***
Из самолета я вышла совершенно замученная. Какие бы установки себе не давала, как бы не старалась возвращать мысли в позитивное русло, чертов Ян не шел из головы. Из-за этого красивый аэропорт Инчхон не вызывал никаких эмоций. Я шла с толпой весело галдящих европейцев в сторону таможни. По пути тут и там попадались стойки с карточкой туриста, которую я заполнила в самолете. С третьего раза. Стюарду даже пришлось предупредить, что это последний бланк. Как оказалось – это было не критично, карточку можно было заполнить и перед таможней. Но не хотелось заставлять встречающую ждать. Сам Хосок будет занят, поэтому предупредил, что меня заберет их менеджер Хана. Менеджер. Это значит, что наше общение не тайна, как минимум, для его компании. Что звучало вполне логично, с его статусом и необходимостью скрывать личную жизнь. Но как-то... словно посторонние лезут своими руками в наше личное дело. Голова кружилась все время, что я стояла в очереди к одному из таможенников. Воздуха становилось все меньше, так как дышала я через раз и не всеми легкими. Было ощущение, что мне их перевязали где-то посередине, и даже если бы хотела – не смогла бы сделать полноценный вдох. Аппарат таможенника заговорил со мной на моем родном шведском, из-за чего я замешкалась и не сразу приложила пальцы на указанную зону. Безэмоциональный мужчина сверил мое лицо с фото на паспорте. Его прическа была больше похожа на стрижку первоклассника. Очки без оправы подчеркивали некоторую нескладность всего образа. И даже пиджак из-за этого смотрелся как лишний предмет одежды. Женщина из очереди справа от меня прошла проверку и прошла на другую сторону, на легальную, где невидимыми буквами было написано «вам можно находиться в стране». Сердце не колотилось. Но все тело словно превратилось в череду импульсов, бившихся на скорости сто сорок судорог в минуту. Таможенник отдал мне паспорт. Стеклянные дверцы разошлись в стороны. Я в Корее.***
Хана оказалась невысокой привлекательной девушкой. Она окинула меня взглядом с ног до головы, при этом чуть нахмурив брови. – Госпожа Кэрри? Я почувствовала на горле удушливую хватку невидимой руки и сделала судорожный, сиплый вдох. – Да. – Пойдемте, мне надо еще успеть забрать ребят со съемок, – проговорила девушка на неплохом английском и развернулась на пятках, направившись на улицу. Я вздернула брови, качнула головой и молча проследовала за девушкой, таща за собой огромный, тяжелый чемодан, чьи колесики то и дело заедало. Теплый прием, что могу сказать. Сеул встретил минусовой температурой и снегом. По ощущениям было примерно так же, как в Стокгольме. Хана, не глядя на меня, проследовала в такси и села первая. Из машины вышел водитель и помог убрать чемодан в багажник. Я же задумалась, зачем мне в таком случае был конвой в лице менеджера, впрочем, внутренняя кухня к-поп исполнителей мне не известна – мало ли, какие правила. Всю дорогу до съемной квартиры мы молчали. Девушка не отрывалась от телефона, постоянно с кем-то переписывалась, открывала множество таблиц, писем, картинок с какими-то концептуальными набросками костюмов, декораций и сценок. Я же, пользуясь купленной электронной симкой, отчитывалась всем своим, что долетела, у меня все хорошо, еду заселяться. Мы с Хосоком в этом месте долго препирались, но он в итоге одолел, и сам снял жилье, да еще не в отеле, а в каком-то элитном жилом комплексе. «Так безопаснее и надежнее», – пояснил мужчина. Я тогда только проворчала, что с этого и надо было начинать. Откуда мне было знать, почему он решил сам заняться этим вопросом? Сеул за окнами не сказать, что был экзотикой, но значительно отличался от Стокгольма. Все в моем городе было пропитано сказками Астрид Линдгрен и духом Европы. Шпили церквей; узкие, извилистые улочки с домами из красного кирпича по бокам; брусчатка; кружевные карнизы. Сеул же пестрел вывесками, световыми коробами, которые были выключены днем, и рекламными растяжками. Много где отсутствовали тротуары, из-за чего автомобили соперничали с пешеходами. Широкие центральные улицы давали отростки в виде узких улочек, где даже пешеходам было тесно – единственное, что напоминало мне родной город. Все выглядело компактным, сбитым в архитектурные стайки и каким-то чрезмерным. Но район, в который мы приехали, скорее напоминал технологичный город будущего из металла, бетона и стекла. Хана попросила водителя подождать ее и прошла вместе со мной в одно из зданий. – Надеюсь, вы понимаете, что ваши отношения должны оставаться в тайне, – девушка посмотрела на меня снизу-вверх, умудряясь при этом выглядеть строго, как учительница, отчитывающая первоклашку. Я очень хотела приподнять бровь, тем самым показав, что не поддаюсь на ее провокации, но решила не портить отношения с менеджером Хосока. – Да. – Хорошо, – кивнула она. Мы вышли на двенадцатом этаже, девушка набрала на клавиатуре над ручкой двери четырехзначный код, убедилась, что я записала его, и ушла. Ну, хоть попрощалась перед этим.***
Два часа я нервным тигром ходила по квартире. Она оказалась достаточно вместительной, с отдельной кухней, спальней, гостиной, но без балкона, а ванная совмещенной с туалетом. Интерьер был выполнен в нейтральных бежево-коричневых тонах. Все такое гостиничное, безликое. Единственное, что меня зацепило – это двуспальная кровать. Я улыбнулась, думая о своем, о смущающем, но даже эти мысли в скором времени выветрились из головы. Спустя два часа Хосок написал, убедился, что у меня все в порядке, пообещал приехать через семь часов, и убежал дальше работать. Мне бы выйти на улицу, прогуляться по другой стране, по ее столице. А я никак не могла успокоиться. Одна мысль о том, что скоро все случится, заставляла меня одновременно пищать от избытка эмоций и замирать испуганным зайцем. Разрываемая противоречивыми эмоциями, я ходила из комнаты в комнату, то садилась на стулья, диван, кровать, то вставала и снова начинала перемещаться по слабо меблированной квартире. В теле взрывались фейерверки. Красочные, яркие и искрящиеся, но колючие и обжигающие. Время словно двигалось в обратном направлении, только увеличивая часы до встречи с Хосоком. Есть не хотелось совершенно, хотя желудок скручивало от голода. В какой-то момент закружилась голова, а мышцы стали совершенно желеобразными, но все же от одной мысли о еде меня мутило. Пол под ногами был холодным и гладким. Воздух комнатной температуры гонял по коже рук чувствительные мурашки. А тишина двенадцатого этажа давила на уши толщей воды. Посмотрела на часы. Еще шесть часов сорок семь минут.***
Я прижалась спиной к стене напротив входной двери. Темно-серой, почти черной, металлической. Хосок написал, что будет с минуты на минуту. Вдохи получались короткими, словно я только пробовала дышать, неуверенная, безопасно ли это. А выдохи дрожали бронхиальным хрипом, словно болезнь захватила тело, а оно откликалось жаром и лихорадкой. Тревога и предвкушение стали частью меня, ведя постоянную борьбу за господство в сознании. Не добившись победы, каждый из них начинал раздирать изнутри: не досталась мне – не доставайся никому. Из подъезда не доносилось ни звука. Секунда. Две. Три. Тишина. Пять. Десять. Двадцать. Тишина. Тридцать. Минута. Две. Звонок лифта. Шорох распахнувшихся дверей. Шаги. Эхо. Остановка напротив двери. Тишина. Тишина. Тишина. Еле слышный стук. Я отталкиваюсь от стены и подхожу к двери. Берусь за ледяную металлическую ручку. Еще один, более уверенный стук. Я давлю на ручку. Щелкает замок. Дверь открывается вовнутрь. Бесшумно. На нем светло-бежевая шапка с белым текстом по отвороту спереди. Белая медицинская маска. Серо-коричневое пальто с булавкой под желтое золото на лацкане. Распахнутое. Под ним – черные футболка с джинсами. Обувь им в тон. Из-под шапки выбиваются вьющиеся кончики волос. Глаза совершенно круглые. Превращаются в щелочки, а в уголках залегают морщинки улыбки. – Привет, – его голос хрипит, будто сейчас утро, а он только проснулся. Мое горло перехватывает спазмом, и я не могу ответить, только улыбнуться. Мы стоим друг напротив друга. Наше молчание. Тишина дома. Полумрак квартиры. Яркий свет подъезда. Он такой зимний и теплый. Я такая домашняя и замерзшая. Хосок делает шаг в квартиру. Между нами – расстояние от ладони до локтя. Протяну руку – и смогу коснуться. Почувствовать, пальто колючее или мягкое. Наши глаза практически на одной высоте, разница всего ничего. Но я смотрю как ребенок смотрит на конфеты на верхней полке кухонного шкафа. Он берется за край двери и неловко, изгибаясь всем телом, захлопывает ее за своей спиной. Моя рука опустела. И я, чтобы не чувствовать эту пустоту, берусь за отворот пальто. Мягкое, плюшевое. Он качается на пятках и подается вперед. Утыкается лбом в мой лоб и, удерживая зрительный контакт, снова улыбается. Хоть вся нижняя половина лица скрыта за маской, я вижу это в его глазах. Моя вторая рука ложится на другой отворот его пальто. Трепетно. Тревожно. Будоражаще. И Хосок захватывает меня в объятия, обвивая талию и плечи. Словно все фанфары мира разом обрушиваются на нас мажорным триумфом. Он пахнет морозом, сладкой парфюмерной замшей, горячим хлебом. Его горячее дыхание волной пробегает по моему изгибу шеи, щекоча и согревая кожу. Мои пальцы утопают в плюшевости его пальто. Сердце, словно в агонии, трепещет в груди, не находя выхода или успокоения. Я трусь носом об его холодное ухо, чувствуя нежность кожи и жесткость волос. Хосок сильнее сжимает объятья, кончиками пальцев впиваясь в ребра и плечо. Мне недостаточно. Я вызволяю руки из-под его и обнимаю мужчину за плечи, прижимаясь всем телом. Тонкая футболка – не препятствие для его постепенно согревающей близости. Его рука падает с моего плеча, и он словно лозами плюща опутывает мою спину, размывая контуры тел, теряя границы между нами. Я делаю глубокий вдох. Кажется, что с этого мгновения легким для жизни будет нужен не воздух, а запах Хосока. Сладкий, теплый, уютный. Он чуть отстраняется, не расцепляя рук на спине, и снова прижимается лбом к моему. Заглядывает в глаза. В полумраке коридора они практически черные, лишь блики отливают темной бронзой. – Привет, – повторяет он. – Привет, – наконец-то отвечаю я.***
Наконец-то.