The flame has no living heart

      Приближающаяся смерть ощущалась бездушной и немилосердной. Словно неприветливый хозяин дома, не ожидавший прибытия гостей.       В этом была своеобразная ирония. Брисеиса буквально испивали досуха, а мысленно он вспоминал о всей той крови, которую пролил за время этого безумного путешествия. Люди, которых убил Брисеис, ощущали нечто подобное? Им было также холодно и одиноко?       В любом другом случае тифлинг нашел бы своеобразное утешение в мыслях о том, что заслуживал эти страдания. Что это — плата за все его неудавшиеся попытки разрешить конфликты мирным образом, помочь тем, кто даже не хотел быть спасенным. Но Брисеиса это не успокаивало, потому что он не хотел уходить, не был готов смириться с надвигающейся смертью. Он хотел и дальше пытаться мир, обрести утраченное прошлое, помочь своим друзьям, убедить Астариона, что он может быть счастлив и без обмена невинных душ на призрачную власть. Если бы только Астарион дал Брисеису шанс доказать это…       Исступленное биение собственного сердца отдавалось зловещим набатом в висках и ушах. Еще немного, и это всё закончилось бы. Брисеис не знал, что финалом оказалась бы вовсе не его смерть, но у юноши не было возможности проверить это лично.       В какой-то момент жадно прильнувшее к Брисеису тело резко и грубо оттолкнули в сторону, повалив с ног. Потеряв последнюю опору, тифлинг тряпичной куклой рухнул на землю, скорее неприятно, чем болезненно подвернув колено при падении. Голова нелепо легла на плечо, выворачивая шею под неестественным углом, но это положение любезно позволило смотреть, что происходило перед глазами тифлинга. Хотя Брисеис предпочел бы вообще ничего не видеть.       Одной рукой зажимая рот дроу, Астарион остервенело вгонял свой кинжал в грудь темного эльфа, иногда давая неосторожную осечку и также пронзая его шею и лицо. Каждый рывок сопровождался неприятным влажным звуком и почти звериным рычанием Астариона. Это не помогло бы убить вампира, и Астарион понимал это лучше многих, но его это не останавливало. Цель была не умертвить нападавшего, а сделать ему больно, заставить страдать, заплатить за содеянное. Судя по сдавленным крикам, срывающимся с губ дроу, у Астариона это отлично получалось.       В темноте переулка сложно было детально рассмотреть выражение лица Астариона. Тьма настолько искажала знакомые черты, что в какой-то момент Брисеис даже не узнал своего спутника. Он испугался, что объявился еще один прихвостень Касадора, решивший посоревноваться со своим собратом по несчастью за добычу. Лицо Астариона было как никогда хищным, неприятно заостренным, словно одно неосторожное прикосновение к линии скул могло пустить кровь. Глаза были сильно сощурены, но Брисеис все равно видел их ослепительный, внушающий ужас блеск. Словно блуждающие огоньки на болотах, предостерегающие о смертельной опасности.       Почему-то Брисеис не чувствовал, что ему пришли на помощь. Ему казалось, что он совершил ошибку, вообще втянув Астариона в эту ситуацию. Тифлинг хотел попросить эльфа успокоиться, что нет нужды в этом безудержном насилии. Но язык до сих пор не подчинялся Брисеису. Юноша попытался вновь выйти на ментальный контакт с Астарионом, но в чужой голове больше не было членораздельных мыслей, только непроницаемое полотно глубокого красного. Мысленно Брисеис тут же отпрянул, будто обжегся.       Брисеис безмолвно принялся молиться — любому богу, готовому к нему прислушаться — чтобы это мучение наконец-то закончилось. Чтобы Астарион остановился и хотя бы взглянул на лежащего рядом тифлинга, чтобы темный эльф перестал кричать, чтобы собственное изнемогающее сердце наконец-то стихло.       Прервал эту ситуацию, как ни странно, ее зачинщик. Неожиданно темный эльф, уже не кричащий, а скорее скулящий от боли, исчез в вихре алых искр, и Астарион остался один, с окровавленным кинжалом, холодным потом, выступившим на всем теле, и юным тифлингом.       Астарион перевел взгляд на Брисеиса, словно только сейчас вспомнил о его присутствии. В горящих багряных глазах промелькнуло нечто, сродни раздражению — будто именно из-за тифлинга эльф не смог добить своего собрата, хотя очень этого хотел. Так и не поднимаясь с земли, он чуть ли не на четвереньках прополз к Брисеису, старательно поддерживая зрительный контакт, понимая, что сам юноша не сможет обернуться к неиу. Тифлингу захотелось невольно моргнуть, если вовсе не закрыть глаза, но даже веки его едва ли слушались.       — Что… — голос Астариона был непривычно сухим и бесцветным, лишенным привычной экспрессивности, которую так любил Брисеис. — Я тебе говорил?       Обвинения — последнее, на что рассчитывал тифлинг в этой ситуации, даже если он их полностью заслуживал. Да, это была его вина, он потерял бдительность. Но, возможно, чтение нотаций можно было оставить на потом, когда Брисеис больше не будет умирать от кровопотери.       Брисеис знал, что, несмотря на всю кокетливость Астариона, являющуюся его второй натурой, он был бесконечно далек от настоящей, чистой, ничем не оскверненной нежности. И тифлинг никогда не требовал от Астариона того, что Астарион не мог ему дать.       Но, боги. Брисеис просто хотел, чтобы его банально пожалели, прижали к груди и сказали, что теперь все будет хорошо. Но Астарион, очевидно, был просто не в том состоянии. Он был взбешён и вместе с тем, судя по болезненным судорогам, проходящим по забрызганному чужой кровью лицу, смертельно напуган. Он сам остро нуждался в поддержке, но Брисеис никак не мог ему помочь. Возможно, тифлинг мог бы попытаться вновь выйти с Астарионом на телепатический контакт, но Брисеис поймал себя на мысли, что не хотел этого делать. Он боялся опять столкнуться с этим безбрежным и бездонным кровавым морем.       — Я мог потерять тебя, — в голосе вампира едва улавливалась предательская дрожь. Кажется, Астарион был бы неимоверно опечален, если бы не был преисполнен злобой и гневом. — И что тогда? Что бы я делал без тебя?       Больше всего на свете Брисеис хотел сказать, что в глобальном смысле его смерть ни на что не повлияла бы. Материальный план не прекратил бы свое существование, только потому что одна несчастная душа наконец отринула свою бренную оболочку. Жизнь Астариона могла продолжиться, если бы он дал окружающим и самому себе ещё один шанс. Но он никак не решался это сделать. Он мыслил какими-то несуществующими максимумами, строгим делением на черное и белое с редкими примесями кроваво-красного.       В итоге Брисеис мог только молчать, еле слышный скрежет зубов — единственное, на что ему хватало контроля. Боль в вывернутом колене действовала на нервы, но хотя бы сердце чуть успокоилось. Близость гибели отступила, но от этого тифлингу едва ли стало легче. Юноша почти удивился, когда Астарион неожиданно прижал его к себе, не столько объятие, сколько попытка собственным телом защитить от реальной или иллюзорной опасности.       Или же это был более мрачный жест. Своего рода утоление внутренней потребности в обладании чем-то. Или кем-то.       Одно из двух.       — Идиот, — горячий шепот Астариона обжег тифлингу ухо. От нервного смеха вампира Брисеису стало не по себе. — Ты почти заставил меня волноваться.       Почему?       Почему ты лжешь? Почему вообще испытываешь потребность врать мне о чем-то подобном? Я забочусь о тебе. Я боюсь за тебя. Почему ты упорно делаешь вид, что это не взаимно? Порой мне начинает казаться, что ты действительно говоришь правду в такие моменты… И меня это пугает.       Астарион уткнулся носом в кровоточащую шею Брисеиса и резко втянул воздух. Тифлинг уже не удивился бы, если бы вампир решил забрать у него последнюю кровь.       — Паралитик. Это пройдет. Но кровь… Нам крупно повезло, что знакомая жрица живет неподалеку отсюда, да?       Брисеис почувствовал, как его взяли на руки, с неожиданной обходительностью положив голову на чужое плечо, чтобы снять напряжение с шеи. Насколько хватило сил, тифлинг прикрыл глаза.       Он безумно устал. Юноша не знал наверняка, из-за сильной кровопотери или какого-то эмоционального истощения. Брисеиса с особенной силой преследовало ощущение собственной беспомощности, как бы тщательно он не прогонял его. Будто бы он всегда находится под своеобразным паралитиком. Тифлинг что-то делает, но его поступки редко приводят к желаемому результату. Он говорит, но его либо вообще не слышат, либо его слова воспринимаются как-то неправильно и искаженно.       Холод. И одиночество. Они никуда не исчезли, даже стоило Брисеису оказаться в чужих руках.       ***       В какой-то момент Астариону показалось, что сестрица даже не удивилась, когда он вернулся к ней с почти обескровленным тифлингом. Та попросила отнести Брисеиса в старую комнату Астариона, и вампиру даже удалось сделать достаточно убедительный вид, что он помнит, где она находится.       Кристэль попросила Астариона подождать снаружи, пока она помогает тифлингу, и эльф даже не возражал. Ему стоило побыть одному, пускай и недолго.       Вампирская кровь пристала к коже Астариона несмываемой грязью, а потому пришлось с усилием прижимать ткань рукава к лицу, чтобы избавиться от следов насилия. Одежду не жалко. Вообще ничего не жалко. И никого.       Очевидно, что Касадор сделал свой ход — максимально красноречивый. Астарион предупреждал глупого ребенка о подобном, но этого оказалось недостаточно. У вампира было достаточно много предположений, чего именно добивался его хозяин этой выходкой. В любом случае, ему это удалось.       Астарион зол. Напуган. Его взяли за шкирку, как несмышлёного щенка, и ткнули носом в собственную ничтожность.       Касадор не просто нашел Астариона. Он знал. Знал, куда именно бить, чтобы причинить как можно больше боли.       И что Астарион мог сделать в ответ? Прямо сейчас — разве что тонуть в ощущении личной убогости. В будущем?       Астарион ответит тем же. Троекратно… Впрочем. нет. Не существовало еще такой меры, способной описать, что эльф сотворит со своим бывшим мастером, насколько он превзойдет Касадора в том, что он сделал со своим вампирским первенцем.       Вскоре Кристэль вышла из комнаты, чуть прикрыв за собой дверь. Она выглядела уставшей и обеспокоенной. Астарион сразу почувствовал, что тревожилась эльфийка скорее за него, чем за тифлинга.       — Он в порядке. Более или менее. Потерял много крови, конечно, но это поправимо. Ему стоит отдохнуть, так что, думаю, вам стоит провести эту ночь здесь.       Астарион, как ни странно, совсем не возражал. Его пугала мысль вернуться на постоялый двор к общим знакомым, пока Брисеис в таком состоянии. В лучшем случае они решат, что это Астарион не уберег их звездочку. В худшем — подумают, что сам Астарион довел тифлинга до такого состояния.       — Ты ничего не хочешь рассказать мне, Астарион? Вампир напал на твоего друга. Ты что-то знаешь об этом?       Астариону все еще нечего сказать.       — Если ты не хочешь, чтобы мы здесь оставались… — сдавленно прошептал, почти прошипел вампир, испепеля взглядом не столько сестру, сколько заветную дверь за ее спиной.       — Я хочу. Боги, Астарион, ты вообще слушаешь меня? Мне страшно. Ты даже не пытаешься ничего объяснить. Если ты в беде, я помогу тебе. В какую бы передрягу ты не влип, я всегда буду на твоей стороне. Просто… Поговори со мной. Я умоляю тебя.       — Я могу увидеть его?       Кристэль больше не стала спорить. Возможно, просто сдалась. В каком-то изнеможённом, почти побежденном порыве она отошла от двери, пропуская Астариона внутрь.       Божественная магия напрямую от Лунной Девы определенно пошла Брисеису на пользу. Пускай тифлинг, лежащий на кровати, скорее всего, когда-то принадлежащей Астариону, и был погружен в глубокий сон, выглядел он достаточно безмятежно. Хотелось верить, что на сегодня с мальчишки достаточно кошмаров. Астарион не хотел очередного напоминания собственной беспомощности.       Вампир осторожно устроился рядом с Брисеисом, стараясь не потревожить чужой сон. Ради этого он даже подавил порыв вновь прижать тифлинга к себе.       В тот момент было вполне достаточно просто лежать рядом и прислушиваться к чужому дыханию. Но Астарион прекрасно понимал, что в глобальном смысле этого мало. Он не мог довольствоваться хрупкими, мимолетными, призрачными моментами спокойствия и безопасности.       Всю жизнь Астарион даже себя защитить не мог, и благодаря своеобразному, далеко не божественному провидению он мог это исправить, убив Касадора и совершив Нечестивое Вознесение вместо него. Если до этого у Астариона и были какие-то сомнения, они развеивались в мгновение ока, стоило ему вспомнить обескровленное лицо тифлинга.       Желание защитить не только себя, но и кого-то другого, было непривычным для Астариона, пускай и, судя по открытиям сегодняшнего дня, в общем-то свойственным ему. Он хотел гарантировать безопасность этого глупого, прелестного существа. Никакие жертвы не казались слишком чудовищными. Ни одно злодеяние больше не было допустимым. Да и о каком преступлении вообще шла речь? Обменять несколько душ, которых можно на пальцах посчитать. Сущая мелочь.       Никакие доводы не могли сломить решимость, практически одержимость Астариона. Он защитит Брисеиса, даже если в процессе ему придется стать тем, кому юный тифлинг даже руку не протянул бы.       Если всё пройдет так, как сулил тот дьявол, у мальчишки просто не останется выбора.       И все же была деталь, которая никак не давала Астариону покоя.       Он не узнал то отродье Касадора. Эльф знал своих братьев и сестер, словно они действительно были ему родными, даже роднее Кристэль. И среди них не было никакого темного эльфа.       Возможно, Астарион просто придирался к мелочам. В конце концов, ничто не мешало Касадору создать еще одно отродье. Или десяток. Или сотню. Но все это не вписывалось в привычную ритуалистическую картину про «семь душ в обмен на вознесение».       Астариону совсем не хотелось думать о том, что, возможно, Брисеис был прав. Они чего-то не знают. Рафаил чего-то недосказал. Все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд.       Астарион поспешил заглушить голос разума и вместе с тем Брисеиса (слишком уж часто они совпадали) в своей голове. Попытки уйти в транс не увенчались успехом, а потому он просто провел всю ночь, прислушиваясь к ночному городскому шуму и глубокому дыханию тифлинга.