Like Sun to the Darkest Days

      Сонхва сидит на корточках перед Уёном, который, кажется, до сих пор не осознаёт, что его окружает. Всхлипы, которые он издаёт, трогают струны души Сонхва, и ему приходится заставить себя не ложиться в позу эмбриона и плакать вместе с Уёном. Он вытирает слёзы с лица, пытаясь заземлиться, ровно выдыхает и сосредоточивает всё своё внимание на Уёне. — Шшш, теперь ты в безопасности, Уён, ты в безопасности. Тебя там больше нет, и с тобой всё будет хорошо. Никто не причинит тебе вреда, ты в безопасности, — Сонхва не уверен, что хоть что-то из его слов на самом деле фиксируется в мозгу Уёна, но он продолжает говорить с ним мягко, держась на некотором расстоянии. — Вернись к нам, Уён, тебе больше не нужно быть там, тебя там больше нет. Ты в безопасности, и они не смогут причинить тебе вред. Ты в безопасности.       Перемены происходят постепенно и медленно, но они есть, поэтому Сонхва продолжает говорить всё, что приходит на ум. Всхлипы стихают, а мольбы о том, чтобы неизвестный остановился, полностью прекращаются. Словно в замедленной съёмке, Уён поворачивает голову в сторону Сонхва и смотрит вниз. Он моргает несколько раз, и остекленевший взгляд исчезает из его глаз, хотя он всё ещё выглядит немного ошеломлённым, а в его взгляде застыл перманентный ужас. — Ты вернулся, Уён? — тихо спрашивает Сонхва. Уён оглядывается по сторонам, сбитый с толку тем, что снова оказался в настоящем. Он кивает, а затем действительно встречается взглядом с Сонхва. В ту секунду, когда он это делает, с его лица спадает маска, и он разражается рыданиями: слёзы свободно текут по его щекам. — Ох, Уён, — страдальчески вздыхает Сонхва, — дорогой, ты такой молодец. Ты такой сильный.       Уён продолжает всхлипывать изнуряюще звучащие, сотрясающие тело рыдания. Сонхва ничего не может с собой поделать и подаётся вперёд. — Можно я тебя обниму? — спрашивает он, полностью готовый отодвинуться и утешать на расстоянии. Вопрос, кажется, останавливает Уёна всего на долю секунды, прежде чем он кивает и падает вперёд, врезаясь в Сонхва. Сонхва рад, что он придвинулся поближе к Уёну, потому что, хоть это и застало его врасплох, он смог легко поймать мальчика и убедиться, что тот приземлится относительно комфортно.       Как только Уён оказывается в безопасности у него на руках, Сонхва откидывается назад — не имея возможности устойчиво удерживать его, сидя на корточках, — и прислоняется к одной из ножек стола. Это немного эгоистично, но облегчение, которое он испытывает от того, что наконец-то держит мальчика на руках, просто переполняет его.       Уён цепляется за него, сжимает в кулаках джемпер Сонхва и безудержно плачет. — Я не хотел, я не хотел этого, — икает он в перерывах между рыданиями, его трудно понять, он звучит так разбито. — Я знаю, что ты не хотел. Мы знаем. Теперь ты в безопасности, я обещаю. — Всё время, мне было так сильно больно, — продолжает Уён. Сонхва мечтает избавить Уёна от боли. Если бы он мог забрать всю боль мальчика, он бы сделал это в одно мгновение. Ведь Уён ещё так юн и невинен. — Мне так жаль, Уён, так жаль, что это случилось. Ты такой сильный.       Уён яростно качает головой в знак несогласия, и Сонхва прижимает его крепче, одной рукой наглаживая его спину круговыми движениями. — Да, это так. Я так горжусь тобой, — он замолкает на секунду, желая убедиться, придёт ли Уён в норму, а когда этого не происходит, добавляет, — можешь попробовать дышать со мной так, как ты делал с Хонджуном?       Он почти уверен, что чувствует, как Уён кивает, хоть и не может быть полностью уверен в этом, учитывая как сильно тот дрожит и как рыдания сотрясают всё его тело. Обычно он говорит своим детям, чтобы они выплеснули всё это, плакали столько, сколько им хочется, но он беспокоится, что у Уёна гипервентиляция; сейчас ему трудно дышать, рыдания слишком резкие, а икота совсем не помогает. Он явно перегружен. — Хорошо, точно так же, как ты делал раньше, вдох… и выдох. Вдох… и выдох, — Сонхва повторяет несколько раз, и это действует быстрее, чем раньше, скорее всего, потому что Уён сейчас не испытывает настоящей панической атаки. Сонхва облегчённо вздыхает: — Ну вот, молодец. Продолжай дышать, вдох… и выдох. Ты так хорошо справляешься.       Он продолжает бормотать нежные слова Уёну, и в конце концов мальчик полностью успокаивается, хотя слёзы всё ещё катятся по его лицу, и время от времени икота сотрясает тело.       Теперь, когда Уён больше не находится в критическом состоянии, Сонхва начинает чувствовать, насколько некомфортно его нынешнее положение, и он не может представить, что Уён будет чувствовать себя намного лучше, если он попробует поменять положение. Однако он не осмеливается сдвинуться с места, не поговорив сначала с мальчиком. — Как насчёт того, чтобы перейти в гостиную, м? Там будет намного удобнее, — предлагает Сонхва.       Уён качает головой с тихим поскуливанием и крепче сжимает джемпер Сонхва. Сонхва хмурится на это, но в ответ притягивает Уёна ещё ближе. Он и сам находится не в самом удобном положении, но от одного взгляда на мальчика у него начинает болеть спина, и он уверен, что бедро Уёна слишком сильно вывернуто, чтобы можно было терпеть дольше нескольких минут. — Я не отпущу тебя, хорошо? — шепчет он, надеясь, что правильно оценивает ситуацию. — Как насчёт того, чтобы я понёс тебя?       Судя по тому, что он поймал Уёна и сейчас держит его на коленях, он совершенно уверен, что нести мальчика не составит труда. В медицинских отчётах говорилось, что Уён страдает от недоедания, и к тому же он невысок для своего возраста. Вставать может оказаться непростой задачей, но ему просто придётся с этим разобраться.       Сонхва чувствует момент, когда Уён перестает дышать, и сразу же мягко подталкивает его локтем. — Продолжай дышать, Уён.       Мальчик подчиняется, его тело немного расслабляется, и после нескольких вдохов и выдохов он шепчет: — Хорошо.       Сонхва закрывает глаза от того, насколько измотанным выглядит Уён, но тут нечему удивляться: за последний час мальчик пережил и паническую атаку, и яркие воспоминания, и срыв, и это не считая стресса, который он, должно быть, испытывал перед допросом полиции. — Я постараюсь встать медленно и осторожно, хорошо? — шепчет Сонхва, и Уён кивает. — Хорошо, начинаем.       Он неуклюже подаётся вперёд, чтобы не удариться головой о край стола. Он не решается использовать руки для опоры, так как всё ещё держит Уёна. Вместо этого Сонхва перемещает одну ногу рядом с боком под неудобным углом. Тот факт, что он двигается медленно, усложняет задачу, но он просто прокладывает себе путь к цели.       Когда он наконец встаёт, то осторожно подтягивает Уёна — насколько это возможно, но мальчик всё равно вздрагивает и морщится от боли. — Мне жаль, — мягко извиняется Сонхва. Это первый раз, когда Уён выражает физический дискомфорт, и Сонхва чувствует себя немного виноватым из-за этого, ведь Уён — согласно прочитанному отчёту — всё ещё сильно травмирован. С одеждой оверсайз и длинными рукавами это никогда не бросалось в глаза, поэтому он как бы забыл об этом факте до настоящего момента. Сонхва задаётся вопросом, не причинил ли он неосознанно боль Уёну, обнимая его; кажется, мальчик слишком хорошо умеет скрывать свою боль.       Уён держится за него, как коала, уткнувшись лицом в плечо Сонхва, в то время как Сонхва держит одну руку под бедром мальчика, чтобы поддержать его вес, а другой всё ещё обнимает его за спину. Он изо всех сил старается держать мальчика так, чтобы тот не испытывал дискомфорта. Как он и ожидал, нести оказалось его совсем не сложно, а даже наоборот; Сонхва шокирован тем, насколько лёгок Уён. Это не должно быть так просто — нести четырнадцатилетнего подростка.       Он отбрасывает эту мысль в сторону и разворачивается, но тут же натыкается на Сана, стоящего в дверях. У него чуть не случается сердечный приступ: он совсем не слышал, как вошёл Сан, слишком сосредоточившись на Уёне.       Сан переводит взгляд с него на Уёна, и Сонхва может сказать, что тот обеспокоен и, возможно, немного ошеломлён тем, что видит — не то чтобы Сонхва мог винить его, он уверен, что выглядит крайне неважно, так же как и Уён.       Сонхва не знает, что делать с Саном прямо сейчас. Он не хочет ничего говорить и предупреждать Уёна о присутствии другого человека, но он также не хочет игнорировать своего сына. Он останавливается на попытке улыбнуться Сану, но, даже не видя этого, понимает, что у него ничего не получается: его лицо искажается гримасой. Сонхва мягко качает головой — то ли в знак извинения, то ли для того, чтобы прояснить ситуацию, — и одними губами произносит «прости» Сану, прежде чем повернуться к двери, ведущей прямо в гостиную.       Расположившись на диване, он позволяет Уёну переставить свои конечности. Он сам кладёт руки на спинку дивана, сомневаясь, чего хочет Уён, и не желая переходить границу. Когда Уён замирает, устраивается на коленях и перекидывает ноги через одну сторону Сонхва, держась за его свитер и положив голову ему на грудь, он спрашивает: — Ты хочешь, чтобы я снова обнял тебя?       Уён нерешительно кивает и произносит мягкое и усталое «пожалуйста». — Свободно или крепко?       Уён крепко сжимает джемпер Сонхва, затем ослабляет захват и снова сжимает. Сонхва заметил, что тот делал то же самое и с плюшевым лисёнком, которого подарил ему Хонджун. Он ждёт ответа, прежде чем осмелиться снова обнять мальчика. — Крепко, — измученный шёпот Уёна сменяется небольшим зевком, и хотя Сонхва видит лицо Уёна только частично, он замечает, как мальчик тяжело моргает.       Он заключает в объятия мальчика с лёгким нажимом. Он надеется, что не давит ни на один из синяков, но Уён не подаёт признаков того, что это так, поэтому Сонхва принимает это за чистую монету и мягкими круговыми движениями растирает его предплечье.       Сонхва хочет предложить Уёну немного отдохнуть, попытаться поспать, как вдруг чувствует, что диван прогибается. Он смотрит в сторону и снова удивляется, увидев Сана, сидящего на противоположном конце дивана.       Он бросает быстрый взгляд на Уёна, который тоже смотрит на Сана, но то ли тот слишком устал, чтобы отреагировать, то ли ему всё равно, и Сонхва снова поворачивается к сыну.       Сан нерешительно протягивает лисёнка Уёну. — Я подумал, что ты, возможно, захочешь это взять, — шепчет он. Сонхва видит, что Сан всё ещё немного напуган, и чувствует, как волна гордости захлёстывает его. Они оба ждут реакции Уёна, и Сонхва облегчённо выдыхает, когда Уён отцепляет одну из своих рук от свитера Сонхва и медленно направляет её к лисёнку.       Сонхва видит, как тот продолжает переводить взгляд с Сана на лисёнка, словно ожидая, что Сан в последний момент отдёрнет руку и не даст ему взять игрушку. Он задаётся вопросом, сможет ли мальчик когда-нибудь снова доверять людям и не ожидать от них худшего — после их разговора он не может сказать, что винит его в этом; мир был жесток к нему. Люди были к нему жестоки. Теперь он понимает, что имела в виду Чэюн, когда настаивала на том, что этот мальчик должен быть там, где она может быть уверена в его безопасности.       Наконец Уён смыкает пальцы вокруг лисёнка, и напряжение немного ослабевает. Уён прижимает его к груди, но другой рукой по-прежнему не отпускает Сонхва. Он ничего не говорит Сану, но продолжает смотреть на него широко раскрытыми глазами. Из глаз Уёна всё ещё текут шальные слёзы, и Сан медленно раскрывает салфетки, которые держит в той руке, в которой не было лисёнка.       Сонхва следит за тем, чтобы он по-прежнему правой рукой крепко обхватывал Уёна, чтобы мальчик не подумал, что он собирается отпустить его раньше, чем тот будет готов к этому, но он берёт салфетки левой рукой. — Спасибо тебе, Сан, — шепчет Сонхва и надеется, что Сан сможет понять, насколько он тронут его поступками.       Сначала он осторожно вытирает лицо Уёна, убеждаясь, что при этом на лице мальчика не появляется никаких признаков дискомфорта — их нет, Уён просто продолжает смотреть на Сана глазами, которые, кажется, становятся всё тяжелее и тяжелее с каждой секундой. Затем Сонхва хватает новую, чтобы привести в порядок своё лицо. Он и не заметил, как стянуло кожу, как противно, и хотя ему не терпится как следует вымыть лицо, как только он вытирает слёзы и сопли, ему становится намного легче — он надеется, что и Уён почувствовал то же самое.       Мальчик снова зевает. — Постарайся немного поспать перед ужином, хорошо? — тихо спрашивает Сонхва. Ему приходится сдерживать себя, чтобы не поцеловать Уёна в макушку. Обнимать его — уже большое дело, а то, как Уён свернулся калачиком у него на коленях — почти чудо, ему не стоит испытывать судьбу.       Хватка Уёна усиливается, его тело напрягается от вопроса, и он в панике сдавленно выдыхает. — Не уходи, — хрипло шепчет он. — Я никуда не уйду. Ты можешь вздремнуть прямо здесь. Я тебя не брошу, — успокаивает Сонхва. Он не может сказать, что его не смущает сложившаяся ситуация. Он не знает, что думать насчёт того, что Уён вдруг стал таким прилипчивым, этого ли тот хочет на самом деле? Какой он на самом деле? Или он пожалеет об этом позже и спрячется в своей комнате? Он понимает, что мальчик измотан и ему пришлось многое пережить морально. Может быть, у него нет сил оставаться в состоянии постоянной настороженности.       Сонхва надеется, что если это так, то в дальнейшем Уён не будет эмоционально закрыт, как раньше. Может быть, это и наивно, но что ему остаётся делать, кроме как надеяться? Они делают всё возможное, чтобы Уёну было как можно комфортнее. Они пытаются приспособиться к его эмоциям, с пониманием относятся к его боли, но, в конце концов, они никогда раньше не оказывались в такой ситуации. Для них это в новинку.       Сонхва думает, что ему следует записаться на приём к своему психотерапевту, чтобы получить какие-то рекомендации, некоторую уверенность в том, что они всё делают правильно и они не причинят мальчику ещё большего вреда.       Он возвращается в момент, когда чувствует, что Уён снова расслабляется, и слегка сжимает его руку, чтобы показать, что всё в порядке.       Сан по-прежнему сидит на диване, но теперь он переписывается по телефону, тихо развлекая себя. Это кажется почти нормальным — или, как будто это могло бы стать новой нормой, словно Уён станет хорошим дополнением к их семье. Сонхва подавляет стон при этой мысли. Они с Хонджуном продолжают надеяться, и он ненавидит, что нет чёткого ответа на вопрос, что им делать.       Сердце подсказывает ему, что Уён должен остаться с ними, но затем он смотрит на Сана и осознаёт, какой стресс был вызван их поступками, и какой стресс ещё может случиться у Сана и других мальчиков, если Уён останется. Это также создаст гораздо бо́льшую нагрузку на него и Хонджуна, и он не знает, как совместить это со своей работой, а главное — с семьей, которую он уже построил. Они с Хонджуном проделали очень мало работы за последние несколько дней, и хотя пока это нормально, оно неустойчиво; он не сказал бы, что они пренебрегали другими детьми — точно знает, что не пренебрегали, — это определённо было по-другому. Если Уён останется, то будет занимать гораздо больше времени и отвлекать внимание от остальных. Сонхва боится, что упустит что-то важное в жизни своих детей. А если они почувствуют, что больше не могут с ним разговаривать?       Но Уён… он смотрит на ребёнка в своих объятиях, который в кои-то веки полностью расслабился. Он почти уверен, что тот уже наполовину уснул — должно быть, мальчик совершенно измучен, с грустью думает он.       Больше всего Сонхва расстраивает ощущение того, что его мнение всё время меняется. В ту секунду, когда он думает, что уверен в правильности принятого решения, что-то происходит, и сомнения возвращаются. Это похоже на бесконечный цикл. Он просто хочет делать то, что будет лучше для всех: его детей, Уёна, Хонджуна и для него самого. Пожалуй, встреча с психотерапевтом — лучшая идея.       Дверь открывается, и Сонхва осторожно поворачивается к ней. Сан тоже поднимает глаза от телефона, но Уён никак не реагирует и не открывает глаза.       Хонджун смотрит на них, и Сонхва понимает, что тот снова готов расплакаться, увидев Уёна на коленях Сонхва. Видно, что его муж вымылся как следует, с водой и всем прочим: если не считать красных глаз, нет никаких признаков того, что он плакал раньше. — Я проверил Юнхо и Ёсана, — шепчет он, чтобы не потревожить Уёна, — они были немного… удивлены? Они не ожидали криков. Но в остальном с ними всё в порядке. Хотя им любопытно. Не думаю, что Минги и Чонхо что-то слышали, они были в комнате Минги.       Хонджун подходит к дивану, садится рядом с Саном и заключает его в объятия. Сан издаёт удивлённый писк и тут же прикрывает рот рукой, бросая обеспокоенный взгляд на Уёна, который, насколько может судить Сонхва, всё ещё находится в царстве Морфея.       Обычно Хонджун не из тех, кто случайно набрасывается на своих детей с объятиями, но сейчас Сонхва понимает его желание — даже чувствует его. — Как у тебя дела, Санни? — слышит он шёпот Хонджуна на ухо Сана. Сан, оправившись от шока, крепко прижимается к Хонджуну. После того как первоначальное недоверие прошло, он всегда любил прижиматься и обниматься — к большому разочарованию Чонхо. К счастью для Сана, Минги тоже любит обнимашки, как и Юнхо, в большинстве случаев. — Я в порядке. Думаю… — он ненадолго замолкает, глядя на Уёна, и продолжает фразу, — я думаю, я не понимал, насколько всё плохо. Он был очень напуган. — Как много ты услышал? — спрашивает Сонхва, слегка сбитый с толку. Да, когда началось воспоминание, громкость голоса Уёна тоже заметно возросла, но кухонная дверь была закрыта, а мальчики находились в одной из своих комнат, они не должны были разобрать слов. — Э-э… — смущённо говорит Сан, — мы услышали, когда он начал кричать. Мы открыли дверь спальни, чтобы… — Чтобы подслушивать, — добавляет Хонджун, выглядя неодобрительно и обеспокоенно одновременно — Сонхва уверен, что он отзеркаливает выражение лица своего мужа. Они прямо сказали детям оставаться в спальне на время беседы, поскольку будут обсуждаться деликатные темы, а те проигнорировали просьбу. С другой стороны, он понимает любопытство своих сыновей. Те практически ничего не знали о Уёне, а теперь в дело вмешалась полиция. Он понимает, насколько это может показаться захватывающим, если не знать истинной причины визита полиции.       У Сана хватает порядочности выглядеть виноватым. — Да, мне жаль. Я не понимал… я… он был очень напуган, мы подумали, что кто-то причиняет ему боль. Юнхо почти ворвался на кухню, но Ёсан успел его остановить, но… я… я не знаю, о чём я думал раньше… ты сказал, что это серьёзно, но… я не думаю, что я действительно осознавал это. Но… это… действительно плохо, правда?       Сонхва смотрит на спящего мальчика у себя на руках. Тот всё ещё держится и за джемпер Сонхва, и за лисёнка, хотя его хватка значительно ослабла во сне. Сонхва слегка сжимает его руку и тяжело вздыхает. — Да, Санни, всё очень плохо, — подтверждает он. — Я просто… омма, у него был такой испуганный голос, и когда я зашёл на кухню, он так сильно плакал в твоих объятиях, и я не успел ничего понять. Типа, я просто… я думал только о Чонхо и о себе, но он… он так испугался, — Сан выдыхает последнее предложение, и Сонхва может сказать, что тот вот-вот расплачется, если они сейчас ничего не предпримут; его нижняя губа надута и подрагивает, что он пытается скрыть, слегка прикусывая её и часто моргая. Кроме того, Сан называет их оммой и аппой только когда расстроен.       Хонджун притягивает его к себе невероятно близко и качает головой с нежной улыбкой — усталой, грустной, обеспокоенной, но всё же улыбкой. — Ты всего лишь заботишься о своем брате, и в этом нет ничего плохого, — говорит Хонджун, — Уён прошел через много ужасных вещей, и мы собираемся сделать всё возможное, чтобы он чувствовал себя в безопасности в предстоящий месяц, но это не значит, что твои чувства незначительные, понимаешь?       Сан не выглядит полностью убеждённым, но и не похоже, что он собирается плакать, так что это хороший знак.       На некоторое время между ними воцаряется комфортная тишина. Несмотря на тяжесть ситуации, она кажется почти домашней: Сонхва обнимает Уёна, а Хонджун — Сана. — Минги всё это время оставался в своей комнате? — внезапно спрашивает Хонджун. — Эм, да, оставался. — Когда к нему присоединился Чонхо? — Сразу после того, как вы закрыли кухонную дверь. Когда полиция уже была внутри. — Это хорошо. Ты не знаешь, слышали ли они Уёна?       Комната Минги находится дальше по коридору, так что Сонхва лелеет надежду, что они вдвоём не обратили внимания на крики — как и Хонджун. — Я так не думаю. Насколько я знаю, дверь всё это время была закрыта. Хотя я должен пойти проведать Чонхо. Может быть, он услышал и испугался, — Сан высвобождается из объятий Хонджуна и садится, бросая последний взгляд на Уёна, — с ним всё будет в порядке?       Сонхва хочет успокоить Сана и уверенно сказать «да». Но в том-то и дело, что он не знает. Он понятия не имеет, достаточно ли вынослив Уён, чтобы полностью оправиться от всего, через что ему пришлось пройти. Он даже не знает, сможет ли он вообще оправиться. Что если Уён окажется в ловушке между страхом прикосновений, паникой и чрезмерной усталостью, чтобы поддерживать стены, только для того, чтобы позже их отстроить заново? Он хочет сказать «да» и надеется, что ответ будет «да», но то, чему он стал свидетелем сегодня… он просто не знает. — Мы надеемся на это, жучок, — говорит Хонджун, избавляя Сонхва от необходимости отвечать, — теперь иди, проверь Чонхо и дай нам знать, если что-то не так, хорошо?       Сонхва наблюдает, как Сан кивает и выходит из комнаты. Когда он снова поворачивается к мужу, на лице того появляется лёгкое недовольство. — Мой приятель по обнимашкам ушёл, а я ещё не закончил обниматься.       Сонхва тихо хихикает и протягивает левую руку Хонджуну. Это не совсем объятия, но, тем не менее, это утешение.