***
Уайт заглянул домой только чтобы оставить покупки и попросить «родителей» ещё немного посидеть с Волмой, на что «старики» согласились. Потому капитан снова вышел в город, завернул за угол, прошёл ещё пару шумных улиц, которые все уже утихали, и, купив по дороге цветы и пару булок, мужчина наконец дошёл до старого кладбища, огорожденого деревянным, гнилым забором. Отперев скрипящую калитку, он прошелся по заросшей травой тропинке, пару раз споткнувшись о лежащие камни. Немного потерявшись в лабиринте из крестов и заборов тот, наконец, дошёл до нужных могил. Старые деревянные кресты с лежащими возле них железными табличками с выцарапанными именами и датами:«Джордж Уайт 1660-1730»
«Элизабет Уайт 1659-1729»
«Вильям Уайт 1680 — 1705»
«Эмма Уайт (девичья фамилия Адамсон) 1680 — 1700»
Вуда осмотрел могилки и заметил, что те были вычищены, а на них лежали новые цветы. «Брат меня опередил», — усмехнулся про себя младший из Уайтов, ложа уже свои цветы на холодную землю и снова погружаясь в воспоминания о прошлом. Он вспоминал, уперевшись спиной о забор, какими же были его родные тогда? Пока тела не покоились в земле, а гуляли по ней? Вуда помнил, что дед его был веселым и своенравным человеком, который почти не расставался с сигаретой не то что на улице, даже, кажется, во время мытья! От этого зубы его были желтые, а правый клык и вовсе выпал, от чего бабка Элизабет часто на него ругалась да приговаривала: «Старый ты дурак! Скоро себе все зубы прокуришь!» — на что дед лишь смеялся, а после подходя к бабке близко-близко, ласково шептал: «А давай так: ты мне ночь спать не дашь, а я курить весь день не буду!» Тогда бабка краснела и начала бить деда мокрой тряпкой пока тот вместе со старшим внуком смеялся. Младшенький тогда не понял почему бабка так смутилась, но сейчас он сам тихо хихикнул. Уайт лениво открыл один глаз, посмотрев на могилки родителей, а после вновь его плотно закрыл, пытаясь вспомнить, каким же они были? Мать свою Вуда совсем не помнил, ведь та умерла сразу после родов, но ему всегда говорили, что по характеру он в отца своего, да и рожа всё та же! Но вот золотистые локоны его от матери. Дед говорил, что женщина она была складная, робкая, тихая да понимающая, но немного плаксивая, и постоять за себя не могла, потому бабушка её не принимала. Не только из-за того, что та православной была, но из-за того, что характера у той, по словам бабки, не было. Она потому всегда её звала по девичьей фамилии и она же настояла, чтобы эту девичью фамилию на её кресте написали. Только вот Вуда, несмотря на тирады бабушки, о том, что хуже матери и жены было бы не сыскать, знал, что мамы никогда не признают невест и женихов своих детей. Эту важную тайну рассказал ему дед. Из-за чего Вуда начал пытать то деда, то отца, ещё живого, то брата вопросами о матери и узнал, что та до родов сильно захворала и никто не знал, выживет ли хотя бы кто-то из них, а как назло та родила на неделю раньше срока слабого мальчика, а после, как взглянула на него, закрыла глаза и больше никогда и не открыла. Маленькому Уайту было так грустно от этой истории, от чего он придумал фантазии где мама жива, где она заботится о нем и брате, как папа её нежно целует, а бабушка наконец свыкается с фактом её существования. Но это были лишь детские мечты совсем не связанные с реальностью, а вот отца Вуда хорошо помнил внешне. Он был высоким, весёлым, дерзким и очень упрямым человеком, всегда делал все по-своему. Этим он походил на деда и этим на него походил Вуда. Отец работал плотником, и иногда продавал то, что выращивал в саду, дабы заработать ещё немного денег на содержание двух сыновей и родителей, которые жили у него после того, как их дом сгорел. Потому в глаза Вуды отец был и остаётся героем, каких ещё поискать. Но на этом приятные воспоминания о родных кончились и им на замену пришли воспоминания об их смертях. Похорон матери Вуда не запомнил, маленький был, а вот как Вильяма хоронил, он запомнил на всю жизнь. Бабушка впервые в жизни на глазах у внуков и мужа ревела, пока дед также впервые в жизни не улыбался, гладя ту по спине. Брат стоял возле них и тоже ревел, пока сам младший лишь смотрел опустошенными глазами, как гроб отца закапывают. Он не плакал, ведь все слезы и так выплакал той ночью. Потом похороны бабушки. Та умерла от болезни. Снова слезы, только погода в этот раз была солнечной, будто издеваясь над семьей. Дед после того дня словно потух как свечка и больше не улыбался, а в январе уснул на крыльце и не проснулся. От этого всего по щеке пирата скатилась одинокая слеза, но глаза он не открыл.***
Но вот на голову Вуды что-то капнуло. Он посмотрел на небо и увидел, что тучи уже были черные, а гром угрожающе гремел. Тогда мужчина поспешил в свой дом, ведь наверное Айнура с Михаилом сильно волнуются! Наверное Волма его уже заждался и вообще ему нужно подготовить всё к приходу Александра, так что нечего тут стоять да плакать! Ведь времени оставалось уж очень мало.***
Пройдя внутрь дома, Уайт сразу заметил, что на Айнуре был надет её фирменный фартук, который та всегда носила на себе во время готовки, а из кухни чем-то вкусно пахло. Капитан уже было хотел сказать, что не стоило, но Айнура его опередила. — Ох, Вудушка! — причитала женщина, обхватывая лицо капитана. — Щеки-то красные и холодные! Ну зачем так гулять долго, простудишься ведь! — Айнура, я же не маленький ребёнок, всё со мной хорошо будет, — убирая руки женщины со своих щек, сказал мужчина. — Да и не так уж на улице холодно. Женщина уже было хотела возразить, мол, капитан если болеет, то очень тяжело, но её остановил пришедший муж: — О, вы уже пришли, — довольно сказал Михаил, накидывая на себя старое темно-зелёное пальто. — Пришёл, — подтвердил Уайт. — А я смотрю, пока меня не было вы что-то сготовили? — Уайт улыбнулся, хотя в душе ему было немного стыдно, что он будто «заставлял» подчинённых разбираться с его бытовухой. — Да, я блины испек, — сказал канонир, потирая руки. — А то вас не дождешься, капитан! Всегда долго идёте. — Да, потому, огромное вам спасибо, выручили, я ваш должник! — усмехнулся Вуда, но почувствовав как крепкая рука Михаила потрепала его по голове, тот снова взглянул на своих людей. — Да какие долги между семьёй, Вуда? — не понимал канонир, пока его жена, плотница, кивала, тем самым подтверждая слова мужа. — Ладно уж, мы, пожалуй, пойдем в тот трактир, а то поздно уже. — Поздно-поздно, но мы вас обязательно навестим! Завтра вечером, не днём! Нет, утром! — говорила плотница с неким восторгом, но и с опекой, пока Михаил лишь довольно улыбался, гладя свою серебристую бороду. — Ну, значит, до завтра? — снимая камзол и вешая его на крючок, спросил Уайт. — До завтра! — подтвердили «женатики», выходя из дома капитана. Тогда Вуда выдохнул, полностью снял уличную одежду, ставя сапоги у порога и крикнул: — Волма! — но послышалось лишь молчание. Тогда капитан поднялся на второй этаж и увидел успокаивающую картину. Маленький мальчик спал в детской комнате, на кровати, которая когда-то принадлежала самому капитану, но видно теперь это было не так. По лицу Вуды расплылась улыбка и он спустившись вниз, стал ждать одного гостя.