Из моего окна // Елизавета Макарова

Легко сдерживать свои эмоции, когда она не стоит напротив. Ты чувствуешь себя достаточно сильной, чтобы жить дальше без этого человека. Будто снова можешь контролировать и уважать себя. Требуются дни и недели, чтобы почувствовать себя сильной. Но хватает секунды, чтобы все это разрушить. Когда этот человек оказывается напротив – сводит живот, потеют руки, ускоряется дыхание, твоя уверенность колеблется, и это так несправедливо после стольких усилий. – Что ты здесь делаешь? – Меня поражает холодность моего голоса, и её тоже. Она поднимает брови. – Ты не дашь мне войти? – С чего бы? Она отводит взгляд и улыбается. – Я... только... Пожалуйста, можно войти? – Что ты делаешь здесь, Лиза? – повторяю свой вопрос, скрестив руки на груди. Она снова смотрит на меня. – Хотела тебя увидеть. Сердце бьется быстрее, но я не обращаю внимания. – Хорошо, ты увидела. Она упирается ногой в дверь. – Только... дай мне войти на секунду. – Нет, Лиза. – Пытаюсь закрыть дверь, но не успеваю, и она заходит, заставляя меня отступить. Она закрывает дверь, и в панике я догадываюсь сказать что-нибудь, что её испугает: – Мама наверху, я позову ее, она спустится и выгонит тебя. Она смеется, садится на диван, кладет телефон на журнальный столик и опирается локтями на колени. – Твоя мама на смене. Я хмурюсь. – Откуда ты знаешь? Она поднимает взгляд, и на её губах появляется ухмылка. – Думаешь, только ты тут преследовательница? Что? Решаю не обращать внимания на её ответ и пытаюсь придумать, как выдворить её до того, пока Коля не вздумает меня навестить или мама вернется раньше и начнется третья мировая. Может она выговорится и уйдет. – Ладно, ты вошла. Чего ты хочешь? Лиза проводит рукой по лицу, она выглядит сонной и уставшей. – Поговорить с тобой. – Так говори. Она открывает рот и закрывает, словно сомневаясь в том, что хочет сказать. Я собираюсь сказать, чтобы она ушла, и тут губы, которые я целовала, снова открываются, чтобы произнести три слова, которые лишают меня дыхания, три слова, которые я совсем не ожидала от неё услышать, ни сейчас, никогда. – Я тебя ненавижу. Её голос серьезен и холоден. Её признание застает меня врасплох, сердце захлебывается в груди и щиплет глаза, но я делаю вид, будто ничего не происходит. – Хорошо, ненавидишь, поняла. Это все? Она качает головой, на её губах грустная улыбка. – Все было так чертовски просто до тебя, все получалось, а теперь... – Она показывает на меня пальцем. – Ты все усложнила, ты... ты все разрушила. Сердце обрывается, слезы туманят взгляд. – Да уж, ты точно знаешь, как сделать больно. Ты пришла ко мне домой, чтобы сказать это? Думаю, тебе лучше уйти. Она качает пальцем, которым указала на меня. – Я не закончила. Не хочу плакать перед ней. – А я да, уходи. – И ты не хочешь узнать почему? – Я разрушила твою жизнь, это ясно, теперь убирайся из моего дома. – Нет. – Лиза... – Я не уйду! – Она кричит, встает, и это разжигает во мне злость. – Мне нужно, нужно сказать тебе. Мне нужно, чтобы ты знала, почему я тебя ненавижу. Я упираю руки в бока. – Почему ты меня ненавидишь, Лиза? – Потому что ты заставляешь меня чувствовать. Ты заставляешь меня чувствовать, а я не хочу. Я не знаю, что сказать, но не показываю этого, и она продолжает: – Не хочу быть слабой, я поклялась не быть такой, как мой отец, и вот я чувствую себя слабой из-за женщины. Ты делаешь меня похожей на него, ты делаешь меня слабой, и я это ненавижу. Позволяю своей злости высказаться. – Если ты меня так ненавидишь, то какого черта ты здесь делаешь? Почему бы тебе не оставить меня в покое? Она снова повышает голос. – Думаешь, я не пробовала? – Она ухмыляется. – Я пыталась, Лия, но не могу! – Почему? – бросаю ей вызов и подхожу ближе. И она снова сомневается, открывает и закрывает рот, сжимая челюсти. Её дыхание учащается, как и мое. Я теряюсь в глубине её глаз, и она отворачивается от меня, взъерошивая волосы. – Лиза, тебе пора. Она поворачивается так, что стоит боком ко мне, уставив глаза в пол. – Я думала, что никогда не вляпаюсь в это дерьмо, я бежала от него, и все равно это случилось со мной, и я не знаю, верно ли чувствую, но больше не могу отрицать... – Она полностью поворачивается ко мне, побежденная, плечи опущены, карте глаза взволнованны. – Я влюбилась, Лия. Я перестаю дышать, и мой рот открывается в большой буквы «О». Она улыбается сама себе, как глупая. – Я так чертовски сильно влюбилась в тебя. Мое сердце переворачивается, и в животе появляется волнение. Я верно расслышала? Елизавета Макарова только что сказала, что влюблена в меня? Она не сказала, что хочет меня, не сказала, что хочет меня в своей постели, она сказала, что влюблена в меня. Я не могу ничего ответить, не могу двигаться, могу только наблюдать за ней. Я вижу, как эти холодные стены рушатся передо мной. И потом я вспоминаю... История... Её история... Это пьяное воспоминание, но я отчетливо слышу слова. Она обнаружила свою мать в постели с человеком, который не был её отцом, и её отец простил измену. Лиза прошла через это, она все видела. Отец был её опорой, должно быть, слабость и слезы её отца стали для неё сильным ударом. Я не хочу быть слабой, я не хочу быть такой, как он... Я поняла это, знаю, что это не оправдывает её поступки, но, по крайней мере, объясняет их. Мама всегда говорила мне, что все, чем мы являемся, во многом зависит от нашего воспитания и от того, что мы переживаем в детстве и в начале подросткового возраста. В это время мы похожи на губки, которые впитывают все. И потом я вижу её... Девушка, стоящая передо мной, не бессердечная высокомерная идиотка, с которой я впервые заговорила из моего окна, это девушка, у которой было трудное детство. Девушка, которая не хочет быть похожей на человека, которым она восхищалась, которая не хочет быть слабой. Уязвимая девчонка. Злая, потому что не хочет быть уязвимой. А кто хочет? Влюбиться в кого-то – значит дать другому человеку власть уничтожить тебя. Лиза смеется, качая головой, но в её глазах нет радости. – Теперь ты ничего не говоришь. Не знаю, что сказать. Я слишком удивлена поворотом нашей беседы. Мое сердце сейчас разорвется, я с трудом дышу. Лиза отворачивается, бормоча: – Черт. – Она упирается лбом в стену. Я начинаю хохотать. Я громко смеюсь, и Лиза снова поворачивается ко мне с явным смущением на лице. – Ты... сумасшедшая... – говорю я, смеясь, я даже не понимаю, почему смеюсь. – Даже признание у тебя неуравновешенное. – Хватит смеяться, – приказывает она, приближаясь ко мне с серьезным видом. Я не могу. – Ты ненавидишь меня, потому что влюблена? Ты себя слышишь? Она молчит, разочарованная, только держится за переносицу. – Я не понимаю тебя, наконец у меня хватило смелости сказать тебе, что я чувствую. И ты смеешься? Я откашливаюсь. – Прости, правда, я просто... Думаю, это нервное. Её серьезность колеблется, и на губах появляется кривая улыбка. – У тебя получилось. Я хмурюсь. – Что? – Помнишь, что сказала тогда на кладбище? – Тогда чего ты хочешь? – Все просто, чтобы ты влюбилась в меня. Я не могу не улыбнуться. – Да, и ты посмеялась надо мной. И кто теперь смеется, греческая богиня? Она наклоняет голову, наблюдая за мной. – Я попалась, но ты тоже влюбилась. – Кто сказал, что я влюблена? Она приближается, заставляя отступить, я упираюсь спиной в дверь, без возможности убежать, она наклоняется ко мне, уперевшись руками в дверь, заключая меня между ними. От неё восхитительно пахнет дорогим парфюмом. Я сглатываю, передо мной такое прекрасное лицо. – Если не влюблена, то почему перестала дышать? Выдыхаю, понимая, что неосознанно перестала дышать. Я не знаю, что ей ответить, и она это понимает. – Тогда почему твое сердце стучит быстрее, а ведь я даже тебя не коснулась? – С чего ты взяла, что быстрее? Она берет мою руку и прикладывает к своей груди. – Потому что мое – да. – Мое сердце вздрагивает, когда я чувствую ускоренные удары её сердца. – Я пытался показать тебе, когда мы виделись в последний раз, что я чувствую к тебе. Она прислоняется ко мне лбом, и я закрываю глаза, чувствуя удары её сердца, её близость. Она снова говорит, нежно: – Прости. Я открываю глаза и оказываюсь в бескрайней темноте её глаз. – За что? – За то, что так поздно призналась в своих чувствах. Она снимает мою руку со своей груди и целует. – Пожалуйста, прости. Она приближается, наши дыхания смешиваются, и я понимаю, что она ждет моего согласия. Я не возражаю, и её сладкие губы касаются моих. Поцелуй нежный, чуткий, но такой чувственный, что в животе порхают пресловутые бабочки. Она берет мое лицо обеими руками и целует глубже, наклонив голову. Наши влажные губы движутся синхронно. Боже, я люблю эту девушку. Я пропала. Она останавливается, не отрывая своего лба от моего, я дышу и говорю: – Первый раз. Она немного отстраняется, чтобы взглянуть на меня. – Что? – Первый раз ты целуешь меня несексуально. Её нелепая улыбка оголяет зубы. – Кто сказал, что несексуально? Я смотрю на неё убийственным взглядом, она перестает смеяться, и её лицо мрачнеет. – Я вообще не понимаю, что делаю, я знаю только то, что хочу быть с тобой. Ты хочешь быть со мной? – Она внимательно смотрит на мое лицо, со страхом ожидая моего ответа. И в каком-то смысле я чувствую свою власть. Она пришла ко мне и призналась, своими словами я могу осчастливить или сломать её. Я открываю рот, чтобы ответить, но звон дверного звонка меня перебивает. И я не понимаю откуда, но знаю, что это Коля. Черт! Лиза с удивлением смотрит на меня. – Ты кого-то ждешь? – Тихо! – Я закрываю ей рот рукой и вынуждаю отойти от двери. Снова звенит звонок, и за ним раздается голос Коли. Я так и знала. – Лия! Черт, черт, вот черт! – Тебе нужно спрятаться, – шепчу я ей, убираю руку от её рта и веду к лестнице. Лиза освобождается. – Почему? Кто это? В её голосе слышен упрек. – Не время ревновать. Давай, иди. Вы когда-нибудь пытались сдвинуть кого-то выше и сильнее вас? Это как толкать огромный камень. – Лиза, пожалуйста, – умоляю я, прежде чем Коля позвонит моей маме, а она позвонит мне и устроит скандал. – Я потом объясню, пожалуйста, иди наверх и не шуми. – Чувствую себя как любовница, когда вернулась жена, – шутит она, но наконец уходит. Когда она исчезает наверху лестницы, я почему-то поправляю волосы и иду открывать дверь. Я надеюсь, что все будет хорошо, но мы с Колей давно знакомы и он знает, когда я лгу или нервничаю. Я слишком поздно замечаю телефон Лизы на журнальном столике и скрещиваю пальцы, молясь, чтобы Коля не заметил. Святая покровительница пресса, помоги мне, пожалуйста!