24. Брат, на которого можно положиться
Через изгородь
Сколько раз перепорхнули
Крылья бабочки!
Хоркин поднимает удивленный взгляд поверх кружки с элем. — С кем? — переспрашивает он. — С кем он разговаривает? Сидящая напротив него женщина слегка прижмуривается в алом сиянии и смеется, как будто рубины катятся по ведьминому котелку красной меди. Поправляет рыжую прядь, отведя ее за плечо. — Ты правильно услышал, друг мой. С моим братом. — Дорогая Луни… — то ли ужасается, то ли ругается бурый маг. — Это с которым из них? — Сдается мне, если бы думал о Солинари — ты бы не спрашивал, — ее смех перекатывается перезвоном, и она берет бокал. — Вот же послали боги ученика, — фыркает Хоркин в белую пену, шапкой украшающую кружку. — Как заслужил. — Я или он? — Оба. *** — Доброе утро, братец. Карамон уставился на брата, который с утра пораньше явился снова в лагерь, на порог его палатки. Опять, как тогда, в Утехе, живой и вполне здоровый — плечи спокойно опущены под черным бархатом мантии, не сутулится излишне и не старается опереться о что-нибудь, что попадется под руку. — Почему ты на меня так смотришь? Я где-то испачкал мантию? — А ты, помнится, говорил, что самому себя исцелить невозможно. Карамон сидел в своей палатке, над бумагами. Уже второй день, пока эльф был бесполезен в смысле допросов — да и во всех остальных смыслах — Карамону было приказано разбирать почту Таниса, как, в общем-то и полагалось адъютанту. Теперь Карамон неприязненно созерцал брата, который стоял возле полога. — Возможно — в известных пределах, — отозвался Рейстлин. — Принимать собственные зелья тебе никто не воспретит. Пожалуй, могут возникнуть сложности с перевязкой, но, опять-таки, зависит от того, что именно и где перевязывать. Но почему ты спрашиваешь — у тебя ведь теперь есть новый лекарь? — Я имел в виду магию, — пожалуй, никогда еще Карамон не выплевывал это слово с такой неприязнью. — Ах, ты об этом. Полагаю, это зависит от умений мага. Карамон фыркнул и снова уткнулся в бумаги, сложенные в беспорядке на столе перед ним. — И что тебе здесь надо? Когда ответа не последовало сразу, Карамон поднял голову. Рейстлин подошел ближе, усмехаясь и мягко спросил: — Тебе помочь с бумагами? — Иди в Бездну, Рейст. — Не сегодня, — маг остановился прямо перед ним, по ту сторону маленького походного стола, сведя руки и спрятав их в широкие рукава. — Братец, я достаточно тебя знаю. Судя по тому, как ты щуришь глаза — у тебя болит голова. Ты плохо приспособлен для сортировки почты. А у меня на это уйдет совсем немного времени. — Как же, доверю я тебе сунуть нос в почту Таниса. — Не валяй дурака, Карамон, действительно важную почту Танис не доверил бы и тебе. И никому другому. Там, вероятно, прошения, накладные и, возможно, несколько рескриптов. Карамон посмотрел на стоящего перед ним брата, который смотрел на него сверху вниз и ждал ответа. Ждал, что Карамон позволит себе помочь разобраться с глупой писаниной, как обычно. Карамон никогда не был в этом силен, и все, что когда-либо, крайне редко, требовалось ему написать или прочесть длиннее пары строк — обычно делал за него Рейстлин. Сперва Карамона учила грамоте мать, а после, когда она уже не могла этим заниматься, за эту задачу пробовал взяться Рейстлин. Однако, ему так и не удалось хоть немного выправить почерк Карамона или привить ему хоть какое-то представление о грамотности. “Ты ведь не можешь быть неграмотным, Карамон,” — говорил Рейстлин со вздохом. “Почему не могу? Вот он я, сижу тут с тобой, все такой же, как ты говоришь, неграмотный.” “А если тебе придется когда-нибудь писать что-то? Твой почерк совершенно невозможно разобрать.” “Ну так возьмешь и напишешь за меня сам, если тебя это так беспокоит”, — начинал сердиться Карамон. “А как ты будешь писать записки девушкам?” — пробовал Рейстлин привести аргументы, которые могли бы заинтересовать брата. “А зачем мне им писать? С девушками я общаюсь по-другому.” “А если…” “Ну, хватит Рейст, ты мне надоел.” Теперь Карамон смотрел на Рейстлина, который стоял перед ним, спокойно сложив руки перед собой, и укрыв их в бархатных складках рукавов. Карамон все еще не мог привыкнуть к его виду в черной мантии. Да и к самому Рейстлину тоже. Где тот Рейст, который прятался за его спиной от хулиганов? Где тот Рейст, который побаивался его и старался не сердить лишний раз? Который всегда был рядом, который все время сидел где-то неподалеку с книгой в руках? Где молчаливый, незаметный, робкий Рейст? Вместо этого на Карамона выжидающе смотрели спокойные голубые глаза. Этот Рейстлин знал, что тревожит Карамона, знал, как он хочет выслужиться, как беспокоится из-за пленника, как его раздражает работа с проклятыми письмами, как ему не хочется, чтобы сестра и Танис посмеялись над ним. Даже про головную боль — знает. А вот Карамон теперь не знал о Рейстлине ничего. Чем он занят в своей Башне Высшего Колдовства? Чему его учит этот его толстый лысый учитель? Правда ли Рейст предает его и лжет ему? Почему он так уверен — скорее всего Рейст так и остался добрым и славным мальчишкой, и его просто пугает то, что на войне, как знал Карамон, бывает в порядке вещей. — Ладно, помоги, — уступил Карамон и поднялся со своего места, чтобы дать сесть Рейстлину. Тот устроился за столом, и его проворные руки взялись за письма. Он быстро перебирал конверты и открытые листы и сортировал их на несколько стопок. Карамон снял с пояса флягу и сделал глоток. — И как ты так быстро справляешься? — хмыкнул он. — Как читать успеваешь? — Зачем мне их читать? Эти подписаны неровным почти детским почерком — это явно прошения от каких-то горожан или крестьян. Эти два — запечатаны черной печатью с изображением дракона о пяти головах, это официальные письма. Здесь — со всей очевидностью канцелярский почерк какого-то чиновника. Здесь… — Хватит, ради Всебесцветной, — перебил Карамон. — Ты, кажется взялся за это, чтобы избавить меня от головной боли, так не вызывай ее еще больше. — Не совсем. От головной боли я могу дать тебе снадобье из розмарина, мяты и красного клевера или лавандовое масло. С бумагами я помогаю тебе несколько по иной причине. — Ага. И по какой же? Рейстлин отложил в отдельную стопку очередной конверт. — Не стану просить тебя заранее непременно согласиться. Понимаю, что это было бы слишком самонадеянно с моей стороны. Однако, пообещай мне не хвататься сегодня за ремень. Значит, все-таки боится, — подумал Карамон и понял, что уголки его губ невольно дергаются в ухмылке. — Ну, что там у тебя? — спросил он. Вместо ответа маг, перебирая на столе конверты, которые тихо шуршали в его руках, спросил: — Как там твой лекарь, братец? Он хорош? — А почем мне знать? — хмыкнул Карамон. — Ну, раз ушастый до сих пор не сдох — должно быть, как-то справляется. А что такое, Рейст? — Видишь ли, Карамон. Когда я лечил твоего эльфа, я использовал на нем для перевязки новую мазь, рецепт которой узнал только недавно от мастера Хоркина. Кора можжевельника и “след кендера”. — Какого кендера? — Так называется трава, братец. — И что? — И мне очень хотелось бы взглянуть на результат ее действия. Карамон не ответил, и Рейстлин наконец поднял глаза от бумаг на брата. Тот смотрел потемневшим взглядом. — Я думаю, — сказал он, наконец, медленно, — что мы уже обсудили это. — Отнюдь. Мы обсуждали его лечение. И, хотя говорил, в основном, ты, а я слушал, — Рейстлин невольно повел плечами под бархатом мантии, — я согласен с тем, что это твой пленник, и ты волен делать с ним все, что тебе требуется. Но теперь я хочу просто взглянуть, как подействовала моя мазь. — Нет, Рейст. Займись бумагами. — Мне нужно всего несколько минут. В твоем присутствии или в присутствии лекаря. Или обоих. Или всей стражи лагеря, как скажешь. — Станет на такую ерунду отвлекаться стража, жди, — фыркнул Карамон. — Так можно, братец? — Нет. — Я ведь могу спросить сразу у Китиары, — мягко сказал Рейстлин. — Полагаю, она не найдет это настолько же подозрительным, насколько забавной ей покажется твоя преувеличенная осторожность. Карамон в два шага оказался рядом и аккуратно взял брата за капюшон мантии, сжав так, чтобы доверху зашнурованный ворот впился ему в горло. — Карамон, — Рейстлин машинально вскинул руку, — я ведь… не спрашиваю с тебя платы за работу, верно? — Ах ты, — практически нежно выговорил Карамон, — ублюдок, Рейст. — Я не могу быть ублюдком… мы с тобою близнецы. Карамон пихнул Рейстлина вперед, и тот ткнулся носом в письма и закашлялся. — И зачем тебе это непременно знать? — угрюмо буркнул Карамон. Рейстлин потер горло, поправил капюшон, хмуро спрятал взгляд в работу и ответил: — Учитель спрашивает с меня. А других раненых для пробы у меня под рукой нет. — И ты притащился из города ради этого? Что, так строг учитель? — Карамон. Карамон хохотнул, чувствуя, как рассеивается неприятное видение о незнакомом, все знающем и во всем уверенном Рейстлине. — Ладно. Пару минут дам. Но у меня на виду. — Спасибо, братец, — усмехнулся Рейстлин. — На тебя можно положиться. *** Рейстлин, идя по лагерю следом за братом, мечтает только о том, чтобы у него не задрожал голос. И руки. И чтобы не подкашивались колени. Но голос был главным. Письма и бумаги Таниса заняли у него около часа. Полуэльф хранил свою почту в изрядном беспорядке, за что Рейстлин сейчас был ему весьма благодарен. Они проходят большую часть пути от палатки Карамона до лазарета, когда Рейстлин наконец выбирает момент. Карамон идет впереди, широким шагом, так что Рейстлин едва поспевает за ним, и ему довольно сложно сосредоточиться. Найти внутри нужную точку равновесия и тишины, заставить мысли перестать метаться и перескакивать с одного предмета на другой и утихнуть — концентрация, необходимая для магии. Рейстлин сосредотачивается на ритме шагов. Один, другой — по утоптанной в камень земле, исхоженной десятками ног. Редкая трава вяло шуршит под башмаками мага. После легкого шага Рейстлина — выпрямляется, после тяжелой поступи Карамона — так и остается примятой. Шаг, другой. На окраине сознания Рейстлин слышит легкий звон внутренней тишины. — Ipse me celat aer, — маг выдыхает совсем неслышно, однако, старается интонировать безошибочно и выговаривать каждый звук четко. Магические слова, хотя и произнесенные тихо, гудят в голове отзвуком, как послевкусие от звона колокола. Рейстлин поднимает руки и словно смахивает с глаз невидимую паутину от усталости — или, наоборот, закрывается. — Secundum verbum meum non sum quod videor. — Ну, что ты там? — раздраженно оборачивается Карамон к брату, который чувствует вдруг подступившую усталость, опустившуюся на плечи плотным покрывалом. — Немного медленнее, братец. — А ты успевай. У меня и без тебя полно дел, Рейст. Наконец, они на месте. Лазаретный шатер — большой, серый, пока пустующий, за единственным исключением. В войне, о которой все время твердит брат, приводя ее в оправдание своих действий, пока еще не пострадало ни одного солдата Синей Армии. Возле входа дежурит неизменная стража: драконид, лениво помахивающий крыльями и человек с грязной повязкой на одном глазу. При виде подошедших Карамона и Рейстлина они оба вытягиваются в струнку. Боятся, как бы я не пожаловался на них Танису, — думает Карамон. Он открывает полог и машет рукой, торопя. Рейстлин заходит. Шаг, другой — по утоптанной в камень земле. Пленник устроен на той же самой койке, где его оставил Рейстлин, ближе всего ко входу. Вероятно, чтобы страже было проще проверять. Он все также бледен, спит, но беспокойно, возит головой по покрывалу, тихонько стонет от боли или, возможно, от тяжелых снов. Одна рука — спасибо, что не сломанная — привязана к ножке койки. Карамон останавливается поблизости, возле входа, без особенного интереса наблюдает, как брат подходит к своему бывшему пациенту. — Не тяни там, Рейст, — бросает он предупреждающе. — О, мне понадобится всего несколько минут. Рейстлин наклоняется над пленником и опускает руку ему на плечо, старательно выбрав неповрежденное место на горячей коже. Кем бы там ни был новый лекарь, которого отыскал брат, однако, перевязку он делает из рук вон плохо. Бинты наложены неряшливо, закреплены плохо, отчего полотно сбивается поверх ран и, должно быть, причиняет немалую боль. Эльф вдруг просыпается, одним моментом, сразу, распахивает глаза, в упор глядя на Рейстлина. Хрипит: — Ты?.. — Тише. На этот раз я не собираюсь тебя лечить. Рейстлин хочет успокоить Карамона, а не напугать пленника, и ему неприятно видеть, как в светло-серых глазах расплескивается страх. — Тише, — мягче повторяет маг, чуть сильнее сжимая плечо эльфа. Карамон смотрит на них. — Ventus herbarum copiam in campum portat, — неслышно, одними губами. Слова на языке магического аркана звучат почти что только в голове, но в висках отдаются набатом, оглушительным звоном, бурей. Наполняют нервной дрожью. Эльф слышит его шепот и смотрит на него во все глаза. — Mare voces piscium aufert, — тонкая рука Рейстлина под прикрытием беспросветно-черного рукава соскальзывает назад и чертит на спине пленника, меж лопаток, невидимую руну кончиками пальцев. Воздух становится плотным. — Magia me aufert. *** Карамон наблюдает скучающе, но внимательно, как брат наклоняется над ушастым. Рассматривает. И не лень же ему возиться с такой дрянью. Ощупывает плечи и спину. Не иначе, как проверяет работу второго лекаря, а после скажет, что тот не так хорош. Карамон понимает, что в лазарете как-то слишком уж душно. Хотя и не жарко. Карамон не успевает сморгнуть неожиданную зыбь в глазах. Проводит рукой по лицу. И со следующим поднятием ресниц видит, что на койке, где только что лежал эльф — теперь нет никого. И рядом никого. Только воздух слегка течет, как в жару над полем. Но и это быстро проходит. Сперва Карамон видит, а понимает уже чуть погодя. — Р-рейст! — он с рычанием зачем-то делает шаг к пустой постели, потом выносится из шатра наружу. Шарит взглядом по лагерю. Рейст ведь пошутил? Просто хочет показать свою силу? Пошутить? Как это вообще произошло? Рейстлин так умеет?! — Ты чего, Карамон? — спрашивает его одноглазый охранник, вальяжно перекидывая копье из руки в руку. — Где он?! — рыкает Карамон. — Господин Танис? — изумляется одноглазый. — Какой, в Бездну, Танис! — Карамон рывком оборачивается и смотрит в упор. — Причем здесь он? — Э, Карамон? Ты перебрал? — помахивая крылом, подает голос и драконид. — Что?! — Ты ведь пришел вместе с ним. — С кем? Оба стражника смотрят на него странно. Переглядываются. Наконец, одноглазый отвечает: — С господином Танисом.