Наблюдать за тем, как она дрожит над ним, закрыв глаза и приоткрыв распухший от поцелуев рот, пока он с мучительным терпением дразнит ее клитор, просто восхитительно. За годы сдерживания Деймон не раз мечтал о том, чтобы племянница оказалась именно в такой позе, облокотившись на его талию в ванне, наполненной водой, пока его пальцы неторопливо входят и выходят из нее.
Прошло уже несколько недель с тех пор, как он начал лакомиться ее сладостями, но желание осталось таким же острым и ненасытным, как и прежде.
Мыльная пена и лепестки роз разлетаются по стенкам медной ванны, пока Рейнира трется об его пальцы, ее бедра дергаются в такт каждому мягкому движению, сопровождающему изгиб пальцев внутри изысканной пизды. Колыхание ее сисек при каждом погружении — соблазн, крошечные бугорки, манящие не только своей молодостью, но и обещаниями, которые они несут в себе по мере того, как девушка будет расти и становиться женщиной. Вода стекает по ее телу, из девичьих губ вырывается дрожь, когда он осторожно касается ее заостренным кончиком языка.
Ее упругие и покрасневшие, как темные камешки граната, соски возбуждаются от чрезмерного наслаждения, которому король подверг их за те несколько часов, что прошли с тех пор, как они тайно удалились в его покои.
—Деймон,
kostilus.
Хриплый голос прорезает знойное спокойствие влажного воздуха, костры разгораются от осенней прохлады, мольбы о пощаде звучат все громче, когда порочный усиливает давление на ее клитор. Кожа Рейниры блестит от влаги и пота, приглушенный свет свечей окрашивает ее в неземное сияние, пока она раскачивается взад-вперед, каждый толчок заставляет его пальцы проникать все глубже внутрь. Деймон слышит отчаяние в ее вздохах, чувствует, как племянница стоит на краю пропасти, как вздымаются бархатистые стенки ее канала, когда его рука бьется о них — маленькая податливая жена, одержимая наслаждением и доведенная до дикости из-за него.
— Деймон, — снова заскулила она, безжалостно вгрызаясь зубами в нижнюю губу. —Дядя, я… я… так близко… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Ее хныканье растворяется в прерывистых вздохах, кончики волос чернеют в полумраке комнаты, а глаза закатываются назад в экстазе. Зрелище ее наслаждения, методичное разрушение жесткого контроля — все это сводит его с ума от желания и заставляет отказаться от всех доблестно данных обещаний в темноте ночи, не имея ничего, кроме дремлющего ребенка, чтобы засвидетельствовать свою клятву.
Ребенок, еще такой юный.
Он не должен торопиться с ней. Он должен. Он исполнит все ее желания, удовлетворит все тяги, но на своих условиях — ее слизь вокруг его пальцев, а не член, теплые брызги его семени в ее горле, а не влитые глубоко, глубоко, глубоко в ее пизду.
Она еще не расцвела, еще не была готова.
Нежно поцеловав ее в горло, мужчина вынул пальцы из ее глубин, недовольное мычание вызвало на его лице самодовольную ухмылку.
—Ты жестокий, — промурлыкала Рейнира, дрожь, пробежавшая по позвоночнику, уняла ее возмущение.
— Разве я теперь такой,
ābrazȳrys? —Засмеявшись, порочный принц притягивает ее к себе и втирает свой член между бедер, желая украсить молочно-белую плоть красными отметинами. Ее набухшая киска сжимается в предвкушении, тупые мурашки пульсируют в ней в такт биению сердца. Медленное движение влажных губ по его твердой длине заставляет ее глаза опускаться, а неглубокое дыхание становится таким же привычным, как тепло солнечного света в конце долгой зимы.
—Твой бедный дядя нуждается во вкусе твоего нектара на языке, — продолжает Деймон.
—А что касается моих потребностей?
Она дрожит в его объятиях, бледный розовый оттенок красит вершины грудей, еле заметный, несмотря на ложную уверенность, и Деймон снова поражается ее захватывающей красоте: влажные волосы ласково облегают грудь, деликатно скрывая соски от его взгляда.
—Позволь мне…— Его голос становится более глубоким, — исправить свою ошибку…
Таргариен проводит ладонью вдоль изящной спины, ногти впиваются в мягкую кожу, он медленно поднимает ее вверх, вверх и вверх; длинные, жгучие красные полосы заставляют ее изгибаться против него.
—Ты права.
Рейнира издает дрожащий вздох, когда его касание вновь проникает между ее ног, где он оказывает потрясающее давление.
—Пойдем в постель, моя дорогая, — повторяет он шепотом, Рейнира останавливается, прикусывая губу, кивает в знак согласия.
Мерцающие светлячки с балконных дверей плывут по темной комнате, словно искорки, осенний прохладный воздух медленно проникает в уютное тепло комнаты, опускаясь на них с наступлением ночи. Он с улыбкой наблюдает, как она поднимается из теплой воды, словно великолепная богиня. Осторожно ступив на мягкий банный коврик, Деймон замечает легкую дрожь ее рук, когда она берет рядом льняное полотенце, он погружается в волнение, видя пухлые изгибы ее задницы, играющей в предвкушении.
Поднимаясь из ванны, мужчина улыбается в ответ на удивленный восклицательный звук, убирая полотенце, чтобы вытереться.
—Ложись на кровать, моя прелесть.
В ответ она лишь шаловливо хихикает, приближаясь к нему. Сложив руки за спину, Рейнира оглядывается через плечо, на ее лице играет удовлетворенная улыбка, когда замечает, что он следит за ней. Медленно переворачиваясь на кровати и ложась на спину, Рейнира на мгновение прикусывает губу, а затем игриво поднимает бровь.
—Нравится, что видишь,
ñuha dārys? — Она дразнит его, откидывая шелковистые волосы на плечо, демонстрируя свою стройную фигуру.
Да, черт возьми, именно так, только так.
Его племянница, его жена, его маленькая королева, разрушенная и изнасилованная только ради его удовольствия. Его ноги берут все в свои руки, стремительно сокращая образовавшееся пространство. Он нависает над ней, и она позволяет своему телу упасть, ударившись головой о гору подушек, которые она всегда настаивала держать здесь — Скоро это будут и мои покои, дядя!.
Заглянув в аметистовые глаза, потемневшие от удовольствия, Деймон наконец позволил их ртам встретиться в медленных, изучающих движениях. Глубоко застонав, он погружается в ощущение ее губ. Его язык проносится мимо, жадно ища вкус лимонной сладости, которая всегда прилипает к ее рту. Вкусовые рецепторы скользят друг по другу, он чувствует, как подрагивают его пальцы, побуждаемые сильным желанием вонзить их в бархатистую мягкость ее плоти, обхватить хрупкие косточки ее горла.
Но пока не получается.
Держась за каждую каплю самообладания, Деймон отстраняется и откидывается в сторону, пытаясь обрести самообладание.
—Раздвинь ноги. Поласкай себя для меня.
Ее голова откидывается назад, а пальцы медленно перебирают блестящие складочки; роскошная шея остается обнаженной. Зачесав несколько прядей с ее плеч, Деймон проводит дерзкую линию поцелуев до самого уха, легкое щелканье в горле становится музыкой для его ушей, когда она медленно вводит один, а затем другой палец в свою тугую ложбинку.
Ее желания бьются в его ушах, хриплые нотки голоса неторопливо скользят по его груди, словно теплый мед, а его эрегированное мужское достоинство взывает к вниманию с каждым ее стоном, так легко преодолеваемым все еще новыми для нее удовольствиями плоти.
Нежно проведя языком по мурашкам, покрывающим ее плоть, и проведя языком по изгибу ее талии, Деймон опускается ниже, раздвигая согнутые колени, а затем нависает над ее бугром. Он так же застыл, как и в первый раз, когда смотрел на сладость, которая принадлежит ему, только ему, чтобы поглощать ее. Медленно вернув взгляд к раскрасневшемуся лицу, принц Таргариенов осторожно извлекает из ее глубин неподвижные пальцы и наблюдает, как закрываются черные ресницы, когда его рот наконец-то, наконец-то, наконец-то завладевает бедным запущенным узелочком на алтаре ее божественности.
Деймон знает, какую репутацию себе создал: король-обманщик, питающий слабость к плотским утехам. Будучи молодым воином, изголодавшимся по ласке, он часто искал утешения в тепле тела, гордился приобретенными навыками, но возраст и нечестные карты, которые выпадали ему всю жизнь, вскоре научили его использовать это мастерство в гораздо более целесообразных целях. Восхитительное ощущение погружения в капающую слюну и трепещущие мышцы юной и девственной шлюхи, задыхающейся вокруг его члена. Деймон был хорошо знаком со всеми аспектами траха, но наблюдение за тем, как она — его Рейнира — глубоко погружается в муки наслаждения, вызывало у него привыкание, которое могло бы напугать, если бы он не видел тот же голод, пылающий в ее глазах. Звуки, запахи, ощущения и вкус.
Точными движениями он медленно раздвигает языком ее складочки, теплым дыханием омывает ее мерцающий вход, а затем расправляет язык и неторопливо лижет весь путь от плачущего шва до клитора. Покусывая, пощипывая и поглаживая его до тех пор, пока он не набухнет, Деймон возвращается к ее входу, а затем погружается внутрь, чтобы слизать с него сливки, которые уже ждут его там.
—Мм… Ааа, я…—Рейнира задыхается, сжимая одеяло в обеих руках, извивается и корчится от нахлынувших ощущений. Нога, перекинутая через плечо, судорожно прижимается к его спине, тонкие золотые цепочки вокруг лодыжек впиваются в кожу, и хотя он не видит их, но представляет, как пальцы ее ног, украшенные кольцами и тщательно выкрашенные малиновым лаком, изгибаются, когда она кричит, раскрасневшись от жара и непрекращающейся пульсации в пульсирующем ядре.
Прижавшись лбом к его лбу, Дэймон наконец поднимает глаза и видит, что на него смотрит маленькая распутная нимфа, золотистые локоны которой разметались по постели в беспорядочный клубок. Проведя пальцем по озабоченному хмурому лбу, он так удивлен нежной лаской ее рук по его лицу, что чуть не пропустил тихий вопрос, который она ему задала.
—Я так же хороша на вкус, как и другие твои любовницы?
Эти слова заставили Деймона замереть на месте, он отстранился от нее.
—Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Рейнира глубоко вздохнула, пальцы нервно крутятся вокруг дорогих драгоценностей, пока она собирается с разбегающимися мыслями.
—Я не… Я ни на что не намекаю и верю в вашу преданность мне. Правда.— Искренние глаза умоляюще смотрят на него, лишь его жесткий кивок утешает ее, прежде чем она продолжает, — Но вы были с таким количеством женщин, я не могу не задаваться вопросом…
Рейнира прерывает разговор, отводя глаза от его глаз из-за нарастающего страха, но последствия заданного вопроса остаются между ними, пульсируя, как не залеченная рана.
Боль окрашивает его зрение, неопределенность мучает принца, на этот раз он потерян. Деймон знал о ее тревогах, думал, что сделал достаточно, чтобы успокоить ее, и все же услышать, как она высказывает свои опасения, хотя и душераздирающе, — это не то, что его полностью поразило.
Набравшись решимости, Таргариен снова тянется к ней. Осторожно разжав нежные пальчики, Деймон принялся успокаивающе поглаживать их по всей длине, вспоминая, как в детстве она прибегала к нему с красным лицом и надутыми губами, слезно требуя, чтобы он залечил ее раны бальзамическими поцелуями. И сейчас он делает то же самое, бескомпромиссный фанатик, требующий покаяния от своей богини, потому что, несмотря на свои намерения оградить ее от всех бед, непреднамеренно испортил самые дорогие отношения в своей жизни, возможно, навсегда.
—Как ты думаешь, почему все женщины, с которыми я делил ложе с тех пор, как мы поженились, были похожи на тебя, Рейнира?
—Я… я не хочу…
—Ты знаешь, почему, суха джелевр».
Янтарные отблески тусклых фонарей отражаются в водянистом блеске ее глаз, следующее прикосновение столь же мягко, боясь нарушить внезапно возникший хрупкий тупик, в котором они оказались.
—Я не знаю, каковы они на вкус, потому что никогда не интересовался этим. —Деймон с трудом закрывает глаза, его пугает внезапная уязвимость, но он продолжает. —Ты требуешь от меня честности, но как мне сказать тебе, что каждый момент с тех пор, как мы поженились, все, чего я когда-либо желал, в моих мыслях, в моих мечтах, в жизни и везде между ними — всегда была ты. В любом качестве, которое я мог получить.
В тишине раздаются тихие всхлипывания, а затем Рейнира переплетает их пальцы. С удивительной силой он медленно поднимается по ее телу, пока не упирается в ее руки, мягкая грудь плотно прижимается к нему, а ноги прижимают его как можно ближе к ней.
***
—Покажи мне.
Дрожащие пальцы скользят по ее телу, пока рука снова не ложится на белокурые локоны между ногами.
Непоколебимая решимость встречает его взгляд, когда он ищет ее лицо, ее глаза горят дикой страстью, когда их дыхание сливается воедино.
Честность, темнота и преданность.
Она хочет всего этого. От него.
—Покажи мне, как ты принадлежишь мне, Деймон.
И он демонстрирует.
***
В конце концов, он почти ожидает этого, в тот день, когда это произойдет.
Неодобрительные взгляды, когда жар его руки слишком долго задерживался на плечах Рейниры, резкие слова порицания, обращенные к его нимфетке за каждый манящий поцелуй на ночь, который слишком близко подходил к его рту, — все это, казалось, к чему-то приближалось, и Деймон знал, что это лишь вопрос времени, когда его призовет на суд добрая сестра.
Ведь она наверняка знала?
Его добрая сестра могла быть лишена нежности любви, деликатность ее невинности была раздавлена грубой силой его брата так же легко, как лепестки цветка распадаются под ударами сапог, но томительное путешествие, которое совершали глаза Рейниры всякий раз, когда ее взгляд обращался к нему, то, как его собственные отвечали взаимностью, когда он обращался к ней.
Разве можно принять это за что-то другое?
Это должно было казаться странным — неугасимое очарование, которое он испытывал к этой крошечной девушке. Нежность, которую она вызывает в нем с каждым мгновением своего присутствия, ревность, которую она разжигает в нем, когда не поворачивает к нему головы, любовь, забава, гнев и тоскливая тоска, которую он испытывает при одной только мысли о том, что может потерять ее… Будь он более мужественным человеком, Деймон бы озвучил то досадное маленькое слово, которое звучит в нем в каждый момент бодрствования.
Если бы он был лучше, то не поддался бы манящему огню.
Из транса Деймона выводит внезапный звон торопливо натягиваемой стали и пронзительный женский крик, раздавшийся прямо на улице.
Он уже на полпути к своему кабинету во время неофициальной встречи с Лютором, мысли заняты бесконечными отчетами из Ступеней и стопкой нераспечатанных писем с восковой печатью серебряного морского конька, успокаивающий вес надежного меча крепко сжат в руке, когда двери с грохотом распахиваются. В комнату врывается голубое и белое марево, за которым следуют скачущие рыцари, он успевает лишь на мгновение перевести взгляд на недоумевающего Десницу, прежде чем чувствует жгучую боль, пронзившую его лицо. Зрение поплыло, он моргает и дышит, пытаясь вернуть себе самообладание, на языке появляется вязкое железо.
Аргентинские волосы, раздувающиеся ноздри, голубые глаза, пылающие яростью. Ярость настолько сильная, настолько непонятная, что Деймон перестал узнавать женщину, которую когда-то считал сестрой.
Их связали узы беспризорности, причиненные Визерисом.
Их разлучила пылкая любовь к Рейнире.
—Клятвопреступник! —Аэмма кричит, сверкая, как белая кружевная отделка ее голубого платья, но лицо искажается в зловещем и жалком выражении, когда она ударяет его кулаком в грудь. —Мейгор!
Громкие вздохи раздаются, предупреждая Деймона о любопытных взглядах, разбросанных по комнате: стайка ее дам и его мужчины обмениваются обеспокоенными взглядами. Не спуская глаз с рычащей женщины перед собой, принц отмахивается от них одним словом.
—Оставьте нас.
Только после тихого щелчка двери, сигнализирующего об их уединении, они слышат тихий стук обуви по камню.
—Что это значит…
Кулак его доброй сестры вновь врезается в его грудь, хруст пергамента разрывает мгновенное безумие, охватившее его чувства.
Сжимаясь в руке, бумага заставляет Деймона затаить дыхание, изучая ее содержимое.
Его непослушная девочка, гордая невеста, нарисовала множество истерик.
—Мои руки были возведены в сан королем! Я не нуждаюсь в уроках от вас! — она кричала на арфистов и лютнистов во время уроков искусств, настоятельно требуемых его сестрой. Но мазки азурита и офорты серебряного острия подкупили его жену, обладающую уникальным даром к медленным аспектам рисования.
Оттенки вермильона и золота покрывают весь лист, яркие всплески цвета танцуют по портрету, но именно силуэты, выгравированные черным, притягивают его внимание. Плавные линии угля текут синхронно, мягкие штрихи и аккуратные мазки идеально передают поразительное сходство его челюсти, мягкость ее талии, хватку пальцев на ее бедре и головокружительное блаженство, в которое превращается ее лицо в его присутствии.
Может ли воспоминание о том, как его пальцы дотрагивались до нее, испортить ее мягкие мазки и сделать их неточными?
Она могла ли прикасаться к нему, чтобы забыть о тоске, которую испытывала из-за него? Тоски, которую только он мог утолить?
Чистя горло, чтобы вернуть хоть какое-то самообладание, Таргариен взвешивает каждое слово.
—Я вижу лишь безобидные, романтические представления юной девушки, кузина. Я не понимаю, как это может вызвать такую ярость.
— Ты не понимаешь? — шипит Аэмма, ее брови сжимаются в гневе. —Ты считаешь меня глупой, Деймон?
Она продолжает, капли пота появляются на его лице. —'Ужасные синяки на невинной коже? Неподобающие прикосновения, неверные взгляды, ты… ты…
Ужас защемил ей горло, страх заставил замолчать, словно только мысль о том, что произошло, была слишком ужасной, Деймон ощущает, как толстая веревка его сдержанности, наконец-то после многих лет язвительных намеков и неискренних обвинений, оборвалась.
Он шагает назад к столу, сдвигая груду писем, которые бросил читать, устраиваясь в углу. Проводя пальцем по листу, который все еще держит, Демон замечает, как глаза Аэммы застывают на его движениях.
—Что, по-вашему, произошло, миледи? Что толкает вас на грань такой агонии?
—'Ты ублюдок…
—Осторожнее.— Ледяной тон голоса не допускает возражений, —Вы можете быть матерью моей жены. Ее едва сдерживаемая дрожь возбуждает чудовище внутри него так же, как пронзительное впивание ногтей Рейниры в его плоть. —Это не освобождает тебя от необходимости относиться к своему королю с уважением.
Слезы ярости блестят в голубых глазах, но он уже не может вспомнить слова утешения, которые когда-то дал ей, когда они пали из-за его брата.
— Ты обещал мне, что не будешь спать с ней, пока она не достигнет совершеннолетия, Деймон. Ты поклялся.
—А я не нарушил клятву. Она уже цветет, а я все еще не уложил ее в постель.
—Как ты объяснишь эту мерзость…
— Я поклялся хранить ее целомудрие, и я это сделал. Однако я никогда не говорил, что буду пренебрегать своими обязанностями мужа, Аэмма.
Разгоряченная новым гневом, она металась по комнате, как сокол, готовый нанести удар.
—Ей четыре и десять, она еще ребенок!
—Прошло больше трех лет со дня свадьбы, — огрызается он, его собственные страхи бросаются в лицо, подталкивая ярость, как огненная кочерга. — Если вы боитесь, что она окажется в положении с моим ребенком, то могу вас заверить…
— Да, наконец-то вы показали свое истинное лицо, не так ли, ваша светлость? —Она презрительно скривила верхнюю губу, демонстрируя всю глубину своего отвращения. —Как и ваш брат.
Обвинение обрушивается на него, как тонна кирпичей, сильнее и резче, чем пощечина, которую она ему отвесила, Деймон чувствует, как лицо непроизвольно передергивается.
Мир больше не возможен.
— О боже, милая Аемма. Как же ты наивна. — Он напевает, глядя на воображаемую грязь под ногтями, пытаясь скрыть боль. —Уверяю тебя, я забочусь о твоей драгоценной дочурке лучше, чем мой брат о тебе.
Ужас окутывает ее бледное лицо, глаза покраснели и опухли от слез, женщина судорожно, но безуспешно их вытирает.
— Ты — зло, — задыхается она, дрожа, как на сквозняке из потайного хода, который он открыл ей столько лет назад, в ту ночь, когда забрал у нее Рейниру. —Я ошиблась, отдав ее тебе.
— Неужели? — Неверящий смех вырывается у него, когда он закатил глаза. —Жаль, потому что я точно знаю, что Рейнира получает от этого удовольствие.
—Я не позволю этому продолжаться под моей рукой.
—Или что? —Он спросил, раздражение пронзило кожу. —Что ты можешь сделать, Аемма?
—Ты не получишь мою дочь, Деймон. Я не позволю тебе.
Невероятный смех вырывается из глубины его груди, низкий гул пропитывает воздух, как зловоние яда. Покачав головой от удовольствия, Деймон потянулся к графину с вином, стоящему у него под рукой.
—Идиотизм тебе не идет, добрая сестра.
На мгновение слышен лишь звук бьющегося о стенки кубка вина. Задумчиво покачивая темно-рубиновую жидкость внутри, он продолжает:
—Я пошел на битву за нее, встретил смерть по ее приказу. Неужели ты думаешь, что я не опустошу каждый дюйм этого мира, чтобы вернуть ее к себе?
—Я знаю, что ты это сделаешь, Деймон, я не жду от тебя меньшего, — пробормотала она, с достоинством расправив плечи, бледный свет заиграл на серебряных нитях ее вуали. Эрудированные глаза, подведенные ресницами, потемневшими от горя, смотрят на него, водянистый блеск в них вызывает в его груди боль, которую он поспешно подавляет.
Сестра. Не больше.
—Но вы, кажется, забыли, что однажды я приложил все усилия, чтобы добиться ее свободы. Неужели вы полагаете, что я не сделаю этого снова?
Взмах голубого шелка — и она исчезает так же стремительно, как и появилась, оставляя после себя разрушения и легкое беспокойство внутри короля.
***
Он выжимает пропитанную кровью тряпку в неглубоком тазу, гипнотические красные вихри кружатся в воде, когда врывается его жена, набрасываясь на стражников, которые выражают скудные протесты.
—Я в порядке, — прохрипел Таргариен, не обращая внимания на шокированный возглас, когда Рейнира остановилась рядом, тяжелые двери захлопнулись за ней.
Выхватив ткань из его руки, она осторожно поворачивает его голову к себе, лицо ее сморщивается от горя, когда рана становится видна.
Синяк в уголке рта теперь выглядит еще хуже — нежный и болезненный, он резко выделяется на фоне бледной кожи. Из пореза на губе сочится кровь, грубая ткань тянется к коже, словно игла, но Деймон не высказывает ни слова жалобы. Проведя рукой по ее дрожащему подбородку, он осторожно поднимает ее лицо, пока влажные амарантовые глаза не встречаются с его собственными.
—Все не так плохо, как кажется. —Он берет ее руку в свою и позволяет окровавленной ткани упасть в сторону.
—Я пришла, как только услышала…
—Все в порядке.
—Я не знаю, как она наткнулась на рисунок. —Ее голос дрожит, а на чертах лица написано страдание. —Я спрятала его…
—Это не твоя вина.
—Я должна была…
—Это не твоя вина.
—Прекрати! — Рейнирв внезапно вскрикивает, ее туловище откидывается назад от силы мучений. —Это из-за меня вы с матерью враждуете, и я…
Потянувшись вперед, Деймон заключает ее в объятия, губы ищут давно запомнившуюся гладкость ее виска. Один поцелуй, два поцелуя, а затем он мягко отталкивает ее, шаткими шагами создавая между ними расстояние.
—Что…
—Твоя мать повторила, и я согласен, что нам следует провести некоторое время порознь, пока ты не…
—Я уже получила свою лунную кровь! — Она шипит, щеки пылают. —Я более чем готова к…
—Я поклялся, что сохраню свою ди…
—Дай мне поговорить с матерью, я уверена, она согласится, что нам пора…
—Она твердо убеждена, что ты еще маленькая, а я…
—Ну, очевидно, ты не поговорил с ней убедительно…
—Рейнира, пожалуйста, будь…
—Нет! —воскликнула она. —Мы не можем снова разлучиться.
Голос ее сбивается, слова произносятся на грани рыданий. Прижав руку к груди, чтобы успокоить боль, девочка открывает рот, чтобы продолжить, но Деймон прерывает ее.
—Это мой приказ как твоего короля, Рейнира.— Пульс бешено бьется о ребра, Деймон сглатывает желчь, застывшую в горле, и смотрит прямо перед собой — не на нее, не на нее, — пока племянница бежит из комнаты, хлопок распахнувшейся двери гулко отдается в пустой комнате.
***
Коридоры, из которых состоит замок, бесконечны и обширны. Широкие лучи лунного света, просачивающиеся сквозь арки, создают жуткую атмосферу таинственности с наступлением ночи. Последний осенний дождь только что закончился, но мокрые пятна все еще разбросаны по гладкому каменному полу. Вода без ритма капает с арочных потолков, стекая по стенам и заставляя факелы дико мерцать от каждой шальной капли, попавшей внутрь. По пути следования стоят стражники; они спешно собираются, когда он проходит мимо них.
Ночь прекрасна.
Ночь одинока.
Проходя мимо рядов коридоров, Деймон ищет ее, как всегда, когда они в разлуке. Он считает стены, каждую комнату, мимо которой проходит, пустую от ее присутствия с тех пор, как она вырвалась из его покоев. Деймон давно знал о ее желании, понимал, что ее жадность отражает его собственную, но слова, сказанные Аэммой, засели под кожей, его мучила мысль о том, что он может ее потерять.
Таргариен с силой прикусил пораненную губу и позволил боли заглушить прилив страха, который не может позволить себе испытывать сейчас.
Он должен извиниться.
Хотя Деймон по-прежнему уверен, что поступил с Рейнирой правильно, она определенно не заслужила столь сурового напутствия, как-то, которое он нечаянно сделал.
В конце коридора до его слуха долетает встревоженное бормотание.
—… не на своем месте, матушка.
Деймон останавливается на полушаге. Вдалеке во всей красе ухает сова, а холодный ночной воздух наполняют звуки цикад. Однако Деймон — всего лишь камешек, отвалившийся от одной из грубых стен замка, потерявшийся в разговоре, ведущемся в слегка приоткрытой комнате чуть впереди.
—Я твоя мать!
—Да, и я замужняя женщина в возрасте».
—Едва ли, Рейнира!
Скрип стула разносится по пустому дворцу, когда его придвигают с чрезмерной силой. Вслед за этим раздается скрип, и беспокойные шаги ступают по земле по слишком хорошо знакомому пути взволнованных кругов. Зная ее, он понимает, что это лишь вопрос нескольких мгновений, прежде чем она выскажет свои мысли.
—Он заботится обо мне…
—Он заботится о себе…
—Это неправда, вы и сами это знаете.
—Знаю ли я?
Молчание.
Деймон возобновляет свою прогулку, каждый мягкий шаг приближает его к тому, чтобы услышать, что они скажут дальше.
—Тебе столько же лет, сколько было твоей бабушке, когда она умерла, Рейнира.
—Роды сопряжены с опасностями, мы все знаем об этом, матушка.
—И возраст тоже играет в этом свою роль, вы согласны?
—Я не…
—Служанки рассказывали мне, что ты проводишь с ним ночи!
—Да, но…
Вода сердито плещется в сосуде, который бьется о поверхность. Дыхание Рейниры учащается и затрудняется.
—Мужчинам нужно от нас только одно, Рейнира. —Голос Аеммы тверд как лед.
—Он хочет меня такой, какая я есть, матушка!
—Он сказал тебе это, дорогое дитя? Ты еще молода, но и Деймон, и я знаем, как больно терять мать на родильном ложе. Я знаю, что он навел справки о лунном чае, но это не так безошибочно, как ты надеешься.
В его груди вспыхивает адское чувство вины.
—Неужели его желание получить одно мгновение удовольствия стоит того, чтобы рисковать твоей жизнью?
Тупой стук кубка раздается один раз. Дважды. Тишина гулко разносится по стенам, каждая минута становится все более разрушительной, чем предыдущая.
Деймон, поворачиваясь уходит.
***
Его взор магнетически притягивали пальцы девушки. Пухлые пальчики, простирающиеся по всей его ладони, говорили о ее уверенности, несмотря на утверждения о том, что она уже взрослая. Ногти с кровавым оттенком, которые она нервно щипала, когда он участвовал в турнирах. Остатки сажи после ее визита к драконам, запах сахара от кусочка лимонного торта, который она настаивала взять с собой, — Деймон знал каждую деталь их прикосновений.
Даже сейчас, он пристально наблюдает за ней, крепко сжимая ножку своего кубка. Кончики ее пальцев посерели от неистового гнева, который вспыхивал из каждого пора, когда члены Совета бессмысленно болтают в этот осенний день.
Он не поднимает глаз, когда она входит в комнату: скрип стула привлекает его внимание. Вчера вечером племянница не заходила к нему. Его мысли затуманиваются от румянца на щеках, изящной челюсти и высокой груди — она олицетворяет богиню, которую он всегда желал.
Атмосфера в зале напряженная, но не враждебная, когда Лютор управляет собранием, почти без помощи своего короля и королевы. Споры разгораются, мандаты принимаются, но для Деймона главное — это мерцающий оттенок волос, превращающий волны ее волос в льняной свет.
Внезапно внимание привлекает ее резкое глотание: губы, изможденные от постоянных касаний, ее яркие глаза на мгновение задерживают его, прежде чем она обращается к совету.
—Если это всё, милорды и советники, то моя леди-мать желает аудиенции со всеми вами сегодня утром.
Молодой паж удаляется, вызывая любопытный шепот по зале. Деймон окидывает взглядом своего правую руку, видя на лице своего Десницы изумление, как и у него самого.
Повернувшись к Рейнире, он собирается впервые заговорить, как внезапно двери раздвигаются, и в зал входит вдовствующая принцесса.
Руки перекрещены на груди, снежные волосы спрятаны в аккуратную прическу, Деймон поражен контрастом между страстной женщиной, которую он видел вчера, и ледяной оболочкой, в которую она превратилась за одну ночь. Кажется, она испытывает тошноту: бледное лицо, красные глаза, сероватая кожа, взгляд уходит куда-то далеко от него.
—Спасибо за уделенное время, — запинаясь произносит Аэмма, сжимая в пальцах одиночное обручальное кольцо — семейный атрибут, замечает он.
—Вчера я приняла решение, которым обязана поделиться с Малым Советом.
Его сердце колотится, кровь стынет, пальцы сжимают ладонь.
«Ты не получишь мою дочь, Деймон. Я не позволю тебе.»
Конечно же, она не решится, верно?
Аэмма прерывается, глотнув, подняв челюсть и сжав губы.
—Моя дочь и я…
Его взгляд переключается на непоколебимую женщину рядом с ним, внутри зарождается паника.
Когда-то он сражался за ее свободу. Неужели он не сделает это снова?
—Мы обсудили и решили, что мне следует вернуться на время в место моего происхождения, — говорит Аэмма, ее бесплодный взгляд наконец-то останавливается на его руке — на ее дочери. —Мое сердце жаждет общения с сестрами, а легкие — горного воздуха, поэтому я вернусь в Долину.
Я вернусь в Долину.
Не мы.
Не она.
Его облегченный выдох тонет в неожиданном гуле за столом, король метит слова в уме, пока собрание превращается в шорох согласия и дружеские пожелания. Он устремляет взгляд к своей любимой жене: крикливому младенцу, которого он успокаивал при первых признаках беспокойства, озорному ребенку с кремом от торта на лице, над которым шутил, к королеве, которая весело смеется над дорогими кружевами, приготовленными для украшения, которые он зубами стягивает с ее бедер. Но он оглушен мгновенным всплеском ярости в глазах перед тем, как она отводит взгляд.
—Это весьма неожиданные и печальные известия, моя добрая леди, — говорит Лютор, Деймон сдерживает желание толкнуть ножку стула, чтобы развеять замешательство или хотя бы отвлечь Рейниру от гнева, так как она смотрит на него с хмурой решимостью на своем красивом, но строгом лице.
—Вашего присутствие будет нам очень не хватать.
—Я уезжаю через две недели, — скептично усмехается АЭмма, все еще медленно отходя, обручальное кольцо, скромное по сравнению с более роскошным украшением на пальце дочери, снова играет на ее пальце.
—Моим дамам нужно время на подготовку к моему отъезду, а моим сестрам — к моему приезду.
—Может быть, в ближайшие дни вам будет не хватать моего присутствия, милорды и советники, — делится Рейнира с собравшимися за столом. —Я бы хотела провести время со своей леди-матерью перед ее отъездом.
—Это естественно, моя королева.— Деймон стремится поймать ее взгляд и не может устоять перед желанием приладить выбившийся локон роскошных волос за ухо, где брызги кроваво-красного рубина соскальзывают, словно нежные капли, и приближается к ее округлой щеке, цветущей как букет сладкого бриара, очарованный преданностью, которую всегда ей испытывал.
—Я вернусь, — шепчет Аэмма, но Рейнира кладет свою руку поверх его, удерживая ее на месте, чтобы все видели, игнорируя тонко замаскированную угрозу.
—В свое время, — наклоняет голову Рейнира и отпускает его, чтобы сделать глоток из своего кубка. На губах застывает капля бледного золота, которую он желает высосать в уединении, обнимая ее ночью и не расставаясь с ней на рассвете. —Я не позволю моим тетушкам упустить такой важный момент, провести время со своей сестрой.
—Вы уже все решили о поездке? — спрашивает он у Аеммы впервые с тех пор, как она поклялась отнять у него жену, но та едва встречает его взгляд, отвечая.
—Осенью дороги опасны, а я еще не приручила дракона, так что, с вашего разрешения, корабль Короны доставит меня в Гуллтаун. Возможно, я остановлюсь в вашем прошлом доме — Рунстоуне. Аэмма пытается проявить силу, Деймон вспоминает слова другой женщины с вороновыми волосами и глазами, неотличимыми от его собственных, другой кузины, которая тоже стремилась отнять у него жену.
В конце концов, под перьями скрывается капля драконьей крови.
—Я предоставляю вам возможность уехать, — заявил он, взяв глоток из своего кубка. На мгновение вкус напитка стал горьким, подобным танси.
—Однако я не рекомендовал бы задерживаться в Рунстоуне, так как кости его предыдущей хозяйки не были должным образом упокоены, — добавил он, справа раздался резкий вздох, а члены совета начали беспокойно бурчать.
—Она страдала? — спросила Аэмма однажды, удивленно широко открывая глаза от его преданности, когда он находился рядом со спящей Рейнирой. Его кровью испачканная одежда для верховой езды резко контрастировали с белым бельем ее ночной рубашки, вышитой звездами. Он ласкал ее мягкие щеки, напевая колыбельные песни в пушистые мочки ушей.
—Тебе все равно? —он дразнил ее этим вопросом. В ушах звучала кровь, в жилах бурлило томительное бешенство. Свобода, которую он жаждал все эти месяцы и годы, проведенные в изгнании при дворе, была завоевана тем, что под его руками раскололся череп.
—Нет, я не хочу, —ответила она ему. Даже если она говорила это десять лет назад, кровь, которую он давно смыл со своих рук в Заливе Крабов, прежде чем приплыть в Королевскую Гавань, все еще окрашивала ее дрожащие руки.
—Мой сын, лорд-командующий, с удовольствием соберет небольшой отряд из городской стражи, чтобы проводить вас до Эйри, миледи, — предложил лорд Стронг, пытаясь снять напряжение, АЭмма молча кивнула.
—О, да! —подтвердила Рейнира. —Сир Харвин — самый опытный рыцарь, леди-мать. Он обеспечит вам безопасность в вашем путешествии.
Она говорила уверенно. Деймон сужает глаза, размышляя, с каких пор своенравная племянница, нубильная жена, сложила такое мнение об этом человеке. Встреча завершилась склонением голов и скрипом стульев. Когда последний шар покинул залу, голубой взгляд задержался в щели тяжелых дубовых дверей, Ренира поднялась, опираясь на раму кресла рядом с ним.
—Я знаю, что у тебя есть вопросы, поэтому не буду медлить, прозвучал ее голос тихо и дымно. Она опустила свою нежную руку на его лоб.
—Но если ты снова захочешь управлять мной… Легкие кончики ее пальцев вычертили на его жилете неизвестный узор, тщательно вышитый ею.
Они поползли вверх, пока пальцы аккуратно не оказались в его волосах. —Я вырежу твой язык и скормлю Сиракс.
Ее укусы оставляли отпечатки на его коже, заполняя сладкими ароматами, маслами и жаром. Закрыв глаза, он освободил ее руки, осторожно развернув каждую из них, чтобы поцеловать с раскаянием.
—Ты лишишь меня возможности насладиться твоей сладостью? спросил он, легко касаясь мягких подушечек пальцев, усыпанных иголками из-за неправильного распределения наперстков по его покоям.
—Неважно, какое удовольствие это для меня.
—Ты жестокая любовница, — ухмыльнулся король, гладя нежную кожу кончиков ее пальцев, усыпанных иголками, оставленными из-за неправильного распределения наперстков в его покоях.
—Я уже говорила тебе, что не хочу больше слышать, как ты говоришь о ней.
—Это не был комплимент, — протестовал он, но слова заглушились, когда она прижала пальцы к его губам.
—Твоя мать не должна была…
—Ей больно, — оборвала его Рейнира. «Я причинила ей боль.
—Я подумал, может быть…— Его бормотание прерывается, а по шее невольно ползет предательский румянец. —Ты хотела присоединиться к ней…
—Тогда ты глупец, — вздохнула Рейнира, прижимая его голову к своей груди, а его щеку — к крошечным горсточкам грудей, упирающихся в прочную шнуровку платья.
Ñuha azantys. Ñuha nēdenka azantys.
—Я не знаю, насколько я храбр, — признается Деймон, когда девушка осыпает поцелуями макушку его волос, поглаживая их, играя с завитками на затылке, успокаивая жгучесть злобных прикосновений. —Я боюсь потерять тебя во всех смыслах.
—Я так и сказала маме.
—И так ты ее убедила? — Он уткнулся носом в атлас платья, прижимаясь к золотистой нити и вдыхая сладость запаха, ибо ему не хватало его на подушках, когда он проснулся утром.
—Я не убеждала ее, я просто сказала правду.
—И какую же?
—Я хочу тебя, дядя. Я хочу держать тебя за руку и целовать на глазах у всех, а не только в украденные моменты, прячась от других. Я хочу засыпать в твоих объятиях и проводить всю ночь в твоей постели, а не смотреть, как ты уходишь до рассвета. Ты ведь тоже хочешь всего этого, правда, Деймон?
Слова выбили его из колеи. Все — время, звуки, жизнь — замедляется, он сглатывает сердцебиение, слушая ее слова.
Ему нужно, чтобы она остановилась.
Ему нужно, чтобы она…
Она просто нужна ему.
—Мы не расстанемся. —Деймон наклоняет голову и упирается подбородком в ее грудь, чтобы полюбоваться блеском глаз. —Никто и ничто.
В глубине души вспыхивает что-то знакомое.
Поспешно скользнув на стол, Рейнира откидывается назад, ее изящные ножки упираются в обе ручки его кресла, судорожно сжимая слои шелка и тюля. Зажатый между ее ног, он может лишь наблюдать, как молочно-белая кожа бедер медленно обнажается с каждым взмахом юбки вверх.
На таком расстоянии его руки двигаются вслепую, весь мир превратился в тепло, звук, запах и прикосновение — слишком много и в то же время недостаточно. Ее грудь вздымается и опускается с каждым вздохом, пока он запоминает мурашки, появляющиеся на тропинке, ведущей к его собственному горшочку с золотом, поднимаясь все выше, выше, выше, выше, ее ноги смыкаются. Наклонившись вперед, она прижимается к его подбородку, в глазах вспыхивает жар, опутывая его своими чарами.
—Через несколько лун мне будет пять и десять.
—До тех пор ты останешься девой. Он на мгновение задерживает на ней взгляд, а затем скрепляет свою клятву поцелуем, отчаянным, яростным и голодным.
—А теперь скажи это. —Он проводит большим пальцем по губам, его голос становится грубым шепотом. —Скажи, что ты…
—Я принадлежу тебе. —Слова отчаянно вырываются из ее губ. —Я принадлежу тебе.
Их поцелуи сливаются друг с другом, лихорадочное отчаяние овладевает обоими. Отчаянные руки ищут плоть, фактурный лиф ее платья не выдерживает его пыл, а верхняя часть платья распускается от его ласк, ее соски подрагивают в холодной комнате. Нежно пощипывая ее соски, его рот идет по неумолимому пути опустошения, каждый взмах зубов по ее шее предназначен для того, чтобы пометить ее для себя, намереваясь оставить ее такой, какая она есть — беспомощной, безвольной, корчащейся у него на коленях.
—Тебе приятно? — Его голос хриплый в ее ухе. —Потрешся о мое бедро?
—Да.— Рейнира прикусывает губу, прижимается лбом к его виску, и собственная срочность заставляет ее запинаться, но бедра не останавливаются, и, когда их дыхание смешивается, она снова запускает руки в его волосы, их носы скользят друг по другу.
Muña iksis jurnegēre, — шепчет она, Деймон напрягается; его глаза устремляются на вспышку голубого и серебряного света, виднеющуюся сквозь слегка приоткрытую дверь.
—Пусть она увидит, что я принадлежу тебе, дядя. Ее просьба прозвучала как задыхающееся желание, воздух был выбит силой ее отчаяния.
Одна из его рук проникает под платье и упирается в ее попку, побуждая продолжать тереться складками о его бедро. Губы снова скользят друг по другу, частички этой неописуемой связи, которую они создали между собой, сдвигаются и встают на свои места. Все молчит, кроме их совместного дыхания.
Прижавшись губами к ее пульсу и глядя на голубые вспышки за тяжелой дверью, Деймон берет себя в руки. Сдвинув их обоих, он сильнее прижимает ногу к ее ноге и наблюдает за тем, как она застывает от трения, его идеальная маленькая королева одновременно всхлипывает и тонет в ощущении распада на части.
—Хорошо, — бормочет он, впиваясь пальцами в ее попку, чтобы заставить ее увеличить темп. —Покричи для меня.
Звуки ее пика эхом разносятся по камере и лабиринту коридоров за дверью, все еще слегка приоткрытой, но когда они выходят, по ту сторону их ждут лишь стоические лица часовых.
Наступает день неожиданного покоя, они проводят его вместе, сплетаясь, словно их драконы. Золотистые и красные оттенки переливаются друг в друга, порыв вожделения не желает угасать, и все больше непрочитанных писем ложится на рисунок, где они изображены такими, какими засыпают этой ночью: сплетенными и очарованными. Эти изображения выгравированы ее рукой в нечто столь же прекрасное, сколь и хрупкое.
