В происходящем для Астариона было лишь одно правило.
Ты должен чувствовать
ни-че-го.
По крайней мере, изо всех сил к этому стремиться.
Да, отвращение и ненависть к самому себе неизбежны. Но они со временем пройдут, когда ты успешно затеряешься в гипнотически плотском. Пусть зудящее возбуждение и кровавый голод вытеснят всё остальное, ничему не оставят места.
Забудь о словах глупого мальчишки.
Эта ночь не должна ничего значить.
Иначе ты проиграешь. Проиграешь безмозглому неопытному тифлингу в своей же игре.
Астарион чуть подался назад, позволяя Брисеису ещё сильнее повиснуть на его шее, и заодно прошел ближе к кровати. Холодные руки прижимали к себе уже знакомое тело, но пока ещё, к сожалению, в одежде. Пальцы изучающе блуждали по складкам тонкого, но многослойного балахона, отчаянно пытаясь найти прямой контакт с кожей. Но эльф терялся, собственные руки чуть тряслись и путались в треклятой ткани.
Астарион словно делал это впервые. У происходящего был странный, непривычный привкус новизны. Это не был какой-то конкретный и сразу узнаваемый вкус. Будто бы свежая вода после затяжной, уже ставшей привычной жажды.
— Знаешь, здесь холодновато без одежды, — Астарион еле слышно усмехнулся, воспользовавшись возможностью, когда Брисеис отпрянул от его губ, но собственные слова казались эльфу бездарными и неубедительными. Кем вообще нужно быть, чтобы на них повестись? — Но ты же согреешь меня, правда?
Но потом Астарион заглянул в широко распахнутые глаза тифлинга и тут же нашел ответ на свой вопрос. Нужно быть Брисеисом. Юным созданием без памяти, без рода и племени.
Если воспоминания никогда к нему не вернутся, этот секс так и останется для тифлинга первой близостью в его жизни.
От мыслей об этом эльф шумно сглотнул. Отчасти от голода, отчасти от совершенно несвойственного ему сожаления.
Глупый тифлинг попытался избавиться от одежды, продолжая крепко держаться хотя бы одной рукой за шею Астариона. С теплой ухмылкой вампир решил сжалиться и сел на край кровати, позволяя юноше устроиться на его коленях. Брисеис выпутался из собственного балахона с поразительной ловкостью, тогда как сам Астарион исключительно чудом не вывернул себе кисть.
На этот раз всё было по-настоящему. Астарион мог увидеть первозданную красоту маленького тифлинга, без какой-либо внешней мишуры.
За эти двести лет… Сколько обнаженных тел видел эльф? Сотни? Тысячи? Астарион не смог бы вспомнить, даже если бы захотел. В памяти вампирского отродья была лишь невнятная мешанина из кожи разной текстуры и оттенков, хаотичных мазков шрамов и синяков. Словно все те люди, с которыми Астарион когда-либо был, слились в одну чудовищную химеру. У нее нет имени. У нее даже нет лица. Только тело с кучей эрогенных зон, на которые необходимо воздействовать — где-то невесомо провести кончиками пальцев, где-то ощутимо надавить, а где-то впиться зубами до крови.
Но потом Астарион несколько раз моргнул, словно что-то неприятное попало ему в глаз. И перед ним остался только обнаженный тифлинг.
Он встревоженно отводил взгляд, словно собственная нагота смущала его гораздо больше, чем отсутствие одежды на Астарионе. Хотя эльфу казалось, что это ему должно быть стыдно.
Он не видел перед собой ничего из ряда вон выходящего. Этот глубокий фиолетовый цвет кожи был достаточно непривычен для тифлингов и просто роскошен при правильном освещении, но едва ли захватывал дух. Астарион не заметил шрамов или необычных отметин, за которыми могла бы скрываться какая-то необычная история. Исключительно следы их недавних сражений, которые пройдут в ближайшее время.
И все же вампир поймал себя на мысли, что видел нечто подобное впервые. Он даже не понимал, что подразумевается под этим пресловутым «нечто». Астарион невольно подался вперёд, пытаясь впитать абсолютно всё. Каждое костное образование, выпирающее из-под кожи, каждую пору, каждое лёгкое движение грудной клетки при рваным вдохах.
— Чего-то не хватает, — задумчиво прошептал Астарион, словно требовательный художник, обращающийся к своему будущему шедевру. — Распусти волосы, моя радость.
Он уловил, что Брисеис немного замешкался, и все же вскоре был награждён зрелищем, как на острые плечи плавно упали тонкие локоны темных волос. Астарион не был уверен, что именно это поменяло, но он определенно был удовлетворен.
Помни, Астарион. Ты должен чувствовать ни-че-го.
Но это так сложно. По причинам, все еще недоступным Астариону. Как он вообще должен бороться с тем, что не способен понять?
Зайти как можно далеко можно было с самого начала, но какой в этом смысл? Только если ты хочешь скорее покончить с происходящим, а сейчас точно не тот случай. Потому Астарион с нетерпеливой жадностью прильнул к шее тифлинга в привычном, отточенном до совершенства жесте. Он почувствовал, как тело в его руках крупно вздрогнуло, словно Брисеис ожидал очередного укуса, которого так и не произошло. Эльф заговорщически улыбнулся и поспешил обмануть чужие ожидания, терзая шею тифлинга неожиданной, почти обманчивой нежностью. Он старательно зализывал мелкие ранки, прижимал язык к характерным впадинкам, словно пытался стереть их с чужой кожи. Астарион лучше многих знал, как сложно избавиться от следов чужой жестокости, но он все равно не переставал пытаться.
Пытался настолько, что даже с какой-то неохотой принялся спускаться ниже. Прильнув губами к чужой груди, небольшой впадине над клеткой ребер, где кожа была слишком тонкой, чтобы защищать бьющееся в сбивчивом ритме сокровище внутри, вампир с мрачным любопытством отметил, каким ощущается по-настоящему живое тело, если заострить на этом внимание. Все эти частые движения диафрагмы, исступленное биение сердца. Спустя двести лет нежизни они кажутся совершенно ненужными излишествами, и все же Астарион на мгновение затерялся в ощущении чужой жизненной энергии. На этот раз она все еще текла в венах Брисеиса, и эльфу, как ни странно, этого оказалось достаточно. По крайней мере, пока.
Дорожка смазанных, обманчиво беспорядочных поцелуев вскоре привела Астариона к темному бугорку соска тифлинга. Эльф жадно обхватил его губами и с удовольствием отметил почти мгновенную реакцию Брисеиса на произошедшее. Астарион почувствовал, как тело в его руках болезненно напряглось, чуть подаваясь назад, из-за чего самому эльфу приходилось наклоняться вперед, чтобы поддерживать этот контакт. Он ожидал, что мальчишка будет чувствителен, но определенно не настолько. Нужно было держать себя в руках, чтобы тифлинг не перегорел раньше времени. С одной стороны, это чуть разочаровывало, но с другой раззадоривало до тягучего напряжения в солнечном сплетении. Кажется, можно было прилично сократить прелюдию и быстрее приближаться к главному действу.
И все же Астарион имел право хоть немного развлечься со своей добычей. Самую малость.
Белоснежные зубы эльфа неожиданно впились в тонкую кожу вокруг соска, недостаточно, чтобы причинить чрезмерные болевые ощущения, но достаточно, чтобы пустить кровь. Сверху послышался скорее удивленный, чем страдальческий стон. Тонкие пальцы с заостренными ногтями ощутимо впились в плечи, но скорее для того, чтобы удержать на месте, но не оттолкнуть. Глубоко вдыхая дурманящий запах пролитой жизненной эссенции, Астарион принялся с особенным рвением терзать сосок тифлинга, заодно слизывая с него стекающую кровь.
Происходящее могло бы продлиться еще дольше (и Астарион не возражал бы), но в какой-то момент вампир потерялся в ощущениях и забыл, что имел дело с самой невинностью. Специфичная дрожь по всему телу, обжигающий жар, исходящий от прижатого к животу эльфа паха Брисеиса. Несчастный тифлинг действительно делал всё в жизни Астариона максимально простым. И, пожалуй, речь шла не только про секс.
— Ты должен простить меня, моя радость, — утробно то ли прорычал, то ли промурчал Астарион, отстраняясь от кожи Брисеиса и устремляя взгляд на лицо своего партнера. Лицо приняло равномерный оттенок пурпурно-фиолетового, а сверкающие глаза с возбужденной растерянностью смотрели куда-то в сторону эльфа, но не на него самого. Собственные ощущения сбивали несчастное создание с толку, и это в какой-то мере льстило. — С тобой… Довольно сложно устоять. Но я обещаю сегодня больше не кусаться. Конечно, только если ты сам не попросишь. Очень хорошо не попросишь.
Голос Астариона сумел вернуть тифлинга из его легкого эйфорийного ступора. Брисеис мягко улыбнулся, и вампир заметил, что у его партнера есть не только веснушки, но и небольшие ямочки. Астариону хотелось умереть. Но не так, как обычно. На этот раз от чего-то другого.
— Ложись на спину, — тепло шепнул эльф, нежно проводя ладонями по бокам тифлинга. — Я о тебе позабочусь.
Астарион ненавязчиво направил Брисеиса на кровать, словно юноша мог забыть, как принимать горизонтальное положение. Новый ракурс позволил приглушенному освещению спальни таверны увидеть тело тифлинга в новом свете. Глядя на это тело, Астарион думал о ночном небе, о его беспристрастной к миру смертных вечности, и о том, как сам юноша однажды падет под ее гнетом. А Астарион так и будет жить, и его память станет последним приютом для глупого, наивного, чертовски красивого тифлинга.
Но сейчас они оба здесь. И этим надо пользоваться.
— Не уверен, знаешь ли ты… — Астарион нависал над Брисеисом, оперевшись одной ладонью рядом с головой тифлинга, другой изучающе, почти задумчиво очерчивая контуры чужого тела и с удовольствием наблюдая за тем, как сама кожа, кажется, чутко реагирует на каждое касание. — Или знал, но забыл. Поэтому напомню. Если это действительно твой первый раз, то процесс может оказаться болезненным для нас обоих. Больше, конечно, для тебя, моя радость. А я… —
Я — чудовище, которому ты доверился по собственной глупости. — Впрочем, за меня можешь не беспокоиться. Я это к чему… Ты же у нас такой талантливый… Жрец? Пока что это основная версия? Думаешь, мог бы наколдовать что-нибудь, что помогло бы нам обоим? Я видел, как Гейл парой пасов руками создавал… Масло? Это же было масло?
После недолгой, несколько неловкой паузы Брисеис негромко рассмеялся, прикрывая обнаженные в смехе зубы кулаком. Все же Астарион ощутил, что подобная просьба немного сбила его с толку.
— Это звучит ужасно, — еле дыша ответил Брисеис, все еще не отошедший от приступа смеха. — Я не собираюсь использовать силу, данную мне богом, ради таких вещей.
— Ах да… Твой бог. Он знаток страданий, не так ли? Поэтому ты так легкомысленно относишься к собственному комфорту?
Астарион сам удивился тому, как прозвучали эти слова. Словно он осуждал тифлинга за эту легкомысленность, а осуждение — последнее, чего ожидают люди во время плотской близости.
— Не говори так, — Брисеис выглядел смущенным, почти разочарованным. Неужели Астарион вновь всё испортил? Опять. Единственная вещь, на которую он был годен последние лет двести, и он не справляется…
Эльф почувствовал, как тифлинг перехватил его руку, задержавшуюся где-то на впалом животе Брисеиса, и переплел их пальцы. Приторно сладкий, почти избитый жест. И все же, если это была попытка тифлинга успокоить и приободрить своего партнера, она работала безотказно.
— Я… Буду в порядке, Астарион. Тебе не нужно переживать об этом. Я знаю, что ты не стал бы специально делать мне больно.
НИХРЕНА
ТЫ
НЕ
ЗНАЕШЬ
— Как скажешь, свет мой, — примирительно усмехнулся Астарион, прижав чужую руку к своим губам и оставив на сбитых в ходе многочисленных битв костяшках пару мимолетных и еле ощутимых, словно крылья бабочки, поцелуев. — И всё же я сделаю то, что в моих силах.
С этими словами Астарион отпустил руку Брисеиса и спустился ниже, неспешно оглаживая бедра тифлинга ладонями в какой-то ненавязчивой попытке успокоить и подготовить к проникновению. Желание ублажить юношу ртом к тому моменту казалось очевидным и почти естественным, своего рода логичным продолжением их построенных на несправедливом обмене отношений, где Брисеис что-то дает, а Астарион вбирает это до последней капли, пока не захлебнется. Но эльф понимал, что сейчас — не самый подходящий момент. Тифлинг все еще мог перегореть в любой момент, а они оба заслуживали должного завершения этого вечера.
Слюны было абсолютно недостаточно, и Астарион был готов к тому, что этой ночью они оба будут серьезно сожалеть о глупости и самопожертвенности одного из них.
И все же, стоило Астариону проникнуть обильно смоченными слюной пальцами в заветное отверстие, эльф ощутил нечто знакомое, а потому странное. Мрачная мысль промелькнула где-то на самом отшибе сознания, там, где оказывались самые нежеланные и неприятные размышления.
Неужели ты не чувствуешь, как тело мальчишки принимает тебя? И вместе с тем сжимается вокруг твоих пальцев, отказываясь отпускать? Очевидно, что ты у этой святой наивности не первый.
Очередное мучительное жжение где-то в районе грудной клетки, где у обычных смертных должно биться сердце. Какое это вообще имеет значение? Астарион точно не в том положении, чтобы осуждать чей-либо промискуитет. Юный тифлинг был
дьявольски красив, глупо было рассчитывать на то, что никто не сорвал этот благоухающий цветок до Астариона.
К тому же, ты видел, как смотрят на него другие. Тот же волшебник! Все те вечера, которые они проводили, практикуясь в магии. Неужели ты рассчитывал, что это всё, чем они занимались в то время? Неужели ты поверил в этот грандиозный спектакль? Думал, что ты единственный, кто может притворяться и выдавать себя за то, чем ты в действительности не являешься?
Астариона привел в чувство особенно громкий стон тифлинга. Когда пелена спала с глаз, перед вампиром открылась восхитительная картина прелестного создания, теряющегося в собственных ощущениях. Прикрытые глаза, изогнутая спина, нервно подрагивающий хвост, обившийся вокруг спины Астариона.
Почти может показаться, что происходящее для тифлинга действительно в новинку.
— Тише… — горячее дыхание Астариона осело на пылающей коже Брисеиса. Тот неспешно вышел из тифлинга, концентрируясь на невольном, но видимом разочаровании, поразившем всё естество юноши. — Мы ещё даже не добрались до лучшей части. Впрочем, ты мне очень льстишь.
Астарион все еще хотел этого. Хотел
его. Ему хотелось, чтобы значение имел только этот мимолетный момент, а не то, что затаилось в прошлом их двоих, и уж точно не то, что с хищной кровожадностью поджидало их в будущем.
Он хотел…
Чтобы происходящее имело хоть какое-то значение.
— Есть ли у тебя какие-нибудь предпочтения, моя радость? Твое желание для меня закон.
— Я хотел бы видеть твое лицо. Если можно…
Ну конечно.
Разумеется.
Ничего иного Астарион и не ожидал.
Вампирское отродье давно научилось хорошо разбираться в людях и с относительной точностью предсказывать их возможные действия. Астарион находил в этом своеобразный комфорт и защиту — предвидеть, какие ужасные вещи с тобой могут сделать.
Касадор, конечно. был весьма оригинальным в своих мучениях. Но за долгие двести лет даже он стал повторяться.
Приятно хоть раз за такой долгий срок ожидать что-то хорошее — и не ошибиться.
Пускай и далеко не все твои ожидания оправдываются…
— Значит, мы делаем это как двадцать лет женатые голубки, — Астарион театрально закатил глаза, словно был искренне разочарован услышанным. Пришлось поспешить и ласково улыбнуться юному тифлингу, чтобы он не смутился и не обиделся. — Прелесть какая.
Астарион не очень часто очаровывал своих жертв именно в такой позе. Обычно, когда дело доходило до интимной близости, несчастным овечкам уже не было дело до волчьей морды.
Очередная новизна происходящего. Очень приятная новизна.
Астарион навис над Брисеисом и позволил тому крепко обхватить свою шею руками, почти прижимать себя к груди, проникая в тифлинга на этот раз по-настоящему. Первоначальные подозрения лишний раз подтвердились —
твой светлый тифлинг, на самом деле, маленькая шлюха, кто знает, возможно, в количестве бывших любовников он даже тебя обгонит — но вместе с тем на эльфа обрушилась целая палитра чувств и переживаний.
Неожиданно для самого себя Астарион осознал, что не врал, когда говорил о значимости первой интимной близости в своей действительно свободной жизни. Вампир ощущал то, что, как ему казалось, не почувствует никогда.
Он ощущал…
Связь.
Высшей степени единение со своим партнером. С человеком, которого он выбрал сам, и который ответил ему взаимностью. Астарион смотрел на тифлинга под ним, на то, как совершенно напрасно тот сжимал губы, чтобы попытаться сдержать стоны, на выступающий на лбу пот, из-за которого тонкие локоны прилипали к раскрасневшемуся лицу.
Астарион видел не только прелестную картинку, но и своего рода проявление собственной свободы. Этот аватар обладал плотью и кровью, жадно впивался когтями в спину эльфа, словно боялся его упустить, словно пытался стереть богохульные свидетельства чужого присутствия и власти над вампиром.
И Астариону хотелось не только наслаждаться обществом и телом этого прелестного символа собственного освобождения. Символ хотелось ценить. Беречь. Защищать от любого, кто посмел бы посягнуть на свободу Астариона.
— Тише… — хрипло просипел Астарион, горячо шепча на ухо тифлингу и мягко целуя его висок. — А вдруг нас услышат?
Вдруг мою свободу захотят отнять?
Астарион удивился, насколько чутко Брисеис отреагировал на услышанное. Тифлинг уткнулся лицом в плечо вампира, стоны стали сдавленнее и тише. Астарион ощутил облегчение, смешанное с легким разочарованием, пока вновь не услышал изумительный голос тифлинга.
Но на этот раз — в собственной голове.
— А можно… Так?
Глупый тифлинг додумался воспользоваться их общим проклятием и выйти на телепатическую связь с человеком, прямо сейчас находящимся рядом с ним, над ним, в нем… Астарион удивленно моргнул и посмотрел на Брисеиса. Тот все еще был благополучно потерян в собственном удовольствии, удивительно, как он вообще оказался способен на относительно содержательный мысленный контакт.
Астарион почти восхищенно вздохнул и жадно припал к губам тифлинга, зная, что в ближайшее время говорить что-то вслух он точно не станет.
— Тебе можно всё что угодно.
Ментальная близость такого рода и вовсе оказалась для Астариона необычным, чужеродным концептом. Он мог быть внутри не только тела тифлинга, но и его разума. Эльф мог завладеть Брисеисом настолько, насколько это вообще возможно, тогда как все другие могли только грезить о подобном уровне близости.
В голове тифлинга было, как и в прошлые посещения, довольно пустовато. О потере памяти мальчишка, скорее всего, не врал.
И все же что-то в сознании Брисеиса сразу же бросалось в глаза, бесповоротно привлекая внимание и не позволяя даже на мгновение отвести взгляд.
Восторженное обожание. Робкая влюбленность. Гнетущее, почти сводящее с ума одиночество — и слабая надежда оставить его навсегда в прошлом.
И всё это — из-за Астариона.
Всё это — ради Астариона.
Вскоре хрупкое тело тифлинга сотряс долгожданный, почти мучительный оргазм. Финальный стон Брисеиса отдался приятной вибрацией Астариону, который до последнего так и не прервал глубокого поцелуя. Вампир не спешил отпускать разгоряченное, размякшее тело, продолжая покрывать поцелуями раскрасневшееся лицо и плавно проводя ладонями по уже хорошо изученным изгибам. И все же Астарион незаметно, почти ненавязчиво прервал ментальный контакт с тифлингом, возвращаясь в темный одинокий уют собственного разума.
Хотелось надеяться, что, захваченный предоргазменной негой, Брисеис не заметил в голове Астариона ничего, что ему не следовало. Как отметил сам Астарион, в его разуме оказалось еще больше компрометирующей его информации, чем он думал.
