***
Я застонала в голос и зарылась лицом в подушку. Затем для верности натянула одеяло на голову и попыталась сделать вид, что никакой Кэрри в этом мире не существует. Может, сделать пластику, сменить имя, переехать в другую страну и стать бариста? Вот, как раз в Южную Корею. У них пластика распространена, и она в нескольких часовых поясах от Швеции. Идеальное место, чтобы спрятаться... И в конечном счете выделяться. Одно дело, когда ты приезжаешь просто туристом. Другое – когда живешь и работаешь в стране. Тут уж точно будет больше внимания. Я заскулила в голос, не в силах выдержать распирающие изнутри эмоции. Задергала ногами и руками, зарычала, сбегая от бури на душе. Замолотила кулаками по матрасу по бокам от подушки. Ничто не помогало. Тошнота подступала к горлу, заставляя желудок сжиматься сухими спазмами. Из глаз в очередной раз за этот день потекли слезы. Даже без рыданий, просто свободным, неудержимым потоком. Он ведь прав! Во всем прав! Я и правда выехала на хайпе. Даже не на танце на песню Хосока, а на том, что он на него отреагировал! Дважды. Моя хореография и правда очень ограниченная, повторяющаяся из видео в видео, использующая одни и те же элементы и связки. Ничего нового, ничего оригинального. И ни одной толковой победы на конкурсах. Мой потолок и правда – быть преподавателем для малышни в студии танца. А я одно что пытаюсь раскручиваться как медийная личность, заработать имя и репутацию. Не обладая при этом нужными входными данными. Черт побери, каждое слово Яна в том видео было в точку! Он видел меня насквозь! И показал мой настоящий уровень всем. Всему миру. Я завыла, вжимаясь лицом в подушку в попытке заглушить собственный вопль. В грудной клетке словно поселился зверь, когтями раздирающий меня изнутри, наносящий кровоточащие, саднящие раны. Не в силах усмирить боль, перекатилась на бок, свернулась калачиком, подтянула колени к груди. Но и это не уняло скручивающие приливы бешеной энергии. Хотелось крушить все вокруг, ломать, разбивать, рвать, швырять, бить и пинать. Но я позволила себе только спрятаться от всего мира за тонкой, слабой преградой одеяла. Со стороны брошенной на пол сумки раздались звуки вибрации. Если у меня сейчас в районе девяти вечера, то в Сеуле должна быть середина ночи. Значит, это не Хосок, и трубку можно не брать. Я закрутилась на кровати, создавая из одеяла кокон, призванный защитить меня от невидимых обидчиков. Спрятаться. Сбежать. Скрыться. Но громко вибрирующий телефон возвращал в реальность, привлекал к себе внимание, заставлял концентрироваться на нем. Нервно откинула одеяло в сторону и прошлепала босыми ногами по совершенно остывшему из-за холода полу. На экране отразилось имя вызывающего «just.ur.h». Я нахмурилась, так как не ожидала такого позднего для него звонка, да еще и по видео. Поняв, что и так уже достаточно долго не отвечаю, сначала приняла вызов, и лишь потом направилась к кровати. – Привет, – он улыбнулся, и я почувствовала, словно разошлись тучи, открывая вид на яркое летнее солнце. Глядя на лучики, что разбегались от карих глаз мужчины, невозможно было не умилиться и не улыбнуться в ответ. – Привет. Я с разбегу плюхнулась на кровать, доползла до противоположного края и прижалась спиной к стене. Согнула колени и уперлась в них руками, чтобы легче было держать телефон для видео. – Я надеюсь... Я хихикнула над иронией. Хосок не сразу понял. Сначала посмотрел на меня, похлопал ресницами, после чего присоединился к смеху. А когда успокоился, кинул на меня укоризненный взгляд и повторил: – Я надеюсь, что не помешал. У меня есть несколько свободных минут. Знаю, что ты в это время уже должна быть дома. И ты не говорила про какие-то планы на сегодня, – он хоть временами и спотыкался, но говорил быстрее обычного, словно торопился выдать как можно больше информации за меньший период времени. – Стоп, стоп, стоп! – я со смехом прервала его. – Тебе не надо... эм... оправдываться? Так вроде. Тебе не надо оправдываться, что ты позвонил. Я всегда рада тебе. Хосок сомкнул губы, из-за чего его широкая и яркая улыбка стала застенчивой. Я подавила очередной писк от ощущения, что могу заставить его смутиться и даже покраснеть, судя по розовым щекам. Да, дорогой мой, я точно тебе не безразлична. А то, что есть какое-то препятствие... что ж, я не Анна, и все же поборюсь за шанс. – Ты дома? – перевел тему Хосок, улыбаясь одними уголками губ и отводя взгляд в сторону. – Да. Услышав вопрос, я на автомате перевела взгляд за спину мужчины, чтобы понять, дома он или в общаге. Но неожиданно рассмотрела типично отельную обстановку: двуспальная кровать, по бокам от нее тумбы с лампами, с каждой стороны целый ряд розеток, на стене картина с нейтральным пейзажем. Порылась в памяти в попытках вспомнить, упоминал ли он какую-то поездку, но ничего не смогла выудить. – А ты где? Хосок словно понял, как я догадалась, так как сначала обернулся через плечо, потом снова посмотрел на меня и небрежно махнул рукой. – Да в Лондоне, – высокий противный писк вернулся ко мне. – Мы тут на несколько дней, – писк усиливался, заглушая голос Хосока. – Снимемся в паре шоу, дадим несколько интервью – и обратно в Сеул, – последние слова звучали еле слышно, их полностью затмевал звон в ушах. – В Лондоне? – горло, язык, лицо стали словно деревянными, даже два коротких слова дались с огромным трудом. Картинка перед глазами расплывалась, лицо Хосока превращалось в размытое пятно. – Да, – он все еще звучал слишком тихо, слишком далеко, слишком... но я все равно услышала перемену в голосе. – Кэрри, что-то случилось? – он звучал уже не так энергично и бодро. – От Стокгольма до Лондона лететь пару часов. Билет стоит... сколько? Двести евро? Переносицу заломило, и я, часто моргая, отвела глаза в сторону в попытке сбросить разом навалившееся напряжение. – Кэрри, я... – начал Хосок, но сам замолчал, не закончив фразу. – Я понимаю, – подняла уголки губ вверх, перевела взгляд обратно на телефон. – Правда, понимаю. Просто не сегодня. У меня был тяжелый день. Давай... давай поговорим завтра. – Кэрри, я... – повторился Хосок. Я не видела его лица и не слышала интонаций. Перед глазами был просто экран телефона, а мозг просто переводил звуки в знакомые слова. – Пожалуйста. Давай не сегодня. Я тебе завтра напишу. Хорошо? – Хорошо. Я нажала на кнопку отбоя и бросила телефон на кровать рядом с собой. Встала, нашла Несси, надела на нее шлейку и выгуляла. Затем дома помыла собаку, тщательно обтерла ее и покормила. Вспомнила, что еще не ужинала. Подумала, что в десять вечера уже поздновато, да и не особо хочется. Написала сообщение родителям, уточнила, все ли у них в порядке, хорошо ли проходит вечеринка. Мама ответила, что да, и папа опять звезда вечера, как бы нам не обзавестись второй собакой. Я отправила смеющийся смайлик. Проверила, все ли в квартире в порядке. Выключила везде свет. Прошла в свою комнату. Снова завалилась на кровать как была – в одежде. Какое-то дерьмо, а не день. Разревелась.***
Все уже зашло слишком далеко. Он в своем эгоистичном желании совершил ошибку: привязал Кэрри и привязался сам. Каждый день – это очередное «Пора заканчивать» и новый аргумент, почему все в порядке. Не слепой ведь и не глухой. Слышал ее слова, но... не поверил. Хосок быстро умылся и вышел из номера, чтобы поехать на последнее интервью в Англии. Телефон обжигал ладонь. Пара часов. Двести евро. Для него – пара монет. Он мог бы купить билет, но уже поздно – завтра они вылетают обратно. Хосок кивнул Тэхёну и Хане, с которыми столкнулся в холле, и вскоре молча забился в угол лифта, не желая разговаривать. Он хотел как лучше, как правильно. Но в итоге только запутался сам. Все правильно. Наверное.***
Нет, я не Анна. Вчера утром я считала, что достаточно того, что Хосок существует. Оказалось, этого было достаточно, пока жила надежда на большее. У него ведь могут быть весомые причины, которые я не смогу преодолеть. Или я ему просто недостаточно нравлюсь. Вполне сильно, чтобы общаться со мной, но не настолько, чтобы хотеть большего. А вдруг, я у него не одна такая? В родительских тусовках немало подобных «вольных художников», чье сердце открыто для всех, но не отдано никому. Хосок ведь тоже артист. И я могу думать, что он не такой, лишь потому что хочу, чтобы он был не таким. Кто может гарантировать, что все, что я знаю о Хосоке – не иллюзия? Хотя откуда у него столько времени, чтобы иметь нескольких «Кэрри»... Я вздохнула. Толку от всех этих размышлений – надо разговаривать. Внутри своей головы этот конфликт не решить. Я написала Хосоку, что хотела бы поговорить с ним, как у него появится свободное время. Он перезвонил через пятнадцать минут после этого. По видео. Судя по фону – из общежития. – Мне удалось ненадолго вырваться, – он сначала улыбнулся широко, солнечно и ярко. Но его улыбка тут же померкла, и я могла предположить, почему. Сама лишь имитировала легкость и непринужденность, в то время как на месте, где должно быть сердце, образовалось что-то тяжелое и очень твердое. – Поговорим? – хоть мы оба понимали, зачем тут собрались, все же я не могла начать без какой-то прелюдии. Он кивнул и улыбнулся, чуть поджав губы. Иногда мне начинало казаться, что он улыбается всегда, только постоянно по-разному. Я тяжело вздохнула, скосила глаза на блокнот с выписанным английским текстом, так как боялась в нужный момент забыть все слова, и открыла ящик Пандоры: – Ты мне нравишься, я тебе уже говорила об этом. И я правда хотела бы сходить с тобой на свидание. Я говорила медленно, четко проговаривая каждое слово. Не столько ради того, чтобы Хосок идеально понял мою речь, сколько ради собственного спокойствия. – Но если тебе это не нужно – все в порядке. Ты не обязан испытывать ко мне такие же чувства. Хосок открыл было рот, но я мотнула головой, останавливая его. Мысль сбилась, пришлось подглядеть в текст, прежде чем снова посмотреть на мужчину. – Если ты скажешь отпустить тебя – я так и сделаю. Но я бы хотела все равно продолжить с тобой общаться, просто как друзья. Горло перехватило, и слова пришлось выдавливать из себя через сопротивление собственного тела. – И я больше никогда не заговорю о чем-то большем, чем о дружбе. Но если я тебе тоже нравлюсь... дай нам шанс. Из кухни слышались причитания мучающегося похмельем папы и ехидные подколки мамы. Где-то на фоне телевизор болтал очередным ток-шоу. У меня под боком тихо сопела Несси, утомленная после прогулки. Она пахла собачьим шампунем и все еще немного осенней сыростью. Белые, исписанные синей ручкой листы блокнота контрастно выделялись на фоне темно-серого покрывала, привычно наброшенного на кровать. Хосок на экране телефона не улыбался. На нем была футболка в бело-красную полоску. Я успела насчитать пять полосок, когда он заговорил. – Кэрри, я не могу. Грудную клетку распирало изнутри, а горло, наоборот, будто передавили, сжали снаружи. Но в то же время я почувствовала, словно каждая мышца в теле расслабилась. Все же определенность ситуации гораздо лучше, чем выматывающая неизвестность. Я мягко улыбнулась в камеру, но Хосок оставался серьезным. Его брови были еле заметно нахмурены, а губы – чуть поджаты. Если бы я не изучила каждую черточку лица мужчины, могла бы этого даже не заметить. – Все в порядке. Ты не обязан чувствовать то же, что и я. Это нормально, что я тебе не нравлюсь так же, – начала я успокаивать мужчину. Не его ответственность, что я в него влюбилась. И это было мое решение – прояснить ситуацию. Все правильно, все так, как и должно быть. – Нет, я не... – Хосок мотнул головой, после чего прикрыл глаза. С его стороны послышался стук, затем женский голос, что-то сказавший на корейском. Хосок ответил девушке, и за этим последовал еще один стук. Видимо, закрывшейся двери. – Мне надо идти. Я буду говорить быстро. Мужчина наклонил голову так, что мне стал виден лишь затылок, но через мгновение он вернулся в кадр. – Ты мне нравишься, – он поднял глаза на камеру, говоря это, а потом снова опустил их на экран. – И я бы тоже хотел сходить на свидание. Но... Тут столько всего. Ты живешь в другой стране. Как можно строить отношения, если мы даже видеться не можем? – я открыла рот, но на этот раз Хосок мотнул головой, прося помолчать. – Да и отношения со мной... мне нечего тебе предложить. Совершенно. Что я могу дать? Я все время работаю. Если не работаю, то в мировом туре, в поездке или на съемках в другом городе. Либо я сплю, потому что, – он усмехнулся, – спать тоже иногда нужно. Я не смогу пойти с тобой в кафе или парк аттракционов. На всех интервью или прямых эфирах буду говорить, что свободен. Никаких совместных фото, парной одежды и празднования годовщин. Ты говоришь, что я нравлюсь тебе как мужчина. Но я ничего не могу тебе дать как мужчина. Он выдохнул и весь как-то сдулся, обмяк. Его плечи ссутулились, а уголки губ опустились вниз. Я закусила правую щеку изнутри, разглядывая Хосока на экране. На экране. – Что, если я приеду в Корею?