***
— Нет, это тупо. — М-м? — Астарион открывает глаза и ленно наклоняет голову. Когда за окном льёт как из ведра, а ветер завывает свои трели меж ветвей деревьев, даже двухсотлетний вампир вспомнит, что такое сладкий сон в кресле возле камина. И хотя вампирам огонь не нужен — более того, строго противопоказан, — для этого вечера он обязателен. Иначе одна маленькая, склонная к романтизации всего и вся пародия на вампира не успокоилась бы в своих причитаниях. Всё должно быть, как в песнях! Дождь, библиотека, камин, а вместо какао сойдёт подогретая кровь пекаря-полурослика. — О чём ты? Голос Астариона чуть хриплый. Он подпирает подбородок рукой и аккуратно задевает туфлей локоть развалившегося перед ним на ковре Тава. То ли хочет прикоснуться, то ли просто дурачится. Тав поворачивается на бок, подхватывает лодыжку Астариона и подается ближе, прижимаясь щекой к туфле. Они смотрят друг другу в глаза, и Астарион вновь слегка качает ногой, поглаживая Тава по скуле. — Тебе нравится плеваться? — Пройдёт вечность: время осушит моря, а земля превратится в пыль, но ты всё ещё будешь ставить меня в тупик своими диковинными вопросами. — Я серьёзно, — Тав прижимается губами к щиколотке Астариона, ластится, словно верный щенок к хозяину. — Ты имеешь в виду плевать на пол? Это слишком по-гоблински. — А если в человека? — Разве что в Гейла. Тав усаживается возле ног Астариона и кладёт свою голову ему на колено. Взгляд его наполнен не то смятением, не то тревогой. Видно, что ему претит такой ответ, отчего Астариону неминуемо хочется закатить глаза. В его создании всё прекрасно, но остроумие время от времени даёт сбой. — Но ты ведь спросил меня об этом не просто так? Не припомню, чтобы имел привычку низших существ. Тав выпрямляется и проводит ладонями вдоль бёдер Астариона, продолжая стоять на коленях. С самого обращения он знает, как правильно просить об одолжении — для этого обязательно нужно смотреть снизу-вверх. — Можешь плюнуть мне в рот? Тав ждёт, что Астарион сейчас рассмеётся: поведёт плечами, обязательно подразнит в ответ. Никакие оправдания в духе «Это Карлах меня надоумила!» не сработают. А может он разозлится? Подожмёт хмуро губы: Тав попросил его о чём-то очень грязном, что неминуемо напоминает времена жизни отродьем Касадора. Или Астарион сменит тему. Притворится, что ничего не слышал. У него это отлично получается всякий раз, стоит Таву задать вопрос о становлении истинным вампиром. Но ни один из вариантов не оказывается правдив. Лицо Астариона остаётся спокойным, только в мимолётной ухмылке дёргается уголок губ. Он задумчиво, пару раз постукивает ногой по полу, а затем наступает идеальная тишина, которую слегка тревожит треск дров в камине. Астарион опускает руку на голову Тава, перебирает волосы, мягко сжимает за краешек уха и массирует его указательным и большим пальцем. В этой выверенной нежности нет ни намёка на насмешку. Тав покорно стоит на коленях, стараясь удержаться от того, чтобы прикрыть в удовольствии глаза. Ещё пара минут, и он сам забудет о собственной просьбе: любопытство погубило тифлинга, так ведь говорят? Или там был дроу? — Ах! — Тав несдержанно цепляется ладонями за бёдра Астариона. Крепкая хватка в волосах фиксирует положение головы, не даёт шевельнуться. — С одной стороны я рад, что ты приревновал меня к Гейлу. Ты всегда мило навязывался в наши с ним вылазки в город. С другой, я хочу понять, кто именно тебя надоумил? Астарион наклоняет голову Тава ближе к собственному паху, прижимает щекой к бедру. И гладит, гладит, гладит свободной рукой лицо. Обводит бровь, скулу, губы и линию челюсти. — Никто не надоумил. Услышал, что так бывает. — И сразу захотел попробовать? — Да. От бархатного смеха Астариона разливается тепло в груди. Взгляд туманит надвигающаяся волна возбуждения. Астарион ослабляет хватку на волосах Тава, аккуратно придвигает его за затылок ещё ближе, тыча губами в собственную промежность. Поцелуй сквозь ткань, а затем робкое движение языком. Тав всё делает правильно, и доказательством тому служат качнувшиеся навстречу бёдра. Поцелуи развиваются в развязанные тесёмки и спущенные с бельём брюки. Астарион пока ещё чуть твёрдый ждёт активных действий, и Тав счастлив показать свой талант. Он целует ствол, ласково придерживая его в руках, на секунду поднимает глаза и тут же слегка поджимает собственные бёдра. Вид тяжело вздохнувшего воздух Астариона накаляет чувство наслаждения. В дело идёт язык. Следует по каждому изгибу, танцует вдоль крайней плоти, пробирается под неё и голубит головку своей мягкостью. Астарион становится твёрдым, как и ни разу не коснувшийся себя Тав. Вот, что бывает, когда вампиром становится совсем юный мальчишка с нулевой выдержкой. Тав берёт член в рот. Очень осторожно, не касаясь зубами, а оттого медленно. Опыта не хватает, чтобы делать это так, как требует распалённое внизу живота желание. Небольшая капля слюны стекает по подбородку, влажные, хлюпающие звуки вынуждают прикрыть от стыда глаза. Член Астариона приятно заполняет рот, дразнит своей твёрдостью нёбо. И всё это время Тав чувствует, как его гладят по голове, мягко поддерживая в жажде ублажить. Вниз, вбирая, насколько это возможно глубоко, и наверх, разрешая себе захватить немного воздуха. И когда лёгкие чуть обожжёт фантомный недостаток воздуха — вампир не способен задохнуться, — Тав выпускает член изо рта, продолжая стимуляцию руками. Вязкая, прозрачная нить соединяет член и кончик языка. — Сладость моя, не смей двигаться, когда я кончу в тебя. Тав послушно кивает, берёт член в рот вновь и продолжает увлечённо ласкать Астариона. Одной ладонью он спускается себе между ног, мнёт выделившийся под брюками бугорок. Всё его внимание сейчас сосредоточено на пульсации готовой к оргазму головке. Тав посасывает, целует, облизывает, только бы Астарион продолжал его миловать поглаживаниями в ответ. Вверх и вниз, до чувства экстаза, и первым Тав чувствует вновь сжатые волосы, два неестественных, не им инициированных качка головы и жидкость на языке: тягучую, терпкую. Астарион вытаскивает член изо рта Тава, тянет за волосы так, чтобы запрокинуть голову. И давит второй рукой на челюсть, удерживая её открытой. Тав теряется в этой грубости, глаза его широко распахнуты, а во рту его растекается по языку семя. Астарион нависает над ним и вдруг опускает в рот Тава собственную слюну. Плавно, небольшим сгустком, позволяя затем ему перемешаться с собственной спермой. — А теперь закрой рот, хорошенько распробуй и проглоти. И Тав слушается. Он закрывает рот, позволяет вязкой, кисловатой субстанции провернуться комком, а затем проглатывает её. О нет. Астарион выразительно вскидывает бровь, на то, как легко выполняется его приказ. — Моей ласковой зверушке понравилось угощение? — Д-да. — Открой рот. Языка касаются пальцы, изучают полость, ощупывают гладкие стеночки щёк. А затем Астарион хлопает себя по коленке, молчаливо указывая: «Садись». Тав поднимается на ватных ногах, он всё ещё возбуждён, а ещё теперь эмоционально разбит. Как можно было заняться чем-то столь унизительным и получить удовольствие? Но Астарион его старше и мудрее, а ещё он истинный вампир, а не какая-то клыкастая пародия с дудочкой в походном мешке. Настоящий спаситель Врат Балдура, чья ладонь мягко сжимает промежность Тава, стоит только тому сесть к нему на колени. Астарион целует невесомо, будто украдкой, в щёку и в уголок губ. — Тебе бы понравилось всё, что бы я с тобой ни сделал, верно? — Не знаю. — Я знаю. Тебе не обязательно вставать на колени, чтобы я видел, как ты молишь о моём внимании. Даже грубом. — Астарион… — успевает выдохнуть Тав, прежде чем его губы накрывают чужие. Поцелуй с языком, чувственный и непрошенный. Тав отстраняется, прикрывает ладонью рот. — Я же грязный. — Ты не можешь быть грязным, потому что я сделал тебя таким.***
Тав смахивает капли дождя самым варварским способом: прыгает и дрыгается на месте, стоит ему только пересечь порог таверны. Это неминуемо привлекает внимание посетителей, что сидят у входа, и один особенно впечатлённый бросает ёмкое: «Да ты заебал, чертила!», переводящееся примерно как «Сударь, рядом с вами крючок, извольте воспользоваться им или покиньте заведение». Тав натягивает капюшон на лицо глубже, шагает всё к тому же излюбленному им с Карлах углу. На одном его плече сидит Селунэ, на другом — призрак Рафаила. Оба над ним смеются, ведь Тав обязан признаться, что непотребства ему понравились. Или можно не говорить? А что? Да Карлах даже не вспомнит! У неё память, как… — Эй, солдат! Ну как, он тебе плюнул в рот? — Ёжи-Божи… — звучит откуда-то позади Тава. В переводе означает «Сударь, ваши сексуальные игры… это пиздец какой-то». По крайней мере, Тав слышит примерно так, усаживаясь за стол и прикладывая палец к губам: — Тс-с-с! Ты можешь потише?! — Хах! Значит пробовали? — Нет! — Ла-адно, — Карлах хихикает и руками отламывает от мясного пирога в тарелке кусок. — Недавно мы с Даммоном… — Давай, обсудим что-нибудь другое? Потому что Тав совершенно точно не намерен услышать очередную странную мысль, которую он — естественно! — не собирается озвучивать Астариону. Если один раз прокатило, то не факт, что во второй будет так же… и вообще, Тав за обычные занятия любовью. Это же здорово: просто ложиться в кровать, выключать свет, миссионерская поза. … — Что, прям ступнями?!