Первое, что видит Антон, открыв глаза, это уставшая Катя, сидящая около него в какой-то палате. Пытаясь пошевелить телом, он лишь стонет от боли в затёкших мышцах, чем привлекает внимание девушки.
— Антон! — она набрасывается на него с объятием, а затем, отстранившись, бьёт по плечу.
— Ай! Мне и так больно, не делай ещё больнее! — растирая ослабевшими руками место удара, шипит Шаст, но Варнава не слышит его и продолжает дубасить его грудь уже кулаками.
— Ты, блять, идиота кусок! Не дождался меня, придурок, попёрся! Так не хотелось документы заполнять, бля? Не дождался, нахуй?! А знаешь, каково мне было, когда я пришла туда, а ты там валяешься?
— Тихо-тихо, — он садится и прижимает сопротивляющуюся девушку к себе, чем вызывает последующий негодующий скрежет зубов, — прости. И где мы вообще?
— Ты лежал там не просто без сознания, у тебя сердце нахрен остановилось. Я пока дозвонилась до Позова, пока делала тебе массаж сердца, думала, что ты сдох, тварь ты такая!
— Получается, мы в больнице Поза, — сделал вывод Антон и, как говорится, вспомни говно — вот и оно, появляется сам врач, зашедший через единственную ведущую в палату дверь.
— Шаст, ты просто пиздец как всех напугал, — говорит он и подходит к Антону с другой стороны койки. Варнава сразу отстраняется и скрещивает руки на груди, говоря: «Ты думал, что от меня получил? Сейчас тебя морально отмудохают». — Что вообще произошло?
— Я нашёл вход в подвал, осмотрел все двери, пока меня как будто магнитом не потащило к одной. Оттуда так херачило какой-то магией! Но когда я заглянул, как будто всё исчезло. А затем я обнаружил какую-то надпись и как-то вслух прочел её.
— Ты что сделал?! — в унисон проорали Поз и Варнава.
— Да ёпта! Вы что, считаете меня совсем олухом-хуелогом, который будет неизвестную херь вслух читать? Это же первое, блять, правило всех волшебных миров. Я даже не знал, как эти слова читаются, моим ртом как будто что-то завладело и за меня сказало.
— С учётом того, что ты не дождался моего прихода, мозги у тебя явно отсутствуют. А что за надпись-то?
— Да я ебу? Чё-то: «Вос мос хуёс», — а дальше не помню, — чешет голову Шаст.
— Блять, Шаст. Время идет, а ничего не меняется, — возмущается Дима и плюхается в стоящее рядом кресло.
— Может, вы сначала объясните, чё со мной произошло, а потом уже будете допрашивать? И, между прочим, я сейчас от жажды откинусь, дайте воды человеку, а!
Получив свою долгожданную кружку воды и щелбан по лбу от Кати, Антон согнул свои ноги, немного разминая затёкшие конечности.
— Ну, мне истерично позвонила Катя, и мы с бригадой примчались к месту. Откровенно говоря, я думал, что ты труп, вообще никаких признаков жизни, — он тяжело посмотрел на Антона, а тот понял, что его лучший друг успел его уже похоронить. Отпив ещё воды, он выжидающе посмотрел на Поза, и тот продолжил. — Собсна, мы забрали тебя в скорую, но в пакет я не смог тебя запаковать, не верилось, да и Катя не позволила бы. И пока мы ехали, ты резко вдохнул и, выдохнув, начал харкать кровью. Тогда-то мы все, мягко говоря, ахуели.
— А строго? — шутливо спросил Шаст, за что получил два злобных взгляда.
— А строго говоря, впали в дикий пиздец. Это нихуя не смешно. Ты сдох и воскрес меньше, чем за час.
— Христос воскресе, получается.
— Антон!
— Блять, Шаст!
— Ладно-ладно-ладно, — он поставил кружку на прикроватную тумбочку и поднял руки в сдающемся жесте, — больше не буду. Продолжай.
— Ещё раз, и выселю тебя из этой палаты нахрен, несмотря на твое состояние. Привезли тебя сюда несколько магов, включая меня, обследовали твоё тело на инородную магию, но нихрена не нашли. Твоя магия циркулировала как нужно, всё работало как надо, но ты не просыпался, — он снял очки и устало потёр переносицу. — Мы полночи бились над тем, что с тобой, и нихрена не нашли. Воля сказал положить тебя в палату за счёт компании и наблюдать, пока не очнёшься.
— То есть, я прочёл какую-то фигню, умер, воскрес, провалялся почти сутки в отключке, и никто не знает, что это было? — подводит итог Антон.
— Если твоя дурья башка вспомнит фразу, может, мы и разберёмся, что за проклятье было на тебя наложено, — встаёт Катя и собирает свои вещи. — Я утром была в том подвале, ничего не обнаружила: никакой надписи, никаких подозрительных следов. Даже магического следа не осталось. Видимо, она исчезла, как только ты её прочел. И мне жильцы сказали, что никаких звуков ночью не было, а они по ночам были довольно громкими и пугающими. Так что, по сути, получается, это проклятье, наложенное на надпись, вызывало эти шорохи. — она засобиралась. — Я и так просидела с тобой полдня, а ещё бумажки оформлять, так что я пойду.
Она подошла к Антону, чмокнула его в лоб и прошептала:
— Еще раз умрёшь, я тебя воскрешу и убью собственноручно.
Попрощалась с Димой и исчезла за дверью. Тот лишь надел очки и устало посмотрел на своего друга.
— Когда ты сказал, что будешь работать на компанию и разбираться с их проблемами в поле, я выдохнул. Зная твою любовь к поиску приключений на задницу, я думал, после универа ты пойдешь в следователи, и твоя шкура будет в опасности двадцать четыре на семь. Не думал я, что, работая в обычной компании, ты будешь близок к смерти.
— Думаешь, я думал о таком? Это просто гребаная случайность…
— Которая чуть не убила тебя.
— Но не убила же. Я все-таки довольно живучий, как таракан у нас в общаге. Хоть следователей вызвали?
— Да, хотя зацепок ноль, и Матвиенко этому совсем не рад.
— Его отправили на место? — удивляется Шаст.
Они знакомы с Серёжей года три. Антон с Катей на будущем месте строительства обнаружили артефакт с сильным заклятием, и Варнава вызвала Матвиенко. Они тогда работали совместно и обнаружили, что за этим стоят отступники — террористы, которые бы взорвали здание с жильцами, и списать на газ это было бы практически невозможно. После этого случая Антон понял, что правильно выбрал свою профессию. Помогать иногда разгадывать дела — это интересно, а постоянно подвергать свою жизнь угрозе — такое себе.
— Меня обсуждаете, засранцы? — вваливается Серёжа в очках и с кружкой кофе.
— Я ж очнулся пятнадцать минут назад, ты че, телепортом воспользовался? — охуевает Антон и смотрит на время. Шестнадцать-сорок восемь. Самый час пик, а в такое время от МБР до больницы ехать, ну, минут сорок-пятьдесят.
— А то. Нахрен их тогда сделали между больницей и бюро? Чтоб я по пробкам таскался? — как ни в чем не бывало Матвиенко пододвигает стул к койке и садится. Сделав глоток, он продолжает. — Ну чё, Антоша, в какую на эту раз историю ты влез?
— Он прочёл надпись и забыл её, — отвечает за него Дима.
— Да это за меня было сказано, я даже не успел понять, чё произошло.
— М-да, — Матвиенко поправляет солнцезащитные очки, — тяжелый случай. Случаев со смертью в пятнадцать минут и воскрешения после неё на моем веку ещё не было. Нечисть не в счет.
— Лезть тебе в память, получается, нужно, потому что это единственная зацепка.
— Нет! — Антону это заклинание никогда не нравилось, да и после него капец как выворачивает. — Не нужно никуда лезть! Только дайте мне мой телефон.
Когда Шастун понял, что ему нужно заполнять кучу бумаг с кучей мелочёвки, он начал фотографировать места, в которых были они с Катей. Это даже проходило неосознанно, выработалось как привычка. Дима кивает на тумбочку, на которой всё это время лежал телефон. Взяв его в руки и введя пароль, он молится всем богам, чтоб эта надпись попала в какой-нибудь кадр. И проматывая около десяти фоток, он натыкается на ту самую. В уголке видна надпись, и шар света озаряет её.
— Вот! Вот! Вот она!
Отдаёт телефон Матвиенко, а тот смотрит, и брови его сползаются в непонятный домик.
— Вос мос… бля, это латынь. Поз, переведи, пожалуйста, будь другом, — Дима подходит к нему со спины и смотрит через плечо в телефон.
— То, что я медик, не делает меня всезнайкой латыни, — он поправляет очки и подносит телефон ближе к лицу. — Vos mos adepto quod volunt per alium mundum erit. Х-м-м… «Вы получите то, что хотите, через другой мир». Чет какой-то бред.
— Получишь через другой мир? Типа через загробный?
— Но Дима сказал, что они обследовали меня вдоль и поперек и ничего не обнаружили, — Антон вытянул руки и повернул ладони внутренней частью к потолку и вызвал потоком магии огонь. Он появился как обычно, и ничего странного не было. — Вроде изменений никаких не чувствую, все нормально. Как и было до всего этого.
— Да уж, пиздец какой-то. Всё веселее и веселее. Отправь мне фотки в Телеграмме. Напрягу парочку умов. Если обнаружишь, что что-то не так, сразу пиши, — Матвиенко встаёт, выкидывает стаканчик с кофе и направляется к двери. — Пока, неудачники. Пойду разбираться с этим дерьмом.
И уходит. Примчался, как вихрь, и так же ушел.
— А я могу домой идти?
— Тебя нужно проверить и провести ещё пару тестов, и пойдешь домой. Так что вставай, пошли, осмотрим тебя.
***
После четырёх часов всяких тестов Дима отпустил его, дав наказание в случае чего срочно звонить ему. Вторая курица-наседка. Как будто ему пять лет, и он самостоятельно ничего не может. Но наконец-то его выпускают, и он направляется к себе на квартирку около Беговой. Благо больница находилась близ Василеостровской, и на метро он добирается до дома за полчаса.
Перед парадной он закуривает и пытается переварить всё, что с ним случилось. С ним за всю жизнь случалось много всего интересного, но Антон даже не думал, что подберется так близко к смерти. В прямом смысле. Он же мог реально умереть, а он стоит тут и курит.
«Пиздец»
Как тут не курить, когда такое происходит. Прикончив сигарету, он заходит в парадную и поднимается пешком на свой третий этаж. В квартире его встречает маленькое солнышко — черный кот Цербер с маленьким белым пятнышком на пузе. Ласково — Цери. Он нашел его три года назад маленьким котенком, который спрятался под машиной. Антон не смог устоять против голубых глаз и притащил его в свою съемную квартиру (хозяйке незачем знать о новом жильце). Отмыл, откормил, отвез в ветеринарку, где его проверили как могли. Вот таким образом он стал жить здесь.
— Привет, маленький, — приседает Шастун и протягивает руку, о которую уже чешется наглая моська, — как ты тут? Не скучал?
Кот лишь жалобно мякнул и в последний раз потёрся о руку хозяина и убежал. Антон хвалит себя прошлого за то, что зачаровал миски и лоток на автопополнение, он не предвидел такой ситуации, но хорошо, что Цери жил сытым и с чистым туалетом.
Скинув обувь и куртку, он сразу идет в спальню. Хоть в ней минимум вещей и мебели, но она была по-своему уютной для Антона. Пара тумбочек, шкаф и не заправленная кровать, на которою он сразу плюхается, как заходит в комнату. Хоть он и спал почти сутки, вся эта история его тупо вымотала, и думать вообще не хочется. Ничего не хочется, но желудок напоминает, что чего-то всё-таки хочется. Кряхтя как дед, Антон поднимается с кровати и плетётся на кухню. Отрыв йогурт и сделав себе пару бутеров, он хомячит всё в сухомятку. Нюхает футболку и понимает, что помыться ему тоже стоит. И после всех банных процедур наконец-то оказывается под одеялом и проваливается в сон.
***
Все выходные Антон лежал и больше ничего не делал. Он тысячу раз прокручивал у себя в голове фразу: «Получишь, что желаешь, через другой мир», — как-то так Позов перевёл эту надпись. Он замучился думать, че это значит, какой смысл, ещё и Серёга не помогал, присылал фразочки, типа: «Шаст, нихуя не понятно», «отъебись», «дай поработать, блять».
Этими доставаниями он ничего не добился, так что ему пришлось самому что-то порыть и поискать. Но в Google, к сожалению или к счастью, не оказалось никакой полезной информации. Абсолютно ничего. Он даже порывался поехать в офис, чтобы порыться в различных книгах, но когда он просил по телефону у Воли ключ, тот его послал и сказал, чтоб до понедельника его вообще не видел, а если Паша узнает, что тот был в офисе, уволит его сразу нахрен.
Смирившись с ситуацией, Антон просто играл в плейстейшн и даже умудрился напроситься на ужин в семью Позовых. Дима был рад, как и Савина, которая висела на шее дяди Антона и не давала поговорить по-взрослому с Димой по поводу всей ситуации, но Поз сам останавливал Антона и говорил, что пусть всё остается в прошлом, сейчас ты тут, и всё заебись.
И вот теперь Шаст стоит перед входом в бизнес-центр и не торопится в него войти, ведь придется рассказывать все то же самое, что он рассказывал в больнице, ещё несколько раз, ловить сочувствующие взгляды и утешающие объятия. Потом писать объяснительную у Воли и снова описывать события от своего лица.
Обречённо выдохнув, он направляется внутрь. Вспоминая о своих разных пропусках, Антон останавливается у турникета перед лифтами и начинает искать нужный в карманах, но резко выдернутая рука из кармана летит и задевает человека, проходящего мимо, которым оказывается, чёрт подери, конечно же, Арсений. Утро и так нелёгкое, а это не сделает его лучше.
— Извините, Арсений Сергеевич, — проговаривает Антон и ловит непроницаемый взгляд голубых глаз.
— Ничего страшного, просто не стойте в следующий раз посреди прохода.
И проходит мимо, поправив рукав тёмно-бордового костюма-тройки, как будто Антон заразный.
«Вот же индюк надутый»
Пройдя турникет и встав у лифта рядом с месье Поповски, он старается не смотреть на него. Можно смотреть на ноги, на свои грязные кроссовки и на его начищенные туфли… М-да. В лифт Антон заходит после него и просто надеется, что другие заходящие люди не затолкают его как во всяких ромкомах и прижмут его к Арсению. К счастью, этого не происходит, и Антон отсчитывает этажи до своего с надеждой оказаться там чуть быстрее, чем хотелось ранее.
Он вылетает на нужном этаже, но неожиданно его запястье левой руки прожигает огнем, и он хватается за него. Боль не проходит, а только усиливается. Чтобы не привлекать к своей двухметровой фигуре ещё больше ненужного внимания, он удаляется в туалет, запирается в кабинке и садится на стульчак. Запястье всё больше и больше пронзает болью, и в немом крике Антон пытается растереть внутреннюю часть руки, но ничего не помогает. Через хрен пойми сколько минут мучений вся боль исчезает, как будто её и не было. Шастун глубоко дышит и не понимает, что, чёрт возьми, только что произошло. Стерев слёзы, собравшиеся в уголках глаз, он замирает.
Заворожённо он отводит свои руки от лица, не сводя взгляда с одной точки. Антон смотрит на запястье, а в голове лишь обезьяна с тарелками. Другой рукой он берёт телефон, тыкает на нужный конакт, не прекращая пялиться на синий бутон, и после закончившихся гудков говорит:
— Поз, тут творится какая-то хуйня.
