Укажи на юг

Полминуты озадаченного молчания после очередной провалившейся попытки заставить Сатору заснуть все-таки принесли хоть какие-то подвижки. Утахиме отчетливо и ясно ощутила, как внутри просыпается, словно от глубокого сна-дурмана, обидная злость. Девушка пока не могла разобрать причин, но подумала, что если уж хотя бы такая эмоция пополнила ряды двух-трех других, значит, все же ее техника может развеяться со временем. — Может, тебе нужно лучше сосредоточиться? — снисходительно и мягко спросил Сатору. С первой команды он уселся на кровать, плотно прижавшись спиной к стене, чтобы никуда не упасть. Но после первого раза ничего не произошло, и после второго, и третьего, и дальше, и дальше. Пусть Иори и сказала, что раньше большую часть времени команды не выходили, он почему-то пропустил эту информацию и теперь искренне недоумевал, почему же, не имея сейчас никаких сдерживающих факторов вроде страха, неуверенности или других эмоций, она не может направить энергию в правильную сторону и заставить его уснуть. Прошло около двух часов попыток, и единственное, что обнаружила Утахиме, — это чем больше она пытается взаимодействовать с силами, тем легче и более гладко чувства выскальзывают из ловушки собственной воли, а проклятая энергия, напротив, становится более неповоротливой и капризной. Теперь девушка начинала переживать эмоции более разборчиво, словно протирая запотевшее зеркало. Загадка была еще и в том, почему в первых рядах стояли только негативные чувства. Хотя Утахиме всегда считала себя не то чтобы хорошим человеком, но хотя бы не злодеем. Не поняла она еще и того, что за столько лет ожесточенных споров и битв с покалеченным и неуслышанным внутренним ребенком, злоба и ярость внутри были так сильны, что гравитацией в режиме сбережения спокойствия держали и не отпускали все то хорошее, что она так бережно хранила. И если раньше она хотела бы разобраться со всеми этими разрушающими чувствами дипломатично и без кровавых разборок, то теперь сердце ее и душа требовали битвы на мечах. Сила гнева была так высока, что могла бы посоревноваться даже с силой ее великодушия. И все эти ипостаси со временем стали плохо умещаться внутри. По итогу случайного обесчувствования верх одержал вовсе не свет. Утахиме упорно копалась во внутренних причинах и следствиях того, почему же сердце ее было в агонии. Она ведь ясно ощущала свет. И по отношению к Годжо, и по отношению к другим... Неужели на самом деле она плохой человек? Мысли проносились так быстро, что она сама не успевала должным образом понимать, за что стоит уцепиться. Но вопрос Сатору с плеча сбил гонку и поднял еще одну волну чувств. — Я сосредоточена. — Достаточно ли?.. — голос мужчины звучал даже нежно. Он вовсе не хотел давить, но все равно некоторые вещи никак не могли уместиться в его голове. Утахиме почувствовала, как внутри все подобралось, а зубы сами заскрипели во рту. Она сделала незаметный вдох, чтобы расслабиться. — Я сосредоточена, — тверже повторила девушка. Годжо ничего не сказал, но выражение его глаз и бровей практически сорвало резьбу с банки чувств Утахиме. Пусть внешне она казалась довольно сдержанной, Сатору достаточно времени провел с ней, чтобы увидеть малейшие изменения в ее настроении. К тому же, учитывая, что она была практически пустой, любое чувство отражалось в ней практически как картинка. Годжо научился считывать ее эмоции, лишь взглянув в глаза. Пусть он тонул в этих бликах каждый раз, когда она смотрела на него, ее душу... ее душу он видел очень хорошо. Но, к его большому сожалению, Утахиме с ее медовыми гипнотическими глазами большую часть времени не любила разговаривать, и вот поэтому все его выводы теряли статус и превращались лишь в догадки. — Я много думал о твоей технике, — начал подчеркнуто спокойно Годжо, — и... У тебя ведь абсолютный контроль над проклятой энергией... Что мешает тебе контролировать и эту технику? Утахиме физически почувствовала, как плечи дернулись и леска на банке лопнула. Она на секунду прикрыла глаза, повернула голову вбок, пытаясь заставить взорвавшуюся ярость утихомириться. Грудная клетка расширилась от воздуха и сразу же сдулась. Девушка сама не верила, что снова пытается успокоиться. Но вдруг одернула себя. — Извини... Голос ее был так спокоен и размеренно тих, что не должно было даже возникнуть сомнений в благосклонности ее речи. Однако Годжо в момент напрягся всем телом, сосредоточенно направил взгляд на закрытые веки девушки. Долго длились для него эти две секунды, но, когда она медленно открыла глаза, вонзая звериный желтый ему в зрачки, прицельно и жестоко, время и кровь в жилах полетели галопом. — Извини, Годжо, — повторила она тяжело, — проясни мне одну вещь, будь добр. Сатору где-то внутри ощущал нездоровый трепет, волнение и... интерес. Ее глаза сильно взбудоражили его. Внешне она выглядела надменно-спокойной, но внутри... Гнев обернулся зверем, готовым наброситься. — По твоему мнению, сколько мне понадобилось времени, чтобы полностью овладеть проклятой энергией? Годжо относительно недавно, лишь около двух лет назад, принял силы Утахиме и нарек ее «талантливой». Он помнил примерное время овладения способностями студентов, которые пришли в техникум уже подростками. До того, как стать магами, они укрощали свои силы в общей сложности около года, кто-то и того меньше. Иначе обстояли дела с детьми, родившимися в магических кланах. Обычно обучение начиналось с трех-четырех лет и заканчивалось к восьми годам. Детям существенно сложнее было понимать механизмы работы сил, поэтому и времени требовалось больше: около пяти лет. Дальше все переходило лишь в тренировки самих техник. Сатору даже здесь был исключением. Сила была покорена им за несколько недель. Маленький наследник управлялся с таким огромным количеством энергии так просто, что иногда его называли «гением среди гениев». Сколько было затрачено трудов на это, он даже и не помнил, все давалось легко и играючи. Все остальные тренировки, длившиеся годами, оттачивали его техники, комбинации и интенсивность. Делая скидку на особенность способностей Иори и, мягко сказать, небольшое количество ее проклятой энергии, даже в сравнении с рядовыми магами, Годжо предположил, что ей понадобилось мало времени на освоение. Ведь чем меньше и покорнее сила, тем легче ее контролировать. — Около трех лет, я думаю. Уголки рта Утахиме дернулись, со злорадной насмешкой поползли вверх. Зрачки Сатору расширились от увиденного. Три года? Блики глаз больше не казались ему медово-теплыми, это был металлический отравленный отблеск оружия. Девушка позволила себе отклонить голову назад, делая глубокий усталый вздох. — Двадцать лет, — сорвалось с бледных строгих губ. Замешательство и искреннее удивление не успели скрыться с лица мужчины. Он даже не нашелся с ответом. Двадцать лет. Сатору не мог представить, как можно учиться управляться с собственной силой целых двадцать лет. В голове его не сходилось больше ничего. Ее сила была такой заурядной и маленькой, что даже ребенок овладел бы ею до шести лет. Годжо ошарашенно осматривал горькую ухмылку девушки. И впервые за столько времени и за столько принятых чувств он осознал, что ту глубину души и будущего горя ему не постичь никогда. И вряд ли кому-нибудь когда-нибудь это удастся. — Но... но почему? — хрипло слетело с его губ. — Почему? — механически повторила она за ним. — Почему же?.. Полагаю, что некоторым просто не дается того, что далось, например, тебе. Иори говорила с легчайшей угрозой прекрасным мелодичным голосом. А Сатору ни на секунду не покидало ощущение, что, если он позволит ей продолжить, гнев потянет за собой и другие эмоции. Поэтому решил продолжать. — Если даже собственная проклятая энергия давалась тебе тяжело и ее укрощение потребовало столько времени, — Сатору слушал то, что говорит, и с ужасом и омерзением понимал, что на самом деле пятнадцать лет делил людей лишь по одному критерию силы, — есть вероятность, что сейчас у тебя не получается, потому что ты делаешь недостаточно. Все время до этой секунды ледяная улыбка не покидала образа девушки, но теперь лицо ее становилось жестоким. И Годжо даже успел пожалеть, что затеял все это, но отступать уже не было резона. — Я же говорю, — продолжал Годжо, напуская снисходительную усмешку, — может быть, из-за твоих атрофированных эмоций или черт знает чего еще, страха? Ты просто недостаточно сосредоточена. Сатору не успел моргнуть, вздохнуть, даже бесконечность не отреагировала так быстро, как фиолетовая светящаяся нить, тоньше вязальной, оказалась обернута вокруг широкой шеи. Глаза его расширились, а энергия механически шелохнулась. Он чувствовал острое убийственное давление на коже, где ее касалась нить. Годжо взглянул на девушку. Она все так же сидела перед ним в метре, на коленях сложив руки. Только единственный палец ее лениво указывал на него. Из самого кончика тянулась энергия, которая в бою уже отрезала бы Годжо голову. Утахиме, склонив скучающе голову набок, смотрела точно в нервничающие глаза мужчины. — Я думаю, — ядовито тихо произнесла она, — ты не прав. Сатору сглотнул, кадыком обжегшись о горящую гневом энергию. При всей опасности ситуации пресс его напрягся, а внизу потянуло. В голове у Иори больше не было мыслей, она была рада, что давящие чувства хоть медленно и нехотя, но покидают напряженную грудь. Головой понимала, что их импровизированная тренировка заходит не в ту сторону, но решила больше не рефлексировать, а отдаться порыву ярости. Она потянула палец на себя, Годжо цыкнул от болевых ощущений, но повиновался, наклоняя голову к ней. Утахиме лишь немного подвинула вперед подбородок, притягивая его голову еще ближе, и прошипела злобно и со всей накопившейся желчью: — Мне кажется, что единственный, кто здесь недостаточно сосредоточен, — это ты. Рассуждая теперь на циничную и относительно спокойную голову, Иори поняла, как паразит пробился сквозь технику Годжо. Достаточно было сделать то, что сделала она: обмануть бдительность. Слиться с его покоем. Это немедленно понял и Годжо. Только гипотетически сравнивая Эндо и Утахиме, все-таки обладающие похожими способностями, Сатору испытал облегчение от того, что Иори находится с ним по одну сторону. Ведь, будь она его противником и зная, что по натуре Годжо нельзя назвать флегматичным, обеспечить ему покой для нее не составило бы труда. При том, как Утахиме в принципе действовала на него сейчас. Ведь удар по лежачему самый жестокий. В этом была разгадка непобедимости Сатору. Его можно было убить лишь с самого близкого расстояния. Годжо ощущал себя психически неуравновешенным, понимая, что должен испытывать сейчас хотя бы опасение. Но он удивленно встречал внутри азарт и желание. Взбалмошную белую голову вдруг посетила мысль: есть ли еще какой-нибудь способ, кроме провокации, заставить ее что-нибудь чувствовать? И он начал эксперимент. — Раньше мне казалось, что ты такая до тошноты правильная, что иногда даже зубы сводило, — усмехнулся он прямо ей в губы, замшево исследуя глазами ее ресницы, нос, шрам и контур губ, — а ты... оказывается, та еще штучка. Утахиме, как обычно, не сразу поняла смену его настроя, но отметила, что стала лучше ощущать эмоции внутри. — Ты меня бесишь, — негромко отчеканила она и попала наконец на крючок. Она следила за тем, как шагают голубые глаза по ее лицу. Как краснеет его кожа, тонкой красной линией выглядывая из-под энергетической нити. Как сильно вздымается его грудь от глубокого дыхания, зрачки, как крошечные черные дыры, расширяются и норовят утянуть ее, бездушную, с собой. Его лицо было все ближе, но Сатору специально не касался ее губ. Лишь внимательно и близко разглядывал их. — Клево, да?.. — оскально улыбнулся он, обдав теплым дыханием. Непрошенная и не понятая девушкой волна мурашек деликатно прокатилась от ее шеи до живота. Она лишь немного нахмурилась в недоумении от его вопроса, и Годжо сразу продолжил: — Чувствовать. Наконец оранжевая злость стала потухать, уступая место замешательству и чему-то еще, что Утахиме пока не могла идентифицировать. — Не думаю, что мои чувства хорошие. — Чувства для того и созданы, чтобы их чувствовать, — Сатору собирался говорить шепотом, но получилось снизить тон до хриплого баритона. Несколько жалких скулящих сантиметров разделяли их губы, но он ровно держал дистанцию, ожидая более явной реакции Утахиме. Она повелась. Теперь глаза внимательно разглядывали мелкие трещинки на губах Годжо. — Получается, я теперь плохая, — обронила она невпопад, предполагая наставления и предложения решения этой проблемы. Но Годжо не сбавлял оборотов. Он облизал губы и хищно ухмыльнулся. — Кла-асс. В конечном счете глаза их встретились. И были это люди те же, но другие. С теперь видимыми сторонами, которые часто скрываешь от любимых, но больше всех нуждающиеся в обнародовании. Чтобы любить только сильнее. Сатору не предполагал, что в чувственной Утахиме может селиться насколько смертоносный огонь. Он принял его сразу как неотъемлемую часть ее души. Утахиме осознала, что даже после большого пути трансформации личности та часть Годжо, которой она опасалась и которую недолюбливала, все равно останется с ним. Потому что он такой: страстный игрок. И Утахиме приняла это. В этот момент никто из них не обратил внимания на то, как фиолетовая нить вокруг шеи Годжо беспокойно зарябила и словно бы ослабла, но через мгновение снова загорелась. Девушка и мужчина были слишком заняты разглядыванием полуприкрытых глаз друг друга. И пусть между ними уже многое произошло, Сатору помнил о своем желании поцеловать Утахиме в нормальном состоянии и обстановке. Все сделать так, как должно быть. Но за прошедшие сутки эта мысль все больше и больше напоминала ему мечту дурака. Не будет у них нормального, не будет у них так, как должно быть. Ему достаточно было лишь момента, он так же, как и она, боялся думать о будущем. По большей части из-за того, что воображение рисовало самые ужасные картины, где Утахиме при всей своей силе не справляется с переживаниями, а он все еще значит для нее так мало, что не может даже успокоить. Поэтому, в каком бы она ни была состоянии, ему важен был лишь момент. Он наслаждался им здесь и сейчас, в этой комнате, при таких обстоятельствах позволяя себе думать лишь о них. Забыв обо всем на свете. — Ты права, я не сосредоточен, — тихо сказал он, не отрывая глаз от ее ресниц. В животе у Утахиме что-то странно трепыхалось. Но из-за сбившегося внезапно дыхания она списала это на то самое трепыхание бабочек. Странно, ведь, когда она была в здоровом состоянии, этого трепыхания рядом с Сатору она не ощущала. Еще не понятые эмоции и чувства толпились прямо у грудины, они по одной в одинаковых одеяниях выходили из убежища и осторожно оставляли следы в сторону ее мерно бьющегося сердца. И оно зазвучало быстрее. — Я... — недоуменно обронила она, глаза наполнились влагой полностью, смывая очертания его губ и подбородка. — Я хотела пережить суд такой... Годжо едва нахмурился, внимательно и тревожно ожидая продолжения. — Это должно было помочь... должно... Может быть, я смогла бы это пережить такой... — голос ее сбивался, а слезы вот-вот должны были политься. — Это ты... ты виноват... — от недостатка воздуха плечи ее поднялись, и она стала говорить надрывно. — Это все ты, дурак... Годжо опешил еще сильнее, следя за быстрыми падающими ей на грудь слезами. Желтые глаза все еще светились недоумением. Чувства возвращались, но все сразу. Большим беспорядочным комком, и выходили они самым проверенным способом. Иори сама не могла идентифицировать свое состояние, голова разболелась, она туго сглотнула и сгорбилась, вытирая пальцами глаза. — Ты идиот, бесишь меня. Это... в-все из-за тебя, — обиженно шипела она в ладони, — они не могут сидеть внутри, когда... когда ты-ы ряд-дом... Чем больше она пыталась успокоиться, тем сильнее лились слезы. Ей так жадно хотелось дышать, а получалось только реветь. Одновременно ее переполняли радость и горе, и смятение, и ужас, и скорбь, и зависть, и гордость, и нежность, и ревность, и печаль. Рука сжала ткань на груди Сатору, так сильно кружилась голова. У Утахиме болел живот, энергия внутри сама собой разгоралась, облизывая кости, и затухала углями. Она судорожно вздохнула, как рыба на воздухе. Казалось, что ее немедленно разорвет. В этот раз Годжо похолодел, боясь, что нахлынувшие все разом чувства создадут обратный эффект и на этот раз она лишится их навсегда. Своим волшебным зрением он видел, что внутри нее с энергией происходят какие-то невыразимые метаморфозы. Он никогда ничего подобного не видел, но времени не было, а страх был. Она дрожала и пыталась дышать, давила себе под грудью и второй рукой цеплялась за него. — Утахиме, дыши! Спокойнее! — Годжо вскочил на колени, выхватывая ее запястье. Пульс под его пальцами колотился так яростно, что мог бы порвать сплетения тонких синих вен. Он закинул трясущуюся руку себе на плечо и обхватил ее за талию. — Дыши ровнее! Смотри на меня, Утахиме! Ну же! Иори начала кашлять от недостатка воздуха и не могла поднять глаза на него. Она двумя руками уцепилась за его плечи, словно искала точку опоры. Сатору сильно прижал ее к груди и всей ладонью надавил на спину. — Выдыхай! — скомандовал он. Девушка покорно и со всем возможным усилием выдохнула ему в шею весь скудный газ, что был в легких. Годжо слегка отодвинул ладонь. — Набирай воздух, пока спиной не почувствуешь руку. Утахиме крепче сжала пальцами его плечи и попробовала. — Я с-сейчас умр-ру из-з-за тебя, ты придур-рок... — свистяще обронила она прямо ему в ухо, болезненно касаясь его губами. — Ты сейчас оживешь из-за меня. Делай, как я сказал! Иори густо сглотнула и стала набирать воздух, пока не почувствовала спиной его руку. — Хорошо! Теперь смотри, — Сатору наскоро и с силой оторвал ее от себя, пытаясь всмотреться в лицо. Они снова оказались друг напротив друга. Теперь у Утахиме не выходило выдохнуть, словно бы мышцы заклинило. Зрение теряло четкость, и ее руки и складки постельного белья стали плыть. — Ну же, смотри на меня, Утахиме! Посмотри, какой я красивый! — Годжо ладонями поднял ее лицо и заставил смотреть на себя. Если бы она могла, то уже фыркнула бы так громко, что у него заложило бы уши. Утахиме вычленяла страх, непонимание и надежду среди всего огромного комка чувств, перекрывшего ей кислород. Как никогда раньше быстро в свете зимних сумерек, наблюдавших за этой удручающей картиной, она окунулась в ледяной переливающийся вечным горящим цветом космос его глаз. Словно бы видела их впервые, оцепенев от миллионов километров бесконечного сияния в них. Оно было таким холодным, что обжигало невероятной температурой. Никто и никогда не смотрел на нее так: со страхом потери и глубоким беспокойством. — У меня есть большая свеча, ты должна ее задуть, Утахиме, — сказал он быстро, и в его ладони загорелся фиолетовый цилиндр, отдаленно напоминающий предмет. Иори точно сказала бы, что это какая-то фигня и уж точно не свеча, но в данный момент великодушно решила не расстраивать Сатору. Девушка сосредоточилась на его ладони и усилием заставила себя расслабить мышцы, воздух легонько дошел до его широкой ладони, и, как он и обещал, свеча пропала. И на ее месте сразу появилась новая. — Ее тоже нужно задуть, она чуть меньше, давай! Утахиме осторожно вдохнула и снова задула свечу. — Теперь синяя, она еще меньше. Девушка повторила, меняя на этот раз силу и количество воздуха. Голова постепенно переставала кружиться, грудь болела, но уже не резала, четкость зрению окончательно вернулась. Сатору терпеливо ждал, пока она разбирается с функционированием легких, и сканировал каждое ее движение, почти не моргая, следил за ее состоянием. Годжо попросил задуть для него еще шесть свечей, каждая была меньше предыдущей, и к последней Утахиме почувствовала такую сильную усталость, будто пробежала целый марафон. Мужчина заметил это. — Последняя, самая маленькая свеча, — вкрадчиво объяснял он, — но она самая важная, поэтому будь нежна. Утахиме хотела бы цыкнуть, но только подняла глаза на внезапно смущенно улыбнувшегося Сатору. Он поднес руку чуть ближе, освещая ее лицо сильнее. Иори на секунду замедлилась, рассматривая энергию, а потом аккуратно сдула ее с его ладони. — Отлично, ты справилась, — спокойно и радостно похвалил он, легко и невесомо пальцем убирая темную прядь за ухо. Девушка машинально на сантиметр подалась навстречу его руке и потом выпрямилась, собирая все свое состояние в какое-то подобие нормального. От боя с собственным дыханием болело все тело, глаза от слез опухли. Но чувства снова наполнили ее тело и душу. Они устало развязывались и отделялись одна от одной. — Спасибо, — без сил сказала она, замыленно разглядывая красноватую отметину от ее нити на его шее. Годжо бодро улыбнулся и незаметно тяжело выдохнул через нос. Он все исправил, помог. Вернул ее. — Надеюсь, я не умру от горя. — Только не в мою смену, — хотел пошутить он, но голос выдал это слишком серьезно. Сатору наклонился, припечатываясь своим лбом к ее лбу. Он не расскажет ей, как у него колотилось сердце от еще не прошедшего шока, как пальцы от страха похолодели. Утахиме устало прикрыла глаза, образ его шеи не выходил из головы. Она никогда не позволила бы себе такой мерзкой выходки. — Прости меня, пожалуйста, — прошептала она. — Прощаю, — немедленно ответил Сатору тоже с закрытыми глазами, — за что? — За это, — ответила она, смазанно и невпопад проводя пальцами вдоль кадыка. Годжо не ожидал ее прикосновений, поэтому еле успел отбить реакцию тела и не дернуться. — Я где-то слышал, что шрамы красят мужчину, — хмыкнул он, — хотя не знаю, куда уж красивее. Утахиме так хотелось лечь и уснуть, что сил на фырканье и закатывание глаз не было. Зато на легкий смешок были. — Ага, ты засмеялась! Ты засмеялась! — Нет, я подавилась. — Ты обманщица. То ли от избытка тоски, то ли, наоборот, облегчения Утахиме обняла Сатору, крепко-крепко уцепилась за шею и сразу же обмякла в его руках, отрешенно вглядываясь в стремительно темнеющее окно.

***

Чио была на взводе с самого начала дня. Все началось с ветра. Ранним утром злобный шквал так внезапно налетел на Нантай, что колокольчик хозяина испуганным звоном вытряхнул женщину из чуткого сна, потом долетел приглушенный звук бьющегося стекла. Спросонья она даже не поняла, что случилось. С другой стороны поместья ветер почти выбил ставни в кухне. Она поднялась и разбудила мужа. Ясухиро ворчал тихо, но все же переживал, что шум разбудит Фушигуро на верху. Они вдвоем ходили по дому и проверяли крепления на окнах. Бедная Чио столкнулась в дверях с Мегуми, который осторожно держал в руке колокольчик Цумики. Желтый кристаллик пострадал: от него откололся кусочек. Стеклянный куполок чудом остался цел, а бумага с молитвой чуть промокла во влажной траве. Женщина повела юношу с собой на кухню, где ее муж укреплял окно. Ясухиро недовольно фыркнул, увидев Мегуми. Маленький господин строго наказал ему следить за режимом парня. Фушигуро и так лег поздно. Мужчина знал это точно, хоть и отправил его спать около десяти вечера. Равномерные скачки проклятой энергии чувствовались ему даже со второго этажа. Мегуми выглядел слегка озадаченным, поэтому Ясухиро закончил с окном быстрее. Чио поставила чай. Фушигуро положил колокольчик на стол, присаживаясь рядом с управляющим. — Принеси мне очки, — попросил он, уже обращая полное внимание на кристаллик. Он повертел его в руках и рассмотрел осколок. Мегуми сходил за очками в главную комнату. — Спасибо, — поблагодарил Ясухиро и стал приближать раненый колокольчик к стеклам. — Принести лампу? — бросила из-за плеча Чио, разливая чай по чашкам. Мегуми внимательно следил за движениями господина Минами, за тем, как он хмурится и корчит смешные рожи из-за плохого зрения. — Неси. Фушигуро никогда не допытывал господина Минами и госпожу Минами вопросами. Все, что он знал о них, было рассказано Годжо и собрано путем месячных наблюдений. Ясухиро имел проклятую энергию, какую-то особую технику и, по словам Сатору, очень сильную Расширенную территорию. Но не был приспособлен к битвам. «Он пацифист, поэтому втянуть его в бой нужно еще очень постараться», — рассказывал Годжо. Мегуми ощущал, насколько сильна проклятая энергия мужчины, и гадал, почему он вот уже пятьдесят лет не выполняет прямого назначения мага. Но потом разговор об этом зашел совершенно случайно, и Ясухиро добро усмехнулся и подмигнул юноше: — Разве не выполняю? Только этим я тут с тобой и занимаюсь. Фушигуро с досадой ловил предсмертные блики желтого камешка. Сердце его сжималось от боли. Ведь это был подарок сестры для Годжо. А Мегуми было важно, чтобы напоминание о ней жило вместе с ним и Сатору. Чио принесла какую-то особую лампу, и что-то подсказало парню, что эту лампу Ясухиро придумал сам. Женщина протерла небольшой круглый плафон влажной ветошью и поставила на стол. — Спасибо, — автоматически бросил мужчина. Лампа загорелась самым ярким светом из всех, что мог ожидать Фушигуро. Мужчина отрегулировал его так, чтобы он светил прямо на кристалл. Мегуми не знал способностей господина Минами. И очень удивился, когда тот попросил Чио принести стоматологический зонд. Женщина вернулась спустя минуту и тоже села рядом с ними. Три пары глаз следили за дыханием последнего напоминания о Цумики. — Как раньше не будет, — со знанием дела вынесла вердикт женщина. Мегуми обеспокоенно нахмурился. Ясухиро, прижимая две части потрескавшегося камешка, стал аккуратно вести кончиком металлического инструмента по острому месту скола. Глаза Фушигуро расширились в удивлении. Мужчина сжал свою энергию в концентрат и пустил его по крошечному инструменту, словно запаивал кристалл смолой. — Ну и что с того? Трещины гораздо красивее, — сосредоточенно следя за руками, обронил Ясухиро. Мегуми тепло улыбнулся. Господин Минами всегда говорил правду. Спустя десять минут работа была закончена. Мужчина подал колокольчик Мегуми. — Принимай работу. — Он правда стал еще красивее, — отозвался юноша. Из-за трещинок внутри камешка блики раздваивались на пальцах, их было больше, и светились они ярче. Мужчина довольно закивал и снял очки. Чай почти остыл, Чио унесла все со стола. — Поспи еще, Мегуми, — сказала она через плечо, — еще очень рано. Я пока положу его на подоконник, чтобы бумага высохла. Днем отглажу, будет как новая. Фушигуро зевнул, только она сказала это. Ясухиро ушел из кухни, напоследок бросив парню: — Если будешь звонить маленькому господину, спроси, когда его ждать. Мегуми кивнул и подошел к Чио, передавая ей колокольчик. — Госпожа Минами, — решился он, — почему он зовет Годжо маленьким господином? Чио шершаво рассмеялась, кладя бумажную полоску с молитвой на окно. — Ну так это был первый приказ, когда он сюда приехал. Фушигуро скривился. — Сколько ему было?.. Четыре, что ли? Господин Годжо, то есть отец Сатору, привез сюда госпожу и маленького господина. Сатору, только зашел во-от сюда, — Чио показала пальцем на гэнкан из кухни, — сказал нам, чтобы его звали «господином». Ну, было очень трудно, потому что господина было два, поэтому Ясухиро попросил позволения у отца Сатору звать его «маленьким», чтобы не путать никого. — А... а его отец приезжает сюда? — Господин не появлялся тут уже лет пятнадцать. Это ведь собственность его сына. А ты ведь знаешь, что он не любит, когда кто-то, кого он не ждет, появляется в его владениях. — Но Годжо же уже взрослый, разве он не бесится, что вы так его зовете? — Может, как ты говоришь, бесится, но нам не говорит. Хотя, думаю, если бы ему не нравилось, он бы обязательно сказал. — Да уж, точно, — хмыкнул Фушигуро и снова зевнул. Чио снова сказала ему возвращаться досыпать свою норму. Мегуми поклонился ей, поблагодарил и попросил разбудить пораньше. Пока голые ступни шлепали по татами, а время в просыпающемся рассветном коридоре замедлилось, Фушигуро неожиданно улыбнулся сам себе.

***

Итадори всегда подскакивал на месте, когда директор Яга начинал закипать. Парень злился на себя, что после третьего раза разъяснений от самого директора он все еще путался в плане. Яга позвал Юджи с самого утра. Уже час все ему объяснял, но ничего не соображающее выражение с лица парня все еще не сошло. — Вы же сказали, что это проверка и я там буду для подстраховки! — Да, но выучить последовательность действий все равно очень важно. Расскажи, что ты понял. — Этот мудак боится драки, поэтому мне нужно будет его убить. — Нужно его обезвредить, а не убить. Если он умрет, доказательств вины директора Гакуганджи не будет. — Я все еще не знаю, что он натворил. — Тебе это знать необязательно, если Годжо посчитает нужным, то расскажет. — Ладно, — пожал плечами Юджи и сразу встрепенулся: — Но, директор, почему учитель Годжо сам не может скрутить этого... Как его там?.. Он бьет сильнее, чем я. Он как-то мне заехал в живот на тренировке. Яга потер виски. — И как? — Да хорошо, — улыбнулся смущенно парень и почесал лоб, — ладно, я все заблевал. Масамичи устало цыкнул. — Слушай еще раз, Итадори. Такеши Эндо ни в коем случае не должен понять, что Годжо и учитель Иори пришли не одни. Ты должен будешь погасить свою проклятую энергию практически полностью. Годжо и Иори будут занимать все его внимание, и в его технике Годжо вряд ли сможет физически воздействовать на него. Юджи посерьезнел. Он мог бы спросить, почему учитель Годжо просто не снесет этого придурка своей техникой, но не стал. Ведь тогда от такого маленького острова мало что останется. А главное — все живые будут убиты. Удивительно, но в этот раз огромная сила Годжо может стать помехой. Здесь действовать нужно хитро и тонко. — Поэтому учитель Иори занимается этим делом с Годжо?.. — задумчиво спросил парень. — Да, весь контроль по большей части лежит на ней, но дело еще и в том, что техника Эндо слабеет, когда в нее попадает больше одного человека. Учитывая, что под ней уже может находится директор Гакуганджи, то еще два мага сильно добавят ему работы. — Значит, я нужен для подстраховки! — Да! — гаркнул Яга. Итадори чуть осел в кресле. — А теперь, — спокойнее заговорил директор, — я хочу посмотреть, как ты работаешь со своей проклятой энергией. — А? — Отключи ее. Юджи закивал и сосредоточился. Яга и сам парень ощутили явные перемены. Энергия колебалась, сразу подскочила, а потом стала неспешно снижаться. Итадори закрыл глаза и старался не отвлекаться ни на что. Вскоре по виску скатилась капля пота, а брови сильно нахмурились. — Я понял, — вымолвил Масамичи хмуро. Это было неудивительно. Практически все студенты и маги работали над тем, чтобы увеличивать энергию, а не уменьшать ее. Конечно, многие довольно хорошо контролировали свои силы, но гораздо лучше в большую сторону. Из всех ему вспоминалась лишь Утахиме, которая могла гасить силы практически под ноль. Это был навык, приобретенный вместе с навыком разгона энергии, чтобы вывести большее ее количество. Поначалу Яга считал такое умение чуть ли не бесполезным, но потом подумал, что из нее мог бы получиться неуловимый шпион. — Плохо? — Да, — прямо резанул Яга. Итадори виновато нахмурился и уже было хотел попробовать ещё раз, но мужчина прервал снова: — Вы отправитесь на остров не сегодня, а завтра утром. Учитель Иори обучит тебя контролю энергии. Еще раз. Итадори решительно закивал. — От твоего контроля буквально может зависеть исход всей операции. Парень подобрался. В голове его стукнуло. Хоть Яга и говорил, что на острове может быть все хорошо, но Итадори сам видел, что он готовится к худшему. — У вас двенадцать часов.

***

Утахиме проснулась ровно в тот момент, когда в животе ее что-то ухнуло и сразу же поднялось вверх. Она непонимающе моргнула, все было спокойно. Сон медленно уходил, и слух начинал работу. Левое ухо чутко уловило тоненькое тарахтение механизма, которое двигало стрелки в настенных часах. Дальше правое ухо чуть не оглохло от спокойного сердцебиения. Девушка моргнула, заставляя мозг работать. Дневные лучи запутались в ее ресницах, пальцы провели по крепкому торсу, обтянутому хлопковой тканью майки. Утахиме лежала на груди мирно спящего Сатору. Несколько секунд она вспоминала вчерашний день, потом еще пару минут, словно на счетах, барабанила внутри по вернувшимся эмоциям, проверяя их работоспособность. Ей не хотелось вставать. Хотелось лежать так и дальше и слушать часы и ритмичные удары большого сердца в такой же большой груди. Иори прислушалась к телу. Она лежала на мужчине, как на длинной подушке, голову поместив на груди, руку закинув на живот и ногой обездвижив его колени. Сатору, кажется, было вообще нормально. Он сопел на матрасе, ничего не положив под голову, раскинув ноги и левую руку как морская звезда, но правую руку четко зафиксировав на талии Утахиме. Годжо еле слышно похрапывал, ресницы его подрагивали, кадык на шее аккуратно двигался от дыхания. Девушка слегка приподнялась, осматривая его шею. Красная полоса стала шершавой. Лицо ее исказилось виной, жалостью и стыдом. Ему наверняка было больно. А Утахиме в тот момент было так отвратительно все равно, что теперь сердце ее болело. Глаза скользили по серпантину раны туда и обратно, и захотелось сделать что-нибудь. Извиниться, залечить. Внезапно ей подумалось, что даже к лучшему, что она встретит суд с чувствами. Ведь кто знает, как бы она себя вела без них. Вчера взамен на его помощь она причинила ему боль. Чувства часто причиняют боль, но безразличие убивает сразу. Утахиме не хотела никого убивать. И пусть она предвидела свой ужас после потери сил, но знала, что Сатору рядом. А значит, она будет держаться хотя бы ради него. Годжо сглотнул во сне и слегка нахмурился. Утахиме надумала, что ему все еще больно. От этого больно стало и ей. Не отдавая себе отчета, она легко наклонилась и поцеловала сухими губами кадык, поперек разделенный шершавой багровой нитью. — Всегда бы так. Утахиме вздрогнула, как ошпаренная, бешеными от страха глазами врезаясь в смеющиеся близкие кристаллики его глаз и ехидно-довольную улыбку. — Ты что, не спал?! — испуганно шикнула она. — Тебе говорили, что ты похожа на бешеную кошку? — сонно сощурив один глаз, спросил Годжо. Утахиме почувствовала молниеносную злобу и поспешила встать с него, а Сатору сильно вдавил ладонь в талию, приколачивая к себе. — Ты! А ну пусти меня, бестолочь! — шикнула она снова. Ее ладони крепко упирались в широкую грудь, но живот был прижат к его телу. Сатору развеселился еще сильнее, наблюдая, как ее лицо заливает краска. — Ну зачем же, Утахиме? — радостно ухмылялся он. — Ты можешь продолжать! — Идиот! Это было случайно! Пусти меня! — Врунья. — Я сейчас расцарапаю тебе лицо! — Я же говорил, бешеная кошка. — Заткнись и пусти меня! Годжо веселился еще сильнее, смотрел, как она колотит по нему кулаками и дергает ногами. — Я в последний раз предупреждаю! Если ты сейчас же не... Сатору не мог больше терпеть. Свободной рукой он надавил на затылок и жадно впился в ее губы. Утахиме что-то промычала, но вскоре забылась сама и ответила. Тяжёлые локоны упали с ее спины на его грудь, щекоча и разливая больше тепла по коже. От наслаждения оба прикрыли глаза, выкинули из головы все, что терзало, оставив только это утро. Сатору внутри вспорхнул, потому что Утахиме целовала его более страстно, чем он. Пальцами она цеплялась за белые волосы, тянулась и тлела на нем. Исступленно исследовала его рот, цепляла губы языком. Годжо ликовал и сам поддавался ее напору, пытаясь перехватить его. Руками он шершаво скользил по плечам, расчесывая волосы пальцами, по лопаткам, ягодицам, притягивая ее повыше. — Прости... — шептала она между поцелуями. — Прости меня... — Я же сказал... прощаю... Утахиме снова пылко поцеловала его шею и почувствовала, как под ладонями напряглись мышцы. Хуже ей стало от того, что на языке она ощутила едва понятный металлический вкус. Это значит, что, будь нить затянута крепче или будь энергия сильнее, возможно, она собственными руками оставила на нем шрам, похожий на ее собственный. Она хотела ударить сама себя и зареветь от омерзения. Но решила, что это бесполезно. Что она сделала, так это пообещала себе, что больше не причинит ему боли. Глаза Сатору сами закатились от наслаждения, а легкие задышали быстрее и глубже. Девушка влажными губами оставила поцелуи на массивных ключицах, подняла майку, оголив живот и грудь. Не спеша и тягуче целовала его кожу, губами чувствуя напряжение мышц, ладонями поглаживала грудь, потом вернулась и оставила легкий поцелуй прямо там, откуда сильнее всего слышала сердцебиение. Мужчина судорожно впустил воздух носом, сжимая пальцами простынь. Она ногтями задела вмиг ставший чувствительным низ живота, и Сатору не выдержал больше. Он живо перекатился, подминая стройное тело под себя. Утахиме недоуменно округлила глаза и сглотнула. Сатору выглядел непривычно серьезным, он быстро поднялся на колени над ней, широким жестом снял майку и замедлился лишь на пару секунд, темной гладью всматриваясь в большие пламенные глаза девушки. Утахиме облизала внезапно пересохшие губы и снова обожглась взглядом о багровую полосу на белой коже. Годжо уже много раз видел ее в домашней одежде, но все это было там, в Миядзаки. Там, где все казалось сном. А сейчас она была реальной. Здесь, с ним в Токио, в его настоящем мире, в той действительной плоскости его жизни, искренней и пылкой. И словно не было ее бездушной, и сердце его не разрывалось на части, и голова не прекращала думать, и признание самому себе не спешило от ужаса убить. Она настоящая, и чувства ее верны, и сердце его она же и залечила, и голова чиста, и признает он, что нет дороже человека, чем она. Мужчина навис над ней, поцеловал долго, истомно и фанатично. Девушка большими пальцами гладила его щеки и отвечала, отвечала. Показывая, что больна так же, как и он. И лечения нет, и спасти может только он. Сатору спустился губами к ее шее, к ключицам. Снял ее майку, провел дорожку влажных поцелуев от одной груди к другой, оставляя минами багровые отметины. Мокро облизал возбужденные розовые соски, ловя восторг от того, как она выгибается навстречу его рту. Утахиме дышала шумно и гортанно. Втянула живот, почувствовав его язык. Внезапно под грудиной снова что-то ухнуло, девушка испуганно дернулась. Она попыталась идентифицировать, что происходит внутри, и поняла, что проклятая энергия внезапно упала до критического предела. И только когда Сатору обеспокоенно выпрямился, вопросительно глядя в глаза, энергия снова вернулась в обычное состояние. — Что такое? — спросил он. — Не знаю, — растерянно отозвалась Утахиме. Годжо опустился на колени, вдавливая их в матрас, помог Иори подняться и сесть. — Что-то с энергией, — озабоченно сказала она. Сатору уже догадался и всматривался техникой вглубь ее тела. — Она в стабильном состоянии, — успокаивающе заверил он, — только горит тускловато. — Может, это побочное действие бесчувствия? — нерешительно предположила она. Годжо согласно кивнул. И соврал. «Тускловато» — вовсе не то слово, которое описало бы ее энергию. «Бесцветна» подошло бы отлично. Только Сатору не решился сказать ей этого. — Ладно, нам... Нам нужно к учителю Яга, — пришла в себя она и оглянулась в поисках майки. Годжо любезно передал ее, скорчив ехидное выражение лица. — Разве тебе не комфортно голой рядом со мной? Утахиме соскочила с кровати, перевернула майку на лицевую сторону и сложила ее на стул. Сатору свалился обратно, бесстыдно впитывая глазами ее образ в солнечных лучах. Иори чувствовала какое-то больное желание побыть хитрой. Она неспешно и грациозно сняла пижамные штаны вместе с бельем, в маленькое зеркало на столе фиксируя, как голодные глаза мужчины оглядывают каждый сантиметр ее тела. Сатору облизал губы, даже не пытаясь сделать вид, что сейчас же переведет неприличный взгляд на что-нибудь более интересное. Он, как в фильме, наблюдал, как она поворачивается и плавно идет к нему. Он неспешно сел, лицом оказываясь на уровне ее живота. Голое тело с его недавними отметинами на груди было самым красивым из всех, что он когда-либо видел, и самым желанным. Утахиме слегка наклонилась, посмотрела в его глаза с надменным и коварным выражением и произнесла четко и вертко: — Не скажу.

***

Кугисаки плюнула на помаду и полностью повернулась к сидящему на полу Итадори. Она присела рядом на кровать, чтобы не порвать колготки. — Это точно учитель Иори, сто процентов они встречаются, — захлебываясь словами, тараторил Юджи в лежащий на полу телефон. — Какие у тебя доказательства, кроме того, что они вместе выходили из комнаты? — размеренно спросил Мегуми из трубки. Нобара выжидающе посмотрела на Итадори. Юноша почесал затылок. Нобара цыкнула. — Да нет у него доказательств, — раздраженно ответила она. — Они даже за руки не держались, когда шли по коридору к Яга. Я видела случайно до того, как с Итадори столкнуться. — Ну и с чего ты взял, что они встречаются? — Я, по-твоему, слабоумный? Во-первых, ты сам сказал, что, кроме учителя Иори, никто не получал от учителя Годжо «особого отношения». А во-вторых, они смотрели друг на друга очень... ну так... ну... — Вожделенно? Итадори не понял слова, а девушка скривилась. — Нежно, — подсказала она. Итадори кивнул. — Точно, тоже видела, да? — Разве влюбленные не вожделенно друг на друга смотрят? — донеслось слегка недоуменно из телефона. Юджи снова ничего не понял и посмотрел на внезапно кротко смутившуюся Кугисаки. — Влюбленные — вероятно, а вот любящие... — Любящие... — эхом за ней повторил Итадори и внезапно обратил внимание на ее сегодняшний образ. Лицо ее было светлым и спокойным, она перестала носить тугую повязку на глаз, заменив ее нейтральной медицинской и волосы уложив так, чтобы появилась боковая челка, немного сглаживающая весь образ. Даже одежду стала носить спокойную. Легчайшее пуховое платье отлично на ней смотрелось, нежный розовый шарф уже лежал на кровати рядом. Она стала теплой и мягкой. Словно находилась в сладком томительном ожидании чего-то. — А ты давно стала в любви разбираться? — ехидно начал Итадори. — Эй, — подал голос Мегуми. Нобара в момент нацепила раздраженный вид и с силой ударила друга по затылку. — Не твое собачье дело! — гаркнула она и встала, яростно наматывая шарф. — Фушигуро, возвращайся уже скорее! Этот меня уже достал. — Эй, ты куда? — обижено вскрикнул Итадори. — Гулять! — прошипела девушка, поспешно утащила какой-то контейнер со стола и впихнула в небольшую кожаную сумочку. — Расскажи Маки! — напомнил Юджи. — Она сейчас с Ютой! — бросила девушка и громко хлопнула дверью. Мегуми и Итадори еще несколько секунд недоуменно вслушивались в тишину. — Чувак, — позвал Юджи, — по-моему, нам надо обзаводиться девушками уже. — Чего? Зачем? — Как это зачем? — воскликнул парень, беря телефон в руки и вскакивая, чтобы подойти к окну. — А тебе ничего разве не мешает? — Мне — нет. — Ну ты... Двор техникума был практически сухим. Серая земля сливалась с небом, из которого сыпался ленивый редкий снег. Из окна комнаты Кугисаки было хорошо видно поле, на котором Панда тренировал первокурсников. Еще кабинет директора Яга, который что-то рассказывал учителю Годжо и учителю Иори. Она периодически кивала и выглядела крайне сосредоточенной. Учитель Годжо задумчиво оглядывал стол и другие предметы, видимо, тоже слушая директора. Итадори заметил, как сквозь весь двор в направлении ворот легкой трусцой бежит Кугисаки в своем молочном пухе и розовом шарфе. Юджи нутром чувствовал, что у ее прогулки есть цель. И цель эта ждет ее у ворот. — Вон, полетела антилопой, — тихо проговорил он. — Разве она не гулять пошла? — Ты бы ее видел. Явно на свиданку с кем-то. — Да ну. — Ну да. Вообще, знаешь, все как-то в эту... любовь уходить стали. Как в секту. — Прямо все? — Разве что Панда все никак не найдет свою Пандиху. Ну и мы с тобой. Даже учитель Годжо влюбился. — Прямо влюбился? — Ну это... надо видеть. Ты бы его и не узнал, — глаза Юджи снова вернулись к Годжо. И, как по заказу, рассмотревший все предметы учитель словил его взгляд, хоть и было достаточно далеко, и подмигнул ему. Итадори тепло ответил ему улыбкой. — Да мне неинтересно, — хмыкнул Мегуми. — Да не ври ты, все тебе интересно. Фушигуро еще раз хмыкнул, но разубеждать друга не стал. — Есть какие-нибудь новости? — Завтра отправляют на задание, как раз с этой парочкой. Посмотрю на них хоть, — усмехнулся Итадори. Хорошо, что Мегуми не видел из телефона, как тоскливо разглядывали его глаза серость этого холодного дня. — Нельзя подробнее рассказать? — Директор запретил, сам знаешь. — Да уж. Они помолчали еще немного, и Итадори уже хотел прощаться, но Фушигуро внезапно негромко вклинился в тишину, голосом почти сливаясь с ней: — Ты в норме? — А ты? — Я первый спросил. — Мне... кажется, я тоже хочу... так... — Как — так? — Влюбиться. Как все вокруг. Они выглядят счастливыми. — Юджи... — Мне нормально, правда. Просто... Просто пусто как-то. Мегуми привык к разговорчивости Итадори, лучше многих понимал, что все, что льется из его рта, — мираж. Юджи говорил много и обо всех, но о себе... Это дорогого стоило — слышать о его переживаниях. Поэтому он решил отплатить откровенностью на откровенность. — Я боюсь влюбляться. И это мне пока не нужно. Я почти восстановил свою технику, все только-только стало налаживаться. Не хочу распыляться еще и на это. — Нобара мне как-то сказала... что любовь узнать трудно, но, когда она действительно появится, ты не спутаешь ее ни с чем. — Это ты к чему? — Это я к тому, что если ты так говоришь и я так думаю, то... скорее всего, именно это нам и нужно больше всего.