15. Яма
Все падают и шипят.
Вот-вот огонь в глубине золы
Погаснет от слез.
— Вот, здесь, — сказал Карамон. — Не понимаю. Здесь, это, прости, где? Рейстлин только что соскочил на землю, передав брату подержать свою лекарскую сумку. Они приехали в лагерь из Нераки, и маг сидел в седле позади Карамона, придерживаясь за его плечи, чувствуя под ладонями новую скрипящую непривычную кожу доспеха, холодную и как будто слегка влажную на ночном воздухе. Было уже совсем темно, и военные расположения тонули в золотых огнях факелов и костров, пожалуй, даже больше, чем город, который освещался только фонарями возле лавок и кабаков, да и то не везде. Рейстлина удивил этот контраст. Улицы, на которых, боги знают как, ориентировался Карамон, правивший лошадью, были полутемными, клочья тьмы, казалось, лежали в каждой подворотне и под каждым забором, а кое-где стояла кромешная темнота. Рейстлин на всякий случай сосчитал перекрестки и повороты. Они выехали за ворота, и перед ними распахнулось залитое янтарными огнями поле, высветленное, как днем, вызолоченное, отмеченное метущимися длинными тенями. Рейстлин никогда еще не видел столько огня. Карамон проехал через весь лагерь Синей Армии Китиары и свернул куда-то за палатки. Маг рассмотрел темный провал ямы, которую он сперва принял за ту, что предназначалась для отходов и мусора. Но тогда почему пространство вокруг тоже освещено факелами и стоит охрана? Карамон принял сумку Рейстлина и, было, протянул ему руку, чтобы помочь спуститься с седла, но Рейстлин отмахнулся и соскочил наземь самостоятельно. — Вот здесь твой… гм, пациент, — ухмыльнулся Карамон, передавая суму назад. — Тебе нужно пояснить. — А что тут пояснять, — брат пожал могучими плечами. — В яме пленник, с ним тебе и работать. — Если он болен — переселите его в палатку. Чем он болен? Какие симптомы? Как давно? — спросил Рейстлин и осекся, узрев еще больше распахнувшуюся вратами Бездны ухмылку Карамона. — Там увидишь. Сильно лечить не нужно, только чтобы не помер. Рейстлин ощутил желчную горечь на языке и быстрые ледяные шажки мурашек, которыми пронзило его понимание, по спине под рубашкой и черной мантией. Сильно лечить не нужно. Виски в одну секунду стиснул треск костров и факелов, сильно, нестерпимо. Ржание лошадей, голоса, отрывистые команды откуда-то издалека — все это вдавилось в глазницы и в уши оглушительным хором. А из ямы не доносилось ни звука. Возьми себя в руки, мастер Маджере. Тебе лучше поспешить. — И что с ним? Братец, сотри с лица ухмылку и ответь мне четко, что именно вы с ним делали? Что я увижу? Что мне придется шить? Вправлять? Промывать? — И шить и вправлять, так скажем, — небрежно повел плечами Карамон. — Найди чистого полотна, — велел Рейстлин, отворачиваясь. — Воды. И, если вы ломали ему руки или ноги, то и пару досок на лубки. Маг шагнул в сторону ямы, но Карамон вдруг ухватил его за локоть, развернул к себе рывком. — Я не дурак, Рейст, — тихо сказал он. Взгляд уперся в лицо мага. — Я знаю, что ты очень сведущ в травах. И я видел, что ты сделал с отцом. Я видел, как ты заклинанием погрузил его в забытье перед смертью так, что он не чувствовал никакой боли. Так вот, имей в виду, Рейст, что здесь тебе не стоит проворачивать подобное. Этот — должен чувствовать все. Посмотри на меня, Рейст. — Я смотрю на тебя, братец. — И скажи, что ты меня понял. Рейстлин дернул плечом, вырывая локоть из захвата широкой руки Карамона. — Мне придется туда спрыгивать? — холодно поинтересовался он. — Или ты столкнешь меня вниз? Или все же принесешь лестницу или хотя бы веревку? — Ты услышал меня, Рейст? — Я, несомненно, услышал тебя, Карамон. Ты вполне внятно доносишь свои мысли. Карамон поразился, глядя на брата — еще никогда голубые глаза Рейстлина, цвета летней лаванды, не были настолько холодными. — Ты в полах мантии не запутаешься? Я дам тебе руку, чтобы ты смог спуститься, Рейст, — сказал он. — Предпочту веревку. *** Отблески света остаются наверху, и в яме Рейстлина охватывает темнота плотным покрывалом. Поначалу ему кажется, что здесь никого нет. Может быть, Карамон обманул его, чтобы оставить здесь? — Shirak, — тихонько приказывает Рейстлин, и с его ладони поднимается серебристо сияющий светлый шарик, разгоняя мрак. Только тогда маг может разглядеть пленника — тот притулился у дальней стенки ямы, свернувшись клубком, сжавшись, оберегая руки, придерживая один локоть второй рукой, пряча лицо, видимо, стараясь быть как можно незаметнее и занимать как можно меньше места, и его колотит нервная дрожь. Рейстлин видит его спину, едва прикрытую окровавленной растерзанной рубашкой — и сжимает губы в тонкую злую линию. Пленник по-прежнему никак не реагирует, и единственный звук в яме — это шелест мантии Рейстлина, который осторожно подходит ближе. Несчастный без сознания? В прострации? Умер? Нет, определенно еще жив — поза слишком напряженная. Маг присаживается рядом, опускает на земляной пол свою лекарскую сумку, в уме прикидывая, какие снадобья пригодятся. Он невесомо касается истерзанного плеча пленника, совсем легко, привлекая внимание. — Ты слышишь меня? От меня нет опасности, я лекарь. Я помогу. Тот шевелится слегка, отодвигаясь от руки мага, подает сиплый и слабый голос: — Уйди… черная мантия… — А есть разница, какая на мне мантия, если у меня в руках бинты? Выпей воды. Знаю, тебе тяжело, я придержу. Рейстлин, вынув пробку, протягивает пленнику флягу, которую он вытребовал у Карамона. Тот не желает реагировать, и маг снова касается его плеча, которое мелко и напряженно дрожит под его рукой. — Как уговорить тебя позволить помочь? — Как… тебя земля носит… — натужно и тихо отзывается несчастный, вздрагивая, почти что вжимаясь в обсыпающуюся земляную стенку. — Светлое искусство врачевания… хочешь вылечить, чтобы меня снова… — Нет. Хочу вылечить, чтобы тебе стало легче. Тебя ведь мучает жажда, пей. Эта вода точно не посвящала себя тьме, — мягко говорит Рейстлин. Пленника перетряхивает в нервном и болезненном ознобе. Он не поднимает головы. Ему ужасно, безумно хочется пить, но он даже не смотрит на флягу в руке чародея, чтобы не схватить ее, не принимать ничего из рук приспешника мучителей. Может быть, сейчас этот маг и правда пришел, чтобы облегчить немного его страдания — а завтра станет пытать какими-нибудь заклинаниями, когда они поймут, что плеть и каленое железо не помогают. — Mujhe aapakee madad karane deejiye aur main kuchh pata lagaoonga*. Рейстлин говорит по-эльфийски довольно медленно и не совсем бегло, но достаточно правильно, старательно интонируя, хотя ему и с трудом дается певучесть языка, поскольку он привык к более простому всеобщему или более резкому в произношении абанасинскому диалекту. Пленник напряженно замирает, кажется, даже дрожать перестает на минуту и наконец поворачивает голову. В Рейстлина упирается почти что панический взгляд светло-серых глаз, сощуренных от боли и холодного сияния светящегося магического шарика, из-за спутанных, слипшихся светлых прядей, которые падают на лицо — бледное, как смерть, покрытое ссадинами. Щека рассечена — нет, разрезана, понимает Рейстлин, как от взмаха кончиком ножа — лоб, бровь и один глаз заливает болезненная синь кровоподтека. — Ты… как…? — Думаешь, со спины невозможно узнать эльфа? — спокойно уточняет Рейстлин и придвигается поближе, наконец вкладывает флягу в руку пленника, кажущуюся более здоровой, помогает поднести к губам. Тот наконец сдается, приникает и пьет жадно, проливая часть воды, которая течет струйками по подбородку на грудь и впитывается в драную ткань рубашки, точнее, того, что от нее осталось. Рейстлин принимает обратно опустевшую флягу. Больше не спрашивает, коротко информирует: — Я осмотрю тебя. Очень осторожно. — Не надо… — измученно, убито, умоляюще стонет эльф, но не сопротивляется рукам мага, которые мягко, бережно разворачивают к себе, поддерживают больной локоть. Рейстлин ахает про себя, наконец имея возможность подробнее рассмотреть повреждения. Когда они приехали вчера, никакого пленника еще не было, и утром, когда Рейстлин отправился в город, о нем речи не шло, и все раны совсем свежие — значит, все это всего за день. Ушибы, раны, порезы — на одном плече чередой, рядом, резали методически, глубоко, выкладывая на светлой коже кровавые штрихи — ожоги от каленого железа, свежие, алые, сочащееся сукровицей — от плоскости лезвия ножа, судя по форме — спина густо исчерчена кровавыми длинными ранами от плети, сильно, до рассеченных мышц, руки вывернуты, одна — сломана. Рейстлин чувствует, как горечь заливает ему язык, как темнеет в глазах и почти поспешно наклоняется к своей сумке, раскрывая ее, чтобы достать иглу и нить, снадобья и полотно. И это — Карамон. Это — мой брат, — мечется от виска к виску. — И я думал, что это мне от него достается. Я думал, что пряжкой ремня — больно. — Я постараюсь справиться быстро, чтобы ты смог отдохнуть, — мягко, успокаивающе говорит Рейстлин. — Сейчас будет легче. Сейчас будет не так больно. Рейстлин опускает пальцы на шею эльфа, сбоку, по нескольким ударам высчитывает пульс. Сердце пленника бьется птицей, прерывисто. Тому невозможно тяжело сидеть, он шатается и клонится головой. Воды для промывания ран у Карамона не удалось добиться, и Рейстлин обильно промывает обеззараживающим составом, потом — шьет, потом накладывает заживляющую мазь, сверху — повязки, со всей остротой понимая, насколько это бесполезно. Ран много, очень много, и все это занимает достаточное количество времени. — Не трать… снадобья впустую, — с тихим рваным дыханием шепчет эльф. — Впустую — не трачу, — отзывается Рейстлин. — Еще немного, потерпи. Мне нужно ощупать, где сломана рука и наложить лубки. — Ты что, и правда ничего… не понимаешь? — снова зажимается пленник. — Блаженный… в Черной Ложе?.. Это бесполезно, завтра же меня… будут снова пытать. Допрашивать… — Не будут. Несколько дней покоя я тебе обещаю. Дай сюда руку, — Рейстлин очень осторожно придерживает сломанную конечность. — Мне нужно тщательно ощупать, чтобы понять, что и как сломано. Это больно. Parantu main dard ko jaadoo se sunn kar doonga**, — он снова переходит на эльфийский, который не сможет понять ни стража, ни Карамон, если им случится услышать тихий говор и надеется, что не подойдет Танис. — Is baare mein sochana bhee mat! — эльф почти что шарахается назад, задыхается, роняет голову. — Tab... main aur bhee adhik kshat-vikshat ho jaoonga. Aur tum... mujhe nahin pata ki tum kis tarah ke kaale jaadoogar ho, lekin tum... kinaare par chal rahe ho... mujhe chhod do.*** — Спокойнее. Все хорошо. Сейчас будет легче, боль пройдет, — ласково уговаривает Рейстлин, обхватывая ладонями поврежденное место и чувствуя, как из сердца к рукам послушно стекает мощный поток магии, готовый служить. Потому что нельзя, чтобы так больно. Нельзя, чтобы так мучительно. Зачем еще магия, как не для этого? — Dolor fluctibus abluitur, — шепчет он почти что беззвучно. Он места перелома, от бережных, внимательных рук мага, по всему телу пленника, избитому, истерзанному, бегут прохладные волны, словно смывающие боль, и он расслабляется, со стоном пригибается. Выворачивающее болезненное напряжение оставляет плечи, спину, стиснутый живот, каждую клеточку тела. Эльф тихонько всхлипывает от внезапного облегчения, и беззвучно плачет, втиснувшись лбом в ладонь относительно здоровой руки, пока Рейстлин без помех ощупывает второе предплечье, находит место, где лучевая кость разошлась надвое, и берется за лубки. — Кто ты… кто ты такой? — через всхлип спрашивает пленник. — Почему ты это делаешь? В чем подвох? Потом будет хуже? — Лучше постарайся поспать, а не задавайся вопросами, — советует Рейстлин и, помедлив, прибавляет: — Все будет хорошо. *** Когда Рейстлин выбирается из ямы, Карамон дожидается его и испытующе смотрит. — Ну, что? Рейстлин хочет ответить. Пленник прав — он ходит по краю. По тонкой ледяной кромке, которая вот-вот треснет под ногами. Маг вдруг чувствует, как на плечи наваливается свинцовая тяжесть, лишая сил говорить и заставляя ослабеть колени, отдается звоном в голове. — Закончил, Рейст? — нетерпеливо торопит Карамон, но Рейстлин вдруг стремительно разворачивается и почти что бегом, скорым шагом, идет к своей палатке. Карамон недовольно мечет взгляд в сторону стражи, но ни один из отменно выдрессированных солдат и бровью не ведет при виде того, как колдун игнорирует вопросы нового адъютанта господина Таниса. Карамон широким шагом идет нагнать брата. Он ведь такой хлипкий и никогда не видал такого, а лечить ему доводилось только лихорадки да одиночные переломы — должно быть, ему стало нехорошо. У палатки Карамон слышит дыхание брата и шарит глазами. Рейстлин находится в густой тени полотняной стенки. Он стоит, пригнувшись, намертво вцепившись в трос растяжки одной рукой. — Ну, братишка…— успокаивающе тянет Карамон, шагает придержать за плечи. — Давай я тебя отведу в палатку. Но Рейстлин, против ожидания, не исторгает из себя ужин, он просто стоит, уронив голову и прижав рукав мантии ко лбу, на котором выступила холодная испарина. Заботливо протянутую руку брата маг отбрасывает резким, злым движением. — Что за выходки, Рейст? — приподнимает бровь Карамон. Рейстлин выпрямляется, оборачивается и поднимает голову, чтобы посмотреть брату в лицо снизу вверх, стоя перед ним. — К такому наемничеству ты стремился, Карамон? — цедит он, вонзая слова, как осколки стекла. — Это так ты намеревался продать свой меч? Податься в палачи? Достойно, горжусь тобой. — Рейст, — тихим рыком осаживает его Карамон. — Это армия, братишка. А ты что хотел? — Я — хотел, чтобы мой брат не прислуживал моей сестре в должности заплечных дел мастера. И откуда у тебя такие таланты? Пригодился навык работать ремнем? — Возьми себя в руки,Рейст, — бросает Карамон. — Еще твоих истерик мне не хватало. Истерик я сегодня уже видел достаточно. До сих пор, знаешь ли, болит голова от его воя. Ну? Рейстлин отводит взгляд в сторону, смотрит на костры поодаль, на выставленные на стойке копья, на брошенную рядом свою сумку с лекарствами и бинтами. Потом снова поднимает на Карамона холодный взгляд. — Я наложил обезболивающее заклинание, Карамон, — говорит он. Карамон сгребает в горсти бархатный воротник мантии, медленно тянет наверх, заставляя приподняться на носки, и Рейстлину кажется, что он вот-вот придушит его, отрывая от земли. — Я ведь приказал, — каждое слово Карамон, казалось, вдавливает Рейстлину прямо в лицо. — А с каких это пор я выполняю твои приказы, братец? Отпусти меня. — И сколько это твое заклинание будет действовать? — Сутки. — Ах ты…! Карамон отталкивает брата, и тот едва не падает, запнувшись о растяжку, но удерживается на ногах, за нее же и ухватившись. — Мне снова пустить в ход ремень, чтобы отучить тебя портить мои дела? Рейстлин оправляет измятый воротник мантии и передергивает плечами. — Я не порчу твои дела. Я помогаю тебе, Карамон, — говорит он. — Твою мать, Рейст! — брат снова делает шаг вперед, но Рейстлин вскидывает руку. — Карамон, во имя человеколюбия… — Какого человеколюбия, это эльф. — Послушай меня, братец. Внимательно послушай. Понимаю, что тебе очень хочется продолжить, чтобы выслужиться. Но ты сегодня так изрядно постарался, что у твоего эльфа сильный болевой шок до сих пор. Иными словами, он мог и не выдержать. — Что ты несешь, Рейст? Эльфы меньше чувствуют боль. — Ты потому так старался? — усмехается маг. — Это сказки, Карамон. Эльфы также чувствуют боль и страдание. В той же степени, как и люди. — Танис говорил… — Танису выгодно поддерживать образ, пользуясь тем, что он полукровка. К тому же, Танис из Квалинести, а это — сильванестиец. — Мне кажется, — щурится Карамон, — что ты болтаешь какой-то вздор. Лжешь мне. — Правда, братец? — отзывается Рейстлин. — Тогда пошли снова в яму. Я сниму заклинание и научу тебя, как найти пульс — убедишься сам, что его сердце бьется втрое скорее, чем нужно, и неровно, пропускает удары. Проверишь, как сужены зрачки, как обложен язык, как поверхностно и часто дыхание. Если пожелаешь — оставим так, Танис будет доволен, если пленник умрет или впадет от боли в прострацию и не сможет отвечать. Идем. Карамон некоторое время смотрит на брата, в его уверенные и презрительные глаза. Затем разворачивается и уходит, досадливо сплюнув в траву. Рейстлин, приподняв полог, проскальзывает в свою палатку и падает на узкую койку. Закутывается в мантию, стискивая ее на груди, сжимается, душит в тощей подушке сухой, нервный всхлип. Рейстлин никогда еще не видел столько огня. ______________ * Разреши мне помочь тебе, и я что-нибудь придумаю. (эльф.) ** Но я заглушу боль заклинанием. (эльф.) *** Не вздумай! Меня потом… еще сильнее искалечат. А тебя… не знаю, что ты за черный маг, но ты… ходишь по краю… оставь меня. (эльф.)