9. Снадобье
Еще живым
За ночь в один комок
Смерзся трепанг.
Прошло еще несколько дней. Карамон так и не смог понять, что произошло с Рейстлином, каким образом он так скоро избавился от последствий их “разговора”, и как наружный замок на дверях оказался открытым. Были и еще странности — с двери в спальню брата щеколда тоже исчезла, а когда Карамон принялся ставить новую, дерево никак не желало пробиваться, и крепления то и дело вылетали. Карамон провозился полдня, ругаясь сквозь зубы, и в результате бросил эту затею. Он все еще боялся, что брат сбежит, но тот теперь охотно пропадал в школе днем, а по вечерам занимался лекарской практикой, навещая нечастых пациентов или проводил время у Безумной Меггин, и Карамон несколько расслабился, не видя никаких признаков подготовки нового побега. Рейстлин, кажется, потерял всякий интерес к Испытанию. “Дошло, наконец,” — решил Карамон и окончательно успокоился на этот счет. *** Мальчик не смотрит на Рейстлина. Глаза у него большие, карие, подернутые влагой и блестящие. Он откидывает голову. Юный пациент кажется совсем маленьким и хрупким под тяжелым одеялом, измученный, измаявшийся и исстрадавшийся. Болезнь не отпускает его уже третий день, совсем не дает передышки, и Рейстлин ломает голову — отчего же такая горячка? Отчего совсем не помогают снадобья? Что он делает не так? — Опять горячка и головная боль. А теперь еще и тошнит… Мать тревожно суетится рядом, заглядывает Рейстлину под руку, когда он осматривает маленького пациента, проверяя нос, горло, уши, стараясь понять, что вызывает мучительный жар. — Бредит, не спит, всю ночь мечется. Горло чистое и нет хрипов. Отравление? Но тогда бы тошнота появилась раньше. Впрочем, тошнить может, конечно, и от жара. Мальчик жмется, рубашка у него влажная, и он стонет от боли в мышцах, беспокойно возит головой по тощей и не очень чистой подушке, сбивая и без того спутанные волосы, тихонько ноет и хнычет. — Я посмотрю, есть ли сыпь, — сообщает Рейстлин. — Нужно поднять рубашку. Он осторожно перехватывает мальчишку, тихонько уговаривает: — Рем, посмотри на меня и постарайся послушать. Тебе сейчас так плохо, но я очень стараюсь помочь. Я только взгляну на тебя, очень быстро — и уложу обратно. Сейчас будет легче, и ты будешь отдыхать. Dolor vento rapitur… Заклинание словно смывает тягостную боль, но ненадолго. Рем безвольно затихает. Рейстлин открывает край одеяла и приподнимает взмокшую потом ткань штопаной рубашки. На груди никакой сыпи нет, и лекарь осматривает тощие плечи, давая пациенту привалиться к себе, проверяет спину. Ничего. Рейстлин поднимает одну слабую руку. Потом — вторую. И замирает. За плечом тонко ахает мать. — Ночью этого не было… В распахнутую комнатную дверь заглядывают еще четыре чумазых личика. — Рейстлин, — почти шепотом зовет мага девочка постарше. — А Рем скоро поправится? Рейстлин чувствует, как внутри появляется тяжелый и холодный ком. *** — Одна, двери три… — Карамон, прекрати!.. — …Четыре, пять! Да ты силен, Карамон! — Пусти, Карамон! Стурм с серьезным видом пересчитывал пустые кружки из-под эля, скопившиеся перед товарищем, а сам Карамон удерживал на коленях официантку, рыжеволосую Тику, которая принесла ему следующий заказ, и которую он ухватил за талию и усадил к себе. Тика всерьез злилась, смешно отбивалась, царапалась и вырывалась, взметывая рыжими кудряшками. Очень забавно боялась. — Пусти сейчас же! Не смешно! Я тебе не трактирная девка! — А кто ты? — широко улыбнулся Карамон, стискивая девицу поверх широкого кушака. — Ах ты! Сперва замуж позови, а потом трогай, если разрешу! — Ну уж, и замуж. Я так, — добродушно пробасил Карамон и дернулся, потому что ноготки Тики тут же нацелились ему в щеки. Карамон пихнул девицу от себя: — Ах ты, с… — Спокойнее, Карамон, — возле стола возникла совершенно неожиданная здесь фигура. Рейстлин никогда или практически никогда не заходил в “Последний приют”. — Оставь ее в покое. Карамон переметенул на брата яростный взгляд, а Стурм, сидевший напротив, недовольно скривился: — Чего тебе надо, Рейстлин? — А ты, Стурм, где-то потерял свои Кодекс и Меру? — холодно осведомился маг, поправляя на плече ремень сумки. Тика встряхнула кудряшками, гордо, но проворно юркнула мимо Рейстлина за стойку. Карамон проморгался и только теперь разглядел, что брат выглядит бледнее и еще серьезнее обычного. — Где ты был? — спросил он. — У пациентов, — Рейстлин передернул плечами. — А в “Последний Приют” зачем зашел? Выпить? — Да. Кружку воды. — Ну, с чего-то ведь нужно начинать, — хохотнул Стурм, но Карамон прищурился: — Что такое, Рейст? Какая блоха тебя укусила? Рейстлин криво усмехнулся. — Очень надеюсь, что никакая. В Утехе чума. *** Рейстлин стоит в кухне, над котелком, в котором медленно кипятится что-то бурое. На поверхности снадобья медленно кружатся соцветия, посеревшие от варки. Маг помешивает в котелке деревянной ложкой, глухо постукивая о стенки и как раз добавляет следующий ингредиент, когда появляется Карамон. — Что это ты делаешь, братишка? — спрашивает он. — Снадобье, как видишь. — Для чего? — Не “для”, а “от”. От жара. Карамон подходит ближе и опускает руки на плечи Рейстлина. Тот слегка вздрагивает и передергивает плечами, однозначно обозначая, что прикосновение ему не нравится, однако, разумеется, Карамон игнорирует. — Кого же ты собираешься им лечить, Рейст? — спрашивает он вкрадчиво. — Ты считаешь, что оно никому не пригодится? Отойди, пожалуйста, Карамон, от тебя пахнет элем, а мне пора добавить в снадобье таволгу. Карамон отстраняется и мерит шагами кухню за спиной Рейстлина. Обычно уверенный в своей силе, брат редко повышает голос, но сейчас ему страшно, отчего он звучит громко и отрывисто, заранее с угрозой: — Мы уезжаем, Рейст! — Куда? — через плечо оборачивается Рейстлин, все еще сжимающий в руке мешочек с высушенной таволгой. — Ты помнишь, что нас звала к себе Кит? — Помню. И я, кажется, уже тогда объяснил тебе, почему это плохая идея. К тому же, твое место там уже занято — она забрала с собой Таниса Полуэльфа. — А остаться в чумной деревне — хорошая идея? — Карамон рывком отталкивает попавшийся на пути стул. — Ты в своем уме? — Карамон, я лекарь, — напоминает Рейстлин. — Ты прежде всего мой брат. Чего боится Карамон? — думает маг. — Боится, что я заболею? Или боится заболеть сам? Карамон? Рейстлин представляет себе брата, измученного жаром, мечущегося в бреду. Представляет, как он подносит ему лекарство, вскрывает бубоны, отирает с губ кровавую пену, заставляет пить снадобья, стараясь удержать и надеясь, что он не исторгнет лекарства обратно. До этого момента Рейстлин никогда не думал о том, что Карамон может чем-то заболеть. А если брат умрет? Станет ли Рейстлин счастливее? Маг прикрывает глаза. — Мы уезжаем завтра же, Рейст, — чеканит Карамон, переставая отбивать четкий, как барабанный бой, ритм шагов. — И я не потерплю пререканий. Иначе — стану убеждать по-другому. — Как? — интересуется Рейстлин. — Позволь тебе заметить, что если ты используешь аргументы из нашей прошлой беседы, я не смогу сесть в седло. Карамон практически рычит и в два шага преодолевает расстояние, разделяющее его с братом. Ухватыает за длинные пряди волос и притискивает к боковине камина, заставляя отступить. Рейстлин смотрит на него из-под ресниц острым взглядом. — Значит, я тебя довезу. Бросай свое снадобье и собирайся. Мы уезжаем завтра. — Отпусти меня, Карамон. — Ты меня услышал? — Тебя сложно не услышать. — Ты меня понял? — медленно выговаривает Карамон. — Если ты сомневаешься в своей убедительности — продолжай. Карамон выпускает Рейстлина и отталкивает так, что маг стукается затылком о каменную кладку и с шипением вдыхает сквозь зубы. — Снадобье я закончу, — бросает Рейстлин в спину развернувшемуся Карамону.