Scater Boy

Они разговаривают единственный раз о них в первый день последнего школьного года. Поднимаются на крышу и устраиваются на сваленных в углу старых партах — линяют туда с урока самоподготовки, как только учитель заканчивает отмечать присутствующих и уходит. В этом году их распределяют в один класс, и Марк просто встаёт и хлопает Джебома по плечу, проходя мимо, — они оба садятся последними в ряду. На крыше никого, только слышны крики с футбольного поля и гул машин с автострады. Марк усаживается на одну из парт и внаглую достаёт сигареты. Джебом машинально озирается, ища камеры, потому что получить отработку или вообще вылететь из школы ему не улыбается. Его иногда напрягает беспечность Марка, совершенно не думающего о том, насколько в этой стране всё на виду и как быстро все могут узнать о проступке. — Здесь чисто, — говорит тот, закуривая. — Мы не первые. — Почём знаешь? — Парни Доджуна здесь разбирались со всеми — никому ничего не было. А в той парте местная пепелица, — говорит Марк, зажимая во рту фильтр, пока тянется показать голубую банку из-под анчоусов, полную бычков. — Тебе всё-таки прилетело? — удивляется Джебом. — Я не знал — думал, они попиздели и успокоились. — As you had said. Мы с тобой тогда почти не общались, с хуя ли тебе знать. Действительно, с хуя ли. Джебом не уверен, что сейчас у него больше прав или информации. Они почти не разговаривают о чём-либо, кроме учёбы, скейтбординга и музыки. Иногда вообще не разговаривают, только целуются и трахаются. Не то чтобы Джебом жаловался: с Марком классно, от него внутри всё обмирает, и много ли у кого в семнадцать есть секс. Но где-то глубоко зудит ощущение, что что-то не так и происходящее между ними неправильно. Он подходит к Марку, чтобы взять сигарету из лежащей рядом с ним пачки, но не успевает. Тот делает затяжку, тянет его за галстук и почти прижимается к его губам своими. Джебом с готовностью приоткрывает рот, но вместо поцелуя получает только дым, давится им и закашливается. Марк отпускает галстук и заходится своим придурочным смехом. — Ты, блять, нормальный? — Who knows? Тот подмигивает, делая новую затяжку, и запрокидывает голову, выпуская дым в небо. На ярко-голубом фоне профиль и линия шеи Марка выглядят охуенно. Джебом, видимо, тоже не очень нормальный, потому что вместо злости чувствует желание. Он разводит руками колени Марка, становясь между них, зарывается пальцами в его волосы, удерживая голову запрокинутой, и широко лижет открытую шею, целуя напоследок под челюстью. — Давай ещё раз. — Are you sure? Джебом нихуя ни в чём не уверен, когда дело касается того, что у Марка на уме. Но его глаза порой так горят, что невозможно сопротивляться. Прямо как сейчас: азартно и безумно. У Джебома мурашки бегут от мысли, что кто-то может выйти на крышу и увидеть вот это всё: сигарету в пальцах Марка, его руки на талии Марка, его самого между ног Марка. Безумно. И всё равно он делает это. Джебом наблюдает, как тлеет кончик сигареты от очередной затяжки, как губы Марка отпускают фильтр и плотно смыкаются. Он наклоняется ближе и всасывает дым из чужого рта, чувствуя странное послевкусие — на языке будто оседает сладость. Джебом целует Марка, вылизывает его рот, чтобы убедиться, так ли это. Они докуривают сигарету напополам и растягиваются прямо на партах, глядя в чистое небо. Удивительно, но сегодня ни облачка, ни пылевой завесы. Джебом хотел бы, чтобы его мысли были бы такими же ясными, без сомнений и страхов. Но куда ни ткни, только бесконечные сложности и подводные камни. Год назад всё как будто было проще и понятнее, а сейчас — миллионы вопросов и ни одного ответа. — Ты боишься сунына? — спрашивает Джебом то, что тревожит больше всего. — Нет, — беззаботно отвечает Марк. — Мне его не сдавать. — В смысле?! — Я не буду поступать в корейский универ, а у американских другие требования. Джебом приподнимается на локте и смотрит в ахуе на Марка, лежащего с закрытыми глазами. Сердце начинает биться чаще, а по спине ползёт холодок. Почему у него такое ощущение, будто его наебали на ровном месте, но непонятно, где именно? Вряд ли Марк принял это решение только что — без обдумывания и обсуждения с родителями такое невозможно. Или, может быть, дело как раз в них? — Твоего отца переводят обратно? — предполагает Джебом. — Нет, у него пятилетний контракт. Я вернусь один. — Но ты же ещё несовершеннолетний. — Через полгода буду. — Нихуя! Ты родился осенью, значит совершеннолетие у нас одновременно — в следующем году. — Holy crap! Чувак, мне в сентябре восемнадцать — это совершеннолетие в Штатах. Ваш ублюдский подсчёт возраста меня не ебёт. Последние слова задевают, но Джебом не хочет ругаться. Марк резко садится и проводит пятернёй по волосам, зачёсывая их назад. Они теперь тёмные, допустимого оттенка. Не сказать, что ему не идёт, но Джебому больше нравится видеть его крашеным. Как будто яркие цвета делают того более цельным, более настоящим. Марк достаёт новую сигарету и остервенело щёлкает зажигалкой, но та не слушается, вхолостую прокручивая колёсико. — Давно решил? — спрашивает Джебом, протягивая ему свою. — С самого начала. Отец потрошил меня сюда, чтобы я не натворил дел в LA без присмотра. И со школой договорился, чтобы мне разрешили посещать занятия. — И когда ты собирался мне сказать? — Не собирался, — пожимает плечами Марк, подтягивая колено к груди и отряхивая пыль с серо-голубой кроссовки. — Может, перед отъездом. У Джебома внутри всё холодеет и ухает в бездонную пропасть, болезненно сосущую и глодающую рёбра. Как простой вопрос, не предвещавший ничего, кроме обмена волнением и поддержкой, мог привести к такому результату? Он хочет отмотать время на несколько реплик назад и никогда его не задавать. — А мы разве не встречаемся? Обычно партнёрам говорят о планах. — А мы разве встречаемся? — возвращает вопрос Марк, впиваясь в Джебома недобрым взглядом. — Don’t make things worse. Подхватив рюкзак, он спрыгивает с парты и быстрым шагом идёт к лестнице. Ветер ерошит его волосы, и Марк снова прочёсывает их пятернёй — Джебом продолжает отупело смотреть ему вслед, даже когда тот уходит с крыши. Мир, конечно, не перестаёт вращаться, сердце продолжает биться, а окружающие звуки никуда не исчезают. Джебом просто хочет исчезнуть сам.