***
Она проснулась от звука включенной воды. Протерев глаза кулаком, Утахиме поднялась. Диван действительно был удобным. Давно рассвело, и бумажный пакет и два дымящихся стакана уже ждали ее. Девушка встала и потянулась, растягивая позвоночник. Витраж отсвечивал на стену разноцветными зайчиками. Утахиме тепло улыбнулась и подошла к столу. Впервые за несколько дней она чувствовала подъем и прилив сил. Тело больше не болело, только костяшки пальцев по-прежнему чуть стягивало сухой корочкой. Она повертела головой, разминая шею. На софе возле окна стояла коробка с медикаментами, рядом мирно лежал использованный моток бинта. Утахиме уловила, что шум воды прекратился. Она чуть наклонилась, вдыхая аромат горячего кофе. «Вот это доброе утро», — блаженная улыбка тронула ее губы. — О, — услышала она позади, — утречко. — Доброе утро, — Утахиме, наслаждаясь хорошим расположением духа, обернулась на звук. Годжо вытирал волосы полотенцем и щурился от яркого света солнца. По плечам и торсу стекали редкие капли воды, из-под пижамных штанов выглядывала черная резинка трусов. На его теле не было никаких следов побоев. Все синяки исчезли, ссадины рассосались, а плечо зажило. Взгляд Иори прилип к бледной коже пресса и груди. — О-оденься! — крикнула она и отвернулась, чтобы скрыть внезапный румянец. Сатору недоуменно посмотрел ей на лопатки. — Ты что, дева старая? Мужика голого не видела? Да и не полностью я раздет, — его задорный голос тарабанил по перепонкам, Иори успокаивала сбившееся дыхание. — Что за мода ходить раздетым?! — А сама-то. Я думал, ты встанешь позже, — хмыкнул он, натягивая футболку. — Да все-все. Утахиме уселась за стол спиной к нему, хватаясь за обжигающие стенки стакана. Годжо плюхнулся на диван и развалился на подушках. — Семпай, — позвал он, — подай кофе, пожалуйста. Утахиме охотно бы кинула его в белобрысую голову, но только быстро передала стакан. Их пальцы соприкоснулись, и она убрала руку, будто обжегшись. — Кстати, — ухмылка не покидала лица парня, он смотрел на смущенную девушку и наслаждался, — как ты успела заметить, У-та-хи-ме… Она недовольно повернулась. — Сила вернулась, все нормально. Теперь мы в два счета разберемся с этим делом. Утахиме хмыкнула. Паразит избегает битв, чем может так сильно помочь сумасшедшая сила Годжо? «Он здесь нужен в качестве подстраховки, не более», — ей не было стыдно за внезапный приступ надменности. — Бесконечность нормально работает? На вопрос Сатору лишь протянул ей ладонь, будто приглашая. Иори чуть отклонилась назад. — Да брось, нужно же проверить точно, — усмехнулся он ее реакции, — или мне нужно было до тебя раньше дотронуться? Утахиме подавилась кофе, в ярости замахиваясь. Ее ладонь врезалась в невидимую преграду в пяти сантиметрах от кожи Годжо. — Ой, смотри-ка, работает, — с этими словами он мгновенно отключил технику и обхватил запястье девушки. Она рефлекторно дернулась, гневно буравя его взглядом. — Спасибо, — их глаза встретились, Сатору искренне был благодарен ей и немного обескуражен. Он сильно недооценил ее способности. Они не обращали внимания на его бесконечность. Иными словами, Утахиме могла заставить его сделать все что угодно. Ему было в новинку понимать, что она теперь имеет власть над ним. Он был уверен, что она не стала бы этим пользоваться, возможно, даже не думала об этом. Но факт этот сильно его взбудоражил. От неожиданности Иори расслабилась. — Не за что. Несколько долгих секунд они смотрели друг на друга, их взгляды в кои-то веки не соревновались в бессмысленной борьбе, а словно изучали, как в первый раз. Они чутко впитывали реакции друг друга. Сатору легко массировал запястье пальцем, а Утахиме не убирала руку. Годжо дышал глубоко и размеренно, Иори — не дышала вовсе. «Что я делаю?» — синхронно подумали оба. Чем больше она смотрела ему в глаза, тем больше хотела посмотреть на губы. Сатору концентрировался на том, какой мягкой и горячей была кожа под его пальцами. Нетерпение подскакивало в нем. Спустя несколько тягучих секунд Утахиме моргнула и отдернула руку как ошпаренная. — Мне… Я… Нужно в ванную, — пролепетала она, поднимаясь. Годжо поджал губы.***
Сатору осмотрел кабинет детектива Макото еще раз. В целом помещение было довольно ухоженным: никаких заваленных бумагами столов и пончиков в коробках, специальной доски с закрепленными на ней фотографиями подозреваемых, мест преступлений и длинных красных нитей, соединяющих картинки и записки. Годжо покрутил в пальцах телефон. — Прошу прощения за ожидание, — детектив вошел в кабинет и быстро прикрыл за собой дверь. Годжо поднялся и пожал руку мужчине. Макото было пятьдесят три года. Грубое обвисшее лицо и глубокие круги под глазами выдавали в нем настоящего сыщика. Костюм сидел на худощавом теле чуть мешковато. Темные короткие волосинки сильно проигрывали в численности седым. Мужчина прокашлялся и слегка сконфуженно прошел к своему столу. Сатору был на голову выше, а у него сильно болела шея, поэтому он поспешил уровнять их глаза. — Да, меня оповестили, что нужно передать вам материалы дела. Но для своего спокойствия могу ли я взглянуть лично на ваше разрешение? — он практически не смотрел на парня, доставая из ящика еще одну увесистую папку. — Конечно, — Сатору протянул пластиковый бейдж. Макото прищурил глаза, внимательно изучая содержание и наклоняясь ближе. — Да… Что ж, — мужчина снова откашлялся, — господин Годжо Сатору, вынужден вам сказать, что прошло уже довольно много времени, поэтому боюсь, что живыми детей найти не удастся. Годжо кивнул. Он понял это сразу, но Утахиме соврал. — Сколько всего детей пропало? — Пятеро. Мальчика Ивата Аоки десяти лет нашли в очень плохом состоянии возле трассы двести двадцать на набережной возле поля солнечных батарей. Видимо, он сбежал. У него диагностировали амнезию. — Какие-нибудь травмы? — уточнил Сатору и взял в руки папку с фотографиями, которую пододвинул детектив. — Удивительно, но нет. Тело было сильно истощено, еще диагностировали пневмонию. Он около месяца провел в больнице. Допросить его нам не удалось. Он ничего не помнил с момента похищения. Годжо внимательно осмотрел фото. Берег океана, на котором его нашли, был заброшенным. Одни заросли и острые скалы. Мальчик дошел туда сам и упал в изнеможении. Годжо перевернул страницу и оступился взглядом о следующие снимки. — Это Фураюме Ханако, — тихо и мрачно оповестил мужчина, внимательно следя за тем, как Годжо рассматривает материалы. — Шесть лет. Сатору выглядел встревоженным и напряженным. — Было, — исправился Макото. — Ее тело нашли неподалеку от кладбища возле парка Тенкупудай. Ее голову… — Я вижу, — перебил парень, рассматривая фото. Он пытался проглотить ком в горле. Картина была жуткой. — Еще трое детей нам найти не удалось. Двоим мальчикам по семь лет, и еще одной девочке исполнилось четыре. О них вы прочтете дальше. Годжо решил прочитать о них позже, ему нужно было справиться с мыслями. — Это материалы об их родителях. Все они не были знакомы друг с другом, никаких зацепок, никаких точек соприкосновения. — Ваш коллега около двух недель назад сказал, что все они посещали один горячий источник. — Это буквально единственное, что их связывало, — задумчиво пробормотал Макото. — Скажите, детектив, происходили ли какие-нибудь несчастные случаи на тех источниках? — Эм, — мужчина в задумчивости почесал щетинистый подбородок, — да, лет шесть назад было довольно громкое дело. Его вел Ивасаки… Много шумихи, писали газеты… — Что именно там произошло? — Мне принести отчет? — Макото приподнялся со стула, намереваясь выйти в архив. — Нет-нет, — заверил его Годжо, — это необязательно. Просто расскажите, что помните. — Какая-то глупость, честное слово… Какой-то идиот решил подсмотреть за женщиной в купальне, она увидела, испугалась и поскользнулась на камнях, когда заходила в воду. Она так размозжила себе голову, что вода полностью окрасилась в красный. Жуткие были снимки, конечно. В газетах это назвали… — «Багровый ключ», — Сатору вспомнил, как видел репортаж по телевидению. «Там есть проклятье». — Тоже помните, да? Зато это было одно из самых легких дел десятилетия с убийством. Парня, кстати, посадили за непреднамеренное. — Вы не знаете, на эти горячие источники столько же, сколько и раньше, народу ходит? Макото показался вопрос странным, но он решил не уточнять. — Какое-то время после этого дела людей было мало, но со временем все восстановилось. Даже детский бассейн открыли. «Теперь понятно», — хмыкнул Сатору, забирая папки. — Я понял, большое вам спасибо, детектив. Когда я могу вернуть вам эти материалы? — Когда закончите со своими делами, думаю, — его голос был скрипуч и нерасторопен. Мужчины поднялись, пожали друг другу руки на прощание, и Годжо вышел за дверь. Сатору решил немного пройтись вдоль дороги, собрать все мысли в кучу. Всего пропало пятеро детей. Их родители никак не связаны между собой. Единственное пересечение — горячий источник явно с проклятым духом. «Не может быть, чтобы паразит обитал прямо там. У него человеческое тело, поэтому люди бы явно его заметили. Зачем ему дети? И почему именно эти?» — Годжо скрипел подошвой, безучастно разглядывая тонкий слой снега на асфальте. «Эти дети имели небольшой уровень проклятой энергии и могли видеть духа. Если да, то их проклятая энергия выше, чем могла бы быть у обычного ребенка. Хорошо, но ведь можно выбрать просто взрослого человека, явно более выносливого, чем ребенок с примерным уровнем энергии. Тогда почему он выбирал детей? Это единственный случай за сорок лет? Или он бегал по Японии и периодически крал детей? Или только в этот раз?» — Сатору остановился, долго рассматривая кривого маленького снеговика с неровной линией камушков вместо рта. Дело не только в энергии. Почему именно дети? «Хм… Хрыч сказал, что это его сын. Но сколько ему было сорок лет назад во время исследований?» — парень хмуро осматривал украшенные огнями деревья. Тяжелые мысли водили хороводы вокруг образов убитой девочки. Сожаление с отвращением туго связались в узел в животе. Годжо было паршиво. Ему было искренне жаль ребенка. Сколько на самом деле осталось в живых? Возможно, только Аоки смог выбраться. Кулаки сжались сами собой. Утахиме позвонила очень вовремя. Напряженность удивительным образом стала не так сильно давить в виски. — Да, дорогая! — весело поприветствовал парень. Она фыркнула в трубку, намереваясь снова обругать его, но отчего-то передумала. — Что с тобой? — ее голос звучал слегка обеспокоенно. Сатору недоуменно моргнул. — Что со мной? — Ты… чем-то обеспокоен? Все нормально? Годжо молчал секунду, не веря ее вопросам. Она не могла слышать, как его голову одолевали кровавые образы малышки Ханако. Он точно не мог проколоться. Сатору почувствовал себя нагим и беззащитным, но знал, что она не причинит ему вреда. — Годжо? — чуть громче настороженно позвала Утахиме. Сатору не мог решиться показать себя. — Э, да, я здесь, — пробормотал он. — Я супер. Скоро буду. Ты соскучилась? Иори бросила трубку.***
Годжо подробно рассказал все, что узнал в участке. Утахиме внимательно слушала и попутно делала записи в блокнот. Они сидели за круглым столом, обложившись бумагами и фото. Утахиме лишь мельком осмотрела тело маленькой Ханако. Она должна была сохранить ясность ума. — То, что на источниках есть проклятье, не вызывает сомнений, — задумчиво сказала Иори, парень кивнул. — По-хорошему нужно отправиться туда и, во-первых, изгнать его, а во-вторых, посмотреть, остались ли там следы нужной нам энергии, — Годжо стоял, облокотившись руками о столешницу. Утахиме уже десять минут изучала досье пропавших и ненайденных детей. — Как думаешь, то, что Аоки старше остальных на пару лет, имеет смысл? — спросила девушка, желто переводя взгляд. — Думаю, что да, но не могу объяснить. Утахиме кивнула и устало вздохнула. — Как же жаль их, — вдруг пробормотала она, откинувшись на стуле. Годжо поджал губы. — Утахиме, — внезапная мысль посетила его голову, — ты говорила, что уже использовала свои способности на людях, так? Она чуть нахмурилась, бросив взгляд на него. — Да. — Это ощущалось одинаково с каждым или… были различия? Иори не совсем понимала, к чему он спрашивает об этом, но решила не вникать. Она стала припоминать. Сатору опустился рядом с ней на стул. — Управляющий на стройке не хотел одолжить мне веревку, и это получилось как-то… само собой. Я чувствовала, что мне нужно как будто надавить на его волю. Потому что он был довольно упрям. У меня немного кружилась голова после этого… — девушка говорила довольно скоро, пытаясь понять, зачем все-таки Сатору спрашивает об этом. Годжо слушал внимательно, задумчиво держа взгляд на ней. — Еще я случайно отдала команду администратору в отеле в Нитинане. Это тоже получилось… само, но никаких изменений в своем состоянии я не заметила. — А вчера со мной? — Я… — Утахиме взволнованно перевела взгляд. — Мне было плохо. Сатору нахмурился. Плохо? Это он сделал? — Ну, меня тошнило, и… сильно болела голова… Иори остановилась шокировано. — Ты прав, — она даже подскочила со стула и подтянула к себе папку с материалами о детях. Она перелистывала страницы туда и обратно. Годжо тоже поднялся и снова облокотился о стол, сосредотачиваясь на бумагах. — Да! Ивата Аоки десять лет, он взрослый, по сравнению с остальными. В нем больше силы, — затараторила она, — и он единственный, кто смог сбежать. Иори перелистнула на страницу с фотографией мальчика, тыкая пальцем в его дату рождения, затем на страницу убитой. — Фураюме Ханако шесть, она мертва. Здесь написано, что она страдала бессонницей. — Обычно дети такого возраста с бессонницей имеют способности, — подхватил Годжо, Утахиме согласилась. — Что, если уровень ее проклятой энергии был выше, чем у остальных детей? На уровне десятилетки Аоки? И она тоже попыталась сбежать, но не успела? — Еще двое семилеток Араи Кано и Ушики Такуми не были найдены, скорее всего, они не смогли сбежать. И совсем малышка Хирано Юки… — Утахиме, — Годжо говорил задумчиво, — ты можешь предположить это… Насколько легко было бы контролировать маленького ребенка? Иори поняла все сразу. Паразит использовал детей в качестве камер хранения. Дети легче всего поддавались внушению, потому что не имели такой силы воли, какую могли иметь взрослые. Чем старше был ребенок, тем лучше он мог сопротивляться. — Поэтому он неуловим, — прошептала в онемении девушка. — Он перескакивает из одного сознания в другое. Чем слабее сознание, тем легче ему это дается. Он всего лишь экономит силы, — чем больше Годжо понимал, тем сильнее ярость разгоралась в груди. — Поэтому он написал список? — запоздало спросила Утахиме, Сатору понял не сразу. — У него хватит сэкономленных сил, чтобы сдерживать одного мага, но не нескольких, — повторила она эхом свою давнюю догадку. — Он бьется не физической силой. Он отравляет голову, а детей использует в качестве привала, чтобы не тратить лишнюю энергию. Но у него ведь должно быть основное взрослое тело? И, если оно все-таки есть, в чем смысл использовать детей? — Может, в том числе, чтобы подбираться к нужным людям, — отрешенно ответил парень, будто вспомнив что-то. Утахиме вопросительно посмотрела на него. — Помнишь, я говорил, что мне смог передать технику паразита кто-то из гражданских? Обычно я не выключаю технику в людных местах, но… — он осекся. — Но?.. — Тогда я не использовал силу. Гражданских было много, а опасности я не видел, — Утахиме кивнула. — Сейчас я вспомнил. Меня обнял за ногу мальчик, когда я был около храма. — Мальчик? — встрепенулась Иори. — Насколько маленький? — Я не помню. Но он касался меня не больше пары секунд. Может, он перепутал меня с папой или… с кем-то, потом увидел и убежал. — Годжо, — отозвалась девушка, — ты прав. Скорее всего, это кто-то из наших мальчиков. Потому что кто стал бы брать такого маленького ребенка в закрытый на зиму храм? Если мы правы, то десять дней назад он был жив. Повисло тяжелое молчание. Шансы увидеть детей живыми уменьшались в геометрической прогрессии. — Ублюдок, — Годжо не думал говорить это вслух. Утахиме вздохнула, будто только что пробежала марафон, и посмотрела на него. Они тревожно молчали. — Но… — девушка прочистила горло. — Тогда зачем ему издеваться над ребенком? Они ведь ему нужны. Ты бы сразу понял, что рядом с тобой проклятье, если бы он был в своем теле. Ханако умерла раньше или?.. — Она умерла от болевого шока, — досада охватила его сердце. Утахиме прикрыла рот рукой. Годжо тихо присел рядом с ней. В ее глазах застыли хрустальные слезы. Она не могла ничего сказать, сдерживаясь. Годжо чувствовал такой гнев, который не испытывал никогда в жизни. Ужас за жизни детей окатил его ледяной волной. «Он так разозлился на нее, что сделал такое?» — Годжо думал, ему казалось, что череп от напряжения расколется. Ему ведь нужны эти дети, зачем делать такое? Осторожный тихий выдох долетел до его слуха. Сатору перевел взгляд на Утахиме. Она больше не держала руку у губ, кисти безвольно лежали на коленях. Янтарные глаза смотрели в одну точку, по щекам катились крупные капли слез. Годжо не успел подумать. Он одним широким движением сгреб ее в охапку, прижимая к груди. Иори всхлипнула ему в шею и схватилась за толстовку. Второй рукой он потянул ее на себя, вынуждая сесть к себе на колени. Сейчас он не думал о близости, просто так было удобнее. Он обнял ее, полностью ощущая, что испытывает те же эмоции. Ужас, гнев и сожаление вперемежку. Только он не плакал, хотя и мог бы. После ухода Сугуру Сатору тренировался не только физически, но и эмоционально. Многие вещи стали доходить до него спустя годы. Воспитанная эмпатия, конечно, стала другом на его пути, но и врагом одновременно. С новыми чувствами и эмоциями, отодвинувшими на задний план нездоровый эгоизм, тяжелым пластом его утянула за собой вина. Годжо чувствовал, будто на его ногу повесили дополнительный груз за то, что он не смог сделать, к уже имеющемуся грузу навязанного долга за силу, которую он не выбирал, за ряд ответственности за людей, которых он не знал. И это бремя тянуло его на темную холодную глубину, куда не достает свет. И он смирился с этим, отгораживая себя от людей еще больше. От людей, которые в свою очередь больше не видели в нем человека Годжо Сатору, а лишь инструмент для собственной защиты и перекладывания ответственности — Сильнейшего. Лучшего из лучших. Ведь между небом и землей лишь он один достойный. Утахиме крепко обняла его в ответ, сдерживая рыдания. Ее била мелкая дрожь, слезы катились градом на шею Сатору. Совсем не получалось остановить их или хоть чуть-чуть успокоиться. Голова Иори, как всегда, подкидывала красочные картины издевательств. Бедная девочка умерла от боли и страха. Паразит вскрыл ей череп и изнутри достал все, что было в голове. Утахиме почувствовала приступ тошноты. Одной ладонью она оперлась о плечо Годжо, старалась дышать размеренно, но лишь судорожно выдыхала. Сатору успокаивающе гладил ее по спине и волосам и чуть покачивался вперед и назад. Утахиме знала, что он чувствовал то же самое. Только должность Сильнейшего обязывала его успокаивать и защищать всех вокруг. Она снова громко всхлипнула и трясущейся рукой погладила его по затылку. Иори не уловила, как дернулась его рука. Одним жестом она сорвала плотину. Годжо порывисто выдохнул и зарылся носом в ее волосы. Трепет ужаса колотил его. Он глубоко дышал, пытаясь вернуть себе самообладание. Как бы Утахиме и Сатору ни были противоположны, существовало несколько вещей, в которых они были похожи. Любовь к детям всегда немного роднила их. Сатору искренне любил проводить время с детьми любого возраста, Утахиме всегда думала, что чувствует себя лучше рядом с ними. Маленькая Ханако познакомилась с ними только после смерти. Сатору вдыхал теплый освежающий аромат персика, исходящего от ее волос и кожи. Внутренний бушующий шквал медленно успокаивался в синюю тихую гладь. Ему представлялся журчащий пруд в спасительной прохладе раскидистых красных кленов в своем личном саду в поместье близ горы Нантай. Хоть ему очень нравилась теплая погода, а климат на Хоккайдо был довольно прохладным, он все свободное время хотел бы проводить там. В своем месте силы и гармонии, месте, где нет смысла быть Сильнейшим. Месте, куда он отправил Мегуми и куда хотел бы отправиться сам сейчас. Но не один. Парень немного пришел в себя, а вот Иори никак не могла взять себя в руки. В его объятиях ее будто разморило. Ей хотелось рыдать, не останавливаясь. Ее руки подпрыгивали, шея Годжо почти полностью была мокрой. — Тише, тише, — успокаивающе шептал он ей на ухо. Так они, качаясь, просидели какое-то время. Сатору слушал рваное дыхание Утахиме, потом оторвал ее от своего плеча, нежно держа за щеку. Она чуть подалась навстречу его руке, но сразу опустила голову. У нее почти получилось замолчать, но слезы до сих пор не перестали литься. — Утахиме, — позвал он, пальцами аккуратно поднимая ее подбородок, — послушай. Она мотнула головой, не желая показывать мокрое заплаканное лицо. — Утахиме, — строже сказал он, — мы найдем их, поняла? И его найдем и убьем. Она порывисто кивнула, вытирая пальцами глаза. Сатору снова приподнял ее голову, заставляя смотреть на него. — Все будет хорошо. Они живы. Иначе как бы он смог затаиться? Аргумент хоть и мог быть опровергнут, но сейчас она поверила в это. Девушка восстанавливала дыхание, мысли путались, голова болела. Сатору долго вглядывался в ее лицо. Глаза казались еще более яркими после слез. Большим пальцем он стер слезинку со щеки. Утахиме обреченно всхлипнула, не отводя от него уставших глаз. Раньше он не думал о том, насколько они разные. То чувство сострадания, которое он воспитывал в себе долгие годы, было дано ей от рождения. Хотя, может, и нет? Он с сожалением осознавал, что практически ничего не знает о ней: ни в какой семье родилась, ни где она росла, ни как училась в школе, ни что она любит и умеет, а что на дух не переносит, в кого была влюблена, от чего плакала и чего боялась, от чего радовалась и что делала, когда оставалась одна в своем скучном Киото. Практически все знания, что он имел, были переданы ему на редких корпоративах и в разговорах с Секо. Годжо не успел подумать, палец сам потянулся к ее губам. Его глаза были прикованы к ним, он ничего не слышал и ничего не понимал. Большой палец коснулся ее губы, медленно проводя вдоль. Утахиме замерла, глаза остекленело опустились на губы Сатору. Ее губы были даже мягче, чем он себе представлял. Палец осторожно оттянул нижнюю, Утахиме не отреагировала. Годжо показалось, что время остановилось, или он расширил территорию и сам попался в нее, потому что одновременно чувствовал все и не чувствовал ничего. Она лишь на миллиметр приоткрыла рот, и тумблеры в голове Сатору слетели. Он чуть выпрямился и преодолел расстояние между ними. Осторожно, почти невесомо, коснулся ее губ, ожидая разрешения продолжить. Утахиме будто была фарфоровой. Она не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Громыхало в ушах, а губы покалывало. Их дыхание соединилось. Иори не думала ни о чем, повинуясь спонтанному порыву. Она лишь приоткрыла рот, два ее пальца невесомо коснулись его шеи, нащупывая сбившуюся венку пульса. Она колотилась под ее пальцами, и Сатору впервые в жизни почувствовал себя настолько безоружным. Он оцепенел на мгновение, упрямая мысль в голове велела сделать что-нибудь, коснуться ее так, чтобы она спустилась в равную ему позицию. Рука, застывшая до этого в нескольких сантиметрах от мокрой от слез щеки, тепло легла на тонкую шею. Большой палец прицельно опустился на деликатную гортань. Годжо чувствительно заметил, как она сглотнула и хрящи под его пальцем затанцевали. Они держали друг друга на мушке. Утахиме, отдаленно повинуясь панике от осознания, что палец Сатору шершаво и медленно очерчивает белую нитку шрама на шее, открыла рот и сильнее прижалась к его губам, принимая проигранный бой. Сатору в блаженстве зажмурил глаза и углубил поцелуй, ощущая соленый вкус недавних слез. Он осторожно оттягивал ее подбородок вниз, не позволяя себе заходить дальше дозволенного. Он не хотел пугать ее, не хотел намекать на свои желания, но признавал, что выбрал очень странный способ ее успокоить. В конце концов, он никогда не видел ее плачущей. Он тоже запаниковал. Утахиме бегло провела теплыми кончиками пальцев по его линии челюсти. Он шумно выдохнул, кладя вторую ладонь ей на лопатки, чуть надавливая, чтобы она была ближе. Утахиме запустила пальцы в мягкие белые волосы, легонько оттягивая их назад. Сатору держался из последних сил, самообладание висело на волоске. Он остановился. Их губы все еще соприкасались, они шумно дышали, так и не открыв глаза. Кровь гудела в его ушах, он думал, что снова спит. Она опустила руку, напоследок проведя по широкой груди. Они открыли глаза, но все еще не отдалились. Ни он, ни она не могли разговаривать. «Мне конец», — спокойно и обреченно подумал Годжо. Утахиме медленно отдалилась, опуская голову. Ее руки больше не трясло, только дыхание сбилось уже не от рыданий. Она боялась поднять глаза, Сатору тоже смотрел на ее руки и молчал. Так они просидели еще минуту, а потом Утахиме тяжело поднялась с его колен. — Мы… мы должны… — она туго сглотнула, отворачиваясь. — Мы должны поговорить с Аоки. Даже если он ничего не помнит, мы должны попытаться. Годжо пребывал в прострации. Он пытался вернуть себе способность мыслить здраво. — Да, — только и смог сказать он. Девушка побрела в ванную и не закрыла за собой дверь. Сатору встал, облизывая губы, и задвинул все стулья, чтобы как-то себя занять. Утахиме умыла лицо. Она скривилась, когда осмотрела заплаканные глаза, белки были розовые и воспаленные. Шокированно дотронулась до опухших губ. Ей не верилось в произошедшее. И что теперь делать? Как себя вести? Она страшилась выходить к нему и не знала, как продолжить разговор. Но Сатору, видимо, предвидя неловкость, пришел развеять смуту. — Мы можем созвониться с его родителями прямо сейчас. Они должны дать согласие. И если они будут против, то придется говорить с ними, хотя от этого вряд ли будет толк, — он двумя руками опирался о верх дверного косяка, будто вообще ни о чем не волнуясь. Утахиме насильно перетягивала мысли в рабочее русло и даже пыталась анализировать его идею, но, лишь мельком взглянув на него, снова согнулась над раковиной и плеснула в лицо холодной водой. Его губы были слегка красноватыми, а глаза горели, хоть он и сохранял спокойный вид. Годжо перемалывал в голове ее образы, чувствуя даже некоторый диссонанс от того, что так легко соскочил с мысленных нитей о деле. Легкое чувство досады гложило его сердце. Он не хотел, чтобы это произошло в таких обстоятельствах. Ему казалось, что она тоже выбрала такой способ успокоиться. Будто не хотела этого по-настоящему или не в такой степени, в какой хотел он. Ему хотелось перемотать все, что случилось, и дать себе оплеуху за то, что все перевел в это. Сатору не хотел, чтобы такое странное, волнующее и противоречивое для них событие могло бы вспоминаться ей с налетом ужаса и жалости по пропавшим и убитым детям. Он решил, что провернет это по-другому. Когда она будет согласна с чистой головой, когда ее дух воспрянет. А пока в носу до сих пор стоял запах сочного персика. Иори сильно надавила на глаза, вытирая капли полотенцем. Она решила, что прятаться от его взгляда нет смысла, ведь все равно придется. Зачем тратить лишнее время? — Хорошая идея, только он ничего не помнит, — она повернулась и прямо посмотрела на него. — Ты могла бы заставить его вспомнить, — мягко сказал Годжо, от его взгляда не укрылось, что она судорожно сжала край полотенца. — Это… нужно для дела, — тихо сказала она, наклонив голову. Она будто говорила это не ему, а себе. Годжо решил не строить догадок, а спросить прямо: — Ты не хочешь? — Нет, — честно ответила она, — но это необходимо. — Почему? — Не хочу никого ни к чему принуждать против их воли. У меня нет таких прав, — она говорила спокойно, но в глаза не смотрела. Сатору знал, что вечные вопли Утахиме об «уважении к старшим» и уважении в целом были не просто очередными пустыми наставлениями ради наставлений. Она сама была такой — уважительной. Не позволяла себе многого, хотя имела довольно вспыльчивый характер. Конечно, в их отношениях она была немного более раскрепощенной, что очень ему нравилось. Но он гадал, насколько это поведение оправдано. Может, это ее естественная реакция на него? Тогда как она ведет себя в обычной жизни? Сатору не знал. Ему действительно с трудом удавалось принимать, что она на самом деле, от чистого сердца может его не переносить. Иори воспитывали очень строго не только из-за нелюбви родителей и их несбывшихся надежд. Часто ей попадало из-за упрямства или вспыльчивости. Старшие, в особенности отец, воспринимали непослушание Утахиме не как особенности ее личности, а как намеренное оскорбление. Поэтому отец лично порол ее за любые «ненужные» высказывания. Мать во время обучения дочери традиционным дисциплинам — танцам, музыке и флористике — нередко тоже снимала стресс, идя на поводу у собственных приступов садизма, битьем дочери тугими палками по спине, отчего девушка до сих пор ходила с ровной спиной на людях и на работе. Как бы Утахиме ни старалась сберечь в себе дарованную ее душе свободу, все порывы справедливости и прочих проявлений, не свойственных устоям консервативной семьи, были буквально выбиты из нее. Лишь проведя несколько лет в интернате, она смогла восстановиться, но, к сожалению, не полностью. Когда период ее обучения закончился и она снова вернулась в родной город перед тем, как уехать учиться в Магический техникум, отец, взбешенный ее решением стать настоящим магом и не менять фамилию, не выходить замуж, не становиться прислугой в собственном доме или домах знаменитых влиятельных кланов, снова стал поркой воспитывать дочь. Утахиме доставалось еще больше, чем в детстве, хоть она и держала рот на замке. Позже она поняла почему: отец переставал бить ее только тогда, когда девочка начинала извиняться и кричать от боли. В шестнадцать Утахиме терпела и не издавала ни звука, поэтому не раз теряла сознание. Мать к тому времени уже скончалась, поэтому ей не доставалось еще и от нее. Утахиме вырастила в себе личность. Она старалась уберечься от жестоких норм и традиций ее семьи, но что-то не могло пройти бесследно. Уважение было выдолблено на ее теле, но долго и мучительно трансформировано из степени безусловного пресмыкания перед сильными и вины за свою бесполезность в степень обязательного уважения к любому живому существу вне зависимости от его статуса и силы, просто по праву равенства человека перед человеком. Годжо не хотел задавать лишних вопросов, но Утахиме строго повторила сама себе: — Это гнусно. Заставлять человека плясать под свою дудку, — затем подняла упрямые глаза на него. — Мне жаль. Парень запоздало моргнул, не понимая, за что она просит прощения. — Мне жаль, что я не нашла другого способа помочь, Годжо. Он опешил, чувствуя мягкое тепло в груди: — О чем ты говоришь? — спросил он с легкой улыбкой и поймал ее вопросительный взгляд. — Это ты вернула мне статус Сильнейшего, Утахиме. Тем более я сам попросил тебя. Он понял: она искренне не верит, что никак не вредит ему. Правда, ведь она это делала не из своей прихоти. Годжо решил, что сейчас самый подходящий момент, поэтому стойко продолжил: — Мне тоже… — Иори внимательно смотрела на него. — Мне тоже жаль. За то, что сказал тогда. Утахиме болезненно моргнула, прогоняя секундное воспоминание. — Я просто идиот, я на самом деле так не думал, Утахиме. Не знаю, что на меня нашло. Она ошеломленно опустила глаза в пол. Его слова полутора годовой давности снова возвращались. «А ты была и не нужна, Утахиме. Я бы и без тебя справился!» — Прости меня, правда. Я не знаю, зачем сказал это. «Ты не нужна, Утахиме». Вместо облегчения девушка почувствовала злость. Как чувствовала ее всегда в стрессовых ситуациях. Ее воспаленные от недавних слез глаза налились кровью, а кулаки сжались. — Ты самый неблагодарный ублюдок, которого я когда-либо встречала, — ее яростный шепот разрезал тишину ванной, глаза ее были печальны и жестоки, хотели возмездия и опустошения. Сатору даже не вздрогнул, лишь покорно стоял напротив, обреченно глядя в ее глаза. — Я тебе не девочка на побегушках! Кем ты себя возомнил?! Сукин сын! Годжо кивнул. «Ты не нужна». — Тебя разрезали на две половины, а Секо собрала тебя, как рулет! Скотина, ты хоть поблагодарил ее за это?! Он кивнул. — Ребята могли погибнуть все, когда дрались до смерти, пока ты, мерзкая сволочь, восстанавливался! Двуликий не пощадил бы никого! А все из-за твоего высокомерия! «Не нужна». — Ты похвалил их за это?! Сатору кивнул. — Ты был благодарен каждому из них?! — Да. «Не нужна». — Тогда почему?! Я не нужна?! — Нужна. Прости меня, — Утахиме, не в силах сдерживать ярость, сплеча залепила ему пощечину. Голова Сатору дернулась в сторону, и Утахиме удивилась, почему он не включил свою бесконечность. — Я не понимаю, зачем сказал это, — он смотрел на нее с горькой виной в глазах, казалось, их голубизна потемнела. — Ты нужна. — Не нужны мне твои подачки, — из ее голоса, как из переполненного источника, сочился яд. — Ты нужна. — Заткнись! Ты просто высокомерный эгоист! — Да, можешь еще ударить. Утахиме взбесили его слова еще больше, и она снова ударила во вторую щеку. — Может, ты и справился бы без м… — Нет, — твердо перебил он, — не справился бы. — Идиот! — Ты нужна, — снова повторил он. Утахиме злобно усмехнулась. Он видел, если бы не самоконтроль, она бы избила его ногами. — Ты нужна, — он говорил кротко и тихо, чтобы его полушепот дошел до нее. — Я не бесполезная. — Да. Ты нужна. Ее пыл начал таять, оставляя в глазах глубокую каменную печаль. Сатору искренне сожалел о неосторожных словах. Он боялся, что никакими силами больше не сможет это исправить. Утахиме отстраненно смотрела куда-то за его плечо, а потом глухо заговорила: — Желаю тебе, Годжо, не узнать, что значит быть бессмысленным. Сатору почувствовал, что ему жутко от слов Утахиме. Титановая тяжесть осела в его сердце. Его внутренности стянуло леской, он увидел то, что не смог увидеть в Гето. Выжженное поле. Сатору невесомо коснулся холодных пальцев Утахиме, сделав шаг к ней. Ужас в голове включил сирену, и, чтобы не допустить рецидива ухода Гето, он твердо повторил снова: — Ты нужна мне.