Обещание

      Свежий морской бриз задувал из распахнутых дверей мансарды. Светло оливковые занавески колыхались. Антонин задумчиво вглядывался в лабиринты сада, раскинувшегося под окнами чайной залы. Был час чтения газет, когда ближайшие соратники Лорда позволяли себе насмешливо зачитывать вслух самые неправдоподобные предположения тщедушных писак, дивясь богатству эпитетов. Но сегодня в зале сидела Рени в золотом платье, и в ушах у нее сверкали яркие рубины, а в тридцать три кольца вкруг нее обвилась Нагайна. Де Бомон рассеянно водила кончиками пальцев по гладкой чешуе, и даже хозяин дома, Люциус, старался переворачивать страницы как можно тише. Непозволительно притихшим был и неотесанный оборотень Сивый, бросавший на девушку короткие, но однозначные взгляды. — А что! — громко хмыкнул совершенно бесцеремонный Лестрейндж, заставив Драко резко дрогнуть всем телом. — Вы только послушайте: «Позабывши про долг не идущие на смерть»!       Мужчина картинно взмахнул рукой и расхохотался. Антонин медленно повернул голову в его сторону, сверкая раздраженным взглядом. — Не идущие на смерть! — громогласно повторил мужчина. — Вдумайтесь только. Эти дураки почти очаровательны в своей непреходящей наивности. — Смерть — не повод для юмора. — хмуро отозвался Люциус. — Только смерть и есть повод для юмора, мой друг. — усмехнулся Лестрейндж. — Это неуместно. — зашипел Малфой. — Чушь! Единственное, что было, есть и останется на сей земле — она одна. Глупо было бы не понимать столь простой истины. Ее бы должно принять в сражении, как подобает воину. Однако же, когда об этом пишет Скиттер, весь пафос каким-то образом мельчает. — Как будто бы ты хотел расстаться с жизнью так легко. — Я принял метку. — беспечно пожал плечами мужчина. — С гордостью, достойной рода Блэков. С нею же я встречу и свой конец. — Он настигнет тебя раньше, чем тебе бы того хотелось, если ты сейчас же не прикусишь свой не в меру длинный язык. — прошипел Антонин. — О, Тони. — с иронией пропел Лестрейндж. — Ты слишком близко к сердцу принимаешь мои слова. — Если бы ты еще за ними хоть иногда следил. — обреченно прошептал Люциус. — Всех она однажды настигнет. Но, покуда я с честью стою на стороне ее Повелителя, какое мне дело до тех, кто зря противится судьбе? Верно я говорю, моя Госпожа?       Мертвое молчание, повисшее в зале, заставило напрячься даже Сивого. Голодными глазами он вперился в фигуру, стиснутую в объятиях змеи. Лобастая голова, мирно лежавшая на узкой груди, приподнялась и опасно повернулась в сторону так неосмотрительно не замолчавшего человека. Верно, подумал Тони, перед Змием все равны. Что стоит исполинской твари перекусить на пополам слабую человеческую плоть? Ничего. Но от смертоносного броска ее удерживало что-то гораздо большее. Что-то куда как более зловещее. Вальсировавшая с самой Смертью, ею поцелованная, мягко поглаживала замерзшую чешую. — Смерть. — медленно начала девушка, и все затаили дыхание. — Совсем не так страшна, как Вам могло бы показаться, мистер Лестрейндж. Есть вещи гораздо более неотвратимые. Но я не возьмусь осуждать тех, кто к ней не торопятся. Оставьте человеку право быть человеком. Если не жажда жизни, но стремление к ее познанию — единственное, что держит его тут, я готова принять это в качестве достойной цены.       Пришедшее в движение упругое тело пустило по коже Лестрейнджа мороз. Он смотрел и не мог оторваться от того, как Змий плавно стекает к ногам Хозяйки. Де Бомон легко встала, как будто не была в блаженном оцепенении едва не больше часа. — Господа. — произнесла она, прощаясь.       Антонин, точно очнувшись, дернул лацканы пиджака, стремительным шагом подходя к девушке. Удушливое напряжение покинуло залу вместе с ними двумя. Нагайна позволила себе проползти огромным хвостом у кресла Лестрейнджа и выплыла следом своей Повелительницы. — Есть в нашей Госпоже что-то от самого Дьявола. — тяжело выдохнул Лестрейндж. — Скорее уж от Смерти. — хмуро отозвался Сивый, не сводя глаз с дубовых дверей. Люциус лишь покачал головой, с тоской ловя след пряных духов в воздухе. — Непокорный слуга приносит лишь головную боль, покуда остается верен долгу, но тот слуга, что глуп — может стать погибелью, несмотря на слепую верность. — прошипела Нагайна. Антонин, шагавший рядом с Рени, невольно напрягся. — Мне не нужны ни страх, ни пиетет. — отозвалась де Бомон. — Опасна та глупость, что сокрыта внутри ведомого ужасом. — Это было неуважительно по отношению к Вам. А неуважение, от недалекости ли, от чего еще, — непозволительная роскошь для простого раба. Повелитель будет недоволен. — Зачем же ты так? — раздосадовано произнесла Рени, внезапно разворачиваясь к змее. — Господин положил оберегать Вас. — фамильяр потерся головой о голую лодыжку девушки, а Антонин прикусил себе язык, лишь бы сдержать порыв перерубить гадюку одним из старинных мечей, украшавших стены коридоров поместья. Словно почувствовав это, она обвилась кольцом и глянула мертвыми глазами на мужчину. — Вы осознаете собственную власть, но не упиваетесь ею. Это приводит Повелителя в смятение. Хоть и радует, когда дело доходит до некоторых юнцов. — Он друг Лорда. — Он был бы рад отказаться от этой чести.       Рени горько заломила брови, вынуждая сердце в груди Антонина пропустить удар. Он слышал множество раз, как Лорд говорил на парселтанге, тем устрашающим шипением, каким обрекают на верную погибель. Но ни единожды за жизнь, не мог он допустить, что разговор со Змием может звучать так. Точно ласковый шепот, зазывающий на оборотную сторону луны. — Не говори так. Он верен Томасу, как и мы. — Вы все еще юны, Хозяйка. А я — змея пожившая. Мое служение Повелителю, подобно темной воде, омывающей берега Стикса. Этот ребенок, быть может, и был рожден одним годом с Господином, но все же остается ребенком. Он — Берсерк. Все еще верный страж. Но, как всякий страж, подвластный горячности, над собою он не властен. Однако же Вы, молодая Госпожа, именно Ваша преданность — совсем иного рода. И неподдающаяся осмыслению их жалкими умами глубина Вашего чувства неотвратимо влечет. — Ты говоришь чувство. — с болью шепчет Рени. — Ты говоришь чувство! Что это в сравнении с вековой тьмой Стикса? — Господин — не Аид. — возражает змея. — Хоть Вы для него и Персефона.       Антонин замирает, глядя на бледный румянец, покрывающий скулы девушки. Де Бомон медленно оглядывается на сереющий за окном пейзаж. Тусклые тени, замершие под низким серым небом, едва колышутся на ветру. — Я бы хотела прогуляться по саду. — Рени оборачивается к мужчине, и тот предлагает ей руку.