Кроваво-красное солнце и небо кроваво-красное Мы не могли придумать более идиотской затеи
***
Всё по новой: прежние диалоги, куча эмодзи в сообщениях и старые приколы; дружеские прогулки: зайти в кафешку и поделить счёт пополам, купить потом пол-литровую колу и поделить одну банку косвенным поцелуем пополам. В общем, всё как и раньше, только в этот раз добавляются подозрительные румяна на щеках при обычных случайных прикосновениях и бешеное сердцебиение, когда Джей обнимает чуть дольше дозволенного. И не то, чтобы были вообще какие-то границы дозволенности, но Сонхун слишком отвык от всего, что было, и сейчас это больше напоминает попытки дружбы двух незнакомых друг другу людей, нежели воссоединение некогда лучших друзей. Никто из них, на самом деле, не думает о том, что всё и, правда, с самого начала. По крайней мере, Сонхун всё ещё помнит подробности той ночи: каждую деталь и каждое выражение на настолько родном лице, что язык не поворачивается назвать его чужим, не своим. Его память его же губит, заставляя при каждой их новой встречи вспоминать отрывки события, что разрушило понятие «дружба» и создало новое, ничего не объясняющее и запутывающее и без того шаткие попытки выбраться из комка непонятных эмоций во все более путаный клубок. Это пугает. Сонхун чувствует, как внутренние переживания достигают своего апогея и не имеет даже малейшего представления, что ему с этим делать. В конце концов, дело доходит до нестерпимого желания хоть кому-то рассказать о своей проблеме, и он по наитию выбирает Сону. Из всей их компашки, в которую его приволок Джей, он единственный, кому Сонхун может сейчас довериться, ведь тот его не осудит, не забьёт на три месяца и не пропадёт, может, совет даже даст какой-то и с ним не прогадает. Сонхун набирает чужой номер, следуя аккуратно выведенным цифрам на бумажке, и впервые звонит на него. Гудки идут, и с каждым новым он всё сильнее прогоняет в голове, что волнует и о чём хочется давно покаяться. Сону отвечает, и он, не дожидаясь чужого вопроса, просто вываливает всё подряд: события той ночи, что повлекли за собой тоскливые месяца, клоунскую вечеринку с нелепыми нарядами и первым разговором спустя столько времени. Когда разговор подходит к возобновлению прежних отношений, то в трубку отдаются лишь звуки дрожащих губ и начинающие всхлипы. Слёзы текут уже водопадом и его просто начинает лихорадочно трясти, пока из динамиков доносится взолнованное «сейчас буду» и через пятнадцать минут звук домофона. Сону выглядит реально обеспокоенным, и Сонхун сперва с этого посмеивается, ведь не думал, что всё это выльется в настолько серьёзную ситуацию для кого-то, а потом эмоции снова берут над ним вверх, и он как в бреду начинает содрогаться всем телом и плакаться в чужое плечо, чувствуя беспокойство, что как буйный шторм с каждой новой волной нахлынывает на него с ещё большей силой, оставляя за собой лишь надежду избежать морской погибели и выйти на сушу живым. В чужих утешительных объятиях ему до ужаса страшно и тесно. Наверное, так себя ощущает клаустрофоб, будучи запертым навсегда в саркофаге фараона. Сону сидит с ним до самого утра, хотя, по сути, и не должен. Выглядит он более уставшим и измученным, чем тот, ради кого и пришёл. Сонхун смотрит на него, поджав губы, и чувствует себя самым что ни на есть энергетическим вампиром, хотя энергии и хоть какого-то успокоения он для себя не получил. На кухню из окон льются рассветные лучи и он задумчиво ковыряется ложкой в чашке, пока горячий пар из неё обволакивает весь ход его мыслей. — Не морочь ни себе, ни ему голову, — чужой голос звучит слишком оглушающе и заставляет перенести всё внимание на себя. Сонхун нервно сглатывает от чужого взгляда: Сону смотрит на него безнадёжно. — Просто признайся и пустись во все тяжкие. Чем дольше будешь ждать, тем больше ненужных переживаний и огорчений себе в голову занесёшь. Больше они не говорят. Сону уходит, Сонхун смотрит ему вслед. Он берёт в руки телефон и набирает уже выученный наизусть номер. Гудки идут, а тревога от них лишь нарастает. Джей бурчит недовольно и жалуется на звонок в раннее утро — у Сонхуна от этого улыбка расползается по всему лицу и все нужные слова пропадают из головы, заставляя выдать неспокойное: — Встретимся?***
Он хватается за поручень автобуса; звонкий цокот от соприкосновения кольца с ржавой железякой проносится по всему салону. Сонхун ёжится от того, что прозвучало слишком уж громко. И не то, чтобы не было больше никаких звуков и автобус молчал, нет: пассажиры шепчутся между собой, мотор гудит, в дорожном радио сейчас играет какая-то попса, а за стеклом и птички поют, и просто чересчур уж открытые для этого мира люди. Но звуки, которые издаёт он сам, заставляют всерьёз задуматься о том, что всё, происходящее с ним, — реальность. И сам он тоже — вполне себе реальный. Не причудливая выдумка, не продуманный вдоль и поперек сценарий чьей-то жизни, а самая что ни на есть обычная реальность. Сонхун вертит головой, рассматривает других: не видит в свою сторону ни капли интереса. Никто не заинтересован в резком звуке одного металла об другой. Никто в принципе не заинтересован в его существовании и тем более в его проблемах. От этого и неприятное чувство, не сулящее в себе ничего хорошего, начинает плести все более тугие нити, обхватывающие всё его тело вдоль и поперек; одиночество от того, что кто-то живёт на полную катушку, а кто-то страдает от того, что жить в его случае, означает лишь быть живым организмом, способным на базовые телодвижения и жалкие попытки подавить навязчивые мысли в своей же голове. Автобус уже остаётся за горизонтом, а в красном свечении, ознаменовавшим окончание дня, он видит фигуру, чьи очертания навсегда засели в памяти. Сонхун улыбается и машет ему обеими руками — Джей машет ему одной в ответ: в другой тяжёлый пакет и стучащие друг о друга бутылки. Джей спрашивает его зачем тот хотел встретиться, пока пытается одной рукой достать ключи. Сонхун врёт, что скучал, хоть это и на самом деле так, слышит в ответ на это издевательски ласковое улюлюканье и приглашение пересечь порог квартиры. В ней всё как и раньше, за исключением парочки перестановок за эти несколько месяцев и длительного отсутствия Сонхуна в этих стенах. Они выпивают, и, наверное, у обоих возникает чувство дежавю: те же взгляды, тот же алкоголь, разлитый в тех же бокалах. Та же квартира, та же кровать, и только не те же больше люди, а какие-то другие, немножко обречённые и молчаливые, но вместе с тем раскрепощённые и открытые. Они не поднимали никогда эту не тему. Легче сделать вид, что ничего не было, чем заново окунуться в ненужные переживания и разрушить хоть какое-то улучшение в их отношениях. Так не проще, так неправильно, но находиться в одной комнате с Джеем отчего-то успокаивает, даже несмотря на то, что он и есть причина всей тревоги. Может, потому, что они оба пьяны и могут позволить себе прежнее общение только под действием алкоголя. Сонхун отметает все мысли в сторону, пока его нежно поглаживают сильные руки по макушке и смотрит на закрытые веки, желая пройтись по ним губами, но не так, как при поцелуе. Хочется простого прикосновения. Сонхун прижимается к нему всем телом и засыпает в одной кровати со своей тревогой, чувствуя себя необычайно спокойно в ее объятиях.