* * *
— С юбилеем, Калеб, — слышится холодный тон голоса в трубке. — Ты стал совсем взрослым. Думаю, самое время поговорить о твоём повышении. — Благодарю, Войд, — мужчина откидывается на спинку кресла и прокручивается на нём из стороны в сторону, сильно сжав телефон пальцами. — Я хочу перевести тебя в другой отдел, в Вашингтон. Калеб еле скрывает ехидную ухмылку на своём лице, но сдержанный голос сохраняет. — Почту за честь. Все эти четыре года Калеб работал сверхурочно, практически на износ. Личную жизнь он давно заколотил в чёрный гроб и закопал в могилу. Без неё добиваться успеха — проще. Все эти четыре года Калеб ездил в магазин за пластинками на другой конец города. Он предполагал, что тот парнишка… Как его там? Дейв? Что он давно уже сменил место подработки, но всё равно опасался наткнуться на его глаза за прилавком. Все эти четыре года Калеб прокручивал в голове события той ночи и убеждал себя в том, что ничего быть не могло, а если оно и было — этот факт он унесёт с собой в могилу. А если такие слухи поползут в его рабочем коллективе — он знает, кого нужно «убрать» и где его искать. Первое время Дейв пытался навязываться. Написывал ему сообщения во всех мессенджерах, нашёл его корпоративную почту, но все его попытки отправлялись в «спам». И через месяц Дейв замолчал полностью. Но Калеб до сих пор, почему-то, помнит о нём, и эти воспоминания мешают ему спать. Его тело странно отзывается на одно только упоминание этого имени, а глаза непроизвольно ищут глупую шапку в толпе на пятой авеню. Калебу тошно от самого себя, но он уверен, что такая реакция — нормальная. Он ведь терпеть его не может. — И ещё, Калеб, — Войд откашливается. — Тебе бы пора задуматься о браке. Мне плевать, будут у тебя чувства к этой особе или нет — в обществе не должны подумать, что с тобой что-то не так, — он понижает голос и продолжает: — А то до меня дошли слухи… У Калеба простреливает позвоночник, а ладони вмиг покрываются испариной. Он стискивает челюсти до противного скрежета, чувствует, как жар приливает к его щекам, а паника разрастается жгучим огнём под рёбрами. — Я понял, — нервно сглотнув отвечает он. — А могу я уточнить, слухи какого характера дошли до вас? — Что мой сын — гей, Калеб, — с презрением выплевывает Войд, явно морщась от озвученного утверждения. — Тебя давно не видели в компании девушки. — Я понял, — повторяет Калеб, обеспокоенно ковыряя пальцами угол стола. — Славно, — мужчина выдыхает в трубку. — Ещё раз с днём рождения. До свидания. Быстрые гудки звучат, кажется, прямо в голове, и Калеб спешно кидает телефон на стол. Он закрывает ладонями лицо, прерывисто дышит, ощущая нарастающую паническую атаку. Ему хочется разнести весь свой кабинет, сломать абсолютно каждый элемент мебели в этом проклятом месте. У Калеба такой язык любви: то, что он ненавидит, является объектом его нездоровой любви. И так было всегда и со всем. А… А с Дейвом? Калеб складывает вещи в большой баклажановый чемодан. Делает это аккуратно, формируя ровные стопки, берёт с собой только самое необходимое. Переезд в другой город и новая должность хоть как-то развлекали его погружённый в серую рутину мозг. Слова Войда о мерзких слухах и его подозрениях отскакивают от стенок черепа и противно звенят. Калебу страшно, что это может оказаться правдой. Потому что в последнее время он от скуки, практически неосознанно, рисует лицо парня в глупой шапке на полях своих отчётов. Его голубые глаза он выделяет особенно, прорисовывает внимательно, стараясь передать красоту их цвета, однако одна синяя ручка не способна этого сделать. Закончив несуразный рисунок, Калеб тут же машет головой, словно прогоняя наваждение, комкает весь лист и выбрасывает его в урну под столом. Спустя четыре года Калеб начал думать о нём всё чаще и чаще. Если Дейв тогда сказал, что в нём было «удивительно много пыла», то это значит, что ему понравилось? Калеб хмурится: с чего он вообще должен ему верить? Пару раз он снимал девушек на одну ночь, предварительно влив в себя несколько бокалов коньяка, чтобы более-менее воссоздать те события. И каждый раз эта ночь заканчивалась тем, что барышня просто сидела рядом и успокаивающе гладила Калеба по взмокшим волосам: он-то денег заплатил сразу, вот только желания никакого не возникало. В лице каждой девушки он, почему-то, представлял его. И вот тогда механизм работал как надо. Калеб вспоминает Камиллу. Вспоминает, как целовал её губы, как сопливо и унизительно шептал ей слова о любви и как бурлила кровь в венах, когда она сообщила о своём намерении расстаться. Калеб, пожалуй, действительно любил её своей больной любовью, вот только секс приносил ему не удовольствие, а то самое ощущение власти над более слабым созданием. И именно это его тогда возбуждало. Чем-то напоминает повадки Войда, снова… Калеб привык делать это грубо. Механически. Интуитивно. По-животному, просто потому что надо. Он берётся за волосы крепкой хваткой, вжимает тело в кровать и иногда больно бьёт в процессе по ягодицам или даёт пощёчину. А когда он представляет Дейва — в голове словно что-то перещёлкивает. Ему противно от своих же мыслей, но ведь не всегда грязные фантазии обязательно должны воплощаться в реальность? Калеб представляет, как берёт его нежно. Как целует напористо, касается губами каждого сантиметра его лица и бережно гладит его дрожащее тело, ласкает пальцами его ровную, плоскую грудь, отчего парень всенепременно издаёт тихий стон, а мягкие щёки его наливаются краской. Калеб начинает понимать, что его действительно это заводит, когда по телу дрожью разливается долгожданная истома, делающая конечности неподвижными на пару секунд. «Чёрт…» — ругается он про себя, вытирая испачканную руку об лежащую рядом салфетку, и устало прикрывает глаза. Перед отъездом он проходится по пятой авеню. Ходит из стороны в сторону, покручивая сигарету меж пальцев, но всё никак не закуривает. Думает. Смотрит под ноги, где шуршит опавшая осенняя листва. Она — мёртвая, сухая, затоптанная тысячами ботинок за это утро. Калеб вдыхает носом холодный воздух, а потом поднимает усталые глаза на вывеску. «Антикварный магазин». Скользит взглядом вдаль, за стекло, подходит ближе, чтобы рассмотреть человека за прилавком, но потом тут же отворачивается. «Зачем?» — думает он, ведь там, конечно же, давно как нет никакого Дейва. Калеб мысленно даёт себе пощёчину, старается сосредоточиться и идёт в офис, чтобы попрощаться с коллегами. Он толкает вылизанную проникновенную речь о плодотворном сотрудничестве, натягивает фальшивую улыбку и кланяется, а в ответ ему льют в уши ядовитую лесть о том, как без него это место перестанет быть особенным и таким родным. Ага, как же.* * *
Калеб думал, что новый город и новое рабочее место помогут ему избавиться от навязчивых и неприятных мыслей, вот только стрессовое состояние на фоне непонимания своего влечения морально прессует его и преследует по пятам, куда бы он ни сунулся. У Калеба — новая квартира в центре Вашингтона, при нём и его мотоцикл. Но гонять по городу он себе всё так же не позволяет — это совсем не по его статусу. Это сковывает, это уничтожает и ломает с характерным рёберным хрустом, но Калеб ничего поделать не может, потому что он давно уже связан по рукам и ногам своей должностью и фигурой отца. А потом наступает двенадцатое декабря. Калеб вспоминает этот день и невольно покрывается мурашками: те странные совпадения никак не выходят из его головы. Снег спускается с серого неба пушистыми хлопьями и оседает на асфальте, путается в тёмно-рыжих волосах и тает, впитываясь в ткань чёрного пальто. Дым от тлеющей сигареты плавно поднимается вверх. Калеб морщит от него нос и хмуро смотрит перед собой, а потом… А потом, среди толпы туристов, что идут вдоль протяжённой улицы, он замечает его. Мужчина моргает пару раз, потирает глаза пальцами и выбрасывает сигарету под ноги, тут же наступая на неё мыском ботинка. Калеб думает, что ему мерещится, это невозможно и до этой же невозможности смешно, но потом осознаёт: это точно Дейв, потому что на этом парне — та самая дурацкая шапка. И шарф в бирюзовую клетку. До ушей доносится лёгкий заливистый смех. Дейв идёт с каким-то светловолосым мужчиной и мило щебечет на очевидно глупые темы, пританцовывает и слушает с заинтересованным лицом его речь. А у Калеба пульсируют виски и сдавливает грудь. Он жадно следит за ними взглядом, но сам не окликивает — ни в коем случае! — надеется, молится, что Дейв заприметит его сам с того конца улицы. Однако тот не замечает. Калеб цокает языком и срывается с места, идёт быстрым шагом по тротуару. Нервно поглядывает вправо, стараясь догнать, переходит на бег, шумно дыша через нос. Группа приближается к автобусной остановке, и мужчина теряет свою цель из вида, но потом обнаруживает его лицо за окном автобуса. Автобуса под номером двенадцать. Дейв широко распахивает глаза, когда замечает знакомый силуэт на противоположной стороне улицы. У него замирает и колется сердце, он удивлённо хлопает ресницами и прилипает к окну, чтобы рассмотреть получше его лицо. «Подождите, остановите», — бросает он, когда водитель уже трогается с места, но парень тут же дёргает ручку двери с особой силой, вынуждая её открыться. Выбегает на улицу в куртке нараспашку, учащённо дыша, обходит автобус и останавливается на месте, сверля дыру взглядом на чужом лбу. У Калеба дрожат лёгкие. Они хаотично съёживаются и распрямляются, а ветер, будто в замедленной съёмке, колышет выбившиеся из хвоста пряди, что так и лезут в глаза. Он не двигается. Просто смотрит, не веря картинке, что передаёт мозгу зрительный нерв, старается держать себя в руках. Автобус уезжает. Дейв первый трогается с места, перебегает улицу в, естественно, неположенном месте, встаёт рядом с мужчиной и долго переминается с ноги на ногу. А потом, опомнившись, он поворачивает голову в сторону звука гудящего двигателя и огорчённо вздыхает, почёсывая затылок. — Глупо вышло, да? — посмеивается. — Давно не виделись. Как вас там… Калеб, верно? Неловкое молчание делает воздух вокруг тяжёлым и колючим. — Верно, — на выдохе отвечает мужчина, а в душе очень переживает. В смысле «как вас там»?! На Дейве — светлая парка молочного оттенка, а лицо его заметно повзрослело за эти четыре года, подустало, быть может. Но детскую наивность он бережно хранит в себе до сих пор, что прослеживается в искрящихся улыбчивых голубых глазах. — Пройдёмся? Калеб кратко кивает. У него абсолютно нет на это времени, но карие глаза совсем не стремятся взглянуть на часы, нет. Они прикованы к румяным щекам и снежинке на вздёрнутом кончике носа. Он ненавидит этого человека каждой клеточкой своего тела, потому что его тело стало катализатором вечных размышлений о собственной жизни, его тело заставило сомневаться в своём «я» и именно его тело теперь призывает гормоны бурлить, будто Калебу снова семнадцать лет. Они идут вдоль улицы. Дейв рассказывает о том, что произошло в его жизни за эти четыре года: как он уволился из антикварки сразу после резкой реакции Калеба на его слова, чтобы не мозолить глаза лишний раз, как он встречался с очаровательной поэтессой Тори, которая потом быстро ему наскучила своей излишней назойливостью, и как он оказался здесь, в Вашингтоне. А Калеб его просто слушает. В его голове бурлят в своём персональном котле противоречивые мысли, потому что знакомы они с Дейвом толком не были, однако этот парень до сих пор ощущается по-особенному. — Как там Кейт? — после минутного молчания и продолжительного рассказа Дейва хрипло спрашивает мужчина, засовывая замёрзшие руки в карманы пальто. — Замечательно, — он внезапно приободряется. — Встречается с крутой девушкой. Калеб резко останавливается и заходится в сухом кашле, прикрывая рот кулаком. — С девушкой?! — Ну да, — буднично отвечает парень и пожимает плечами, — у неё, в отличие от вас, таких тараканов в голове нет. Только бабочки, да и то в животе. — Заткнись. — Это вы лучше своим тараканам скажите, — он смеётся, похлопывая Калеба по плечу. — Да ладно вам, что такого? Было и было, я уже давно не претендую на ваше холодное сердце. Лучше расскажите, как вам новый город? Нравится? Мужчина поёживается то ли от промозглого ветра, то ли от слов Дейва, потому что они — колючие, острые, пронзающие тело сотней иголок. По коже бежит неприятный холодок. — Нравится, — бросает глухо, неохотно. Калеб сейчас явно не настроен на разговор, но продолжает идти с Дейвом бок о бок, думая в этот момент о чём-то своём. Вернее, прислушиваясь к собственным ощущениям. — Ой, ё-маё, — Дейв с ужасом теребит верёвочки на своей шапке, — Калеб, который час? У меня ведь проплачена экскурсия, а я тут с вами… Нет, вы не подумайте, что ваша компания мне неприятна, — он машет руками боязливо, — просто вы же сами понимаете, «время — деньги» и всё такое. — Я возмещу. — Что? — его брови удивлённо приподнимаются. — Сколько стоила экскурсия? Я могу возместить, — спокойно говорит Калеб, хотя сам не понимает, зачем вообще предлагает это. В голове пролетает мысль, что он будто бы собирается купить его потраченное время. — Это вы так за грубости в мой адрес извиняетесь? — хохочет юноша, а после подмигивает и, разворачиваясь, бросает: — Ещё увидимся! Был рад поболтать! И стремительно убегает. Ускользает прямо из рук хрупкой голубой бабочкой с шустрыми крылышками, стучит кроссовками по покрытому снежной простыней асфальту, пока шарф его развевается на ветру, а помпон на шапке забавно дёргается из стороны в сторону. Карие глаза растерянно и печально смотрят ему вслед. Калеб думает о том, что ему и самому не помешает сейчас вернуться на рабочее место. И первым делом он решается разблокировать Дейва в своём основном мессенджере. Чтобы что? Чтобы… Калеб мысленно осекается и закуривает сигарету, держа её покрасневшими от мороза дрожащими пальцами. oteratar: Привет. lololowka710: ооо вы меня разблокали?? и как ч удостоился такой чести? oteratar: Замолчи. lololowka710: а я нтчего и не говорил это ж буквы oteratar: До какого числа ты в Вашингтоне? lololowka710: до нг lololowka710: а что? oteratar: Сходим в кафе? lololowka710: свидание? oteratar: Ты идиот? Молчание, длящееся около пяти минут. oteratar: У меня здесь больше никого нет. lololowka710: ладно я понял Дейв посмеивается с их диалога и отбрасывает телефон на подушку, раскидывая руки в стороны. В потолок смотрит, улыбается, кусает губы и прокручивает мысленно день их встречи. Калеб его смешит до невозможности, ибо поступки его в какой-то мере более детские, нежели чем у самого Дейва. Парень мечтательно прикрывает глаза. Конечно он думал о Калебе долгое время, конечно волновался за его психическое состояние, потому что Дейв тот ещё обладатель синдрома спасателя, но иногда человек к помощи и не тянется вовсе. И тогда у него опускаются руки. Дейв, в отличие от Калеба, в судьбу верит. Всем звёздам предначертано взорваться и потухнуть, всем бабочкам предначертано погибнуть спустя месяц после рождения, а ему предначертано встретиться с Калебом именно двенадцатого декабря в двенадцать часов и двенадцать минут. На каждый объект у вселенной есть свой непоколебимый замысел, и Дейв искренне верит, что не просто так заболел его друг, который должен был вместо него ехать в Вашингтон, что не просто так он задержался в номере, распутывая тройные узлы на коричневых от уличной грязи шнурках, и не просто так он выглянул в окно автобуса в ту же секунду, когда Калеб его наконец догнал. Его холодность и замкнутость манит, как мотылька свет уличного фонаря, и этот свет больно жжётся, плавит бархатные крылышки и лишает возможности взмыть в небо снова. Дейв понимает, на что идёт и как плохо играться с огнём, вот только его это ничуть не останавливает и не отпугивает. Хочется расколоть эту скорлупу холодной правильности, а может и вовсе расплавить. Поэтому они договариваются о встрече на ближайших выходных. Калеб, конечно, приходит на пятнадцать минут раньше. Долго мнёт пальцами сигарету, но закуривать не решается, поэтому просто стоит, облокотившись на стену, и смотрит в телефон, листая новостную ленту в очередной раз. Дейв подходит бесшумно. Он резко выскакивает из ниоткуда, кладёт пальцы на чужие запястья, обдавая их жгучим холодом, отчего Калеб моментально вздрагивает и чуть ли не роняет устройство, но юноша в полосатой шапке успевает его перехватить. Голубые глаза с побелевшими от инея ресницами смотрят играючи. И Калеб чувствует, как этот взгляд делает палитру его жизни на пару тонов светлее. — Пойдёмте? — Да. Они заходят внутрь помещения. Калеб ни в коем случае за своим спутником не ухаживает и мятую курточку с его плеч не снимает, заботится лишь о себе, но потом слышит активные копошения и недовольное бурчание: Дейв запутывается в своих же рукавах. Мужчина тяжело вздыхает. — Ты серьёзно? — Поможете? Он недовольно кивает и всё же помогает несчастному стянуть верхнюю одежду, передаёт её гардеробщику и спешно идёт к заранее зарезервированному столику. Дейв плетётся за ним следом, озираясь по сторонам и мысленно представляя, сколько денег он сейчас оставит тут. Поэтому, когда ему подают меню, тут же заказывает один лишь яблочный сок. — И всё? — Калеб смотрит на него то ли осуждающе, то ли удивлённо. — Я не голоден, — юноша откидывается на спинку стула и барабанит пальцами по столу от скуки. А может и не совсем от скуки. Мужчина пожимает плечами и заказывает привычный ланч. Слышится назойливая вибрация на столе; Калеб кидает взгляд на свой телефон, на экране которого светится входящий звонок, недовольно фыркает и отвечает, прислоняя устройство к уху. «Я на встрече, мне некогда говорить. Да, это очень важно. И вам всего доброго», — совсем не по-доброму бурчит он в трубку, а Дейв с его серьёзного лица потешается в открытую и улыбается искренне, и Калеб это, конечно, замечает. — Что? — откладывая телефон на дальний край стола раздражённо цедит мужчина. — Важно, значит... Встреча у нас с вами деловая, да? — спрашивает язвительно. — Если ты не прекратишь, я просто не знаю, что с тобой сделаю. Уж поверь, мой гнев тебе лучше не видеть. — Что за угрозы, Калеб? Мне казалось, что я вам нравлюсь, — Дейв говорит последнее слово чуть тише остальных, ставит на стол локти и скрещивает пальцы, кладя подбородок сверху. И смотрит, натянув ехидную ухмылочку. — Я тебя просто терпеть не могу, — им наконец приносят заказ, и Калеб резко меняется в лице, благодарно кивая. — Приятного аппетита... Питья. Человеку нужен человек. Селезню нужна уточка, барану нужна овечка, а Калебу нужен этот… Он не хочет признаваться в этом самому себе, но этот парень заставляет его чувствовать себя живым. Не роботизированным, не шестерёнкой в скрипучем механизме, а именно человеком настоящим, со спектром эмоций. Они разговаривают долго, до позднего вечера; кофе на дне чашки давно остыл, а пенка от свежевыжатого яблочного сока приобрела бурый оттенок. — Не хотите выпить чего покрепче? — интересуется Дейв, собирая трубочкой пузырчатую пенку на дне стакана. — Я пока не нашёл здесь достойного заведения. — Да к чёрту эти заведения! — юноша вскакивает с места и бежит к гардеробу, срывая курточку с вешалки и быстро её напяливая. — Пойдёмте! Калеб смотрит на него укоризненно и сначала понять не может, к чему тот клонит, но когда помпончатая шапка скрывается за дверью, к нему подходит высокая официантка с аккуратно убранными в хвост светлыми волосами. — Наличными или картой? — она кладёт счёт на стол. — Картой, — бурчит Калеб ей в ответ, раздражённо поглядывая на Дейва за окном, который демонстративно закатывает глаза и складывает руки на груди. Оплата производится без каких-либо проблем, и Калеб тоже выходит на улицу, выуживая сигарету из портсигара ловким движением пальцев. — А мне? — Дейв недовольно хмурится. — Сдохнуть хочешь? — Не, просто мне уже скучно стоять и ждать вас. Убежали бы просто и всё. — Не заплатив? — палец чиркает по зажигалке, и подрагивающее от ветра пламя опаляет кончик сигареты, заставляя её тлеть. — С ума сошёл? — С вами только так, — юноша бессовестно выхватывает табачное изделие из его рук, делает глубокую затяжку, а потом закашливается и хватается пальцами за грудь, пока в уголках глаз скапливаются слезинки. — Идиот, — шепчет Калеб себе под нос, возвращая сигарету себе в рот. Ловит себя на мысли, что почему-то не брезгует им. Странно. Ни с кем раньше он сокровенные сигареты не делил вот так. На улице темнеет. Снежинки падают с неба медленно, подсвечиваясь жёлтыми фонарями, налипают на одежду и волосы, а в окнах постепенно зажигаются разноцветные гирлянды. Они идут по какой-то улице. Ни Калеб, ни Дейв её названия не знают, да и всё равно как-то. У Дейва в руках — бутылка какого-то яблочного пойла, от которого несёт химозой и спиртом; он купил её полчаса назад в небольшом магазинчике. Пьёт прямо из горла, вытирая рукавом рот, что-то оживлённо лепечет, а у Калеба уже не остаётся сил ему перечить и как-то возражать. — Будете? — рука протягивает полупустую бутылку, и карие глаза с подозрением её рассматривают. Калеб ничего не отвечает, просто берёт алкоголь непонятного происхождения и делает осторожный глоток. Потом ещё один и ещё. Чувствует, как этот яд распространяется по венам и разогревает кровь, а Дейв смотрит на него улыбающимися глазами с предвкушением, ждёт реакции. Знает, что Калеб не такой, поэтому и забавляет его это. — О, а тут я живу! — парень указывает пальцем на устрашающе моргающую вывеску «хостел», пьяно посмеиваясь. — В баре плохие чаевые оставляли из-за твоей назойливости? — воротит нос Калеб, мысленно визуализируя россыпь клопов на подушке и вздрагивая всем телом. — Да там нормально, хотите зайти? — Нет. И мне пора домой, — неохотно добавляет он, понимая, что этого требует шестерёночный мозг. Но никак не тело. — Ла-адно, — грустно тянет Дейв, шмыгая покрасневшим носом, обхватывает его руку пальцами и прижимает к себе. — Я вас провожу. Калеб сбивается с очередной мысли, когда ощущает его прикосновения. Они жгутся, заставляют отдельные участки кожи плавиться, а щёки — покалывать. Мужчина хмурится, откашливается, а затем произносит строго: — Зачем? Иди к себе, раз уж мы тут. — Ну вот вы же мой адрес знаете теперь. Я может и ваш узнать хочу. — Пф. Калеб никогда не мог подумать, что будет сидеть на обрисованной граффити станции метро в полночь вместе с глупым парнем в дурацкой шапке и пить какое-то второсортное пойло с ним из одного горла, совершенно не брезгуя. Поезда в такое время ходят редко, а воспользоваться такси не представлялось возможным из-за снегопада. Коленка нервно трясётся — эта привычка, кажется, возникла пару лет назад. Калеб замечает это не сразу, но потом одёргивает себя и делает последний глоток дешёвого сидра, расплываясь в благоговейной улыбке где-то внутри. Дейв примечает его настроение и улыбается тоже, словно радуется своей маленькой победе; он выхватывает пустую бутылку из его рук и швыряет её в стену, и та разбивается со звонким треском — шалость. Демонстрация своего превосходства и свободы, что Калеба так в нём раздражает, потому что он так поступить никогда бы не смог. Наверное. И, хоть алкоголь всё ещё мутнит сознание, мужчина всё же настаивает убрать это безобразие за собой — негоже город засорять, даже если это станция метро. И Дейв его слушается. Когда они прощаются, Дейв фотографирует номер дома на телефон дрожащими от холода пальцами, а потом весело смеётся, потому что с изображения на него смотрит пара раздражённых карих глаз. Калеб просит удалить, но Дейв не слушается. Фотографии Калеба у него ещё не было.* * *
— Как успехи, Калеб? — Всё отлично, спасибо. Войд звонит ему каждый понедельник и каждую пятницу, коротко интересуется его жизнью и даёт парочку наставлений, от которых Калеба уже тошнит. — Раньше ты говорил «нормально». Что-то изменилось? — Нет. Сегодня просто кофе вкуснее обычного. — Тогда почему мне передают, что ты шляешься по ночам непонятно с кем? Калеб стискивает зубы, а по спине скатывается капелька пота. — Войд, мне, по-моему, тридцать лет. — Будь добр, не пятнай свою репутацию, если не хочешь вместо хорошей должности выполнять грязную работу. А Калебу после этих слов хочется наорать в трубку, послать его благим матом и уйти посреди рабочего дня, хлопнув дверью, и чтоб ноги привели его к кривой вывеске с мигающими буквами. Пусть даже туда, лишь бы не терпеть это давление больше, лишь бы не слышать этот голос и не быть должным. Но Калеб молчит. Сжимает челюсти, напрягает желваки и с треском ломает ручку пополам, но молчит. Их общение с Дейвом всё больше напоминает ему какие-то подростковые игрища. Они переписываются постоянно о какой-то белиберде, Калеб стандартно блокирует его номер несколько раз за день, потому что спам глупыми тестами «кто ты из Сумерек» совсем выводит его из себя и мешает сконцентрироваться на работе. А ещё они часто видятся. И Калеб ловит себя на мысли, что не может им насытиться. Его так много и одновременно мало — хочется смаковать это дурацкое выражение лица и лёгкость взгляда подольше, чтобы так же подольше чувствовать себя подростком. Оставаться человеком. Но в очевидном Калеб себе не признаётся. И Дейв ему о чувствах не говорит тоже, просто намекает, сводя всё в глупые шутки, от которых душу сворачивает в жгут. Калеб правда старается убедить себя в обратном. Он знакомится с девушками, отвечает на их сообщения и ходит периодически на свидания, во время которых он постоянно отвлекается на телефон, на экране которого светится стопка непрочитанных сообщений от пользователя lololowka710. Ни одна из них, насколько бы она ни походила на модель с обложки, не вызывает такого скребущегося чувства пожара с эпицентром где-то между рёбер. И занимается он сексом с ними скорее мозгом, нежели сердцем: так просто надо. Калеб смотрит перед собой в одну точку, витая в дремучих мыслях, пока очередная девица томно шепчет его имя и хватается хрупкими пальцами с длинными овальными ногтями за его плечи, стонет вульгарно на ухо и извивается от желания. Мужчина резко отстраняется, откидывается на подушку и трёт пальцами веки, потому что всё снова и снова в воображении всплывает юношеское лицо, покрытое мелкими веснушками. И Калеб презирает себя за это. Когда он видит Дейва по-настоящему, всё внутри дребезжит и горит, а улыбка невольно расползается на лице, но тот тут же старается её скрыть. Дейв с каждым разом становится смелее и смелее: теперь он обнимает его на прощание, хотя Калеб — человек абсолютно нетактильный, и всё это время он борется с желанием оттолкнуть, хотя и сам понимает, что испытывает эфемерное счастье в этот момент. На самом деле Калеб борется с самим собой, вот только каждое появление новой переменной «Дейв» заставляет его поднимать белый флаг. Разве может один человек сломать то, что сеялось годами, что высекалось десятилетиями и что с нелюбовью взращивалось всю сознательную жизнь? Разве может один человек заставить треснуть пуленепробиваемое стекло одним своим касанием? Разве может один человек внушить веру в своё «я»? Может он растоптать фальшь и вытащить из недр угасающий холодный свет? Может. Калеб в этом теперь убеждён. — Дейв. Калеб наклоняется к нему, строго смотря исподлобья, пока тот стоит посреди улицы, высунув язык, и ловит им медленно спускающиеся с хмурого тёмного неба снежинки. — М-м? — расширенные зрачки смещаются влево. — Чего? — Горло болеть будет. — Вы за меня волнуетесь? — он закрывает рот и искренне улыбается. — Нет, — отрезает решительно, но, конечно же, врёт. — Ты как ребёнок. — Вы тоже. — …это ещё почему? — Правду в глаза сказать не можете. Всё время юлите и натягиваете маску безразличия, а в глубине души мечтаете о чём-то непристойном. Прекращайте! — Я тебя просто задушу когда-нибудь твоим же шарфом, — цедит мужчина, тяжело вздыхая, на что получает неожиданный ответ: — Ну так задушите. И у Калеба сносит крышу. Он хватается за край клетчатого шарфика, рывком притягивает Дейва к себе, отчего тот охает, и напористо целует в губы. В этот момент ему кажется, что земля уходит из под ног; юноша активно отвечает на поцелуй, жмурясь и хватаясь пальцами за мягкий воротник пальто, а Калебу мало, мало, мало! Кровь в венах разогревается до состояния кипения и шипит внутри, а руки подрагивают от волнения. Через несколько секунд он отстраняется. Ловит на себе мягко-влюблённый взгляд голубых глаз, сияющих в темноте, и забывает как дышать, а щёки заметно алеют от жара. — Что ж, хорошо, — после небольшой паузы неловко теребя подол куртки начинает Дейв. — Больше так делать не буду. Вы меня убедили. — Не говори ничего… пожалуйста, — мужчина тушуется и тупит взгляд. Он шепчет эти слова дрожащим голосом, пока мозг находится в процессе осознания столь импульсивного поступка. — И давай уже на «ты». Достал.* * *
Человеку нужен человек. Калебу тяжело с этим смириться, но это правда. Он не привык любить вот так: горячо и искренне, по-дурацки и до беспамятства, а выражать эмоции для него та ещё непосильная задача, но он старается бороться с собой и в этом плане. Разумеется, об их передружеских отношениях не должна знать ни одна душа. И разумеется, что Калеб не всегда в состоянии сдерживать себя, потому что его просто неимоверно тянет к нему, а эти губы хочется целовать настолько долго, насколько это возможно. Гуляют они преимущественно по ночам. Мужчина по-собственнически дёргает Дейва на себя, затаскивая за угол, в мрачный переулок, и целует жадно каждый раз, когда тот произносит какую-то несусветную глупость, после которой хочется просто заткнуть его рот. И юноша же не сопротивляется, заливается смехом и обвивает руками его шею, зарываясь пальцами в холодные медные волосы, красиво переливающиеся на свету тусклых фонарей. Калеб не узнаёт сам себя, когда просыпает будильники один за другим и опаздывает на работу из-за очередных прогулок до трёх часов ночи. В кабинете он постоянно клюёт носом и занимается чем угодно кроме каких-то важных дел и отчётов, потому что в голове у него совсем не работа. lololowka710: привет lololowka710: представляешь подумал о тебе а на часах 12:12 lololowka710: это типа наше число теперь пон? oteratar: Дейв, я на работе. lololowka710: да пошла она lololowka710: го гулять oteratar: Я не могу. lololowka710: тогла я щас сам приду oteratar: Не смей. — Калеб, тут к вам пришли. Мужчина молниеносно поднимает голову на вошедшего в кабинет стажёра и раздражённо хмурится, тут же опуская взгляд на осточертевшие бумаги, создавая видимость работы. — Я никого не вызывал, а ещё я занят. — Н-но там… — Всё, свободен. — Калеб, это так вы отца приветствуете? — слышится тяжёлый шаг и стальной голос, от которого у Калеба внутри всё моментально рушится, но он старательно натягивает улыбку и вскакивает с места, вытягиваясь по струнке. — А… Добрый день. Войд жестом приказывает стажёру покинуть кабинет и осторожно закрывает за собой дверь; сцепляет руки в замок за спиной, расхаживает из стороны в сторону, осматривая помещение и звонко стуча каблуками по полу. — Задаётесь вопросом, зачем я пришёл? — Нет, — он нервно сглатывает и опускает взгляд на экран телефона, на котором светятся сообщения от Дейва. — Просто проверить, как вы справляетесь с должностью, — задумчиво отвечает Войд спокойным тоном, останавливаясь напротив панорамного окна. — Мне передали, что вы опаздываете на протяжении всей недели, а вечером на звонки не отвечаете, потому что отсутствуете на рабочем месте. Как это понимать? С чем это связано? Если вы приболели — можно взять больничный, Калеб, не так ли? Переработки плохо сказываются на здоровье. — У меня всё отлично, спасибо. Прошу прощения, больше такого не повторится. Дверь кабинета резко распахивается, и Калеб вздрагивает от неожиданности. На пороге, хватаясь за сердце и тяжело дыша, стоит Дейв — тот явно бежал на двадцать четвёртый этаж пешком. Он окидывает взглядом мужчин и, неловко улыбнувшись, тараторит: — Здрасте! Ой, простите, я уже ухожу. Калеб, ты бы хоть предупредил, что у вас только по пропускам войти можно, мне турникеты перепрыгивать пришлось и от охраны убегать! Парень посмеивается и спешно уходит, захлопывая за собой дверь, а у Калеба сердце будто замирает. Он с широко распахнутыми глазами следит за его отдаляющимся силуэтом сквозь стеклянную дверь, а затем поглядывает на Войда с опаской — тот хмыкает, откашливается и нарушает гробовую тишину: — Кто это, Калеб? Друг? — Да, — не колеблясь отвечает он сквозь стиснутые зубы, желая, чтоб Войд наконец свалил куда подальше. — Странно, я думал вам чуждо понятие «дружба», — мужчина встаёт напротив него, уперевшись кулаками в поверхность стола, и наклоняется ближе. — С такими людьми, Калеб, дружить не выгодно. Они будут тянуть тебя на дно. — А если я уже на дне? Войд резко сводит брови к переносице и тихо вздыхает, а после разворачивается, направляясь к выходу. — Надеюсь на ваше благоразумие. Всего хорошего. Когда он уходит, Калеб поднимает кисти рук на уровень глаз чтобы лицезреть то, насколько сильно они дрожат. Он наконец облегчённо выдыхает и берётся за телефон. oteratar: Ты совсем идиот? oteratar: После работы встретимся у меня дома. lololowka710: ОГО lololowka710: ладно lololowka710: ксьати меня не догнали я крутой?? oteratar: Да. Дейв никогда раньше в квартире Калеба не был: тот боялся, что его соседи, которые являются преимущественно значимыми фигурами в городе, заподозрят неладное. К тому же, все они, несомненно, знают Войда в лицо и прекрасно осведомлены, кем является его приёмный сын. Правда Калеба сейчас это уже мало волнует. Он, конечно, будет стараться не попадаться ему на глаза, но в последнее время ему глубоко наплевать на свою должность и судьбу, которая так неразрывно связана с карьерой по словам Войда. Судьба… Судьба — она просто есть, и ничего повлиять на неё уже не может. Калеб теперь в этом уверен. Парень осторожно проходит в квартиру и осматривается по сторонам. Комнат — много, ремонт свежий, дорогой и совсем неуютный. Холодный. В углу зала стоит проигрыватель пластинок, чему Дейв усмехается. Он хочет подойти к нему поближе, но слышит строгое «обувь сними» прямо над ухом. И, конечно же, слушается. Здесь вкусно пахнет. Пахнет Калебом, его кислым парфюмом, возможно, а ещё чем-то свежим. — Дейв, я хотел поговорить с тобой о том, что… — начинает Калеб, включая чайник, но тут же замолкает, когда чужие руки обнимают его со спины. Мурашки бегут под одеждой и приятно щекочут кожу. — Ты не гей, я знаю, да, — Дейв ухмыляется, трётся щекой об его широкую спину и прикрывает глаза. — Да. Это тоже, — вздыхает. — Но если ты ещё раз придёшь ко мне на работу вот так, я… — Ещё раз, ещё раз… Да, ты придушишь меня, это я тоже знаю, — хихикнув, парень отходит к кухонному островку и прислоняется к нему поясницей. — Это повторится. Души. — Хватит меня перебивать, не беси. А парень нагло забирается на столешницу и чуть откидывается назад. Смотрит с вызовом, прикусив губу, за чем Калеб следит внимательно и еле сдерживает себя. У Дейва красивая шея, кожа на которой практически девственнная. У Дейва пушистые тёмные ресницы, что мило подрагивают во время поцелуя. У Дейва изящное тело, хотя Калеб его никогда обнажённым не видел. Разве что по крупицам собирает этот образ из ошмётков воспоминаний. Становится душно. Чайник издаёт звук, свидетельствующий о закипевшей в нём воде; мужчина машет головой и принимается делать чай, стараясь не смотреть на Дейва, что так активно норовит привлечь к себе внимание. — Пойдём в спальню. — У-у… — Что «у-у»? Я устал. Они ложатся на кровать. Калебу чертовски неловко, а ещё неприятно капельку, потому что Дейв не переоделся в домашнюю одежду, но и свою бы он ему не предоставил, поэтому молча мирится с этим фактом и старается об этом не думать. Он смотрит в потолок, задумчиво делая сразу несколько глотков обжигающего горло напитка. Дейву тоже как-то неловко. Он постоянно поёрзывает, поправляет подушку и всё никак не может лечь поудобнее. В какой-то момент мужчину уже начинают раздражать его копошения, поэтому он жестом подзывает его к себе и укладывает макушку с взъерошенными волосами себе на грудь. По телу разливается благоговейное спокойствие, такое необходимое и такое непривычное для Калеба ощущение… Чуждое. Он проводит рукой по мягким шоколадным прядям и отставляет пустую кружку на тумбочку. Дейв тянется к нему за поцелуем, и Калеб на него лениво отвечает. Его губы — горячие, мягкие и влажные; парень прерывисто дышит, поглаживая ладонью чуть щетинистую щёку, в то время как Калеб ощущает собственную кровь под кожей, что в быстром темпе устремляется куда-то вниз. Он ненавидит Дейва всем сердцем и проклинает его прекрасное лицо, которое сейчас находится неприлично близко, за то, что тот с ним делает: заставляет забыться, отдаться, чувствовать и испытывать эмоции. Любить. Они переплетают пальцы. Кровь внутри из-за непрекращающегося поцелуя ощущается раскалённой бурлящей лавой, что так и норовит выплеснуться за пределы хрупких стенок вен. У Калеба кружится голова и колет сердце, он отрывается от чужих губ, чтобы перевести дыхание. Тихо. Пальцы аккуратно скользят под ткань светлой толстовки, а карие глаза с вожделением всматриваются в голубые, не разрывая зрительный контакт ни на секунду. Мужчина на пробу касается плоского живота, бережно ведёт выше, едва задевая напряжённые соски и поглаживая грудь большим пальцем. Ровная. Непривычно ровная и гладкая, совсем не такая, как у всех его партнёрш. Уголки губ довольно приподнимаются. С уст юноши срывается шумный выдох, и он откидывается на подушку, хватаясь пальцами за ткань чёрного лонгслива, а потом переводит ладони на затылок, поглаживая шею и крепкие плечи. Калеб нависает сверху, расставив руки по бокам от его головы; растрёпанный тёмно-рыжий хвост щекочет своим кончиком вздёрнутый нос, отчего Дейв моментально жмурится и чуть ли не чихает, но сдерживается. — Это просто ужасно, Дейв, — произносит мужчина шёпотом, сведя брови к переносице. — Что, не нравится как я целуюсь? — невинно спрашивает он и облизывает пересохшие губы. — Я не об этом. То, что сейчас происходит, — ужасно. Неправильно. — Что неправильно? — не унимается Дейв. — То, что я, блядь, хочу тебя. И никого никогда так не хотел. — Я это понял после того раза, — подмигивает, притягивая Калеба ближе и слабо прикусывая его подбородок, отчего тот рефлекторно морщится. — Но я рад, что ты позволил себе это принять. — Я никогда не смогу это принять, — он снова льнёт к чужим губам, целует смазанно крыло носа, щёки и переносицу, делает это настолько нежно, что удивляется сам с себя. Это ему совсем не свойственно, таких прелюдий Калеб за собой никогда не замечал. Шорох. Чёрная ткань летит куда-то в сторону, а на неё сверху приземляется и белая. Губы смыкаются на оголённой шее, ключицах и груди, выцеловывая каждую родинку, пока с чужих уст срываются дрожащие выдохи. Дейв сгибает ноги в коленях и разводит их в стороны, позволяя стянуть с себя оставшиеся элементы одежды, и Калеб охотно этим пользуется, делая это резкими нетерпеливыми рывками. — А говорил, что устал, — ехидно подмечает юноша, когда пальцы с силой вцепляются в его икры, закидывая их на плечи. — Помолчи, пожалуйста, — раздражённо цедит Калеб, обильно смачивая пальцы лубрикантом. Он заметно нервничает, боится доставить дискомфорт, и это Дейва чертовски умиляет. Процесс подготовки для Дейва привычен, чего нельзя сказать о Калебе, который такими вещами занимается впервые, и его неуверенные, медленные движения лишь больше распаляют желание. Парень обхватывает руками его шею, постанывает на ухо и поёрзывает бёдрами, самостоятельно придвигается, чтобы помочь мужчине нащупать нужную точку. И когда это происходит — Дейв откидывает голову назад и сжимает простынь вспотевшими ладонями, учащённо дышит, с мольбой поглядывая на карие глаза над ним, что теперь, кажется, выглядят и вовсе чёрными. — Калеб, ну не тяни… — бормочет он, жмуря веки, и теперь старший слушается его беспрекословно, качнув бёдрами и осторожно проникая внутрь. У Калеба пульсирует артерия, а в лёгких плавится кислород. Он бережно целует взмокший лоб, делает ещё одно плавное движение, из-за которого Дейв тут же выгибается дугой и мило стонет, растворяясь в наслаждении. Калеб старается быть нежным, душит монстра внутри себя и мысленно перегрызает ему глотку. Калебу кажется, что у него получается дарить именно те чувства, что он испытывает сам, и прерывистые вздохи удовольствия, доносящиеся из приоткрытых пунцовых губ, тому подтверждение. Последние толчки выходят особенно рваными и глубокими, после чего мужчина инстинктивно выходит из горячего тела, накрывает губы Дейва своими и, к своему чистоплотному несчастью, пачкает плоский живот. Перед глазами мгновенно темнеет, и он обмякает, кладёт голову на быстро вздымающуюся грудь и сам дышит учащённо. — А я? — грустно подаёт голос Дейв, и Калеб снова его слушается, поэтому устало перемещает руку вниз. — Из всех возможных чисел нам выпало именно двенадцать. Знаешь, что оно значит? — бубнит юноша куда-то в его шею, опаляя щекочущим дыханием кожу. — Я не верю в нумерологию и прочие лженауки. — Душнила, — Дейв отворачивается, обиженно насупившись, но всё равно продолжает: — Число двенадцать означает мировую гармонию и порядок, данные человеку в виде законов! Двенадцать — это правило нашей вселенной, понимаешь? Двенадцать месяцев, двенадцать звёздных часов, двенадцать знаков зодиака, двенадцать богов Олимпа, двенадцать подвигов Геракла, и я могу ещё много перечислять. Ты думаешь, это всё просто так? — Я думаю, что «душнила» тут ты. — Сама вселенная намекала нам о важности нашей встречи, а он ещё выпендривается, — юноша сползает с кровати и хочет встать, но слышит его голос позади: — Дейв, подожди, — Калеб набирает в лёгкие воздуха, собирается с мыслями с трудом, когда крепко хватает его за запястье. А потом наконец шепчет, выдавливает из себя будто те слова, которые, кажется, корёжат всё его естество и вступают в колючий диссонанс с разумом: — Я люблю тебя. Дейв тепло улыбается: скорлупа таки треснула. — Покатаешь на мотоцикле?