Pieces

Дима спит в гостиничной кровати прямо в одежде. Рубашка сбилась, ногам жарко, он так утыкается в подушку лицом, что тяжело дышать. И хорошо. С неудовольствием он слышит, как открывается дверь, слышит голос Сережи. Сережа что-то говорит ему, он не разбирает слова. Пока не… – Дим, – его теплая маленькая рука на плече. И беспокойство в голосе. Дима со стоном переворачивается на спину, не открывая глаз, корчит гримасу утреннего отчаяния. Он не позволял ее кажется, с детских времен. Но похуй. – Ты как? – продолжает звучать Сережа. Он садится тут же, на постель, чем-то шуршит, звякает. Заполняет собой все пространство. Дима не знает, лучше ему или хуже с Сережей. Он открывает глаза. А за окном темно. – Пока не сдох. Ты чего так рано приперся? – шипит он, трет лицо, искоса смотрит на Матвиенко, а тот вдруг ссыпает ему что-то на живот. Что-то оказывается конфетами. – Ты чаю с конфетами попей, – говорит Сережа и смотрит на него, так, будто говорит «вдохни». Дима вдыхает, садится с кряхтением, ловя последние вертолеты от выпитого накануне. Они смотрят друг на друга. Дима думает, что ничего не знает о нем. Они знакомы лет семь, за эти годы часто, дни подряд, бывали друг рядом с другом, но ни об Арсе, ни о Сереже, он не знает почти ничего. Что у них внутри. – Какая хуета, – бормочет Дима, разворачивая конфету, и засовывает целиком в свой рот. Сладко. Шоколад обволакивает горло. – Шоколад хороший афродизиак, – слышит он голос Сережи, и хмыкает невольно. – Я вроде читал про серотонин. – Вот бля, – тихий смех. Дима знает, что уже после выхода Импровизации, Сережа расстался с девушкой, на которой планировал жениться. Знает, что после этого все общение с противоположным полом у него сводилось лишь к one-night-stand. Но они никогда не разговаривали об этом. – Лучше? – смотрит на него Сережа. Он смотрит так, как смотрел у окна несколько часов назад, с сочувствием, с пониманием. От этого становится только хуже. Дима выпускает из пальцев обертку. – Иди к себе, Сереж. – Знаешь почему я люблю секс с девчонками? – спрашивает вдруг тот. Туман, который начал было сгущаться в комнате, рассеивается, он снова четко видит его лицо. – Серотонин? – пробует Дима наугад. – Да. Обмен энергией и запуск той части гормонов, которые отвечают за волю к жизни. Это из животного мира еще. Можно спортом, но я слишком ленивый. – Тут нет девчонок, – почему-то говорит Дима, вместо «тут нет Кати», «я женат». А Сережа вдруг отвечает. – Есть я. И перемещается ближе к нему, под его весом прогибается кровать. Как-то оказывается выключенным свет. Он пахнет своим гелем для душа (для настоящих мужчин, морской бриз) и расстегивает Диме штаны. Дима не двигается. Чувствует руку – знакомое тепло, движения, так непохожие на женские. Тот ослабляет ремень, тянет ниже штаны, белье, перехватывая его естество. Неожиданно это приятно. Дима стонет – в голос, зажмуриваясь, пытаясь прогнать из головы все мысли. Просто помощь друга. Рука друга, ему, утопающему, когда он почти потонул. Он не умеет плавать. Его тянут к берегу. За хуй, да. Тело окатывает сладкой волной, он возбуждается – так ярко, как давно не, особенно в последние дни, когда дыра посередине груди утягивала все силы. Сережа молчит, его будто нет, только небольшая умелая рука начинает двигаться, сначала осторожно, потом… Дима вспоминает лицо Кати и просыпается с полувскриком, чувствуя как стояк до боли упирается в ширинку. За окном брезжит рассвет. – Вот ты и ебнулся, Позов, – бормочет он, переворачиваясь набок, и расстегивает штаны.