Spiking Hearts

— Ты действительно красавчик, — признала Моника, её лицо светилось от радости, а по губам, накрашенным светло-розовой помадой, расползлась очаровательная улыбка. Её глаза сверкали, когда она смотрела на парня перед собой. Йен поднял на неё глаза, уголки его губ постепенно приподнимались. Моника выглядела не так, как в последний раз, когда он её видел, но он не мог отрицать, что эта женщина была красива. Её прекрасные светлые волосы были завиты и удивительно подходили к цвету её лица. Её великолепные ресницы трепетали каждую секунду, когда она моргала. Она была совсем другой, не такой, какой её помнил Йен. Последний раз он видел свою мать в детстве, и Моника была просто развалиной. Она даже не пыталась выглядеть привлекательно, надевала грязную одежду и не заботилась о своей гигиене. Она просыпалась, уходила на встречу с одним из своих дилеров и проводила остаток дня, нюхая белый порошок. Кроме того, она периодически встречалась с мужчинами постарше, дабы заработать денег на наркотики. Йен редко видел её дома, и он мало что знал о своей матери, кроме той картинки, которую она проецировала снаружи. Она стала чужой в семье. Когда Йен вернулся в Чикаго, он размышлял о том, будет ли встреча с Моникой разумной идеей. Ещё в Рокфорде он был уверен в этом, но, сидя в собственной кровати, он держал в руках телефон и смотрел на её неотвеченное сообщение, и ему казалось, что он вдруг пожалел о своём выборе. Тем не менее он решил встретиться с Моникой, причём так, чтоб об этом больше никто не знал. Они выбрали кафетерий, куда Галлагеры редко заглядывали, дабы никто из членов его семьи не опознал его. При виде Моники впервые за долгое время его сердце растаяло, и ему пришлось устоять перед искушением сломаться и рассыпаться. В конце концов, это была не Моника; это был новый человек с незнакомым Йену лицом. У неё была широкая улыбка, которую он помнил по прошлому, но это был единственный способ, с помощью которого он мог связать себя с женщиной из своего прошлого. — Я помню, когда у тебя были такие милые веснушки. Ты был похож на маленького бельчонка, — хихикнула она, её улыбка не исчезала ни на секунду. Йен помассировал щеку; его веснушки поблекли некоторое время назад. Красноватые точки появлялись летом, только тогда. — Но сейчас ты такой… взрослый. Йену не понравилось это высказывание; в конце концов, он мог быть каким угодно, только не взрослым, и те, кто его знал, прекрасно это понимали. — Наверняка девчонки сходят по тебе с ума, — призналась она, обхватив обеими ладонями горячую чашку с тёмным кофе. Йен сморщил нос от этих слов. Он почти забыл, что его мать не знала о его вкусах, когда дело касалось поиска партнёрши. — Ну, дело в том… — начал он со вздохом, не уверенный, что то, что он намеревался сказать, уместно в данный момент. Моника бросила на него вопросительный взгляд. Успокаивающий взгляд заставил Йена почувствовать себя более непринуждённо, чем с большинством людей. Это каким-то образом действовало на него. — Я не увлекаюсь женщинами. — О, — её глаза слегка расширились, а губы сложились в форму круга, но она не выглядела удивлённой. Йену казалось забавным, что большинство людей, которые узнавали о его ориентации, в итоге не были шокированы. Как будто все они ожидали этого. — Всё в порядке, милый. Я буду поддерживать тебя, несмотря ни на что. Йен установил зрительный контакт с женщиной, и её слова заставили его сердце растаять изнутри. Он не мог понять почему; то ли потому, что никогда раньше не слышал подобного ни от кого, то ли потому, что человек, сказавший это, был его биологической матерью. Слова, о которых он мечтал долгие годы. Моника отпустила чашку из одной руки и потянулась к руке Йена. Их кожа соприкоснулась, и Йен мог сказать, что ладонь женщины нагрелась от того, что она некоторое время тёрлась о чашку. Она погладила большим пальцем руку Йена и выдохнула. — Я рада, что ты рассказал мне. Тебе, должно быть, нелегко. Саут-Сайд — не самое лучшее место, чтобы быть самим собой, не так ли? Йену хотелось протестовать, но в глубине души он знал, что это правда. Если он хотел чувствовать себя самим собой и не стыдиться своей личности, ему нужно было найти новое место жительства. — Всё нормально. Мне здесь хорошо, — ответил Йен, стараясь не позволить эмоциям взять верх над собой. — Ты признался? — мягко спросила она, и рыжему показалось странным, что она так неожиданно заинтересовалась его жизнью. — Семье, само собой. И моим друзьям тоже, — под «друзьями» он подразумевал лишь Мэнди и Микки, даже если его отношения с юношей были далеко не обычными. Монике не нужно было об этом знать. — Тебе уже приглянулся какой-нибудь парень? — спросила она, сверкнув своими жемчужно-белыми зубами. Йен изучал её, ненавидя тот факт, что единственным человеком, который пришёл ему на ум, когда он услышал этот вопрос, был Микки. Он сделал небольшую паузу, не зная, что должен сказать. Ему нравилось заниматься сексом с Микки, разговаривать с ним и просто находиться рядом с парнем, но он никогда не думал о нём как о чём-то большем. От этой поразительной мысли его сердце опустилось до самого нутра. Он был уверен, что Микки не смотрел на него с какими-то ярко выраженными эмоциями; всё, что они делали — это развлекались друг с другом в течение короткого времени. Не было никаких барьеров. Это было всё, что им требовалось. Это было всё, что требовалось Йену. Он попытался убедить себя, что это правда. Он сглотнул и выдохнул, затем вскользь улыбнулся, дабы Моника не заметила ничего другого на его лице. — Ни единой души. — Очень жаль. Я бы с удовольствием когда-нибудь познакомилась с твоим любимым, — пробормотала она, и Йен неуверенно кивнул. — Послушай, дорогой, я рада, что ты встретился со мной. Другие твои братья и сёстры… Кажется, они мне не рады. Йен смотрел на неё пустым взглядом; в конце концов, у неё не было причин удивляться поведению других членов его семьи. — Всё нормально; я их понимаю. Но я изменилась. Все те годы, что меня не было, я упорно трудилась, чтобы однажды вернуть то, что потеряла, — она сжала руку Йена, и он почувствовал тревогу. — Я не употребляю наркотики уже три года. Сейчас я живу в прекрасном доме. У меня есть работа. У меня жизнь нормального человека. Йен много раз моргнул, пытаясь понять, что именно имела в виду Моника, когда описывала свою нынешнюю ситуацию. Он осторожно высвободил руку из захвата и нервно пожевал губы. — Всё, что я хочу сказать — это то, что мне очень жаль. Мне жаль тебя и твоих братьев и сестёр, — пробормотала она себе под нос, и Йен нахмурился. Он не мог вспомнить, когда в последний раз слышал эти слова из уст кого-то из своих родителей. Однако почему-то от этого ему не становилось легче. В них чувствовалась фальшь и неэффективная слащавость, призванная убедить Йена в добрых намерениях Моники. Он знал, что она хочет это сделать по какой-то причине, но услышав от неё эти два слова, он остался в недоумении и растерянности. — Я не могу изменить прошлое, но я могу изменить будущее. Твоё будущее. Парень удивлённо поднял брови, всё ещё не понимая, о чём говорит эта женщина. Её улыбка померкла и сменилась простым, но серьёзным выражением лица. — Я бы хотела, чтобы ты уехал со мной. Начал жить в Европе, — заявила она, и Йену захотелось рассмеяться и прокомментировать, насколько глупой была её шутка, но женщина осталась серьёзной и больше ничего не сказала. Йен неловко прочистил горло и поймал взгляд Моники. Она была серьёзна. Она не шутила. Когда она заговорила, ни один из её лицевых мускулов не дрогнул. — Мы можем жить в Италии вместе. Мы можем начать новую жизнь вместе, милый. Ты бы получал всё, что хочешь, и не беспокоился ни о каких финансовых проблемах. Глаза Йена расширились, а фраза, которую она добавила, подтвердила, что женщина не шутит. Его мысли пришли в беспорядок, и он понятия не имел, каким должен быть его ответ. Он был в замешательстве, стоит ли ему смеяться над этим. А может, улыбнуться и согласиться с тем, что идея была отличной? Или, может, разгневаться и закричать, что она вообще не имела права предлагать такое? Вместо этого у него закружилась голова, и он молчал в течение достаточно долгого времени. Моника, должно быть, заметила резкую перемену в атмосфере вокруг них двоих. Её взгляд сменился на обеспокоенный, когда она заметила, как у Йена дёрнулась нижняя губа и он абсолютно побледнел. — Почему я? — наконец спросил он, его голос был наполнен мукой. Вопрос имел смысл; она не спрашивала об этом других его братьев и сестёр, и Йен был единственным, кого она хотела взять с собой в Европу. — Ты скучал по мне, а я скучала по тебе ещё больше, — мягко признала она. Йен понятия не имел, как он должен был отреагировать на такое предложение. Он скучал по Монике, и когда она рассказала ему о своей новой жизни и о том, как хорошо она складывается, парень почувствовал, что вновь обрёл надежду на неё. Как будто мысль о том, что его мать стала здоровее и больше не употребляет наркотики, имела для него смысл. Однако Моника упомянула о месте проживания. Ему не придётся бороться с финансами, он сможет начать всё сначала, и никто не будет знать, кто он такой. Он мог бы начать быть самим собой. Но затем он вспомнил о родственниках, которые были у него в Саут-Сайде. Его друзья и волейбольная команда. Не говоря уже о Мэнди, его единственной лучшей подруге. И в конце концов, у него был Микки. После всего этого времени борьбы с ним, ненависти к нему и отказа видеть его в собственных глазах Йен начал верить, что есть более сильное чувство, нежели вражда друг с другом. Он не мог отпустить это, только не сейчас. — Я не могу этого сделать, — быстро признался он, вернувшись к реальности и встретившись глазами с Моникой. Женщина не выглядела довольной ответом, но и удивлена не была. — Там у тебя будет лучшая жизнь. Тебе не придётся стыдиться того, кто ты есть. Ты сможешь и дальше играть в волейбол и стать одним из лучших, — она придвинулась ближе и пробормотала: — В Саут-Сайде на это нет шансов. Йен моргнул, и ему показалось, что все его планы на будущее разрушились в считанные секунды. Монике удалось вернуть его к реальности одним предложением, раскрыв правду, скрытую за городом, в котором он жил. Он не сможет никуда уехать, если останется в Чикаго. Это место разрушало его карьеру и цели. Это была ловушка. — Подумай об этом, Йен, — добавила она, как будто слова Йена не были ей слышны. Она полностью проигнорировала его. — Я пока останусь в Саут-Сайде. Просто звони мне, когда захочешь.

❋❋❋

Йен прогуливался по тротуару, не отрывая глаз от дороги. Он не знал, что думать, поскольку его разум был поглощён предложением, которое сделала ему мать, её лицом и каждым словом, которое она произнесла в кафетерии. Он не мог вернуться домой и не хотел этого. Это было последнее место, о котором он мог думать в данный момент. Он продолжал перебирать ногами, пока не выдохся и не рухнул возле одного из деревьев. Его спина внезапно столкнулась с деревом. Йен выдохнул, его губы дрожали, и он не мог решить, что ему делать: плакать, кричать или исчезнуть. Возможно, всё это было тем, чего он хотел. Он прижал ладони к глазам, потирая их, и глубоко вдохнул. Он притянул колени ближе к груди, чтобы упереться в них руками. Затем, сделав ещё несколько вдохов и обдумав ситуацию, он достал из кармана телефон. Ему нужно было поговорить с кем-то, кроме своей семьи. С кем-то, кто бы понял его, но не осудил. Йен пролистал список контактов, пока не остановился возле номера телефона Микки. Это имя ярко сверкнуло в его глазах. В тот момент Микки казался единственным человеком, который его понимал. Он решил сдаться и нажал на номер, тут же услышав сигнал. Микки потребовалось несколько секунд, чтобы ответить на телефонный звонок. — В чём дело? — Йен услышал его голос на другом конце. — Мы можем поговорить? — мягко спросил он, и Микки мог сказать, что его голос был не в лучшем состоянии. Его брови нахмурились, а губы сложились в линию. — Ты в порядке? — хоть он и отказывался это признавать, но неожиданный звонок и вопрос обеспокоили его. — Да, я в полном порядке, — он попытался убедить другого парня другим тоном голоса, но, похоже, это не сработало. — Нет, я… Блять, я совсем не в порядке. На несколько секунд воцарилось молчание, от которого у Йена закипела кровь из-за нервозности. Он переживал, что Микки откажется тратить своё свободное время на Йена или выслушивать о его трудностях. Он имел на это полное право. — Хочешь приехать? — наконец заговорил Микки. — Дома никого нет.