Pieces

*** Сережа проснулся в Питере. Еще не полностью выныривая из сна, он уже знал, где он, то ли по особому запаху, то ли по правда существующей атмосфере давно забытого города. Тот был забыт – но, оказалось, жил в нем, не угасая. Сережа зевнул, потягиваясь, и – протянул руку, скользя по прохладным гладким простыням в поисках Маши. Проехался ладонью по пустой кровати и окончательно проснулся. Незакрытое на ночь окно выдыхало сырость. Свежий ветер колыхал занавески. Сережа открыл глаза и так лежал, не думая ни о чем. <Mrs Rail> Тем вечером они поужинали. Маша приготовила что-то сама и почему-то долго смотрела на то, как он ел. Сережа, задолбавшийся весь день в офисе, поначалу ничего не замечал. Потом поймал ее взгляд. «Ешь», – сказала она ему и улыбнулась грустно. Они не разговаривали. Сережа быстро жевал, что-то листая в телефоне. Позже Маша собрала тарелки и, помыв, скрылась в душе. Вечером он нашел ее в спальне у окна. То было приоткрыто, услышав его шаги, Маша щелчком выбросила сигарету, поспешно выдыхая дым. «И давно ты куришь?» – удивился Сережа. Он подошел ближе, и что-то в ее позе, в том, как она инстинктивно подалась назад, испугало его. «Сереж… – она откашлялась, голос был бесцветный, – бусь…» «Да что такое?» – спросил он в родные светлые глаза, обхватывая ее холодные руки. И тогда она сказала это. Нам надо расстаться. Надо расстаться. Я так решила. То, как он тогда отреагировал, никому бы и никогда не рассказал. В надежде, что Маша тоже. Он подался вперед и поцеловал ее. Вырвал этот поцелуй через сопротивление. Сказал что-то типа: «Не верю», и горячая волна поднялась, закрутилась внутри, когда она, беспомощно уперевшись в подоконник, стала отвечать. Ее вкус, ее запах. Растрепанные волосы, прилипшие к щекам, которые она попыталась убрать непослушными пальцами. Прежде чем сказать. Твердо посмотрев на него. Она сказала. «Я тебя люблю и не люблю. В этом смысле больше не люблю, бусь.. Ты прости», – и дотронулась до своих губ. «Значит, ни в каком», – сказал он. Значит, ни в каком. *** В какой-то момент он выбрал, что у него плохая память. И перестал сосредотачиваться на том, что происходит. Как удобно – жить одним днем, забывать обо всем (и обо всех), кого оставил во вчерашнем. Был период, когда каждую ночь новая девушка ночевала в его постели. А через день он мог не узнать ее. Забывал имена и лица. А Машу не мог забыть. Долго. Воспоминания врывались внезапно. Кусками, без продолжения. Бомбардировали его, когда он пытался уснуть. Или по утрам. Кажется, это было на Шри-Ланке. Импровизация еще не вышла на экраны. Они – просто парень и девушка. Которые купались в море. Он прижимал к себе ее скользкое под водой горячее тело, они целовались, пока золотая дорожка от закатного солнца дрожала на воде. Маша хитро улыбнулась вдруг, и он почувствовал, как она снимает свои купальные трусики. Они с полуслова понимали друг друга. Он огладил ее прохладные ягодицы. Маша льнула к нему, освобождая. И потом он вошел. Сережа отчетливо помнил этот момент, почему-то его, хотя подобных случалось предостаточно – они были молоды и горячи. В кровати, в палатке, в подъезде, на всяких вписках у друзей. Только почему-то теперь, когда он думал о близости с Машей, сражаясь с бессонницей, он помнил ее светлые глаза, лицо и тело, оттененное закатным солнцем, и тот момент, когда они смотрели друг на друга, будто ничего не происходит, и он погружался в нее. Всем собой. Маша приоткрыла рот, ее глаза затуманились. Крупная дрожь прошла от низа его живота и достигла груди. Маша подалась ему навстречу и улыбнулась. Единым существом они качались на волнах. *** Арсений тогда сказал ему: «Похоже, я женюсь, Сереж» – и отвел взгляд. Сережа притормозил свой рот уже растягивающийся в улыбке, свою руку, спросил: «Ты что, не рад? Это кто? Кристина? Алёна?» Арс помолчал. Сорвал и помял в пальцах какую-то травинку. Они сидели где-то в питерском дворике после встречи с клиентами. Хмыкнул без улыбки. «Ты хотел бы жениться на Маше?» – спросил вдруг. Сережа даже не думал: «Да. И мы поженимся. Может, в следующем году. У Маши.. – он с сомнением оглядел друга, не отводившего глаз от травы. – Подожди, ты чего смурной такой? Она залетела, что ли?» Арсений метнул наконец в него горячий взгляд: «Это я виноват, что так получилось. Бросил монетку. Какая там была вероятность?» «Пятьдесят на пятьдесят». «Вот именно». Арсений решительно шмыгнул, пробормотав себе под нос: «Зато родители обрадуются», и отшвырнул в сторону истерзанную травинку. «Арсений женится», – сказал он в тот вечер Маше. Лежа в домашних растянутых трениках, с ноутбуком на животе, она улыбнулась ему: «Весьма неожиданный ход». Сережа забрался на диван с коленями, начал пробираться к ней, как большой кот. «А ты хотела бы замуж?» «За кого это? Не вижу претендентов», – она отложила ноутбук на пол, вытягивая свои длинные ноги. «Вот лицо прямо над Вами, девушка». Сережа навис, беззастенчиво дыша на нее. «О, этот симпатичный харизматичный мальчик?» «Да, именно он». «Делаешь мне предложение?» – она приподняла бровь. Сережа поцеловал ее, всем собой касаясь ее тела, горячо мазнув по нежным губам. «В следующем году, да?» «Я должна ответить «да»?» «И потом, и сейчас». Маша обвила его шею худыми руками, пока он целовал ее везде, где мог достать, плечи, и грудь, и уши, и уголки глаз. *** Антон успел перехватить его. Над лестницей, ведущей вниз. Сережа не видел, куда шел, чувствуя себя мешком с картошкой на маленьких ножках. Им было так смешно, что он врезается во все и падает нелепо. «Ты бы шею себе свернул. Ты чего, Сереж?» Антон нависал над ним и расплывался у него перед глазами. «Таблетки, – пробормотал Сережа. И вздохнул. – Две выпил вместо одной». «Какие таблетки?» – голос Антона звучал растерянно. Он не спешил выпускать Сережины плечи, от его ладоней было тепло. «Для настроения», – вздохнул Сережа. Антон нахмурился, смотрел на него долго, потом сказал: «Подожди. Я подвезу тебя». «Не надо…» Они оставались последними в офисе, и Антон погасил везде свет, набрасывая на плечи куртку. Снаружи было холодно. Мягкая россыпь снежинок падала с неба. Или это был тополиный пух? Сережа остановился, забывая, куда надо идти, забывая, где он, кто он. Тогда Антон взял его за руку и повел к машине. Город был тем же. Те же улицы, те же огни. Сережа не моргал, уставившись в окно, пока Антон медленно выруливал со стоянки. Он был готов, ему казалось. Он украдкой пил эти прописанные ему колеса. И листал инстаграм. Там была фотка счастливой Маши и огромного мужика рядом с ней. Такого мужика, которому он едва бы доставал до плеча макушкой, которого Маша вряд ли называла «мальчик мой», мужика с яйцами, как у коня, которого она всегда себе хотела. Сережа почувствовал резкую тошноту. Говорят, эмоциональная боль длится всего 12 минут, остальное самовнушение. Тем не менее он встал, прошелся до вешалки, пошарил по карманам куртки и, почти не думая, выдавил из блистера незапланированную таблетку. Через полчаса туман в голове окутал все его существо. Мужик был страшный и совсем не похож на него. Сам Сережа, сам особо не давая себе в этом отчета, выбирал высоких шатенок с прямыми волосами и голубыми глазами. Но, видимо, до этого момента. «Больше никогда», – думал он, пока большая машина Шаста мягко вплывала в его двор, останавливаясь около пятиэтажки. Откуда семь месяцев, двадцать дней и примерно пять часов назад Маша уходила с одним чемоданом и большой спортивной сумкой. Она гнулась под тяжестью, но он не мог заставить себя ей помочь. Такси бесшумно отъехало по мокрой дороге, осветив асфальт красными огнями. Как теперь Антон, притормаживая. «Ты как?» – тихо спросил он. Сережа безразлично пожал плечами. Через минуту ответил: «Я в порядке. В полном, абсолютном» – и продолжал сидеть, не двигаясь. Антон громко сочувственно сопел, видно, не находя подходящих слов. «Я должен идти», – повторял себе Сережа, но не мог пошевелиться. Можно он исчезнет, врастет в это сидение, его не станет. «Какая у тебя квартира?» – Шастун вдруг тронул его теплыми пальцами. Сережа дернулся, приходя в движение. «Я сам», – пробормотал он. Но Антон шел следом за ним, большой длинной тенью вырастая за спиной. Поспешно куря, пока они шли до подъезда. В квартире было душно. Сережа, не глядя, наступил на пятку, по очереди стягивая кеды, и прошел в спальню, рухнув прямо в одежде на разобранную кровать. Как в черную дыру. Закрыл глаза. По запаху табака понял, что Антон еще здесь. Огромное тревожное облако. «Да я в порядке… – устало выдохнул Сережа. – Дуй домой. Спасибо». «Я могу побыть с тобой». «Не надо». — Антон все же решил дождаться, пока Сережа уснет. А через несколько долгих минут в звуках тяжелого дыхания, покашливания и беспорядочного движения рук по простыням, за которыми он следил с тоской и беспомощностью, в дверном проеме возникли тут же потухнувшие отголоски света и – силуэт. Антон вскинул голову. Они смотрели друг на друга, угадывая в полной темноте, а потом Арсений отмер, сделал несколько шагов и, усаживаясь на пол рядом с Антоном, спросил шепотом: «Что-то с Сережкой?» «Ему плохо. Чуть не скатился с лестницы. Он таблетки какие-то пьет, Арс». «Антидепрессанты, что ли?» – выдохнул Арсений и провел по лицу, стирая остатки сна, зафиксировал переносицу. Потом протянул руку и погладил захрапевшего Сережу по спине. «Мы давно не говорили по душам. Он не рассказывал подробностей. Но думаю, это все из-за Машки». «Да они когда уже расстались? В прошлом году?» «Время не лечит нихера, Шаст». «Это пиздец не рассказывать никому», – глядя в темноту, туда, где под тяжелыми занавесками угадывался легкий свет, пробормотал Антон, протягивая руку, чтобы тоже погладить Сережу. Они молча и медленно гладили его по спине. «А как ты?» – спросил Антон после затянувшейся тишины, только и способный думать, что о полуголом Арсении, сидящем рядом. От него будто исходил жар – Антон чувствовал каждой клеточкой. Как и косую улыбку в темноте. «Прекрасно. Пью таблетки». «Арс..» «Да что со мной будет. Мне хорошо, – он помолчал, добавляя тихо: – Особенно сейчас». Они наконец столкнулись руками, Антон не хотел делать вид, что случайно, тут же накрывая его пальцы своей влажной ладонью, мысленно вцепляясь крепко, отчаянно, страдая, что тот мог сбежать. Арсений коротко вздохнул, развернул кисть и мягко потянул его на себя. Не сопротивляясь ни единым мускулом, Антон ткнулся носом в голую грудь, замерев в нелепой позе, чувствуя как его обнимают, неловко, порывисто прижав. Он притих, пригрелся щекой, чувствуя тепло, кожу кожей, запах, почти не дыша. Слышен был только тяжелый храп с кровати. «Я проснулся, а тут ты, – прошептал Арсений в его волосы, и выдохнул устало. – Серега бы нас убил. Но лимит чудес на это лето исчерпан». «Ничего не исчерпан», – упрямо, невнятно пробормотал Антон, задевая его губами. Арсений поежился и кивнул, улыбаясь темноте. *** Сережа лег на рассвете. В крови бурлил, на кончиках пальцев все еще продолжал пульсировать танцевальный рейв, и огромный диско-шар вырастал перед глазами, стоило закрыть их. Его заставил вздрогнуть телефонный звонок. Неожиданно пронзительный, не в такт музыке внутри него. Сережа уставился в экран, не сразу понимая, что звонит Маша. Уже полтора года как забытый контакт. В 5 утра. Сердце пропустило удар, и он ответил на вызов. «Спасибо тебе, что ты взял трубку», – выпалила она на одном дыхании. Не по ошибке звонок, не чокнутая Алиса или Сири, Маша, в сильном волнении, едва справляясь с дыханием, перебивая его бесцветный «привет», затараторила в трубку. «…а ко мне кто-то вломился. Я ночью проснулась от того, что не одна, я слышу, что в комнате кто-то есть. Подумала, вдруг Артем, вышла туда, и меня вырубили». «Это розыгрыш какой-то?» «Это грабители», – Маша втянула воздух, и он знал ее слишком хорошо, и в то же время старые обиды, зудевшие в груди, заставили снова спросить. «А чего Артему не звонишь?» «Его нет в стране. Если позвоню, он сорвется, но приехать сможет через сутки». «А тут мальчик подвернулся». «Сереж… – он слышал, как она закашлялась, пытаясь вздохнуть. И беспомощно путано повторила: – Я боюсь, что они вернутся. Наверное я зря набрала тебя…» «Скажи мне адрес». «…что?» «Адрес свой диктуй». Дверь была не заперта. По квартире гулял холод, и по всей прихожей раскидана одежда. Маша, в одной тонкой маечке и трусиках, сидела в углу спальни, закрыв лицо руками. Недвижно, сразу незаметная среди разбросанных вещей и осколков. «Эй, я тут», – она вздрогнула от голоса, тут же инстинктивно подрываясь, и Сережа поймал ее в объятия. Маша упала в него, мелко дрожа. Выдыхая что-то, кажется матом, в ворот его куртки. «Может, я не закрыла дверь?» «Следов взлома не заметил. Ты будешь сообщать в полицию?» Она мотала головой. «Я даже не поняла ничего». «А если что-то украли? Твой друг держит ценные вещи?» Она все мотала и мотала головой, волосы электризовались. Сереже пришлось усадить ее на подоконник, пока он убирал с пола осколки. Четверть часа спустя Маша сидела на фоне рассветного окна, ссутулившись, с огромной кружкой в руках, в которой плескалось остывающее какао, когда они констатировали пропажу ноутбука. «Новый куплю», – повторяла она. «А твои… ну.. дизайны?» «Новые сделаю». «А может, они обогатятся на твоей интеллектуальной собственности». Она улыбнулась слабо. Он всматривался в ее глаза – ничуть не изменилась, может быть, еще похудела. В отличие от него. Бледная, почти зеленая, с залегшими тенями под глазами, она шептала: «Главное, что жива» – и спрашивала у него: «Правда же?» «Давай проверю». Он сказал в шутку, возможно, не отдавая себе отчета, по инерции, по памяти, но она потянулась к нему, обхватывая руками. И плед соскользнул с плеч. Сережа поднял ее на руки, целуя и прижимая к себе. Наощупь разгреб вещи с кровати, укладывая ее в этот ворох. Ворох вещей, в кутерьму, как сказал бы Арсений, во все то, что представляла из себя его личная жизнь. Ее тело было теплым. И прохладным. Плечи холодными, живот горячим, он впился поцелуем под ребра. Это сводило его с ума. Он так отвык что-то чувствовать, когда целует женское тело. Не между ног, а внутри. И не сказать, что он жалел об этом. Но сейчас было поздно. Он уже бросился вниз, как с многометровой тарзанки над Кавказом. Как с вышки в бассейн. Не смог бы остановиться. Даже если бы Маша… Но Маша обнимала его. Она подавалась навстречу. Отзывчиво, как и прежде. И Сережа не спешил открывать глаза, стараясь раствориться в ощущениях. На радужке и так было отпечатано еще много всего, что порой хотелось забыть. А сейчас ее запах, влажное дыхание, то, как она вцеплялась пальцами в плечи, и было невыразимо, безумно, немыслимо жаль, что он одет. Ее солоноватый вкус, то, как она подрагивала под губами, и со свистом втягивала воздух, когда он задевал чувствительные места бородой. А потом, будто максимально оттягивая этот момент, он – наконец – наполнял их обоих до краев, почти в бессознанке успев натянуть резинку. Переставая дышать, почти физически ощущая, как все встало на место и душа вернулась к нему. Он снова мог дышать, он ощущал себя собой. И видел землю. Видел Машу, бледную, растрепанную, с припухшими губами и дрожащими веками. …Сережа кончил, сжимая ее грудь, пока в основании ладони колотилось ее сердце. «Я скучала по тебе, – говорила она позже, тихо, бегая пальцами по влажной футболке на его спине. – Ты никогда не поймешь, как это бывает у женщин». «Мм.. А что бы сказал на это твой бык-осеменитель?» Маша улыбнулась, отводя глаза, пихнула его в плечо. И тихо выдохнула: «Никто никогда не смешил меня так, как ты». «Сергей Матвиенко. Комик». Сережа вышел из подъезда, подставляя себя холодному серому дню, московскому двору, редким каплям. Он вдохнул полной грудью прохладный не особо чистый воздух. Он больше не пытался убежать от себя. Сделал шаг, два, три, оставляя этот подъезд, этот дом позади.