«На дереве у ручья песню птица поёт» [7]
12 октября 2023 г. в 12:14
Глава седьмая: О рыжей, бесстыжей и до чертиков раздражающе-проницательной заразе
Он не любил праздники. Никакие. И особенно не любил Фестиваль морских фонарей из-за чужих плеч, соприкасающихся у сцены и торговых палаток, из-за слишком громкой и пустой музыки, из-за запаха пряностей в вине… Из-за смеха, который не вызывал в нём ничего, кроме сдавливавшей грудь тоски. Сяо не разделял ажиотажа своих спутников, предвкушающих празднование Сабзеруза, и чем ниже опускалось солнце, сжигая остаток дня, тем мрачнее становился Охотник. Да, сейчас всё было по-другому, и Сяо, веками живший в оковах кармы, кровавого проклятия, отобравшего души всех его друзей, не мог ни принять этот дар, ни смириться с ним. Охотника преследовало навязчивое, почти невыносимое желание снять кольцо и выбросить, не глядя — в воду, в густые заросли лиан, закопать под деревом и, покрутившись с закрытыми глазами, убежать в случайном направлении, да хоть скормить аллигаторам! Не имеет значения как и куда, главное — избавиться от него, уничтожить надежду на завтрашний день, которая, подобно фениксу, несмело восставала из пепла. Впервые Сяо думал о том, чтобы отказать Властелину Камня в просьбе. Он желал вернуться в Ли Юэ и дожить оставшиеся годы, сгорая в агонии, но без оглядки на винный камень, дарующий ему то, о чем не знали его друзья.
Вечером, за день до фестиваля, Сяо долго сидел на дереве, спрятавшись от чужих взоров за пышной листвой. Он думал о предстоящем празднике и всё больше склонялся к тому, чтобы остаться в Гандхарве или сходить в деревню Вимара. Чем легче ему становилось, тем больше Сяо хотел узнать, что за сила заточена в кольце и кому она принадлежит, а в деревне, как сказал Тигнари, как раз жил пожилой антиквар. У Охотника было стойкое ощущение, будто кольцо как-то связано с тем, кого он должен найти (или кто должен найти его), а может ему просто претила бессмысленность путешествия по землям Тейвата, без чёткого плана и маршрута, когда за плечами родной регион, который более тысячи лет назад он поклялся защищать от заката до рассвета каждый прожитый день, и до недавнего времени никогда не нарушал эту клятву.
Когда на небе уже загорелись первые звёзды, а в хижинах аванпоста — тёплый свет ламп, отчего они сами стали походить на фонари, освещающие лесную тропу, Сяо чёрным призраком спрыгнул на ветвь ниже. В домике Коллеи тоже горел свет, он пробивался сквозь щели прикрывающих проход листьев. Они мягко зашуршали, когда Сяо отодвинул их в сторону и переступил порог. Обнаружив, что внутри находится только Огонёк, Охотник незаметно выдохнул. Выносить эту парочку по отдельности было непростой задачей, — Кадзуха, неугомонным нравом напоминавший Сяо Босациуса, действовал на нервы, а Огонёк со своими провокационными выходками, удивительной проницательностью и прямотой, словно стрела, выпущенная точно в яблочко, не раз ставила Охотника в полный ступор, — но когда они были вместе, Сяо хотел только одного: схватить Янмэй в охапку и бежать от греха подальше, ибо их дуэт был извергнут Бездной, и останки падших богов являли собой лишь ничтожную пыль пред ликом дьяволов в человеческом обличии.
Огонёк обернулась на звук его шагов и поприветствовала Охотника мягкой улыбкой, закрывая книгу в своих руках.
— Что-то случилось? Нужна помощь? — с ходу спросила она.
Сяо на мгновение замешкался. Его брови едва заметно дрогнули в хмуром выражении, но в ту же секунду на лицо упала привычная тень равнодушия. Он отрицательно помотал головой.
— Нет, всё нормально. Я только пришёл сказать, что не пойду с вами на Сабзеруз.
Огонёк изобразила что-то между удивлением и согласием, и это выражение Сяо сразу не понравилась.
— Вот оно как… Понятно, — спокойно сказала она, возвращая внимание обратно на страницы книги, которую раскрыла вновь. Лукавая улыбка спряталась в уголках её губ, а взгляд Сяо моментально потяжелел. И не без причины, ведь Огонёк нарочито небрежно поинтересовалась: — А Мэй уже в курсе?
Сяо не отреагировал, продолжая напряжённо смотреть на профиль рыжеволосой. Ситуация девушку явно забавляла, она уже не пыталась скрыть улыбку, медленно перелистывая страницы с иллюстрациями. Тишина между ними затянулась на долгую минуту, а может и больше, пока Огонёк не подняла глаза на Охотника.
— Получается, что нет? — она вскинула брови в наигранной озабоченности. — Хотя, наверное, ты прав. Не стоит расстраивать малышку раньше времени. Я скажу ей, что ты присоединишься позже, а уж на празднике найду, чем её увлечь, чтобы не грустила.
Сяо поджал губы, складывая руки на груди, и спросил с плохо скрываемым раздражением в голосе:
— Зачем ты это делаешь?
— А что я делаю?
— Тебе лучше знать.
Огонёк хмыкнула, кладя книгу на стол, и степенно облокотилась на спинку стула, закидывая ногу на ногу.
— Сяо, — она произнесла его имя ласково, без тени иронии, и Охотник снова нахмурился: непривычная серьёзность её интонации резанула по ушам. — А разве не за этим ты пришёл? — Брови Сяо сдвинулись ещё ближе к переносице, бросая тень на янтарные глаза. Он не понимал, о чём она говорила. Огонёк, недолго помолчав, вздохнула и продолжила: — Я не уверена, какого характера ваши чувства друг к другу, но я вижу, что Мэй для тебя важна. Допустим, как ученица, что наиболее вероятно, учитывая твой характер, хотя, знаешь, вы очень миленько смотритесь вместе, — ну как же, могла ли она удержаться? Сяо фыркнул, а Огонёк растянула губы в довольной улыбке. — Ты бы не стал предупреждать ни меня, ни Кадзуху — только Мэй, но ты не хочешь этого делать, потому что знаешь, что она расстроится и вполне вероятно, что тоже никуда не пойдёт. И, знаешь, я могу её понять, несмотря на то, что кажется, будто мы с ней очень разные… — девушка отвела взгляд и задумчиво уставилась в стену. — Она ведь тоже ищет себя каждый день.
Сяо, бесшумно выдохнув, опустил глаза в пол и надолго погрузился в раздумья. Огонёк права: именно за этим он сюда пришёл. Янмэй была единственным камнем преткновения между ним и нежеланным празднованием Сабзеруза. Он ничего не мог поделать с чувством долга, который водрузил на свои плечи там, под деревом у заброшенного дома, и отчасти его это тяготило. Сяо не хотел, чтобы Янмэй привязывалась к нему, но это было чем-то неизбежным, а разговор с Огоньком — попыткой оттянуть момент, когда повернуть назад будет уже поздно. Он плотно стиснул зубы, прежде чем спросить:
— Ты сделаешь это?
Девушка глянула на него с неодобрением, но всё-таки кивнула.
— Очень жа-а-аль, — она хмыкнула, возвращая на губы привычную лисью улыбку. — Ты бессердечный сухарь. Последние два дня я жила мечтой увидеть вас в парных костюмах, а ты всё обломал.
— Переживёшь, — сказал Сяо и повернулся к выходу из домика.
Она провожала его сочиняемой на ходу песней.
«Не могу понять, что же мне делать,
Когда Сяо так по-скотски ливает с темы,
Я огорчена и хочу вскрыться,
Может быть в ручье утопиться или в зюзю напиться.
Сяо ты мудак, у тебя нет сердца,
Я Мэй украду, будет с Кадзухой дэнсить.
А ты будешь сидеть один, грустить один, пока мы будем пи-и-во пи-и-ть».
На следующий день Сяо покинул их временное пристанище ни свет ни заря. Давно он не ощущал такого смятения, и внезапная «совместная» охота с Янмэй лишь усилила его беспокойство. Кажется, он слишком поздно спохватился, чтобы она могла безболезненно попрощаться с ним, когда придёт время. Целое утро Сяо гулял по окрестностям и думал о словах Огонька. «…я вижу, что Мэй важна для тебя». С чего вдруг она так решила, если даже сам Сяо не понимал, как относится к своей ученице? Важна ли Янмэй для него на самом деле или это привычка, позаимствованная у того, кто заменил ему отца — отвечать за тех, кого приручил? Сяо не мог ответить. Он знал только то, что должен её защищать, раз уж взялся. Но чувства в груди всё равно не давали покоя. Они переплетались между собой, завязывались в узелки, путались в клубы хаоса, и невозможно было вытянуть оттуда ни одной нити — каждая застревала, опутанная другими.
В конце концов он сдался и ближе к полудню вновь стоял в дверном проёме домика Коллеи. Огонёк встретила его с улыбкой, будто знала, что Сяо обязательно вернётся. Может, он и сам об этом знал.
Интерлюдия. «Он не танцует»
Люди танцуют, когда поёт душа. Люди танцуют, когда плачет сердце. Но люди не танцуют, когда соловьи внутри мертвы. Люди не танцуют, когда слёзы становятся застывшей кровью на упокоенных, но не затянувшихся ранах. Сяо не танцует.
А Огоньку плевать, и Кадзухе тоже — бесы пляшут всегда. Их не волнует ни тоска, ни радость, они зализывают друг другу раны песнями и бесстыдными шутками, они падают в музыку с высоты обрыва, спиной вниз, раскинув руки для ясного неба, и солнечные лучи слепят их смеющиеся глаза. Они живее всех живых, они сильнее богов, ведь хватает одной протянутой руки, пальцев, крепко обхвативших запястье, чтобы вырвать мертвеца из Преисподней. Он сдавленно выдыхает, растерянно смотрит по сторонам, на скачущие краски праздничных одеяний вокруг, на десятки босых ног, бьющих пятками по земле — с чувством, без капли страха разбить их в кровь. Огонёк кружит его в танце, и Сяо едва поспевает за ней.
У них всё схвачено, возможно даже спланировано. Сяо вполне может представить, как они сидят за полночь под мигающей лампой, может услышать эхо их смеха, — заливистого и свободного, — и прислушаться к шепоту их голосов, повторяющих порядок действий.
Раз. Он замечает седые пряди у своей щеки, тонкая рука крепко вцепилась в плечо Кадзухи. Янмэй боится упасть. Два. Огонёк хватает Сяо под руку, крадёт его взгляд для россыпи веснушек на левой щеке. Они красивые, но серебро в волосах Янмэй подобно лунной тропе, уходящей в ночное море. Три. Он встречается с лепестками васильков в её глазах — живых и немного испуганных. Её щеки горят нежным румянцем и губы влажные. Четыре. Янмэй у него в руках. Они танцуют.
Сяо не улыбается, выглядит сконфуженно и чувствует себя нелепо. Мэй, кажется, тоже. Но у неё нагретые музыкой руки, у неё теплые ноги, неловко наступающие на его собственные, и у воздуха есть вкус — тоже горячий, обжигающий слизистую. Росинки поддельных слёз собираются в уголках. Сяо не танцует, нет. Он полосует свои раны лезвием воспоминаний, он пускает кровь по пылающей коже памятью о плачущей лире, он отрывает крылья соловьиным трупам. Он не танцует, нет. Он здесь, чтобы танцевала она.