Блэквуды

— Оборотень? Замерев в проеме ворот, я растерянно проследил за тем, как волчонок кивнул в ответ и, вместо того, чтобы отпустить мою штанину, скосил глаза в сторону главной площади, где еще несколько минут назад я оставил позади не только лояльность дочери старейшины, но и неприятных чужаков из Ломара. Оборачиваться в человека пришелец не спешил и выглядел так словно боялся меня, инстинктивно держался как можно дальше, готовый отскочить в случае пинка и укусить, стоит только протянуть руку. Рефлекторно бросив взгляд на пустую дорогу, я всего на мгновение смог отвлечь волчонка, но и этого хватило, чтобы поймать его за холку и поднять над землей на уровень глаз. — Пусти! Тихонько, тоскливо заскулив, незваный гость всё же принял человеческий вид, отчаянно попытавшись вывернуться из рук. В нос тут же ударил неприятный, мерзкий запах псины и грязного тела, заставивший меня прикрыть лицо свободной ладонью. Русые волосы мальчишки свалялись в сальный ком, чумазый, перепачканный древесной золой, в странных изношенных лохмотьях, он замесил в воздухе ногами, натужно кряхтя. На вид я бы дал ему лет шесть, не больше. — Пу-усти! Я к ведьме! К ведьме! — По какому делу? — Папу найти. Мне сказали, что только всеведущая ведьма поможет. Пусти! Я сам дойду и расскажу ей! Устало вздохнув, я вновь оценил вид мальчика и в приступе брезгливости отодвинул от себя как можно дальше. Утерев текущий нос затвердевшим рукавом тонкой тканевой куртки, оборотень недовольно глянул на меня исподлобья. Первой мыслью, конечно, была надежда прогнать волчонка, отправить домой или отдать кому-то из местных разбираться, но накрепко заученные ритуалы Гекаты заставили меня проявить чуточку снисходительности. — Ведьмы нет, она уехала недавно, я за нее. — Как… нет…? В больших темных, практически черных глазах, смотревших на меня со страхом и дерзостью, за какую-то долю секунды собрались безумно крупные, прозрачные слезы. Сорвавшись вниз на снег, они показались мне лишь первой весточкой приближающейся истерики. — Мне надо… надо… очень надо… мой папа, он… Громко шмыгнув едва дышащим носом, мальчишка всхлипнул и вдруг во весь голос разразился горьким, отчаянным плачем, таким, что даже мне стало не по себе. Растревоженные мавки выбежали из дома, собравшись на крыльце, но лишь самая младшая прошла дальше, на ходу скидывая с плеч шерстяную шаль. — Ой, матушка, какой он худой, какой маленький, и будто только из свинарника. — Готовьте воду, придется отмывать. — Отмоем-отмоем, покормлю только. Запеленав уже изрядно ослабшего, но всё еще хнычущего волчонка, Яна смело взяла его на руки, прижав к груди и чуть укачивая, как младенца, ее ничуть не смутили ни запах, ни грязь. Закрыв калитку за собой, я приобнял девушку и повел обратно к дому, мысленно прикидывая, что делать дальше. Отправить ли Гекате письмо с вопросом или, может, полистать книгу, оставленную ей? Искать кого-то вне леса я был, мягко говоря, не обучен и уж тем более никогда не связывался с оборотнями, не считая случаев, когда я перерезал кому-то из них глотку. Но едва ли это поможет мальчишке. Практичная всей своей сущностью Аня, при виде волчонка вблизи издала тихий, расстроенный вздох и, оглядевшись, будто не зная, за что браться первым, свернула с террасы к дровянику, взявшись набирать поленья для растопки. Агния, не в силах сдвинуться с места, с ужасом смотрела на притихшего без сил мальчонку. — Ты правда хочешь его оставить? — Я думаю, так сделала бы Геката. Разве нет? Оборотня-ведьмака тут еще не было. Улыбнувшись, я потрепал высунутую из шерстяной шали макушку, говоря с мавкой больше в шутку, чем всерьез, но старшая, явно приняв всё за чистую монету, побледнела так, что на коже не осталось веснушек. — Мом! — Агния, всё хорошо. Позаботься о нем, пока мы не придумаем, что делать дальше. Ты же помнишь правила? Накормить, напоить, в баньке попарить… — Спать уложить. Утро вечера мудренее. — Всё так. Облегченно выдохнув, старшая с опаской протянула ладонь и осторожно коснулась мальчишки, словно он мог ее укусить, на что Яна собственнически прижала куль к себе сильнее и, наспех клюнув меня в щеку, убежала внутрь дома. Подхватив Агнию под локоть, я повел ее следом, едва расслышав недовольное бормотание мавки: — Нашла себе игрушку. — Пускай, впереди много работы. Переступив порог дома, я пропустил Агнию вперед и, закрывая дверь, мимолетно коснулся бедра мавки, вынудив ее отвлечься от сестры. Едва покраснев, девушка повернулась и принялась расстегивать тулуп. — А что ломарцы? С ними не было проблем? — Пока нет, хотя нрав у них тот еще, и мальчишку они будто бы напугали. — Откуда он вообще взялся? Как прошел через лес? Неужели с чужаками? — Хороший вопрос, вероятно так и есть, но лесной хозяин молчит по этому поводу. Ощутив, как прохладные руки Агнии забираются под одежду, позволив ей спрятаться под распахнутыми меховыми полами, я обнял девушку, успокаивающе поглаживая ее по спине и на всякий случай вновь потянулся мыслями к фамильяру. Забравшись в самый глухой уголок чащи, тот притаился, явно не желая отвечать моему зову, но стоило лишь подумать о волчонке, как далекий голос отозвался тихим перестукиванием костей, клацаньем челюсти, перемалывающей песок и свистящим шепотом ветра. Abyssus abyssum invocat. Последовавший за этим сухой смех, похожий больше на треск старого дерева и отзвук падающих в глубокой пещере камней, заставил меня оборвать связь. Мой невольный помощник умел многое, далеко выходящее за рамки фантазии обычного человека, но неизменно выбирал для общения самые отвратительные и пугающие звуки, образы и внешность, почти наверняка искренне довольствуясь произведенным эффектом. — Мом? Обеспокоенный голос Агнии вернул меня к реальности, натянуто улыбнувшись ей, я скинул тулуп и обувь, вновь обратив внимание к Яне. Усадив мальчишку рядом, мавка выставила перед ним тарелку с супом, но кормила сама, с ложки, хлопая по рукам каждый раз, когда грязные пальцы тянулись в тарелку. Намочив кухонное полотенце, я присел рядом с волчонком и вытер его ладони, позволив взять в них хотя бы хлеб. — Как тебя зовут, найдёныш? — Ингольв. — Ингольв, неужели тебя совсем не учили самостоятельно есть? Стушевавшись, мальчишка втянул голову в плечи и неловко подобрал вилку на столе, неумело сжав ее в кулаке. — Учили… наверное… — И? — Не помню, неудобно, — бросив прибор, Ингольв вновь повернулся к Яне, съев еще одну ложку супа, и довольно причмокнул. — Я так не ел сам с тех пор, как мама ушла. — Куда ушла? — Не знаю. — А когда? — Через три луны как ушел папа. — Та-ак, а он куда отправился? Ты помнишь хоть что-то? Недовольно заерзав на стуле, волчонок нахмурился и едва не засопел от натуги, стараясь что-то припомнить. — Он говорил, что вернется с подарками, мама наказала его ждать, а сама ушла. — А случилось что-то перед этим? Прекратив ерзать, Ингольв задумчиво потер пальцы, невидящим взглядом уставившись на свои руки. — Мама стала сухая-сухая и хрупкая. — Ясно. Тяжело вздохнув, я поднялся на ноги и повесил полотенце на спинку стула, пока мавки обеспокоенно переглянулись. Склонившись к мальчику, Яна дала ему новую ложку супа и мягко продолжила опрос: — Сколько времени ты до нас добирался? — С лета. Я не сразу пошел искать папу, только когда дома никого не осталось. — И ты всё это время был один? Воодушевленно встрепенувшись, Ингольв отрицательно замотал головой, стиснув пальцами хлеб: — Нет-нет, снежные люди меня нашли на половине пути, они меня кормили за работу. В душе и без того беспокойной от такого рассказа я ощутил новую волну дурных предчувствий, но всё же для начала уточнил: — Какую работу? — Я охранял лагерь. — Как пес? На привязи? Расслышав в моем голосе что-то недоброе, Ингольв промолчал, испуганно глядя на меня, но его ладонь инстинктивно дернулась к рваному воротнику, за которым явственно виднелись натертые веревкой полосы. Чуть не выронив ложку, Янка прикусила губу, стараясь сдержать слезы. — Они только кормили тебя? — Иногда купали, — мальчик заметно поежился. — А одежда? — На меня не было. Они все большие, а я маленький. — Что они давали тебе есть? — Кости! Много костей! Очень вкусные! Я все ел! Я не нашелся, что ответить, как и замершие в ужасе мавки. Костлявый вид Ингольва больше не удивлял, как и потеря умения обращения с ложкой, ему еще повезло, что до нас у него хватило сил дойти. — Баня готова. Растрепанная голова Ани высунулась из-за двери, разрушая охватившее нас молчание. Поднявшись из-за стола, Яна наспех вытерла рот мальчишки и потянула за собой, уводя отмываться от лохмотьев и грязи. Оставшись с Агнией наедине, мы, не сговариваясь, начали убирать со стола, размышляя каждый о своем, но побледневшие губы мавки и серьезный взгляд выдавали не самые веселые мысли в ее голове. — Мом, как считаешь, отца еще можно найти? — Уверен, что нет, но весточку Гекате всё равно отправлю, может, у нее найдется для мальчишки совет. — Но ему далеко не совет нужен, а родитель. Даже у нас с сестрами есть мать. — Хочешь, чтобы я всё-таки его оставил здесь? Из меня не выйдет отца, даже не надейся. — Но, Мом… Едва начавшиеся увещевания мавки прервал истошный, отчаянный крик Ингольва, не теряя ни секунды, я вылетел из кухни и бегом добрался до бани, резко распахнув в дверь. За какое-то мгновение в голове пронеслись все возможные варианты событий: от ожога кипятком до случайного прикосновения к раскаленной печи, но, ступив в душную, влажную обитель, я не увидел ничего из ожидаемых мной ужасов, только мальчишку, забившегося в угол, и Яну, растерянно застывшую с ковшом над ванной. — Что случилось?! — Н-ничего… я просто… это вода, Аня только посадила его в ванную, а он… Подобравшись ближе так медленно, что почти незаметно, Аня попыталась поймать Ингольва, но тот, вывернувшись, укусил мавку за руку и снова закричал. Оттянув девушку к себе, я проверил рану и кивнул на дверь. — Иди и попроси, чтобы Агния обработала. Тут я сам разберусь. Растерянно покивав, Анька послушно скрылась за дверью, лишь напоследок бросив на мальчика испуганный взгляд. — Что ж ты моих мавок обижаешь, они заботятся о тебе, а ты. — Не хочу в воду! На всякий случай проверив температуру в ванне, я недовольно покачал головой и начал стягивать рубашку. Этот бой явно будет непростым, а что еще хуже, явно долгим и неоднократным. Даже если сейчас получится одолеть оборотня, то уже через неделю нужно будет снова всё повторить, и наверняка еще немало сил потратить на поимку мальчика в доме. С какой-то толикой сочувствия я припомнил, как Гекате и Василию приходилось проделывать подобное, чтобы вправить мне мозги. — Мом, может, он сам? Переступая с ноги на ногу, Яна кусала губы, наблюдая за моей подготовкой. Ингольв, почуяв неладное, притаился и попытался залезть под лавку. — Да какое тут, мог бы сам помыться — не выглядел бы сейчас как уличный пёс. — Не хочу! Не трогай! Сняв штаны, я проследил за тем, как мальчишка сильнее забивается в угол, настроенный отбиваться из последних сил. Недолго думая, я решил немного умерить его бдительность и, вместо того, чтобы ловить сразу, подошел к Яне, поймав мавку в объятья, мягко поцеловал, прикрыв глаза. Не распознав обмана, Ингольв ринулся к двери, надеясь проскочить, пока я отвлечен, но свободной рукой я успел схватить пробегавшего мимо мальчишку. Под новые крики волчонка я залез с ним в ванную и крепко стиснул предплечья, позволив слегка ошалевшей Янке зачерпнуть ковшом воду и начать поливать Ингольва сверху. Кое-как в несколько рук с подошедшей чуть позже Агнией мы смогли распутать колтуны в волосах мальчишки и смыть с него всю грязь, часть из которой к нашему ужасу оказалась не въевшимися в кожу пятнами, а синяками и плохо зажившими ссадинами. Только после столь же мучительной, как и мытье, обработке, я вынес Ингольва из бани, завернув в большое махровое полотенце и впервые увидев чистого мальчишку на свету. В противовес почти черным бездонным глазам, волосы были белые почти как снег. Редкое сочетание, особенно для волков, возможно, когда он вырастет, то звериная сущность тоже сменит цвет, а пока я уложил Ингольва спать вместе с нами, боясь, что он сглупит и сбежит, испугавшись такого обращения. Но опасаться нужно было иного. Весь остаток вечера даже после успокоительного отвара волчонок тихо плакал, не перестав испуганно скулить даже во сне. За всю ночь я не сомкнул глаз, медленно поглаживая мальчика по спине, каждый раз заслышав всхлипы, и всё это время в моей голове крутился лишь один вопрос. За что так жестоко обошлись с ним ломарцы? Представить, чем Ингольв заслужил к себе такое отношения, я никак не мог, сколько бы не пытался, посему выходило, что я либо чего-то не знал, либо ломарцы намеренно причиняли ему боль. Едва дождавшись утра и первых лучей солнца я, не дожидаясь пробуждения мавок, выскользнул из постели и, наскоро собравшись, вышел из дома, чтобы найти ответы у самих чужаков. В лагере на центральной площади меня снова встретил глава, с первого взгляда догадавшись, почему я вновь вернулся к путешественникам. Выступив вперед, он добродушно улыбнулся и огладил отросшую бороду. — Что-то ты не весел, ведьмак. Неужели какая напасть коснулась твоего дома. — Когда я спросил, сколько вас пришло в караване, ты сказал, что вас двадцать. — Конечно, так и есть. — Может, снова пересчитаем? Мне кажется, вы одного забыли. — Я считал людей, не животных. За спиной ломарца послышались смешки, сам он, состроив невинную мину, пожал плечами, будто искренне не понимал, почему я сжимаю кулаки. — Оборотням в Тирио вы так же говорили, когда просили у них пристанище в городе? — Дорогой ведьмак… — Мом. Чуть поклонившись, глава положил руку на сердце и продолжил елейным голосом: — Хадри, приятно познакомиться. Изволь уточнить, за что ты так на нас взъелся? — Вы мучали мальчишку. — Он пошел за нами сам и волен был уйти в любой момент. Уйти в никуда, в лес или чужие улицы, я полагаю. Вот уж поистине заманчивый выбор для ребенка. — Как вы его мыли? — Мыли? — Да, оборотень боится воды. Хадри наигранно удивленно развел руками и повернулся к ломарцам, один из мужчин сплюнул и спокойно объявил: — Я ловил и бросал его в озеро, к тому моменту, когда малец добирался обратно до берега, большая часть запаха сходила с него. Только представив это, я почувствовал, как по спине пробежал холодок. — И это, по-вашему, нормально? — Я повернулся к главе: — Со своими людьми ты поступаешь так же? — Мом, ты правда осуждаешь меня за обращение с тем щенком? Ха, — Хадри наклонился вбок и посмотрел на кого-то за моей спиной: — Что прячешься, дурной, иди сюда, поделись со всеми своей родословной! Почти не веря в то, что Ингольв действительно увязался за мной, я обернулся и встретил испуганный взгляд мальчишки. Одетый мавками в великоватый комплект рубахи и чуть сползающих штанов он стоял на морозе, дрожа и прячась за ближайшим сугробом. Подозвав оборотня к себе, я снял свой тулуп и крепко закутал в него волчонка. Не оценив моей заботы, Хадри нахмурился и, слегка нагнувшись к Ингольву, мрачно повторил просьбу: — Ну, рассказывай, кто твой отец? Как его зовут? Голос мальчика стал таким слабым, что я едва расслышал его. — Сверр. — Сверр Кровопроливец! — Театрально всплеснув руками, Хадри повторил имя так громко как мог, вероятно надеясь, что каждый в деревне услышит его. — Беда севера, сколько поселений он погубил своим топором не перечесть, а сколько девок попортил, не пересчитать. Его ты искал, мальчишка? Растерянно застыв на месте, я повернулся к нему, увидев его неверящий, полный слез взгляд. Навряд ли он слышал хотя бы часть из подвигов отца, да и не должен был, но ломарец не унимался. — Что молчишь? Его?! Это твой дорогой отец?! Рассказать, как он похищал своих сородичей и с каким удовольствием раскраивал черепа сильнейших из воинов? Как ненавидит его каждый из оборотней, с удовольствием свернувший бы шею не только ему, но и такому выродку, как ты. Задвинув Ингольва за спину, я выступил вперед: — Хватит! Это не дает тебе право отыгрываться на нем. — Родственникам погибших ты так же бы сказал? Кто им вернет мужей, жен и родителей? Сверр и к нам приходил, мы же ближе всего, под боком, но холод Итакуа не дал ему осаждать крепость Олатоэ, наш бог защитил нас и не дал пасть под натиском чудовища, без раздумья забирающего чужие жизни. И отпрыска этой твари ты просишь уважать? Может, ты сам такой же? Я-то уж куда хуже. — Выкинь его на улицу! Выгони из деревни и дай правосудию свершиться, только через года полные страданий он искупит грехи собственного отца. — Мальчишка за них не отвечает. — Он продолжение этого зла, вот увидишь, от таких ублюдков не может родиться ничего хорошего, а ты, защищая его, прокладываешь будущим жертвам дорогу к смерти. Всего за какое-то мгновение я ощутил, как с силой сжал кулак и, почти не почувствовав, вскинул руку вперед, ударяя Хадри в глаз. Злость захлестнула меня так неожиданно и сильно, что осознание происходящего настигло только секунду спустя, когда я сделал шаг вслед за отступившей жертвой. Одного удара явно показалось мало, но ломарцы преградили мне путь, воинственно ощетинившись оружием. Голос главы послышался за чужими спинами с усмешкой и угрозой: — Ничего-ничего, господин ведьмак сам едва ли старше волчонка, я прощу ему такую горячность, но впредь будь осторожен, Мом.