20. Храмовая крыса
Снова встают с земли
Тускнея во мгле, хризантемы,
Прибитые сильным дождем.
К тому моменту, как Рейстлин добрался от ворот до улицы, на которой располагалась Башня Высшего Колдовства, у него основательно темнело в глазах, а каждый шаг причинял боль, которая теперь ощущалась все также сильно, но как-то сдвинулась к границам восприятия, зато заставляя руки дрожать, а колени подгибаться. Впрочем, ему хотя бы не пришлось плутать, как в первый раз, и Рейстлин мысленно поздравил себя с тем, что, пока ехал в лагерь с Карамоном — всего два дня назад! — сосчитал повороты и перекрестки и приметил ориентиры. Он несколько опасался, что его мантия вызовет на улицах вопросы и привлечет ненужное внимание, однако, его, видимо, принимали за жреца. Однажды он столкнулся с двумя девицами, которые поспешили перейти на другую сторону улицы, и одна шепнула другой: “Не смотри на него, это темный пилигрим…” Наконец, Рейстлин свернул на нужную ему улочку. В висках у него звенело, а перед глазами, не хуже кендеров на празднике Ока, выплясывали черные точки, и все, о чем он мечтал — это наконец сесть, а еще лучше — прилечь где-нибудь в Башне. Рейстлин свернул во двор Башни. Мелкие камушки и песок шуршали под его ногами. В городе ветер был не такой заметный, как в лагере, но он все равно трепал темные резные листья плюща, увивающего ограду вокруг соседнего дома. Уже который день было пасмурно, и город то погружался в тень, когда солнце закрывали частые тучи, то, ненадолго, озарялся робким солнцем. Вторая половина лета выдалась в этом году холодной. Рейстлин положил руку на ручку двери, наконец позволяя себе устало ссутулиться, и уже совсем предвкушая конец своего путешествия. Дверь не пожелала поддаваться. Башня Высшего Колдовства была заперта, а мастер Хоркин, судя по всему, куда-то ушел. Рейстлин едва не застонал от разочарования и оглянулся. Возможно, учитель в “Драконьем Хвосте”. Насколько Рейстлин успел понять — бурый маг любил это заведение и был не прочь выпить под настроение, независимо от времени суток. Вздохнув, Рейстлин развернулся и направился в сторону трактира. *** Руни, разносчице “Драконьего Хвоста”, страшно. Неприятно, липко, оскорбительно страшно. Глаза драконида — большие, лишенные белка, сплошь желтовато-зеленые, похожие на яшму, очень красивые, с продолговатым узорчатым зрачком, щурятся. И они очень близко, куда ближе, чем хотелось бы Руни. — Полно тебе, знаю я вашу сестру. И умею обращаться, — драконид щерит острые мелкие зубы в ухмылке, подходит еще ближе, так что его колени касаются юбок Руни, отступающей и наконец прижатой спиной к трактирной стойке. Край столешницы неприятно вжимается ей в спину. Хозяин с утра уехал по делам, и вступиться за нее совсем некому — и это, конечно, сразу понял драконид в зеленом доспехе, который полчаса назад зашел промочить горло. Теперь он стоит прямо перед ней и смотрит в упор. Руни знает такие липкие, сальные, оценивающие взгляды. Противно. Страшно. Рука драконида как-то сама собой оказывается на ее локте, минует его, как досадное препятствие и тут же перескальзывает на талию. Пожимает, словно пробуя и примериваясь. — Отпусти, — исподлобья смотрит на него Руни. Драконид ухает — смеется. — А надо ли? Мы быстро обернемся. Здесь или отведешь в подсобку? Вторая его рука собирает в складки юбку, тянет наверх, открывая колени и бедро. — Отпусти! — дергается Руни. — Отпусти, — вторит ей чей-то голос, и она сперва не сразу понимает, что это не странное эхо — голос тихий, но определенно мужской. Руни вытягивает шею, чтобы посмотреть из-за плеча насильника, кто там, и ахает. Между столами стоит молодой маг из Башни, тот самый, который заплутал в городе три дня назад, а потом приходил ужинать вместе с Хоркином. Ах, лучше бы боги принесли самого Хоркина. А этот что — только разозлит зря, еще и самого его, беднягу, побьют. Ей это все равно не поможет. — Думаю, в городе есть специальные заведения, — чеканит юный маг, мирно пряча руки в рукавах и не сводя глаз с драконида. Тот в ответ разражается хохотом, забавляясь так, что даже отпускает юбки Руни. Она поспешно оправляется и под шумок отступает в сторону — шажок, еще шажок. Может быть, выйдет тихонько исчезнуть и кинуться за помощью? Вот только куда… — Храмовая крыса, — бросает драконид, сверху вниз глядя на мага, которого он, разумеется, принимает за жреца. — Что ты ползаешь по кабакам и суешь нос, куда не просят? Проваливай и ступай своей дорогой. Мне ты не нужен. Рейстлин, — вспоминает Руни. Вот как его зовут. — Оставь в покое госпожу, — говорит Рейстлин. — Твое общество не кажется ей приятным. — Какая она госпожа. Трактирная девка — и только. Или метишь присоединиться? — в пасти драконида становится видно еще больше зубов, потому что он щерится еще шире. — Я девками не делюсь. Тем более, с храмовниками. — Я не обращаюсь с женщинами подобным образом. — Бабы для того и нужны, мальчик. Подрастешь — сам и узнаешь. Говорят, вам, темным жрецам, можно. Там и узнаешь, для чего бабы. Все бабы, какие есть. А пока… — Мне так и передать это моей Пятиглавой Повелительнице, Королеве Теней? — ровно интересуется Рейстлин, перебивая. — А Богине что за дело до трактирных девок? — Не до трактирных девок. До всех баб, как ты выразился. Не мне судить, но Всебесветная Повелительница в эту категорию входит? Руни впервые видит, чтобы улыбку стерли с морды, как грязь со стола тряпкой. Начисто. Как и не было. — Это у нас что, — спрашивает драконид угрюмо, — никак, третьесортный кабак посетил жрец такого высокого ранга, что с ним беседует сама наша Королева? Рейстлин не отвечает и смотрит молча, и некоторое время драконид меряет его взглядом. Потом оглядывается на притихшую мышью под веником Руни. Потом сплевывает на пол: — Уже никакого желания нет. Он проходит мимо Рейстлина, цепляя его широким, закованным в доспех плечом и выходит. Руни обращает внимание, как молодой маг дергается от этого толчка и понимает вдруг, что он и так бледен, как мел, и что стоит, прислонившись к краю стола. Она поспешно подходит к нему. — Спасибо, мастер маг. Но не стоило тебе, ты… чудом не пострадал сам. Что с тобой? Ты болен? Или ранен? — девушка протягивает руку, чтобы взять мага под локоть, усадить, предложить помощь, но Рейстлин отшагивает чуть назад. — Только не беспокойся излишне… — говорит он прерывисто. — Что ты имеешь ввиду? — непонимающе хлопает глазами Руни. — Я сейчас потеряю сознание, — ровно и тихо информирует Рейстлин — и успевает опуститься на лавку и аккуратно уронить голову на столешницу. *** Рейстлин пришел в себя и замер, не открывая глаз, прислушиваясь, но вокруг было тихо. Где-то за окном пела какая-то птаха и доносились уличные звуки. Пахло пылью и легкой сыростью помещения, в котором давно никто не жил. И еще, немного высушенными лепестками роз — такой знакомый запах. Розовые лепестки Рейстлин использовал в качестве основного компонента для заклинаний и всегда носил с собой. Значит, его вещи совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Рейстлин понимает, что он лежит в постели, под тяжелым одеялом, без мантии. Он приоткрывает глаза и понимает, что не ошибся — он в комнате Башни. Он помнит, как в поисках мастера Хоркина зашел в “Драконий Хвост” и застал там драконида, домогающегося местной разносчицы. Помнит, как вступился за нее и как потерял сознание после. Следовательно, мастер Хоркин нашелся и, судя по всему, перенес своего слабосильного ученика в Башню. Рейстлин чувствует укол стыда: учитель был одним из последних людей, перед кем ему хотелось бы обнаруживать свою неудобную слабость. Мантия обнаруживается рядом, небрежно брошенной на стул. На сиденье устроились его мешочки с компонентами и разной мелочью. Рядом, на полу — лекарская сумка со снадобьями, мазями, лекарствами и бинтами. Рейстлин лежит на животе, устроив голову на сложенных руках — известно, почему. Юный маг слегка шевелится, на пробу поводя плечами и удивляется. Пробует еще раз. Спине все еще больно, но несильно, где-то на краю чувствования, тенью той боли, которая мучила его еще некоторое время назад — судя по чуть темнеющему небу, прошло не больше четырех часов — а боль в ребрах, вчера испытавших на себе силу кулака Карамона, пропала совсем. Рейстлин шевелится основательнее, перепроверяя, прислушиваясь к собственному состоянию, но не улавливает никаких признаков того, что его напоили сильным обезболивающим — нет тумана и тяжести в голове, расфокусированного зрения, слабости в руках и ногах, сонливости, сбивчивых мыслей, — а слабое снадобье настолько не заглушило бы последствия беседы с братом. Маг находит только одно разумное объяснение этому: учитель, который забрал его в Башню, применил исцеляющее заклинание, не совсем, но существенно усмиряя боль. Подобного Рейстлин не ожидал. Не предполагал, что бурый маг, не прошедший Испытание, окажется в силах применять подобные заклинания и так действенно. Он прикрывает глаза и еще раз прокручивает в голове события дня, прослеживая свой путь из палатки в лагере Синей Армии, когда он с трудом поднялся с постели, к Карамону, верхом до города — здесь Рейстлин морщится — дальше, по улицам. Храм Темной Богини царит над городом, почти что отовсюду видны его искривленные как будто в конвульсиях шпили, и, когда Рейстлин тащился по мостовым Нераки, обессиленный от усталости и боли, он в полной мере ощутил на себе придавливающую силу Всебесцветной, которая разлилась по всему городу, как пролитые чернила по тарелке. Он вспоминает свой путь к Башне, потом — в “Драконий Хвост”. Вспоминает драконида, огромного, на две головы выше Рейстлина и вчетверо шире в плечах. Рейстлин понимает, что ему очень повезло, что из-за его черной мантии драконид принял его за темного жреца. “Храмовая крыса”, — сказал он. На этом месте извилистой, но четкой тропки своих размышлений Рейстлин останавливается и замирает, как лис, заслышавший вдалеке собачий лай, пока еще не понимая, что его насторожило. Еще раз. Драконид принял его за жреца. И также — некоторые люди на улицах. Закономерно, ведь он облачен в черные одежды, а всем известно, что практически ни одного мага в городе не осталось. Понятно. Логично. Обоснованно. Рейстлин сперва не может понять, что именно цепляет его во всем этом, как крючком. Потом открывает глаза. Вот оно. Все принимают его за жреца, но Руни, разносчица в “Драконьем Хвосте”, стоило ему в самый первый раз войти в трактир, чтобы уточнить дорогу к Башне Высшего Колдовства, прежде, чем он успел раскрыть рот, спросила его: “Что угодно господину магу?” Снаружи грохочут громкие шаги, и мастер Хоркин раскрывает дверь. — Ну, проснулся, Каштановый? — лучисто щурит он серые глаза, подернутые сеткой морщинок. — Расскажешь про свои подвиги? Нет? А под чашку бульона?