***
Бывает, что они иногда подолгу не видят друг друга. Астарион погружен в свои дела: подавляет, торгуется, убеждает, захватывает. Действует шаг за шагом, приближая собственное величие. Его цель — абсолютная экспансия. А Тав… тоже находит, чем заняться. Главное, чтобы не заставлял переживать и не создавал никаких проблем. Обычно он заранее предупреждает, куда и на сколько дней уйдёт, но случается и так, что информацию передают слуги. Например, сегодня утром, помогая господину одеться, камердинер вдруг сообщает: — Господин Октавиан покинул дворец пару часов назад. Его личная горничная сообщила, что он отправился на ярмарку в Триэле. Астарион даже не удивлён. Он ожидал, что Тав всё равно поступит по-своему. Но пока это простые прогулки, то ничего страшного в этом нет. — Проверь, правда ли это. Тем не менее доверие — вещь крайне деликатная. Особенно, когда кучу раз видел, как легко Тав может задурить голову, бесстыже смотря прямо в глаза. И хотя накануне он обещал отступиться от собственных мыслей об опасных приключениях, не связать его вылазку с былой просьбой было бы слишком наивно. Астарион позволяет слуге поправить себе воротник, а затем бросает короткий, но выразительный взгляд. Ему не нужно повторять дважды, приказом нужно заняться прямо сейчас. Менее, чем за полчаса, вслед за Тавом отправляются два пока ещё не обращённых в отродий прислужника. Желание сделать так, как приказал господин Анкунин, основано на его беспрекословном авторитете. Астарион усвоил ошибки своего предшественника, никакого принуждения. Почти. Ему подчиняются по-доброй воле, а те, кто не желает склонить голову, исчезают навеки. Спустя сутки приходит весть, что Тав действительно в Триэле, проводит время на ярмарке, общается с торговцами. — Стоит ли узнать, о чём господин Октавиан разговаривает с местными? — спрашивает камердинер, склонивший голову перед Астарионом. — Не нужно, — ничего подозрительного, хотя это и удивляет. — Он сам расскажет, как вернётся. — В таком случае отозвать людей? — Да. У меня есть для них новое поручение. В конце концов, Астарион ведь не Касадор. Совсем нет. Он успешнее, аккуратнее, сильнее. Тав просто неопытный, новообращённый вампир, который не знает, что такое жёсткая рука. Выдумал себе проблему, но ведь одумался? Нашёл другое, безопасное развлечение. Астарион с тихим стуком барабанит пальцами по столу, позволяет себе всего на секунду сосредоточиться на Таве. Привилегия истинного вампира — абсолютный контроль над жизнью обращённого. Вот он чувствует Тава за километры вдали, в сторону юго-запада, как и было доложено. Слышит звуки таверны, чувствует кислый запах капусты, наблюдает за тем, как Тав играет в карты. И тут же прерывает связь. Хватит, он убедился. Не стоит сходить с ума.***
Астарион знал, что так будет. Каждый раз, когда он даёт себе небольшую слабину, жизнь доказывает, что единственный, кому стоит доверять, — это он сам. Чутьё твердило ему, что что-то неладно, что стоит землю вырыть, но узнать, в чём дело. Тав ведь уже однажды предал его, когда пасанул перед подчинением Старшего мозга. Но тогда Астарион решил, что это лишь неспособность его милой сердцу безделушки к господству. Всё-таки с самой первой их встречи было очевидно, что Тав создан для умелых и властных рук. Так какова вероятность, что он изменится? Ноль, если самому не сделать выводов и не начать вести себя с ним по-другому. Астарион шагает быстро, стук каблуков эхом раскатывается вдоль стен. Поворот, ещё один коридор, ладонь ложится на мраморные перила, спешный топот тонет в ворсе красного ковра, брошенного на лестницу. Запах самой желанной крови щекочет ноздри, распаляет собственный гнев. Смех Тава хриплый, с кашлем, и тихий свист его лёгких отзывается натянутым нервом. Стоит Астариону спуститься на первый этаж, как в фойе он видит то, что одновременно злит и ранит его. — Да, прям в живот! — бахвалится Тав перед перепуганными его внешним видом и рассказом слугами. Кожаный доспех истрёпан, покрыт запёкшейся и местами свежей кровью. От такого вампир не умрёт, но какая к дьяволу разница?! Во-первых, Октавиан обманул. Во-вторых, подверг себя опасности. В-третьих, если бы он умер, Астарион возненавидел бы его всем сердцем, проклял бы всё, что ему дорого, а затем, вероятно, продал бы ещё семь-десять-сотню тысяч душ, лишь бы получить обратно ту самую. — Привет, — тёплая улыбка вдруг орошается выбросом крови в рот. Тав кашляет в кулак, машет второй ладонью. — Я, кха-кха, в порядке. У меня отличная новость! Кха! Представляешь, стая гноллов… Он не понимает, что натворил. И ему бессмысленно объяснять. Такие, как Тав, понимают только язык силы, поэтому не жестокая, но брезгливая пощёчина приводит его в чувства. Астарион протягивает ладонь служанке, и та заботливо вытирает капли крови Тава с хозяйской руки. — Я был о тебе незаслуженно высокого мнения, — слишком спокойно, почти морозно произносит Астарион. — Больше такого не будет. — Но ведь… Взмах вновь ставшей чистой ладонью — это не диалог. Необходимо слушать внимательно. И тем не менее, Астарион не торопится продолжать. Разочарованно, он обводит взглядом ранения Тава. Пробит бок, сломаны рёбра, одно из которых явно воткнулось в лёгкое. Смертельно для живого существа и немного неприятно для отродья. Ещё что-то с лучевой костью правой руки. Гематома на виске — и огорчение в глазах Тава. О нет. Нет, нет, нет, паршивец, ты не имеешь права чувствовать себя плохо. Ты — главная причина того, что сейчас происходит. Будь достаточно взрослым, чтобы нести ответственность! — Твоё наказание узнаешь позже, — выходит сухо, предательство всё же опустошает и обессиливает. — Да какое наказание?! Я хотел тебе помочь! Я спас твои идиотские… кха-кха-кха! Безудержный кровяной кашель не даёт договорить. Тав сипит, его восстановление займёт ещё неделю, если не пить зелий. И это первое, что запретит давать ему Астарион. Ещё не наказание, а дозволение прочувствовать все последствия.***
Тав не способен долго молчать. Как бы он ни силился перевернуть ситуацию, выставив себя жертвой и закрывшись от всех в обиде, права на это он никакого не имеет. Астарион в этом убеждён, и если понадобится прождать ещё сотню лет пока тот осознает, что необходимо извиниться… что ж, так тому и быть. Тав знает, что у Астариона полно отродий, чтобы выполнять грязную работу. Опасную. Самоубийственную. И всё же он рисковал собой, чтобы... Непонятно даже зачем? И всё же Тав не настаивает на своей версии. Он ужасно тоскует, и потому его хватает всего лишь на пару месяцев тишины, а затем во время очередного немого совместного завтрака он вдруг бросает: — Сегодня потеплело? Весна скоро. Тав ковыряет в своей тарелке сырой кусок мяса, искоса смотрит на Астариона. А затем улыбается, стоит тому, не подняв глаз, ответить: — Мой непоседливый мальчик снова будет играть в саду? — Да, думаю, да. Кто-то должен создавать тебе настроение во время работы. Ты, кстати, не видел мой боевой барабан? И смеется заливисто, стоит только встретиться с выразительным взглядом Астариона. Тав не способен, не взращен, носить свои обиды подолгу. Он всегда высказывает то, что на душе. Прощает и просит прощения, хотя и не обязательно привычным «Извини». Даже после становления отродьем что-то тёплое лучится изнутри него. И Астарион бережёт его таким, какой он есть. Но простить в ответ, к сожалению, не может. Октавиан — подчиняется. Астарион — подчиняет. Роли были оговорены до обращения. Назад дороги нет, доверие иссякло, а настоящего наказания так и не произошло. Как вдруг в этой оттепели Астарион находит правильный для себя ответ. Стоило Таву с ним заговорить, и сердце с разумом резануло осознание: — Приходи сегодня в нижнюю комнату. Тав закусывает нижнюю губу, едва сдерживая глупую улыбку. Он совершенно не чувствует подвоха. А может потому, что Астарион его и не закладывал. Совершенно естественным образом пришло решение, что же делать со строптивым спутником. Астарион уверенно отправляет кусок пищи себе в рот. Найденный ответ — самый благой исход, даже если Тав будет зол. Нет, не будет. Он добрый, хоть и пакостный. Его эмоции схлынут. Он простит. В конце концов, что бы Астарион ни сделал, это всё во имя их общего блага.***
— Решил наконец наказать меня, хозяин? — с хитрой улыбкой произносит Тав, проходя вглубь бывшей комнаты пыток. — Или как мне сегодня к тебе обращаться? Стоит отдать должное, прислуга постаралась на славу, стирая любое напоминание о былом назначении помещения. Исчезла вековая кровь с каменистых стен. Ушёл тошнотворный запах гнилой плоти, сменившись благовониями. Не осталось и жутких орудий, которыми истязали непослушных отродий. Остались лишь мелкие плётки, цепи и кольца. Вместо истрёпанной временем и молью лежанки появилась кровать, а пол укрылся ковром. Можно сказать, бывшая пыточная стала пикантной спальней, которую они с Астарионом с определённой периодичностью любят посещать. — Раздевайся. Тав замирает возле постели под внимательным взглядом Астариона. Глупый, непонятливый зверёк, думает, что контролирует ситуацию. И потому позволяет себе похабное: — Да, папочка. Пуговицы вылетают из петель грубо, нетерпеливо. Со всем пылкостью, которая присуща молодым и строптивым. Взгляд Астариона острый, жадный, но в то же время выверенно холодный. Тав оголяет грудь, развязывает пояс брюк. Это слабо походит на дивное представление в борделе. Куртизанки стараются нравиться — Тав, как портовая шлюха, понимает, что завлекать не требуется. Его хотят, и это взаимно. Поэтому от грации не остаётся и следа. Одежда тряпками оказывается на полу, нагой Тав на секунду забывается, колени его подгибаются, но он всё же удерживает себя стоя. Ему пока не приказали никаких других действий. Астарион знает его тело вдоль и поперёк. Так, как сам Тав не способен его узнать, потому что больше не видит себя. Ни в зеркале, ни как отдельную личность. Всё его восприятие с момента обращения от лица Астариона. Но даже в самых замечательных решениях случаются сбои, когда Тав забывается и думает, что может действовать без спросу. Именно это и предстоит исправить. А не получится — так обуздать. Астариону всё равно, его устроит любой расклад, а пока: — На кровать, — глубоко, мурчаще звучит его голос. И теперь ноги Тава, как под заклинанием, дают слабину. Он почти валится на постель позади себя, тут же встаёт на колени, чтобы затем выпятить ягодицы и прижаться плотно грудью к постели — да, он заслужил порку. Тав готовился к этому весь день. Но вдруг Астарион цокает: — Нет, ложись на спину. Удивлённо, но покорно Тав исполняет приказ. Он бесподобен, когда дело касается секса. Не сопротивляется, не пытается обмануть или скрыть что-то. Наоборот. Принимает нужную позу и призывно раздвигает ноги. Так сказать, находится в своей естественной среде. Но Астарион не спешит к нему присоединиться. Вместо этого он отступает в сторону стены, на крючке которой аккуратно свешены наручники (больше похожие своей крепостью на кандалы). — Подготовь себя, — мягко подсказывает Астарион. Обычно шкатулка с необходимым бутыльком смазки припрятана под одной из подушек на кровати. Тав спешно поднимает их одну за другой, неуклюже от собственной горячности. Наконец, он находит необходимое, крышка флакона летит вниз, влажное и вязкое пятно разливается на ладонь и простынь. Тело жаждет касаний, и оно их получает. Торопливые, пока ещё недостаточные, но приятно растягивающие перед главным. Нужно лишь двигаться под правильным углом. Тав подгибает ноги в коленях, прижимается пятками к ягодицам, поясница его несдержанно подлетает после вошедшего в анус второго пальца. Хотя это вовсе не планируется как похотливое шоу для Астариона, но оно таковым выходит. Тав плавно, но ритмично двигает пальцами внутри себя, отворачивает голову в сторону, чтобы от первой волны удовольствия прикусить простынь и чуть испачкать её своей слюной. — Ты слишком увлёкся. Голос Астариона бархатный, тёмный, как венозная кровь. Тав вздрагивает, когда рядом с его головой глухо приземляются не то наручники, не то кандалы. Шорох ткани, колет с рубашкой Астариона летят вниз, подле кровати остаются брошенными остальные части костюма. Тав отталкивается ногами от матраса, придвигается спиной к подушкам, будто в последний момент пытаясь отсрочить момент близости. Прогибается матрас. — Будь хорошим мальчиком, — улыбается стоящий на коленях меж его ног Астарион. Тав сглатывает, а затем медленно вытаскивает пальцы из растянутого перед сексом ануса. Второй ладонью всё это время он поддерживал собственные яички, но теперь отпускает, чтобы затем плавно поднять обе руки вверх за голову, к чугунной перекладине кровати. Звенят цепи, Астарион действует аккуратно, уверенно. Для него это далеко не первый опыт такой игры. Тав может завидовать, ревновать, злиться — да что угодно! — но в сексе Астарион пробовал уже всё. Мурашки по коже бегут не то от холода металла на запястьях, не то от нового для Тава опыта. Астарион медленно подаётся ближе, сладко, но чувственно прижимается губами к губам. Поцелуй не углубляется, остаётся покалывающим воспоминанием на коже. Губы следуют ниже, ещё ниже вдоль кадыка. Ключица, солнечное сплетение, вздрогнувший от резкого вздоха живот и наконец пах. — Ах! Астарион подныривает руками под бёдра Тава, обнимает их и разводит в стороны, слегка приподняв. Поцелуи покрывают затвердевший ствол, по гладким изгибам спускаются ниже к мошонке. Уязвимое, нежное место, требующее особое внимание истинного хозяина. У Тава нет ничего своего. В тот момент, когда он впервые встал на колени, готовый навеки отдаться Астариону, контракт был подписан. Поцелуи опаляют влажное от смазки анальное отверстие. Звенит цепь, Тав дёргает руками и тут же стонет, прикусив губу. Язык дразняще касается ануса, а затем интенсивно толкается внутрь. — Ах! АХ! У Тава был секс до Астариона. Торопливый, по-подростковому неловкий. Как ни смешно, но на сеновале, с одной девчонкой. Тогда всё закончилось за минуту, но Тав ужасно гордился собой ещё пару лет. Пока не увидел грязные изображения, продающиеся из рук-в-руки в Нижнем городе. Тогда-то его представление о сексе перевернулось с ног на голову. Оказывается, всё не настолько просто, как у него было. Но найти партнёра готового сделать всё это с ним, казалось непосильной задачей. И вот прямо сейчас он как парень с той самой картинки, что особенно запомнилась ему. Получает удовольствие от языка мужчины в своём заднем проходе. Влажные, лакающие звуки смешиваются с горячим воздухом комнаты, сплетаются со стонами. Тав поджимает пальцы ног, дышит всё чаще. Но прямо перед самой негой прикосновения исчезают. Словно в дымке, он смотрит на Астариона, выпрямившегося меж его ног. — Ещё раз, кто я для тебя? В голове мелькает огромный список: любимый, хозяин, отец, муж, герой, смысл жизни. А с языка слетает ёмкое: — Всё. Астарион довольно ухмыляется, точёные мышцы его груди притягивают взор в свете свечей. Он оборачивается к перекладине кровати. Сначала одной — звучит разматывающаяся цепь. Потом второй — Таву не обязательно наблюдать. Он знает, что сейчас будет закован. На секунду становится страшно, но Тав давит это чувство. Астариону он бы доверил жизнь (уже доверил). Руки следуют властным касанием вдоль ног, нежат бёдра, подхватывают за ягодицы. Анус поджимается рефлекторно, стоит только ему столкнуться в «поцелуе» с головкой члена Астариона. — Как ты хочешь? И как и в ту самую ночь Тав отвечает: — Грубо. Ладони сминают его тело крепче, Астарион закидывает ноги Тава на плечи, благо цепи позволяют. А затем без предварительных толчков входит во всю длину. Так, что искры из глаз, горло царапает полукрик-полустон. Сквозь прерывистые вздохи доносятся: — Ещё! Ещё! Астарион толкается рвано, иногда с рыком. Член Тава покачивается, подпрыгивает в напряжении, но остаётся без внимания. Какую-то пару месяцев назад Тав ослушался и посмел вернуться с ранениями. Теперь его тело лишено и намёка на травму, а в глазах читается обещание быть рабом. В конце концов, они с Астарионом к этому пришли. Каждый толчок разогревает нутро почти до состояния живого. Только Тав пробует прикрыть веки, как сверху звучит чёткий приказ: — Глаза на меня. Вот так, снизу-вверх, на собственного властителя. Астарион позволяет себе стон удовольствия в ответ. А затем прижимается губами к ноге, положенной на плечо, проводит по коже языком и прикусывает. Кровь каплями проступает, чтобы быть слизанной следом. Тав чуть сжимается, и Астарион не сдерживает глубокий смешок: — Расслабься, моё сокровище. Трение тел долгое, изнурительное, ненасытное. Они давно не предавались страсти, не позволяли друг в друга «вгрызться» без остатка. Такая близость возможна только между вампирами или демонами. Живые существа попросту не способны прочувствовать глубину подобной связи. Тав чувствует, как внутри его огонь разгорается всё больше и больше. Член Астариона приятно натирает ту самую точку, и даже не нужно просить приласкать себя, оргазм и так постепенно захлёстывает с головой. В первой волне Тав чувствует, как внизу живота потянуло приятным узлом. Во второй — по краям зрения чуть темнеет. В третьей — он изливается на собственный живот, сорвавшись на стон, что не способен расслышать. Астарион сбрасывает одну ногу Тава на кровать, обнимает крепко за вторую и продолжает фрикции. Его собственное удовлетворение ещё не достигнуто, и речь не только об оргазме, но и эмоциональном голоде. Он хочет поставить Тава на место. Приучить, каким тот должен быть. Сбить спесь. Астарион прикусывает за бедро Тава глубже, делает глоток. И если Тав прикажет ему остановиться, то Астарион убьёт его. Потому что не готов быть отвергнутым, не готов отпускать. Но милый, чудесный, ласковый спутник кладёт ладонь на свой живот, размазывает семя по коже и почти мурчит: — Я люблю тебя. Значит всё правильно.***
Этой ночью они занимаются сексом бесчисленное количество раз. Меняя позы, прерываясь на укусы и поцелуи. Тав просыпается ближе к обеду один. Едва ли продрав глаза, смотрит на ссадины от наручников-кандалов на запястьях, переворачивается с бока на спину и пыхтит от ломоты в теле. Тем не менее, улыбка сама расцветает на его лице. Кажется, глупый скандал улажен, между ним и Астарионом всё в полном порядке. Разве можно представить, что их пути разойдутся? Вздор! Тав позволяет себе ещё немного подремать, но спустя час всё же садится взъерошенным и измождённым в постели. Ему нужно привести себя в порядок, а для этого необходимо позвонить в колокольчик на комоде, позвав служанку. Сначала он жутко стеснялся её помощи, но потом быстро понял: в отсутствии собственного отражения в зеркале адекватно справиться одному невозможно. Тав спускает одну ногу на ковёр, затем вторую. Звенит цепь. Он непонимающе смотрит на собственную лодыжку, вздыхает. Астарион куда-то торопился утром и забыл помочь снять? Где-то точно должен быть ключ. Через двадцать минут приходит раздражение. Где этот дурацкий ключ? Куда Астарион его положил? Это нелепо! Может забрал с собой случайно? Время звонить в колокольчик, Тав сдаётся. Его внимательности не хватает. Так что он звучно трясёт колокольчик, присаживается на кровать и, прикрывшись одеялом, ждёт. Относительно недолго. Маргарет, его личная горничная, юркая полу-эльфийка, вскоре оказывается на пороге. — Такое дело, я не могу найти ключ от этого, — Тав с неловкой улыбкой приподнимает босую ногу. Цепь выразительно гремит. — Ключ у Астариона. Ты могла бы забрать его для меня? — Да, конечно, Октавиан. Тав слегка кривится — сколько бы он ни просил так себя не называть, но полное имя продолжает звучать из уст слуг. Видимо, виновата разница статусов, которая Таву непривычна. В конце концов, он никому, кроме Астариона, не рассказывал истоки своего имени. Тем временем, Маргарет быстро покидает спальню и исчезает на неприлично долго. Достаточно неприлично, чтобы Тав попробовал сам потянуть за цепь в неудачной попытке её порвать. После этой попытки проходит ещё час, возможно, два. Наконец, дверь отворяется и Маргарет приходит побледневшая. — Октавиан, тебе нельзя покидать эту комнату. Господин распорядился. Я принесу сюда еды. — Чего? — с улыбкой отвечает не поверивший услышанному Тав. — Что значит «господин распорядился»? Маргарет прокручивает большие пальцы вокруг друг друга, тупит взгляд. — Он сказал, что это и есть твоё наказание. Вот. От волнения она делает книксен, голос её становится почти пищащим: — Я быстро схожу за едой. — Что значит «моё наказание»?! Маргарет, позови Астариона! Какого дьявола?!***
Тиканье часов тихое, размеренное, как и темп, в котором Астарион отвечает на очередное письмо из деревянного лотка входящей корреспонденции на его столе. Сколько прошло с заточения Тава в нижней комнате? Полгода? Или чуть больше? Возможно, даже год. Время летит незаметно в делах. Астарион берёт в руки письмо от торговцев из Триэла: те пишут, что что-то мешает грузам двигаться по юго-западному трактату. Конверт с сообщением тут же кренится над масляной лампой на столе, пока искра огня не охватывает бумагу. Вспышка, бывшее письмо летит тлеющей птицей в железное ведро для мусора рядом. — Стоит ли кого-то наказать за дерзость, господин? — задаёт вопрос стоящий поодаль дворецкий. — Нет-нет. Просто избавляюсь от ненужного. Астарион глядит на пожелтевший циферблат. Примерно через пятнадцать минут он закончит с делами и отправится вниз. Откроет дверь «сокровищницы». Скажет «Как спалось?» и получит вежливый, искренний ответ «Хорошо». Потому что Тав понял наконец своё место. Или умело притворяется. Но всё это неважно, пока он рядом и Астарион не намерен его отпускать. Ведь он заботится о своём спутнике, как никогда Касадор не заботился ни о ком.