The flame has no living heart

      Как обычно, Астарион проснулся гораздо раньше Брисеиса. В конце концов, эльфы и вовсе не спят в привычном понимании этого слова, и времени у них на это уходит гораздо меньше.       Брисеис не знал, нужен ли сон вампирам. На самом деле, о вампирах он в целом знал очень мало, но не решался расспрашивать об этом Астариона. Очевидно, собственная нежизнь была не самым приятным аспектом образа эльфа.       Ещё даже не открыв глаза, тифлинг сразу обратил внимание на ощутимый вес рядом с собой на краю кровати. Уже одетый Астарион сидел у ног Брисеиса, тщательно расчесывая небольшим, но искусно сделанным деревянным гребнем светлые локоны. Тифлинг находил почти трогательной эту придирчивую заботу о собственной внешности, особенно в условиях, где это вообще не должно быть прерогативой. Пожалуй, Брисеис относился бы к собственному образу также бережно, если бы там вообще было, что оберегать.       Астарион был очень красивым. Брисеис понимал это, пускай даже эльф и был в первой пятерке лиц, которых тифлинг увидел после потери памяти. Даже если бы Брисеис сохранил свои воспоминания, это не повлияло бы на его веру в привлекательность эльфа.       Именно поэтому Брисеис точно знал, что Астариона в действительности не влечет к нему. Потому что он знал, что ему, пускай и сладко льстят, но все же бессовестно врут в глаза.       Поначалу это сбивало с толку. Потом пугало. А затем заинтриговывало. Заставляло хотя бы попытаться понять, зачем ему лгут.       Впрочем, вряд ли одно лишь любопытство привело Брисеису в одну постель с вампиром.       Кажется, Астарион все еще не заметил, что его вчерашний партнер проснулся. А если и заметил, то не заострил на этом внимание. Брисеис неспешно осмотрел комнату, его взгляд невольно задержался на небольшом настольном зеркале, в котором, судя по всему, было бы отражение Астариона.       — Ты не отражаешься в зеркале?       Тифлинг почувствовал, как тело рядом с ним мелко вздрогнуло. Но, стоило Брисеису взглянуть на Астариона, тот остался таким же непринужденным, продолжая расчесывать волосы, проходясь по ним пальцами в поисках оставшихся колтунов.       — А ты знаешь, что сказать в первую очередь на утро после секса, — Астарион криво ухмыльнулся, но в глазах читалось спокойствие и почти добродушие. — Вампиры не отражаются в зеркалах, моя радость. Что-то про специфическую непереносимость некоторой нежитью серебра, насколько я помню.       — Но вампиры также сгорают на солнечном свете. И не могут заходить в дома без приглашения. И переходить через…       — Проточную воду. Ты действительно пытаешься объяснить мне, каково это — быть вампиром?       Брисеис молча пожал плечами, понимая, что это точно не та тема, по которой он мог и хотел переспорить Астариона. И все же эльф продолжил, убрав гребень и положив ладонь на колено тифлинга, покрытое одеялом. Брисеис не помнил, чтобы засыпал под ним.       — Пожалуй, наши маленькие ползучие друзья оказались избирательны в том, как облегчить мне жизнь, — Астарион говорил с легкой полусонной улыбкой, но Брисеис понимал, что на душе вампиру абсолютно точно нерадостно. — Я не жалуюсь, конечно. И все же… Это сводит с ума, понимаешь? Когда тебе принадлежит нечто настолько великолепное, но наслаждаться этим могут все, кроме тебя.       Астарион сделал широкий, почти театральный жест, указывая на собственное лицо. В словах вампира скрывалось нечто большое, чем привычное для эльфа тщеславие. Казалось, что Астарион хотел сказать еще больше, но промолчал, изучающе рассматривая лицо тифлинга. Словно пользовался тем, что хотя бы это лицо он мог увидеть.       Брисеис никогда над этим не задумывался. Это было по-своему парадоксально — так заботиться о собственной внешности, но при этом не иметь возможности увидеть ее. Это было также похвально в какой-то мере, потому что Астарион прекрасно справлялся со своей задачей в таких сложных условиях.       Брисеис хотел помочь. По крайней мере, так, как только мог.       — Я могу помочь с этим, разве нет? — опираясь на локти, тифлинг сел на кровати, чтобы как можно лучше рассмотреть лицо напротив. — Открой свой разум. Как вчера. Я покажу.       Веки Астариона резко дрогнули, в лице что-то на мгновение переменилось, слишком быстро, чтобы Брисеис мог определить причину произошедшего. И все же, стоило тифлингу направить мысленный поток в чужой разум, тут же его впустили внутрь, без промедления и почти с трепетной готовностью.       Брисеис сосредоточился на том, что видел прямо перед собой. Лицо Астариона. Он не зацикливался на чем-то одном, пытаясь передать в чужое сознание общую, пускай и не самую детализированную картинку. Цвет глаз, тон кожи, контур губ, линии морщин. Основные черты, из которых и состояло лицо, которое Астарион не видел уже две сотни лет.       Тифлинг едва ли представлял, какой отклик у Астариона вызовет увиденное. Возможно, это предложение помочь и вовсе было неуместным. Кто знает, насколько эта жизнь после смерти изменила эльфа? Какие у него были глаза до обращения? Какой была улыбка до появления острых клыков? Увиденное могло шокировать, сбить с толку, разозлить, а Брисеис оказался бы виноват в том, что показал то, что, наверное, и вовсе не стоило видеть.       Тифлинг ожидал от Астариона хоть какой-то реакции, но тот был несвойственно молчалив. Перед собой Брисеис не видел ничего, кроме статичного лика эльфа, транслируемого в его же разум. В голове вампира было также непривычно тихо, словно все мысли отступили, оставив место исключительно ощущениям.       Брисеис не знал, сколько прошло времени, прежде чем его мягко, безмолвно попросили покинуть сознание. Тифлинг не стал противиться и прервал ментальную связь.       Он вновь увидел Астариона, на этот раз настоящего. Алые глаза были напряженно сощурены, словно вампир о чем-то глубоко размышлял. Тонкие губы еле заметно двигались, будто эльф репетировал какую-то речь, которую так и не решался произнести. Или же все варианты казались ему неподходящими или неубедительными.       Когда Астарион все же заговорил, его голос звучал непривычно тихо и сдавленно, словно сомневался в смысле или целесообразности сказанного.       — Спасибо. Это было… Очень…       — Тебе не за что меня благодарить, — поспешил перебить эльфа Брисеис, видя, что слова даются Астариону с трудом. — Это все равно не выход из ситуации.       Астарион вопросительно приподнял бровь и чуть наклонил голову набок, изучающе рассматривая тифлинга. Кажется, он с готовностью передал инициативу в этом диалоге тифлингу и заинтересованно ждал продолжения.       — Ты не должен полагаться на меня в том, чтобы иметь возможность видеть собственное лицо. Когда-нибудь я избавлюсь от паразитов. И что тогда?       Когда-нибудь Брисеис избавится от личинок. Это был лишь вопрос времени. Если не в Лунных Башнях, то где угодно еще. Астарион не разделял категоричного настроя тифлинга, но это не было камнем преткновения, так как каждый понимал мотивацию другого.       Астариону паразиты дали свободу, по крайней мере, в той ограниченной форме, о которой он последние двести лет даже мечтать не мог. Безумно было без меры пользоваться этой таинственной, совершенно противоестественной силой, но и глупо было отказываться от нее, только чтобы вернуться к былым мучениям и рабству.       Но что дали личинки Брисеису? Сложно сказать. Он и сам не знал, где начиналось иллитидское воздействие и где заканчивалась его собственная сила, идущая из таинственного источника. Тифлинг также не был осведомлен наверняка, потерял ли он память именно из-за личинок. Шэдоухарт, например, досталась неслыханная роскошь — она знала или хотя бы догадывалась о причине своей амнезии. Брисеису же это было не дано, но, на всякий случай, он предпочитал не засорять свою голову еще большим количеством этих мерзких созданий.       Брисеис был рад, что в вопросе использования личинок они с Астарионом пришли к согласию.       И все же…       Тифлинг часто ловил себя на мысли, что паразиты — единственное, что объединяет их странную компанию. И что, стоит от них избавиться, исчезнет последнее связующее звено. Ведь что связывало всех этих людей без них? Преданную жрицу темной богини, гениального волшебника с бомбой замедленного действия в груди, адскую воительницу с еще одной бомбой замедленного действия в груди, народного героя, а в действительности дьявольского слугу, сладкоречивого вампира с инфернальными рунами на теле, пришелицу из далеких миров…       И тифлинга, с огромным трудом вспомнившего собственное имя. Больше он не вспомнил ничего.       Всякий раз, когда Брисеис думал о такой не самой радужной перспективе, его сердце покрывалось плотной льдистой коркой. Страх одиночества. Дикий, сводящий с ума и доводящий до агонии. Он совсем ничего не помнил о своем прошлом, но, оглядываясь назад, в эту бескрайнюю пустоту, отчетливо сталкивался с одним и тем же чувством — одиночеством.       Брисеис не рассчитывал, что спутники не покинут его, даже когда они разрешат их общую проблему. Они не обязаны, конечно. Но ведь им было, куда идти. У всех была какая-то цель или хотя бы люди, ожидающие их где-то.       Но у Брисеиса не было ничего.       Той ночью, когда Астарион целовал его так глубоко, проникновенно и почти искренне, тифлингу на мгновение показалось, что что-то в его жизни все же появилось. Появился человек, с которым Брисеиса связывало нечто большое, чем надругательство иллитидов над их телами.       Ведь та ночь… Она должна была что-то значить, верно? Хоть что-то? Разве можно быть с кем-то настолько страстно, настолько исступлённо, и при этом испытывать к нему совершенно ничего?       Брисеис был готов говорить о чем угодно, кроме того, что произошло между ним и Астарионом вчера. Тифлинг боялся, что Астарион скажет ему правду, и это разобьет юноше сердце. Или же — еще хуже — Астарион солжет ему, а Брисеис поверит.              — Я что-нибудь придумаю, — со светлой улыбкой ответил Брисеис, перехватывая ладонь Астариона и сжимая ее в своей. Кожа была мертвецки холодной, и все же тифлинг почувствовал, как тонкие пальцы сжали его руку в ответ. — Насчет твоего лица. Обещаю. А пока, думаю, нам нужно собираться. Нас ждут Лунные Башни.       — И что же мы скажем нашим дорогим попутчикам, когда они спросят, почему мы провели ночь в одной комнате? — лицо Астариона приняло привычное выражение расслабленности с еле заметными хищными нотками. К тому моменту Брисеис уже перестал понимать, маска ли это, настоящий Астарион или же маска, настолько привычная для эльфа, что стала его истинной личиной. — Будем хранить от них секреты? Также хорошо, как секрет о том, что я вампир? Нет, это не шутка, то есть вы действительно всё это время видели мое лицо и не предположили, что я вампир? А как же глаза?       — Я решил, что ты полудроу, оттуда и глаза.       — Полудроу? Серьезно?       — Это что, хуже, чем вампир?       — Конечно же хуже. Вампиры просто пьют кровь, дроу поклоняются рехнувшейся богине и превращают в пауков мужчин, не сумевших достаточно хорошо ублажить местных матриархов.       — Поэтому я и промолчал, когда увидел тебя, хотя глаза меня действительно смутили.       — Ты беспокоишь меня иногда, маленький тифлинг. Но в этом и секрет твоего шарма.       С довольной улыбкой Астарион притянул к себе Брисеиса, чтобы поцеловать его, на этот раз недолго и неглубоко, почти целомудренно. Несмотря на то, что тифлинг невольно улыбнулся в ответ и даже почувствовал, как кровь незначительно прилила к щекам, в сердце Брисеис почувствовал характерный холодок. А где-то на отшибе подсознания, настолько далеко, что даже неслышно — чужой голос, который должен быть знакомым, и однажды обязательно станет им вновь.       Одиночество бесконечно, дьяволёнок. Оно простирается далеко за эти проклятые земли, за Побережье Мечей и даже за Материальный план. От него не сбежать, находя укрытие в чужих руках, которые скорее всадят нож в спину, чем защитят от невзгод.       Но спасение есть. Оно всегда твоё, ведь однажды ты уже за него заплатил. Сделка не обесценилась, только потому что ты забыл о ней.       Я не забыл о тебе, только потому что ты забыл обо мне. Мой любимый клиент. Мое дражайшее дитя.       Найди дорогу Домой, пока его двери все еще открыты для тебя.       Я буду ждать.