Scater Boy

Они перестают разговаривать, переписываться, а к концу апреля даже видеться. Поначалу в Джебоме играет обида или что там отвечает за желание послать человека, который ведёт себя как гандон и причиняет боль. Потом, когда он понимает, что молчанием не решить проблему, Марк игнорирует его сообщения, а в классе ведёт себя так, словно они не тусили вместе и не трахались буквально пару недель назад. Джебом предпринимает ровно одну попытку разобраться в происходящем между ними. Он надеется, что они обсудят всё, как взрослые люди, ну или почти взрослые, и дожидается Марка после отработки, которая прилетает тому за хамское поведение на уроке английского. Он может знать свой родной язык хоть в сто раз лучше учителя Юна, но субординацию никто не отменял. Марк сразу замечает Джебома, едва выйдя на школьное крыльцо, и ощутимо мрачнеет. Взгляд исподлобья, поджатые губы и рука, до побелевших костяшек стиснувшая в кулаке синие провода. Пара секунд — он опускает глаза, продолжая распутывать наушники, и пытается пройти к воротам как ни в чём ни бывало. — Эй, погоди, — зовёт его Джебом, хватая за плечо и разворачивая к себе. — Get your hands off! — шипит Марк, резко подныривая рукой под его предплечье, обводя и ударяя сверху. — Ты ёбнулся? — Джебом потирает ушибленное место и отступает на шаг назад. — Давай поговорим. — Не о чем разговаривать. Если ты собрался ебать мне мозги, спасибо, не голодный. — Не веди себя как гандон. — Давай, расскажи, что и как мне делать. В очередь — сразу после родителей. — Марк… — Back off! Keep ignoring me, you’re doing great. Выплюнув последнюю фразу, Марк разочарованно усмехается. Джебом хмурится, не понимая ни слов, ни что вызвало эту вспышку ярости, но не пытается останавливать, когда тот разворачивается и уходит. Сказать, что он в ахуе, — ничего не сказать. Такое ощущение, что все предыдущие месяцы он знал какого-то другого Марка, а сейчас перед ним его злой брат-близнец. Всю дорогу домой и за ужином Джебом не может перестать думать, где он облажался и в какой момент всё пошло по пизде. Он возвращается к разговору на крыше, и жалеет, что вообще его начал: промолчи он тогда, поцелуй Марка или просто возьми за руку — ничего не сломалось бы, и никакие ледяные щупальца не сжимали бы его внутренности. Джебом с трудом осиливает половину своей порции и, отговорившись тяжестью подготовки к суныну, уходит спать, но хрен ему, а не сон. Он впервые курит в окно, наплевав на запах и задумчиво ковыряя синяк от удара Марка на предплечье. На следующий день Марк в школу не является. На обеде Джебом обшаривает глазами столовую, но не находит его, зато видит Джинёна. Внутри всё снова холодеет — больше вины богу вины. Честно говоря, они почти не общались после дня рождения Джебома, который был в январе. Он херовый друг, потому что настолько упал в Марка. Хотя нет, Джебом херовый друг, потому что променял лучшего друга на мнимые отношения. Недолго думая, он набирает на поднос всё, что любит Джинён, и подходит к его столу. Тот не поднимает взгляда от книги и продолжает читать, потягивая через трубочку шоколадное молоко. Джебом стоит какое-то время в почётном карауле и не выдерживает, пихая коленом ногу Джинёна и плюхая поднос на стол. — Не делай вид, что меня нет, — вздыхает он, усаживаясь напротив. — Это нетрудно, когда человека действительно нет. — Не будь стервой. Смотри, я купил пуноппаны. И мяска. И шоколадного молока. — Иди нового друга покорми, — фыркает Джинён, потом поднимает голову и осматривается. — Ах да, его сегодня нет. Как так? Ну, денёк скоротать и старый сгодится, да? За его язвительным тоном отчётливо проступает обида. Всё так: Джебом облажался, как ни разу за всю их дружбу. Сколько они знакомы — лет десять? Одиннадцать? Он складывает руки в молитвенном жесте, опуская голову, и потирает ладони друг о друга. — Прости меня, я долбоёб. Можешь даже ударить, если захочешь. Джинён не отвечает, переворачивая страницу, — Джебом посматривает краем глаза. Они сидят так какое-то время: вокруг скрипят отодвигаемые стулья, стучат палочки и ложки о пластик, жужжит многоголосый рой. И вот, когда руки затекают и Джебом уже готов сдаться, на его затылок с громким хлопком опускается книга. Он почти утыкается носом в стол, а рядом взвизгивают девчонки. — Эй, ты не охуел? — возмущается Джебом, поднимая на Джинёна круглые глаза и потирая голову. — Ты меня ударил! — Ты сам разрешил, — отвечает тот равнодушно, кусая «рыбку» с сахарным кремом. — Если что, я тебя ещё не простил. — Но душу-то отвёл? — Иди нахуй. В следующий раз возьму книгу потолще. — Я так по тебе скучал, — хнычет Джебом, строя плаксивую рожицу и выпячивая нижнюю губу. Джинён делает вид, что сейчас блеванёт, и пихает его мыском туфли в голень. Окончательно он оттаивает только к выходным, после исправных подношений еды. Настолько, что даже зовёт к себе порубиться в приставку или устроить ночной киномарафон. Честно говоря, Джебому похуй на оба варианта — Марк отсутствует который день, и под диафрагмой копится тревожный холодок, — но он тут дружбу спасает, так что готов даже в демилитаризованную зону ехать. Они договариваются встретиться у школьных ворот после урока — завтра начинается Золотая неделя, и занятий меньше, чем обычно, — и расходятся по классам. У Джебома математика, но последние тесты написаны хорошо, и он собирается спать. Всё идёт по плану, пока в конце урока не заходит их классный. Дождавшись тишины, тот говорит, что Марк совершил правонарушение и, по решению дисциплинарной комиссии, отстранён от занятий до конца семестра. Учитель снова открывает рот, но звуков больше нет — в ушах Джебома стоит белый шум, а внутренности сковывает льдом. Он не помнит, как их отпускают с урока, как собирает вещи, как с ним прощаются одноклассники — сплошная мутная пелена и только одна мысль в голове. Что такого мог натворить Марк на эмоциях, а главное — когда, и сколько в том вины Джебома? В памяти всплывает его злое лицо в их последнюю встречу. Ничего не слыша и не замечая, он умудряется дойти до школьных ворот, где его кто-то встряхивает за плечи. В сознание словно врываются краски и звуки — перед ним стоит Джинён и смотрит обеспокоенно. Джебом пытается что-то сказать, но челюсть дрожит и не слушается. Руки тоже: он вцепляется пальцами в колючую синюю шерсть чужого пиджака в поисках опоры. Джинён медлит секунду, а потом обнимает его, стискивая крепко-крепко — Джебом утыкается лбом ему в плечо и вдруг обнаруживает, что ткань постепенно становится влажной.