19. Нож в спину
Как ветки оленьего рога
Расходятся из единого комля,
Так с тобою мы расстаемся.
Карамон чувствовал себя преданным и оскорбленным. Сделавшись адъютантом Таниса, он очень боялся показаться хуже, чем любой ящеромордый солдат. Всем заправляла его собственная сестра, а ее правой рукой был давний приятель Карамона — и меньше всего ему хотелось показаться перед ними хуже, чем он был. Потому он и поехал в город за Рейстлином, надеясь, что брат послушается, как обычно, и сделает то, что ему поручено. Тихий, молчаливый, покладистый и знающий Рейстлин был бы как нельзя более кстати. Но тут что-то пошло не так. Брат, после своей попытки сбежать в Башню Высшего Колдовства на Испытание, от которой Карамон его удержал, стал словно чужим. Сперва Карамон думал, что он обиделся, однако, здесь было что-то не то. А в лагере Карамон впервые почувствовал, что теряет над братом контроль. Путешествие от Утехи утомило Рейстлина, тем более, что Карамон ехал довольно быстро, хотя и жалел брата, который к концу дня с трудом сползал с седла. Во время готовки ужина Рейстлин сидел над кипящим котелком, прикрыв от усталости глаза и едва успевал добавлять ингредиенты — благо их в распоряжении братьев было в принципе немного. Задумчивым он был всегда, а теперь стал едким и раздражительным, так что Карамону приходилось его одергивать. Но все это было, в сущности, не так важно — ну, сложно Рейстлину далась дорога, это было ожидаемо, с его-то хилым здоровьем — в сравнении с тем, что начало происходить, когда Карамон поручил брату присматривать за ушастым пленником. Карамон бы решил, что эльф околдовал Рейстлина, если бы не был чуть больше уверен в том, что это Рейстлин околдовал эльфа. А еще он был уверен в том, что брат его предал. Пошел против него, из-за своей впечатлительности нарушил простой приказ. Посочувствовал врагу. Рейстлин приводил очень логичные аргументы, стараясь переложить ответственность на Карамона — вероятно, опасался гнева Китиары. Карамон сомневался. Карамон не был уверен. Карамон чувствовал себя отвратительно. Насмешек сестры и Таниса он боялся больше, чем самому оказаться на месте пленника под плетьми. Утром Рейстлин, разумеется, не появился из своей палатки. Должно быть, приходил в себя после их последнего разговора. Потому Карамон был удивлен, когда брат показался возле коновязи, пока он седлал лошадь. Рейстлин выглядел неважно — он был бледен, зябко кутался в мантию, напряженно приподнимая плечи, как от холода, и его шатало, когда он остановился возле яслей. Ветер трепал каштановые волосы и шевелил полы и широкие рукава его одежд. — Если ты не боишься, что я ударю тебя ножом в спину, братец, то, возможно, согласишься отвезти меня в Нераку? — сказал он, хмуро глядя на брата. Глаза, обведенные залегшими за последние дни, а еще больше за ночь густыми тенями, казались темными. — И чего я не знаю? Почему это ты должен ударить меня ножом в спину? — уточнил Карамон, опуская седло на лошадиную спину, покрытую чепраком. Карамон седлал тщательно и аккуратно — не хватало еще попортить лошади шкуру. —А разве я больше не предатель? — ехидно уточнил Рейстлин. — Ты, как я вижу, собираешься в город за новым лекарем, который будет лечить твоего пленника так, как угодно тебе? — Да, собираюсь. И тебя отвезу, если ты так хочешь. Ты уверен, что удержишься в седле? Ты еле стоишь, Рейст. Тебе бы лучше убраться с глаз моих и лежать у себя. Выпей чего-нибудь там из своих запасов. Только не того, что ты дал ушастому. — Это забота или ехидство, Карамон? — уточнил Рейстлин, плечом прислоняясь к столбу, поддерживающему навес над коновязью. — Того и того поровну, — Карамон затянул подпругу и ловко застегнул пряжку. — Бери свою сумку и поехали. Карамону не хотелось оказывать любезностей брату. Больше всего ему хотелось взяться за ремень и как следует добавить, чтобы насовсем выбить из Рейста желание источать яд. Однако, как оказалось, лучше уж пусть он остается в своей Башне, чем здесь. *** — Может быть, сядешь впереди? — чуть помедлив, спрашивает Карамон, с сомнением глядя на брата, который возвращается со своей скромной поклажей. Выглядит он так, что кажется, будто ему лучше всего немедленно лечь в постель. Однако Рейстлин кривится: — Уволь, будь добр. Я сяду позади тебя. — Упадешь. — Понимаю, что ты приложил вчера много стараний к тому, чтобы это случилось, однако, прости, огорчу. — А, и Бездна с тобой, — в сердцах рычит Карамон и взлетает на лошадь одним слитным движением. Он протягивает руку Рейстлину, чтобы помочь ему подняться в седло и чувствует, как тот цепляется за запястье брата, устраиваясь позади. До города ехать совсем близко, однако, Рейстлину кажется, что они едут, как минимум, до Утехи. Каждый шаг лошади отдается в спине мага тягучей, усиливающейся болью, которая волнами расходится по телу, пронимая до самого нутра — и эта боль никак не кончается, мерно накатывает, омывая изнутри, задавая тошнотворный, неспешный ритм. Хорошо еще, что Карамон едет шагом — то ли жалеет брата, то ли просто не хочет возиться с ним, если он упадет из седла. Голова у Рейстлина раскалывается, в горле пересыхает, и больше всего хочется потребовать остановиться, сползти с седла и упасть прямо в траву у обочины, на неподвижной поверхности, и не шевелиться. От мерного шага лошади, который заставляет горизонт ходить вверх и вниз, и от накатывающей боли его укачивает, внутри поселяется глухая муть. Ему хотелось бы обхватить всадника за пояс, опустить голову ему на спину и немного отдохнуть — но не теперь, не после всего, что случилось, не Карамона. Не после того, что он сделал. Руки брата, которые еще совсем недавно умело причиняли невыносимую боль, теперь ловко сжимают повод. Пока на них еще нет крови, пока на них только слезы. Ворота они проезжают без трудностей, и сразу за ними Карамон останавливает лошадь. Он оборачивается через плечо на брата, рассматривая его опущенную голову, еще больше побледневшее лицо, скулы, как будто нарочно выбеленные, потемневшие от боли глаза и бисеринки холодной испарины на лбу. — Если правильно помню, твоя Башня где-то вон там, — бросает он, — мне в другую сторону. — Конечно, — ехидно отзывается Рейстлин чуть прерывающимся голосом. — Спасибо, что довез, братец. Такая любезность. Он прикрывает глаза, медлит, примериваясь к раскачиванию тошноты где-то за солнечным сплетением и соскальзывает с седла на мостовую. В какой-то момент Карамон думает, что брат так и осядет на уличные камни, теряя сознание, но этого не происходит, Рейстлин остается на ногах, колко улыбается брату. Улыбка, кажется, взрезает доспех Карамона, как скальпель. — До свидания, братец. Желаю тебе успехов в поисках лекаря. — Приятной тебе прогулки до Башни, — ухмыляется в ответ Карамон и разворачивает лошадь, скорой рысью пуская ее по улице в другую сторону, оставляя Рейстлина одного.