но с экипажем всё было по-другому. Предполагалось, что будет по-другому. Их жалость не спасет ему жизнь, а только в перспективе осложнит её. (Но, по крайней мере, если Багги добьется своего, долго мучиться не придется). Он был одним из них — пиратом-ребенком, но все же пиратом. Он нуждался в доброте и поучающей руке, а не в жалости и осуждающих словах. Он был одним из них, и они не должны были смотреть на него, как на работу, которую им приказано выполнять. Каким бы трусом или слабаком Багги не был, он был пиратом с шести с половиной лет и заслуживал за это хоть какое-то уважение. Он был пиратом и любил море, принимал его как свой дом, и, по крайней мере, заслуживал некоторого проявления признания к нему. Особенно со стороны людей, с которыми он делил корабль, но нет — они никогда не уважали его чувства, его образ мыслей и его, мать их, вполне обоснованные опасения. Всё это было похоже на открывшуюся старую рану, и Багги очень не хотелось снова переживать процесс её заживления. Он хотел выбросить их чувства из головы и сердца. Он просто хотел скрыть каждую частичку своего существования, (каждую частичку своего «голоса души», как называл это капитан) и спрятаться где-нибудь, пока его команда не окажется у него за спиной, и палуба «Биг Топа» снова не будет у него под ногами. Спрятаться где-нибудь, пока он не вернется туда, где ему место. Но Багги не мог, блять никак не мог. Потому что глаза экипажа следили за каждым его движением, а его разум кричал о том, что ему срочно нужно в душ, хотя эти жалостливые взгляды не имели силы оставить следы на своем пути, но, но, но… Они искали в нем хотя бы один намек на слабость, уязвимость, которую он не мог себе позволить. Ни сейчас, ни спустя годы. Не после того, как он повзрослел и узнал, что такое уважение и признание. Он любил Оро Джексон, это был его первый дом. Но люди здесь, все эти монстры, одетые в людей, не были его семьей. (За исключением только одного монстра, его короля, его капитана, его монстра). Это было хуже, чем он помнил: на удивление ужаснее, чем он ожидал. Он хотел выбраться. Но ему всё ещё нужно было время, и он позволил своим глазам на секунду переместиться на своего (ОтцаОтцаОтца-) капитана, прежде чем снова вернуться назад, он хотел- нет, должен был провести с ним больше времени, прежде чем оставить всё позади. И, может быть, спрятать в своих словах тонкое прощание. (Потому что прощание было важным, а он не был жестоким, как первый Король Пиратов). На этот раз уходить будет он. — Багги! Шанкс! — голос Роджера прорезал странную атмосферу, его воля горела как всегда ярко, и Багги решил, что она выражает нормальный, счастливый голос. Губы Багги растянулись в улыбке, прежде чем он повернулся к нему. Он полностью сосредоточился на воле своего капитана. Не прошло и секунды, как у него похолодела кровь. Внешний вид капитана был обычным, таким же, как всегда. На нем была розовая рубашка на пуговицах с расстегнутым передом, на лице — улыбка, заставляющая глупых людей недооценивать его. Но Багги, взглянув в его глаза, понял то, чего не мог понять Шанкс (а может, просто не хотел, в конце концов, они были одинаковыми): острый взгляд и обнаженные зубы, скрытые под знакомым настроем. Роджер был чем-то рассержен, и его взгляд был полностью сосредоточен на Багги. — Багги, где ты этому научился? Мозг Багги остановился, он не мог вспомнить, что он сделал неверно, он вел себя нормально — по крайней мере, ему так казалось. Вероятно, Роджер заметил замешательство на его лице, потому что его улыбка стала менее хищной. Багги не мог точно сказать, хороший это знак или плохой. Багги не мог быть уверен ни в чем, когда дело касалось его отца. — Я не чувствую твоего голоса. Глаза Багги расширились, и он почти услышал, как в голове у него зазвенели колокольчики тревоги, пытаясь найти хоть какой-то ответ. Он говорил о его присутствии, о его воле, которую он скрыл, не задумываясь. Святое дерьмо– Для Багги это была привычка, которую он сформировал и бессознательно использовал, когда ему было неудобно, но ему следовало быть более осторожным. Ему нужно было вернуться к привычному образу жизни, пока он не совершил ещё более серьезную ошибку. Потому что, черт возьми, как он собирается это объяснить: «Я научился этому на войне, которую ты начал, даже когда я умолял тебя этого не делать?» Но, мать его, капитан, конечно, заметил, он был чувствителен к воле. Багги знал это с семи лет, как же он блять, не подумал об этом, прежде чем замаскировать свое присутствие? (Потому что он забыл). (Потому что он забыл о своем Отце больше, чем ему хотелось бы признавать). — О чем ты, капитан? — слова Габана вырвали его из раздумий. И он почувствовал, что воля- голос Шанкса становится всё более и более растерянным. Но именно слова Рейли заставили его мозг работать сверхурочно, чтобы найти хоть какой-то разумный ответ: — Ты научился скрывать свою личную подпись воли, малыш? Хотя, по-моему, я вас двоих этому ещё не учил, не так ли? — («Голос души, Рейли! По крайней мере, называй это правильно!») его брови были приподняты, а взгляд излучал подозрение… (И старые раны Багги начали гнить, набирая силу от тонущего чувства, которое зародилось в нем от этого недоверия. С его стороны было так пошло, что его задел такой тон голоса, но никто не говорил, что он не жалкий человек). Но Багги выживал и в более тяжелых условиях, имея меньше возможностей. Он контролировал свое дыхание, пытаясь спланировать каждое свое действие: — Вы говорите о трюке с кражей? — да, он собирался идти с этим. Но если судить, то это было вполне разумное оправдание с учетом его биографии. Об этом знали все члены экипажа. Он старался не обращать внимания на то, как странно было снова разговаривать с Рейли. — Что это за хр- «трюк с кражей», Блю? — Багги не мог скрыть, что нахмурился, услышав прозвище от Таро. Он действительно ненавидел это имя — то, которым они его обозвали, когда Багги отказался назвать свое собственное и обокрал Шанкса. Некоторое время они были только Ред и Блю. Очень долгое время. («Вы мне нравитесь, дети! Вам следует пойти со мной!») Впрочем, сейчас это было неважно. Важно было то, что он не знал, что делать. Он не мог вспомнить, как разговаривал в детстве. Был ли он ворчливым или слишком веселым? Был ли его голос громким? Были ли у него проблемы с произношением отдельных слов? Он не помнил. Он просто решил послать всё и плыть по течению. — Ну ты замедляешь дыхание, представляешь себе часы, плотно обхватывающие твое тело, и бум! Никто не почувствует тебя, пока ты пытаешься украсть бумажник. Габан обернулся, чтобы посмотреть на него. Остальные, похоже, находились в таком же состоянии недоверия. (Это немного задевало). — Вот так просто? Ты так просто можешь скрывать свой голос? — интонация Таро была наполнена какими-то эмоциями, которые Багги никак не мог уловить. — Да, просто вот так Таро выглядел… самодовольным. Почему? Тем не менее, Рейли и другие, казалось, приняли этот ответ с удивлением, которое Багги мог почувствовать. Хотя Роджер по-прежнему хмурился и поджимал губы. Багги было неприятно думать, что это он заставил капитана принять такое выражение лица. (Его отец был создан для улыбок, величия и свободы. Не для такого. Не для Багги). (Но, может быть, для потерянного ребенка, у которого был такой же цвет глаз, как у его капитана, и веснушки женщины, которой Багги очень дорожил. Может быть, для него он мог бы выглядеть настолько обеспокоенным — Багги бы понял и принял это. Но ради Багги? Нет. Просто — нет). Багги начал играть с руками, слегка оттягивая их. — Так круто! Ты должен научить меня этому, Багги! — глаза Шанкса сияли благоговением, и Багги отвлекся. — Это моя фишка, тупица! Конечно, я не буду тебя ей учить! — не то чтобы Шанкс мог этому научиться, у него было большое присутст- голос, а ещё королевская воля, танцующая и ожидающая в его жилах. Его попытки научиться этому закончились бы лишь разочарованием и детской истерикой. — Чт- Это нечестно! — Ну, жизнь несправедлива. Смирись с этим, принцесса. Багги с удовольствием наблюдал за скандальным выражением его лица и не удержался от желания ухмыльнуться. Шанкс был полной его противоположностью (как всегда). Хмурое лицо и упрямый взгляд. Санбелл испустил большой вздох: «Они опять начали…» — он выглядел так, словно уже смирился со своей участью, что вызвало у Момора сочувственный взгляд, окрашивающий его чувства. Момора всегда был таким — добрым вне боя и жестоким во время него. По скромному мнению Багги, он был странным монстром. — Ну, ну, — Момора с добрым выражением лица похлопал его по спине. С ямочками и невинной улыбкой. Санбелл выглядел так, словно испытывал большие трудности, пытаясь решить, будет ли он обижаться на то, что Момора обращается с ним, как с расстроенным ребенком, или же будет благодарен за этот добрый жест. Багги чувствовал, как Юи забавляется этой сценой, яркой и наполненной весельем. Его тихий, глубокий смех терялся под сильным ветром. Доринго не сдерживался и просто смеялся, поддразнивая Санбелла, что тот «ведет себя как большой ребенок, и даже Момора это понимает». Как всегда дразнится. Момора выглядел просто потерянным. Глядя между Санбеллом и Доринго. Шанкс, казалось, только сейчас нашел, что сказать, лицо его озарилось «законным» гневом. — Ну, если я принцесса, то ты просто клоун! Мой клоун! У тебя даже нос красный! — он скрестил руки, довольный своими выпадами и «умными» словами. Багги был ошеломлен и смотрел на него с выражением, которое, как знал Багги, его команда окрестила «что-за-хрень» лицо. Чем дольше он так смотрел на Шанкса, тем больше Шанкс заметно волновался. Команда пыталась решить, кто победит, если они вступят в кулачный бой. Все твердили: «Шанкс», а Крокус заявил, что исправлять Багги будет слишком трудной задачей. Они вели себя так, будто он их не слышал, и внезапно это стало забавлять. Но Шанкс забавлял больше всего. Багги издал противный фырк, перешедший затем в полноценный смех. Он полагал, что его реакция не соответствует ожиданиям Шанкса, но ничего не мог с собой поделать. Чувство удовлетворения, которое он испытывал, когда Шанкс произнес свою «умную фразу», было слишком велико, чтобы просто проигнорировать его. Его звали «Клоун Багги», а красный нос был на его флаге, гордо нарисованным его первым помощником. Ему нечего было стыдиться. ( И экипажу он ничего не был должен. Они могли думать, что хотят). — Если ты так говоришь, идиот. Выражение лица Шанкса кричало о шоке и сопровождалось довольством, но Багги упрямо игнорировал это. — Ха, всё прошло не так плохо, как я себе представлял, — Спенсеру было очевидно, что они не поссорились, и по его надутым губам это было легко заметить. — Какая жалость, я даже приготовил попкорн, — Багги хотел было закатить глаза, но понял, что как только он это сделает, Спенсер вцепится ему в горло со сладкой и фальшивой улыбкой. Так что нет, спасибо. Но, похоже, Таро не дорожил своей жизнью — это было ясно, так как он ударил Спенсера по руке и сказал ему: — Веди себя хорошо, пока я тебя не отделал, хаотичный ты ублюдок. Момора посмотрел на попкорн, потом на Спенсера, потом снова на попкорн — потом медленно протянул руку и начал есть его. — Ааав, ты ведешь себя грубо, — Таро лишь закатил глаза и надулся. Багги действительно был поражен его смелостью. Или его глупостью, подумал он, когда увидел, как на губах Спенсера появилась фальшивая улыбка. Все эти разговоры вокруг, похоже, не отвлекали Доринго так, как остальных: — Ну, тогда почему ты используешь этот трюк сейчас? — Просто пытаюсь понять, сработает ли он так, как надо, кто знает, когда я увижу богача. Нужно всегда держать ухо востро, — Багги использовал ту же хрень, которая всегда срабатывала, когда он был младше. Доринго, похоже, задумался и через пять секунд (Багги посчитал) пожал плечами: — Ладно, это справедливо, я должен был догадаться. Вот так, добавь к его рассуждениям деньги, и они легко поверят в то, что он сказал. Приятно, что это всё ещё работает, даже когда его слова и действия отличаются от его юного «я» (слова более роботизированы, более формальны, чем раньше, и неподвижны). (Если незнакомец переоденется в его одежду, будет пытаться вести себя как ребенок и будет знать о его любви к сокровищам, сможет ли он обмануть эту команду, поверит ли она в его игру? Сможет ли экипаж разглядеть сквозь его фасад?) (Сможет ли всё разглядеть его отец?) Роджер всё ещё выглядел обеспокоенным, не до конца веря в его ложь. Но Санбелл отвлек его, рассказав о следующем острове, на который они скоро причалят. Приключения всегда были приоритетом для его капитана. (Старые раны — это были действительно очень старые раны). Рейли с нежностью посмотрел на них. Он заговорил, запустив руки в волосы Шанкса, взъерошив их: — Пойдемте есть, дети. Сигалл приготовил много вкусной еды. Голос Сигалла шепнул в сердце Багги чувство удовлетворения. Если бы он мог высказаться, это было, безусловно, приятнее, чем жалость. Ему хотелось бы уйти. Но его отец — его отец- его капитан- его король — его монстр… Роджер засмеялся чему-то, сказанному Санбеллом, и Багги стало тошнить… Он скучал по нему, он скучал по нему, он скучал по нему- Но любовь может оказаться проклятием, а свобода — непоправимым одиночеством. Он почувствовал, как Шанкс потянул его в сторону кухни. Он шел на шаг впереди него. Синий никогда не сможет стать красным. (̶с̶т̶а̶р̶ы̶е̶ ̶р̶а̶н̶ы̶-̶ ̶С̶т̶а̶р̶ы̶е̶ ̶р̶а̶н̶ы̶-̶ ̶С̶т̶А̶р̶ы̶Е̶ ̶р̶А̶н̶Ы̶-̶ ̶С̶Т̶А̶Р̶Ы̶Е̶ ̶Р̶А̶Н̶Ы̶)