На мели

Вуда аккуратно зажигает свечи на полках чтобы помолиться, он встает на колени перед иконами, опускает голову и начинает читать знакомую с детства и родную молитву: — «Ве́рую, Го́споди, и испове́дую, я́ко Ты еси́ вои́стинну Христо́с, Сын Бо́га жива́го, прише́дый в мир гре́шныя спасти́, от ни́хже пе́рвый есмь аз. Еще́ ве́рую, я́ко сие́ е́сть са́мое пречи́стое Те́ло Твое́, и сия́ е́сть са́мая честна́я Кровь Твоя́. — Уайт говорил без запинки спокойным меланхоличным голосом. Что не удивительно, он столько раз видел и слышал как люди молятся! Он видел как дед его после пьянки весь день молился, сидя на коленях от чего ноги его болели ещё долго, но душа его была искуплена. Вуда вообще верил, что душу, если молиться правильно, можно спасти от греха его. — Молю́ся у́бо Тебе́: поми́луй мя, и прости́ ми прегреше́ния моя́, во́льная и нево́льная, я́же сло́вом, я́же де́лом, я́же ве́дением и неве́дением, и сподо́би мя неосужде́нно причасти́тися пречи́стых Твои́х Та́инств, во оставле́ние грехо́в, и в жизнь ве́чную. Ами́нь. — закончив молиться, пират тяжело вздохнул, но вдруг свечи потухли. От неожиданности капитан вздрогнул. «Дурной знак!» — прошептал он сам себе. Уайт от греха подальше перекрестился. А встав с колен, он направился к своей старой доброй деревянной койке, ведь ноги его едва держали, а глаза уже слипались. И, завалившись на койку и укрывшись своим же камзолом, Вуда начал проваливаться в кошмар, хотя он даже и не сопротивлялся, ведь сил больше не было.

***

Он очнулся возле своего же дома, который когда-то принадлежал его отцу, а после смерти того им стали владеть бабка с дедом, а потом и сам Уайт. Только место это казалось неприветливым и холодным. Голубая краска будто выцвела и потрескалась, окна были разбиты, а дверь, ведущая в дом была открыта нараспашку. Да и окружение дома совсем не спасало ситуацию. Пасмурное небо, из-за которого совсем было не видно солнца и грязное и будто черное море, которое казалось безжизненным. А дерево, растущее рядом с домом, которое обычно было покрыто красивой листвой и которое Вуда сам украшал разноцветными лентами, теперь казалось засохшим и вымершим, а те самые ленты лежали порванные и скомканные на земле. — Да что здесь, черт возьми, произошло? — тихо прошептал Уайт, проходя в дом. Он сразу увидел знакомые деревянные стены, и почувствовал как к ногам подступил зверский холод, да и в самом помещении было совсем не тепло, а наоборот, стоял жуткий мороз. Да и обстановка внутри была ничуть не лучше, чем снаружи. Деревянные стены давно прогнили и от них исходил запах сырости и грязи. На мебели был толстый слой пыли, да и сама старая, но красивая мебель, теперь казалась испорченной и сломанной, а в углах потолка висела паутина. Уайт не узнавал свой дом, он не мог поверить, что из места, где всегда было тепло и уютно, оно превратилось в место, где не захочется не то что жить, так просто находиться! Вдруг Вуда слышит чье-то рыдание. Оно доносилось из старой комнаты деда и бабки, и тогда сердце пирата забилось в разы чаще. Это был плач бабушки, черт возьми, он никогда не спутает этот плач! Ведь она плакала единожды, когда отец уезжал на войну и больше никогда Уайт не видел её плачущую над чем-то или кем-то. Вбежав по деревянной лестнице в давно пустующую комнату, Уайт увидел плачущую старую женщину. По её щекам катились слезы, губы дрожали, а вся она будто потеряла свой пыл и «командирский» характер и стала плачущей без остановки старушкой. Дед стоял рядом. Он гладил свою жену по спине, что-то тихо шепча. Его взгляд был опущен, а в глазах, в которых, казалось бы, всегда горел огонь азарта, сейчас была лишь пустота. Уайт отвёл взгляд и увидел, что в темном углу комнаты стоит его брат. Это был высокий мужчина сорока лет. У него были коротко-подстриженные, каштановые волосы, небесно-голубые глаза, в которых сейчас виднелись нотки печали, а может и гнева. Одет он был как всегда в льняную рубашку, зеленый камзол с неким восточным узором, кожаный ремень, штаны, белые чулки, да мужские ботинки. «Как аристократ вырядился, ей богу,» — мысленно прорычал Вуда. У них с Кристофером всегда отношения были напряженные, а то и вовсе плохие. Но сейчас Уайту было совершенно не до этого, он на немного ватных ногах начал подходить к своим родным, но не успел он сделать ещё пару шагов, как его тут же ударили в живот. Он согнулся от резкой боли, но не успел встать, как его тут же взяли за шкирку и притянули к лицу. Это был его брат, красный от злости. Его ноздри трепетали, а вены немного вздулись. — За что? — прохрипел пират, за что получил сильную пощечину, оставившую красный след, а потом и вовсе был откинут на холодный пол, в процессе царапая себе губу о неудачно торчащий из пола гвоздь. — Да как ты вообще смеешь приходить в наш дом?! — говорил Кристофер, сильно ударив брата в живот, от чего Уайт вскрикивал, но отпор не давал. А его брат все продолжал начатое «отмщение». — Мало того, что ты пират, позор семьи! — кричал Кристофер, таская младшего Уайта за волосы, — Так ещё шлюхой податься решил! От такого заявления Вуда широко открыл глаза и начал вырываться из хватки брата. Старший из братьев откинул пирата в стену, от чего тот больно ударился головой и начинает откашливаться собственной кровью. Алая жидкость медленно стекала по лицу Уайта, он чувствовал, что с каждым вздохом его обжигала жгучая и невыносимая боль, но он смог встать. Он еле как держался, его ноги тряслись, но он с гневом смотрел на старшего брата: — Да что же ты несешь?! Душа моя чиста, я не какая-нибудь курва старая! — кричал пират, то и дело кашляя собственной кровью. Он продолжал говорить, злобно смотря на брата, — А пиратом я стал потому что хотел свободы, а не как ты быть подстилкой для богатых господ! Тьфу! — от этого заявления Уайт получил ещё одну сильную пощёчину от брата, из-за чего он снова упал на холодный пол, который уже окрасился его собственной кровью. Сдачи Вуда как всегда давать не стал, ведь Кристофер был для него братом и разбивать ему лицо перед стариками, которые их вырастили было не самой хорошей идеей. И вот Уайта грубо берут за волосы, заставляя поднять голову и снова закашлять. — Врешь, врешь, скотина! — кричал старший, держа младшего так крепко, что у последнего голова начала болеть. — Господь все видит, Господь все знает, — причитал Кристофер, грубо держа брата за подбородок. — Он рассказал нам, о ком ты мечтаешь, кого представляешь ночью! Гореть тебе в аду, Вуда, за то что совратить Александра Смоллетта желаешь. От такого заявления глаза Уайта округлились ещё сильнее, а на загорелом лице был виден лёгкий румянец, который совсем скоро пропал. Пират смотрел на брата со злостью, а на деда с бабкой со страхом в глазах. — Неправда скажешь? — прошептал старший над ухом брата. — Ну так скажи это своим старикам, которые тебя такого бездаря вырастили! Вуду кидают к ногам родных, будто школьника получившего плохую отметку и до этого пытавшегося её скрыть. Уайт видел в их глазах боль, грусть, гнев и тревогу. Все негативные эмоции были на их старых лицах. Вуда то и дело открывал рот, пытаясь что-то сказать, но после закрывал, не в силах соврать. Тогда пират, осознавая, что не сможет сказать не правду старикам, которых так любил и ценил всю жизнь, опускает голову и тихо шепчет: — Правда. Кристофер сказал вам правду обо мне, — тогда старики отворачиваются от него, бабка рыдает в разы громче чем на похоронах отца, а дед её успокаивает. — Шлюха! — брезгливо отзывается о брате Кристофер. На его лице застыла гримаса отвращения. — Лучше бы ты тогда умер а не мать, зачем она только такого урода родила? Эти слова больно ранили Вуду. Уайту было больно как никогда, а мысль о том чтобы мать выжила тогда при родах, а он родился мертворожденным казалась не такой ужасной, как есть на самом деле. Но вдруг послышался стук чьих-то сапог и скрежет металлической шпаги об пол, но пирату было плевать, он сам был не прочь умереть, дабы забыть об этом позоре, что произошёл в их доме. — Так значит это правда? Какая мерзость, — вдруг послышался знакомый до боли голос, но Вуда не успел даже повернуться, как его проткнули шпагой. Жгучая адская боль начала издевательски медленно разливаться по всему телу, заставляя вновь кашлять своей же кровью. Но Вуда ещё в сознании, потому его грубо берут за золотистые волосы и, вытащив шпагу с адской болью и заставляя рану сочиться алой жидкостью ещё сильнее, окрашивая деревянный пол кровью и заставляя Уайта посмотреть в глаза своему убийце. Вуда поднимает свой взгляд и видит родные и такие дорогие его сердцу голубые глаза, тот только и успевает тихо прошептать букву «с» как его горло перерезают. Уайт ещё немного помучался, чувствуя свою же кровь в легких, а после прикрыл глаза и уснул навсегда.