***
Хонджун рассеянно моргает. На улице ещё темно, и нет абсолютно никаких причин для того, чтобы сейчас бодрствовать—как вдруг раздаётся стук в дверь. Он сдерживает стон, протирает глаза и смотрит на будильник. На часах почти четыре утра. Ещё один стук, за которым следует взволнованный голос Ёсана: — Аппа? Омма? Если это окончательно не заставит Хонджуна проснуться, то уже ничего не сможет. Он быстро встаёт с постели, но понимает, что муж до сих пор крепко спит и сейчас нет никакой необходимости нарушать его сон. После разговора с Ёсаном он ещё раз подумает, стоит ли разбудить Сонхва. Когда он выходит из комнаты, его охватывает тревога, и он представляет всё, что могло произойти за последние несколько часов, пока они спали. Возможно, Минги приснился очередной кошмар, хотя дети больше не будят их из-за этого. Но если это так, то, наверное, кошмар был страшным. А может быть, кто-то вломился в дом — Хонджун машинально поворачивает голову в сторону входной двери, видно, что он ещё не до конца проснулся. Ёсан не стал бы стучать, если бы в доме кто-то был. — Что случилось? — спрашивает он, вместо того чтобы представлять какие-то маловероятные сценарии, в его голосе по-прежнему отчётливо слышится сонливость. — У Уёна рвота, и я не знал, что делать, — поясняет Ёсан, — он в ванной наверху. Хонджун обеспокоенно хмурится от услышанного и чувствует прилив вины. Наверное, сырная пицца — не лучшая еда для того, кто раньше потреблял мало питательных продуктов или вообще ничего. С другой стороны, он уверен, что Уён съел не более трёх ломтиков — и он даже не доел последний. Возможно, у мальчика непереносимость лактозы. В его выписке об этом ничего не сказано, но… — Я понял, — говорит он, чтобы заземлиться и не дать своим мыслям разбежаться в ненужных направлениях. С диетой и аллергией Уёна можно повременить. Он поворачивается к Ёсану: — Пойду проверю его, спасибо, что разбудил. Он быстро поднимается по лестнице и, подойдя ближе, слышит звуки сильной рвоты. — Бля, — шепчет он под нос, а затем быстро оборачивается, чтобы проверить… Ёсан следует за ним и точно слышал это «бля». Он снова оборачивается, не обращая внимания на то, что дважды облажался — ещё слишком рано, чтобы его мозг успел что-то отфильтровать, — и спешит в ванную. Дверь ванной распахнута и свет заливает пространство. Уён нависает над унитазом и выглядит совершенно измученным. Его лицо почти полностью исчезло в унитазе, и он продолжает слабо вздыхать. Хонджун откашливается, не зная, что сказать прямо сейчас, и Уён резко поднимает голову от этого звука. Однако ему не удаётся надолго задержать свой взгляд. Хонджун едва может разглядеть испуганное выражение на лице Уёна, прежде чем мальчика снова начинает тошнить. — Я подойду к раковине и принесу тебе мокрое полотенце, хорошо? Тебе не нужно бояться, я просто хочу помочь, — объявляет он. Сонхва лучше умеет успокаивать людей, Хонджун же слишком практичен и постоянно стремится найти решение проблемы. Однако в данный момент он не может размышлять о том, что ему не хватает навыков. Прямо сейчас он находится здесь, а его муж спит, как и должно быть. Как можно медленнее он подходит ближе. Он следит за тем, чтобы его шаги звучали тихо, учитывая, что Уён сейчас не смотрит на него. Он не хочет, чтобы тот чувствовал, что Хонджун подкрадывается к нему. Хонджун берёт одно из маленьких полотенец и подставляет его под струю тёплой воды. — У тебя болит живот? — спрашивает он, пытаясь завязать разговор с Уёном, нежели для чего-то большего. В перерывах между спазмами Уён поворачивается к нему, и Хонджуну ненавистно видеть, что на лице мальчика отпечатывается тень страха. — Прости, — хрипит Уён, и Хонджун вздрагивает от этого звука. Он уверен, что горло Уёна воспалилось и ему невероятно больно. — Тебе не нужно извиняться; ты не сделал ничего плохого, — уверяет Хонджун, но эти слова, кажется, ничуть не утешают Уёна, поскольку мальчика снова скручивает рвотный спазм — хотя, похоже, тошнить уже больше нечем. Хонджун делает ещё шаг к Уёну и видит, как тот напрягается. Ему просто хочется вытереть шею и лицо, избавить его от пота, который скатывается бисеринками и заставляет волосы прилипать ко лбу. Когда Ёсан заболевает, ему больше всего нравится проявление заботы в этом вопросе, это дает ему утешение, а также отсутствие чувства липкости и мерзости. Но Хонджун знает, что нет универсального подхода для всех детей, и ему не следует навязывать это Уёну, когда тот явно этого не хочет. Он вешает полотенце на край раковины. — Я не подойду близко, пока ты не разрешишь, хорошо? Я просто буду здесь, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке, — заверяет он и приседает, чтобы не нависать над Уёном. Он думает, что еще никогда так не следил за движениями своего тела, как в последние несколько дней. С другими мальчиками для этого не было причин — даже Чонхо не требовал от них такой осторожности. Он бросает взгляд в сторону двери и видит, что Ёсан всё ещё стоит там и нервничает. — Сани, можешь принести грелку, пожалуйста? — Конечно, — говорит Ёсан, явно чувствуя облегчение, что ему доверили сделать хоть что-то в сложившейся ситуации. — Только не лей кипяток, ладно? Поставь чайник на восемьдесят градусов. Ёсан кивает и выходит из ванной, и только тогда Хонджун замечает отсутствие шевеления. Он поворачивается и смотрит на Уёна. Тот тяжело опирается на сиденье унитаза, и выглядит так, будто пытается сесть. — Думаешь, ты закончил? — тихо спрашивает Хонджун, и Уён судорожно кивает, его глаза немного расфокусированы. — Ты выглядишь так, словно вот-вот уснёшь, — говорит он мальчику с мягкой улыбкой, — как думаешь, ты сможешь добраться до своей комнаты? Уён от такой перспективы почему-то пугается ещё больше. Он долго не отвечает, и Хонджун видит, что мальчик изо всех сил пытается держать глаза открытыми. Наконец он принимает побеждённый вид, который Хонджун ненавидит едва ли не больше, чем страх, который он и представить себе не может. — Что ты будешь там делать? Кажется, что этот вопрос выбивает весь воздух из лёгких Уёна, и тому приходится держаться за бортик ванны, чтобы не потерять равновесие. Подобные вопросы уже не должны удивлять Хонджуна, и ему следует поработать над тем, чтобы не реагировать на них так остро. Это не должно сбивать его с ног каждый раз, когда Уён говорит что-то подобное, но то, как тот смиряется со своей участью, заставляет Хонджуна внутренне содрогнуться. Словно в нём больше не осталось борьбы, и он просто пустая оболочка, ожидающая наказания, которого не заслуживает. Это вызывает мучительную боль в сердце и рвёт душу в клочья. — Я ничего не сделаю, — тихо обещает Хонджун, — я позабочусь о том, чтобы ты добрался до кровати и не вырубился по пути, и ты получишь грелку, которая, надеюсь, немного успокоит боль. Я принесу ведро на случай, если тебя снова вырвет, и когда я убежусь, что ты в относительном комфорте, я вернусь в постель. Уён смотрит на него. Его лицо ничего не выражает, но эмоции ясно отражаются в его глазах. В них застывают слёзы, и одна из них медленно стекает по его лицу. Уён ему не верит, и Хонджун понимает, что мальчик готовится к… Хонджун не знает, чего Уён ожидает от него: что его изобьют, как это сделал его отец, в качестве наказания, по мнению мальчика, за проступок… Хонджун не может закончить мысль. Он надеется, что у Уёна не проскальзывают мысли о том, что кто-то из них может прикоснуться у нему так, как он не хочет — он понимает, что за этим стоит, но ему всё же больно думать о том, что Уён боится и даже ожидает, что они сделают что-то подобное с ним. — Тебе будет спокойнее, если я уйду, а ты вернёшься в свою комнату один? — спрашивает он, хотя ему ненавистна сама мысль оставлять мальчика одного. Он должен напомнить себе, что это не один из его детей — Уён вообще не его ребёнок — и что комфорт Уёна превыше всего остального. Однако голос в его голове говорит, что мальчика никогда не утешали, и тебе нужно показать ему это, он словно пульсирует набатом. И дело в том, что он уверен, что это правда. Если бы он только мог показать Уёну всю любовь, которую тот заслуживает. Если бы только он мог его успокоить, утешить и приласкать так, как умеет. Если бы он мог, то Уён понял бы, насколько приятнее иметь поддержку, кого-то, кто позаботится о нём, а не страдать в добровольной изоляции. Вот только. Только вот Уён решил для себя, что не прикасаться к нему лучше, чем обниматься. Не он сам замкнулся в себе — люди сделали это с ним. Ему внушили, что прикосновение равносильно боли и ничему другому, и как Хонджун мог винить его за это? Именно он сказал Сонхва, что они должны адаптироваться к ритму жизни мальчика несмотря ни на что, и он будет придерживаться этого мнения. Если Уён захочет, чтобы он ушёл, то он так и сделает. Прежде чем Уён успевает ответить — не то чтобы Хонджун был полностью уверен в этом, — Ёсан тихо заявляет о своём присутствии. Его сын протягивает горячую грелку, и Хонджун принимает её с тихой благодарностью. — Нам уйти, Уён? — тихо спрашивает он снова. Ещё одна слеза скатывается из глаз мальчика, но он медленно кивает — неуклюже, так как всё ещё опирается на сиденье унитаза. Хонджун сохраняет нейтральное выражение лица, хотя внутренне ему хочется плакать. — Я понял. Я оставлю грелку здесь, хорошо? Ты можешь взять её с собой в постель, когда будешь готов встать. Он ждёт секунду, прежде чем сам медленно встаёт. Ему невыносимо отходить от страдающего мальчика — вдруг Уён не сможет самостоятельно добраться до своей спальни? А если Уён действительно хочет, чтобы он остался, но стесняется признаться? Вдруг ему на самом деле хуже, чем он показывает, и он упадёт в обморок, как только Хонджун уйдёт? Что если, а если, а вдруг… но он отступает, следуя желанию Уёна и стараясь дать ему как можно больше контроля над ситуацией. — Пойдем вниз, Сани, — шепчет он, подходя к двери. Он обнимает сына за плечи и легонько ведёт его к лестнице. — Мы просто оставим его там? — спрашивает Ёсан, как только они оказываются за пределами слышимости. Хонджун не удивлён, что сын сомневается в правильности решения, ведь это не совсем стандартное поведение Хонджуна и Сонхва. Ёсан знает, что они никогда бы не оставили его в изнеможении на полу в ванной. — Да, — выдыхает он, слегка сжимая плечо Ёсана, — он сейчас слишком напуган и не чувствует себя в безопасности. — Но он болен, — говорит Ёсан и прищуренно смотрит на отца, словно пытаясь понять, обратил ли Хонджун внимание на эту маленькую деталь. — Я знаю. Мне нравится это не больше, чем тебе, но мы должны уважать его границы. Со временем он привыкнет к нам и оттает, — говорит Хонджун, хотя он не совсем уверен, кого он пытается убедить — Ёсана или самого себя. — Ты уверен, что это правильно? В любой другой ситуации Хонджун пошутил бы о том, что Ёсан подвергает сомнению его родительские навыки, и слегка ударил бы его по плечу, но он не может отрицать, что этот вопрос слишком тяготит его, потому что он и сам не уверен. Он ни в чём не был уверен с тех пор, как появился Уён, и это чувство ему ненавистно. — Нет, — признаётся он, — но я больше опасаюсь, что зайду слишком далеко и напугаю его ещё больше. Ёсан какое-то время ничего не говорит, и дойдя до подножия лестницы, они просто стоят в коридоре и смотрят друг на друга. — Хорошо, — наконец говорит Ёсан, — но мне это не нравится. — Мне тоже, — признаётся Хонджун, — но давай пойдём спать, ладно? Попробуй ещё немного поспать, и я даже не буду спрашивать, почему ты не спал в такой час, ведь ты никак не мог услышать Уёна из своей комнаты. Ёсан пожимает плечами. — Я просто пошёл за водой, но потом увидел, что дверь в его комнату открыта, и мне стало любопытно. Когда я увидел, что его нет в комнате, то отправился на поиски. Ты не можешь меня уличить во вранье, у тебя ничего нет на меня. Несмотря на ситуацию, Хонджун не может сдержать смешок, но прежде чем он успевает ответить, Ёсан говорит: — Однако прежде чем мы пойдём спать, ты должен посмотреть, что творится на кухне. Он не даёт Хонджуну времени на раздумья и направляется на кухню. Сначала Хонджун хочет подразнить Ёсана тем, что его потребность в воде больше похожа на потребность в ночном перекусе. Но затем он понимает, что Ёсан никогда бы не вытащил все коробки с пиццей и не оставил бы после себя такого беспорядка — устраивать беспорядок точно не про Ёсана. — Ох, — выдыхает он, когда осознание неприятным чувством оседает в его нутре. — Мне кажется, что он не хотел устраивать такой беспорядок, но, возможно, именно поэтому он сейчас болен, верно? — спрашивает Ёсан, и Хонджуну остаётся только кивнуть, когда он идёт на кухню, чтобы прибрать коробки от пиццы. У них было довольно много остатков, вероятно, их хватило бы на завтрашний обед, поэтому он испытывает облегчение, когда видит, что не всё съедено. Но многое и уничтожено. — Это нехорошо, — шепчет Хонджун скорее себе, чем Ёсану. — Зачем ему есть так много? Даже Чонхо и Минги не могут съесть столько, а Уён меньше них. — На самом деле он не ел у своего отца, — бормочет Хонджун. Он плохо соображает — сейчас всего четыре утра, и он только что столкнулся с новыми проблемами. В этот момент кажется, что поток проблем не прекращается. Однако ему не следовало говорить Ёсану обо всём этом. Они с Сонхва договорились, что вместе расскажут детям, когда — если — придёт время. Однако его мозг не в состоянии что-либо обрабатывать. — Оу. Полагаю, именно поэтому он такой худой, — говорит Ёсан. Он по-прежнему выглядит спокойным, анализируя новую информацию. Он раздумывает около минуты, а затем спрашивает: — Как ты думаешь, он боялся, что здесь тоже не будет больше еды? — Может быть, — говорит Хонджун, всё ещё находясь в некотором ступоре, выбрасывая пустые коробки и проверяя, можно ли ещё спасти остатки пиццы — вероятно, это последнее, о чём он думает; если всю пиццу придётся выбросить, то какая разница? Сейчас он работает на автопилоте, не особо задумываясь, но обычно он не допускает того, чтобы еда пропадала зря. — Типа, он чувствовал, что должен съесть всё сейчас, на случай, если потом ничего не будет? — Ёсан продолжает настаивать, и Хонджун кивает. — Он чувствовал себя виноватым из-за этого. Уён продолжал извиняться, когда я вошёл. Я не знал, что делать. — Хорошо, что ты пришёл за одним из нас, — говорит Хонджун и наконец чувствует, что осознаёт реальность. На кухне чистота, остатки пиццы едва ли заполнили половину одной из коробок и снова лежат в холодильнике. Хонджун чувствует, что снова может смотреть сыну в глаза: — Наверное, мне не следовало делиться этим с тобой. — Это личная информация, я понимаю, — кивает Ёсан с серьёзностью, присущей только четырнадцатилетнему подростку. Хонджун не может поверить, что менее чем через месяц ему исполнится пятнадцать. — Да, наверное, я просто немного удивился, увидев… — он обрывает себя, услышав что-то в коридоре. Он подносит указательный палец к губам, давая знак Ёсану замолчать. Вероятно, для Уёна будет лучше не знать, что они ждали его возвращения. Конечно, это не так, но Хонджун задаётся вопросом, сделает ли Уён такой же вывод, если увидит их сейчас. Только услышав щелчок закрывающейся двери, он осмеливается снова вздохнуть. Он надеется, что Уён вернулся в свою комнату с грелкой и сможет хоть немного отдохнуть. — Он вернулся в свою комнату? — спрашивает Ёсан, и это заставляет Хонджуна задуматься, нужно ли сыну проверить слух — закрытие двери было более чем слышно — или у него, как у родителя, развился какой-то сверхслух. Он качает головой, отбрасывая оба варианта, и вместо этого просто отвечает сыну: — Да, он вернулся. И нам тоже пора идти спать. Он наблюдает, как Ёсан исчезает в своей комнате, и направляется в ванную, чтобы убедиться, что там нет беспорядка. Полотенце — единственное доказательство того, что Уён был здесь. Хонджун кладёт его на край корзины для белья и выходит из ванной. Он с радостью отмечает, что грелки нет в пределах его видимости.Часть 15
22 ноября 2023 г. в 16:22
— Нам нужно постараться сделать всё возможное, чтобы Уён остался с нами, и чтобы это всем пошло на пользу, — торопливо говорит Сонхва, как только они с Хонджуном закрывают дверь своей спальни, собираясь ложиться спать.
— Нужно найти способ, чтобы Уён остался, не ставя под угрозу процесс усыновления, — в то же время выпаливает Хонджун.
На мгновение воцаряется тишина, прежде чем Сонхва тихонько хихикает:
— Я рад, что мы с тобой на одной волне.
— Да, — соглашается Хонджун с облегчением и одновременно с беспокойством, — когда мы поговорим с судьёй?
— У меня назначена встреча в среду утром в пол одиннадцатого, и если Уён к тому времени вернётся в школу, я смогу встретиться с ней лично, в противном случае это будет телефонный звонок.
— Я посмотрю, смогу ли я перенести встречу в среду, — говорит Хонджун.
— Тебе не нужно этого делать, детка. Я не хочу, чтобы ты потом нервничал, ты и так пропустил практически два дня, — говорит Сонхва. Конечно, ему хочется, чтобы на этой ответственной встрече с ним был муж, но Хонджун, как правило, стремится делать всё до полного изнеможения — в этом они похожи, оба не могут сидеть без дела.
Хонджун научился самоконтролю и заботе о себе в последнее время, — в основном потому что понимает, как больно Сонхва видеть его в таком состоянии, — но иногда он забывается, если добавляются дополнительные стрессовые факторы. И, не возлагая никакой вины на самого мальчика, можно сказать, что появление Уёна стало ничем иным, как стрессовым фактором.
Сонхва знает, что если бы выпала такая возможность снова, то никто из них не принял бы другого решения относительно ситуации, но на душе у обоих по-прежнему неспокойно.
— Ты тоже не работал, Хва, — мягко замечает Хонджун.
— Ты прав, — признаёт Сонхва, — но моя работа позволяет это гораздо чаще, чем твоя.
Он знает, что Хонджун не может с этим спорить, и, как он и думал, Хонджун раздражённо фыркает на это замечание, но больше не спорит. Сонхва благодарен за это: он слишком устал, чтобы пререкаться с мужем.
— Не подумай, что я не хочу тебя там видеть, это не так, знаешь же? — спрашивает он, просто чтобы убедиться, что нет недопонимания.
— Да-да, я знаю. И я знаю, что ты прекрасно справишься с этим самостоятельно. И судья нас любит.
Сонхва улыбается:
— Разве может быть иначе?
Хонджун качает головой, взбивая подушки, пока Сонхва переодевается в пижаму.
— Детективы сказали что-нибудь ещё? — спрашивает Сонхва, забираясь в постель.
Хонджун хмыкает:
— Да. Нам нужно поговорить об этом с Уёном. Полиция уже закончила осмотр квартиры, и домовладелец настаивает на том, чтобы они съехали, нужно как можно быстрее её освободить. Судя по всему, это произойдёт где-то во вторник. Я опасаюсь поднимать эту тему, учитывая, как Уён отреагировал в прошлый раз, но он, кажется, что-то хотел забрать оттуда.
Сонхва слегка хмурится.
— Они уже закончили с этим? — спрашивает он. Сонхва понятия не имеет, как выглядит расследование, но, по его мнению, должно пройти больше времени, прежде чем вскроют место преступления — он съёживается при слове «место преступления», но даже несмотря на то, что это слово оставляет у него неприятное ощущение, он предпочитает называть эту квартиру старым домом Уёна.
Однако ему кажется, что дело движется слишком быстро. А вдруг обнаружатся новые подробности, которые потом уже нельзя будет проверить, потому что из квартиры всё вынесут и приберут. Он делится своими мыслями с Хонджуном, который кивает и присоединяется к нему в постели. Сонхва тут же придвигается ближе. Они устраиваются полулёжа, прижавшись плечом к плечу. Хонджун переплетает их руки и целует костяшки пальцев Сонхва.
— Я буквально спросил их о том же, — делится он, — но они сказали, что это нормально и что они собрали все возможные улики и сделали более чем достаточно фотографий. Они изъяли ноутбук отца Уёна, а также его телефон на случай, если выяснится, что там тоже есть улики, также они говорят, что тщательно всё обыскали. Кроме того, благодаря информации, полученной сегодня от Уёна, они уверены, что нашли всё, что им нужно.
Сонхва сжимает губы в тонкую линию. Его больше всего беспокоит то, что всё происходящее кажется не терпящим отлагательств. Уёну нужен психотерапевт, ему нужно вернуться в школу, им нужно поговорить с судьёй, и теперь мальчику снова придётся столкнуться с этим местом. Сонхва очень надеется, что Уён просто скажет им, что он хочет забрать, чтобы они могли пойти за этой вещью, но он сомневается, что тот сделает это — его вчерашняя реакция показала, насколько он категорически против. Вчера. Такое ощущение, что это случилось неделю назад, учитывая всё, что произошло с тех пор.
— Расскажи, о чём ты думаешь, — просит Хонджун.
— Я просто не знаю, чем заняться в первую очередь. Нам столько всего нужно обсудить с Уёном как можно скорее, но я не хочу его перегружать.
Хонджун сжимает его руку, и Сонхва не может удержаться, чтобы не поцеловать мужа в висок. Хонджун улыбается, несмотря на их разговор, и Сонхва невольно делает глубокий вдох, который его успокаивает.
— Вероятно, самое важное — выяснить, готов ли он к терапии, но в любом случае мы не сможем позвонить в клинику до понедельника. Так что, возможно, мы сможем обсудить это с ним в воскресенье. Возможно, ему понадобится моральная подготовка, когда дело дойдёт до ситуации с квартирой, так что, может быть, стоит обсудить это завтра? — предлагает Хонджун.
— А что насчёт школы?
— Думаю, ему будет полезно вернуться к полунормальному ритму жизни, — говорит Хонджун. Сонхва понимает, что тот размышляет вслух, делясь незаконченными мыслями с мужем, — но мы также не знаем, в какой школе он учился и безопасна ли для него эта среда. Они ждут его в понедельник, да? Это то, что обсуждала с ними Чэюн?
— Если только мы не позвоним, то да. Мне бы хотелось, чтобы он просто пошёл с мальчиками, но если ему придётся уехать через месяц, то это бесмыссленно. Я не хочу думать о том, что его жизнь снова перевернётся с ног на голову, когда дело дойдёт до того, где он будет жить в итоге. Если мы сейчас отправим его учиться с мальчиками, а потом ему придётся менять школу… опять. Я не хочу так с ним поступать.
— Держать его дома в течение месяца тоже не вариант. А может, и хорошо, что его бросили на произвол судьбы… — Хонджун осекается, и Сонхва с облегчением отмечает, что муж не до конца осознаёт, что говорит.
— Мальчика только и делали, что бросали на произвол судьбы, Джун, — говорит он.
— Я знаю, как только я это сказал, мне захотелось взять свои слова обратно.
— А ещё он так быстро устаёт, — продолжает Сонхва, ограничиваясь лёгким кивком на слова мужа, — я не уверен, что он сможет провести в школе целый день.
— Может быть, мы сумеем добиться для него сокращённого графика. Мы можем забирать его в обед, пока он не привыкнет.
Сонхва хмурится, не успев толком осознать услышанное.
— Разве это не ужасно, что ему придётся привыкать к школе? Он ещё ребенок, он не должен привыкать к школе. Это так ужасно. И мы беспокоимся, потому что не знаем, будет ли безопасным это место для него. Это же школа. Почему мы беспокоимся? Школа всегда должна быть безопасной. Неужели мы на самом деле это обсуждаем?
Он закрывает глаза и позволяет Хонджуну заключить себя в объятия, прежде чем чувствует необходимость уточнить:
— И я знаю, что это не главная наша забота. Я знаю, что мы имеем дело с чем-то бо́льшим, чем просто с нехождением в школу. Я знаю, что это мелочь по сравнению со всем остальным, но… мы слушали рассказ о том, через какие ужасные вещи он прошёл, и мы читали об этом в отчётах, и это так… так отличается на фоне других детей, что когда заходит речь о школе… я не знаю, что сказать. Учёба в школе абсолютно обыденное дело для ребёнка. Но он не ходил в школу несколько месяцев, потому что был… он был… — Сонхва трясёт головой, не понимая, как в его теле ещё остались слёзы, но вот они снова скатываются по щекам. Хонджун просто крепко держит его, уткнувшись подбородком в макушку Сонхва. По тому, как он дышит, контролируя дыхание, Сонхва понимает, что его муж тоже тихо плачет. — Я не могу связать этого подростка с тем, через что он прошёл… но потом я вижу, как он всё время напуган. И насколько реальным было для него воспоминание, словно он снова оказался там.
— Я знаю, — соглашается Хонджун, и его голос слегка срывается. Он откашливается. — Это было ужасно видеть. Я знаю, что нам нужно о многом позаботиться, но мы должны записаться на приём к Иксуну, а затем спросить о стратегиях, как правильно справляться с паническими атаками и вспышками воспоминаний.
Сонхва выпутывается из объятий мужа и берёт телефон. Он слегка всхлипывает, и Хонджун вытирает слёзы с его щёк.
— Я внесу это в список дел, — говорит он, — не думаю, что мы забудем, но…
Хонджун перебивает его со смехом:
— Но ты просто хочешь подстраховаться, я понимаю, Хва.
Сонхва слегка толкает его плечом, чтобы скрыть свою надутость из-за такой предсказуемости. А может, Хонджун просто слишком хорошо его знает? Эта мысль ему нравится больше.
Он заканчивает размышлять и возвращается в объятия мужа.
Следующие полчаса проходят в разговорах о том, как решать те или иные проблемы и какие шаги предпринять дальше. Если они оба в конечном итоге еще немного поплачут, никому об этом не нужно знать.
Прежде чем они решают лечь спать, Хонджун говорит Сонхва:
— Сегодняшний день был тяжёлым и ужасным, но всё закончилось хорошо. Уён общался с Юнхо, поужинал с нами и позволил тебе утешить его. Мы позволим ему задавать темп, даже если это отбросит нас на несколько шагов назад, — и Сонхва не может с этим не согласиться.