***
— И чего так с-с-сопротивляешься, прими своё проклятье! — Скажи нам спасибо, своими страданиями ты осветляешь свою гнус-с-сную душонку! Голова Сайзота была прижата к земле тяжёлой лапой затерранца. Соклановцы громко смеялись и хрюкали, наблюдая за пытками проклятого дитя. Он не понимал, за что должен терпеть боль и унижения. Не понимал, в чём провинился. Собственные родители скалились на сына, как на угрозу их существования. Они так легко выбросили его из дома, как выкидывают груз, что сдавливает плечи. Иногда Сайзоту данное решение казалось благодатью: он отчётливо видел в глазах родителей желание разорвать и выпотрошить нежеланного отныне ребёнка, но отец лишь пару раз приложил его голову о камень. На этом и остановился. Сайзот не боялся физической боли. Куда страшнее, когда слова пробираются в мозг и импульсом отдаются в сердце, нанося новые трещины. Он упёрся ладонями в землю и попытался встать, но лапа затерранца сильнее вжала его лицо в грунт. — Ты ещё не настрадался, чтобы быть с-с-свободным. — С-с-смотрите, он сейчас начнёт землю жрать! — А что, хорошая идея. Теплокровные ведь вс-с-сеядные? Он начинал задыхаться. Почва лезла в ноздри и оседала в горле жжением. Смех затерранцев оглушал и кипятил кровь Сайзота. Жажда мести — сокрушительное чувство. Никогда прежде Сайзот не был жестоким, ведь ранее не видел столь мерзких деяний, за которые нужно мстить. Обидчики казались сонмом насекомых, который следует раздавить и размазать по земле зелёной дорожкой холодной крови. И собственное тело его услышало. — Какого!.. — Он может обращать части тела! Давление в затылке исчезло, позволяя Сайзоту больше не находиться в унизительном положении. Он хрипло прокашлялся и обернулся: затерранец, что вбивал его в землю, висел в воздухе. Вокруг его шеи обернулся хвост Сайзота. Лапы затерранца отчаянно царапали преграду к дыханию, но хвост утягивал шею так сильно, что она сузилась на пару сантиметров. Прочие обидчики тихо уходили, не навлекая на себя гнев и внимание Сайзота. Самый неуклюжий наступил на ветку, и под её оглушающий хруст Сайзот перевёл зрачки на сбегавших. Они завопили, словно были пойманы самой смертью. Земля разлеталась под лапами рептилий в их жалкой попытке убежать. Они желали скрыться от костлявой руки, держащей косу. Но они ошибались: их настигал собственный друг. Сайзот раскрутил хвост, сбивая обидчиков телом едва дышащего товарища. Они повалились друг на друга неаккуратной грудой. Чешуйчатые тела пробила промёрзлая дрожь. Звериные стоны были о боли и страхе. Заттеранцы закрыли лица когтистыми лапами от пристального взора изгнанника, стыдясь собственных эмоций. — Уйди, ненормальный… Жес-с-стокий… Сайзот зарычал: — Жес-с-токий? — он выплюнул это слово с такой силой и презрением, словно оно было невероятно гадким на вкус и опаляло язык, — я хладнокровный лишь из-за крови. А вы — из-за отсутствия сердца. Он стоял на нетвёрдых ногах возле завывающих затерранцев без чувства сожаления. Единственное, о чём он мог жалеть — что не насытил своё возмездие полноценно.***
Кулак Сайзота встретился с деревом, опрыскав сырую кору каплями зелёной крови. Древесина неумолимо зашипела и задымилась: столь жуткие звуки отдалённо напоминали рëв самой природы. Зубы затерранца заскрипели от злости, что паразитом сидела внутри и пожирала такое нужное спокойствие. С губ до подбородка пролегала дорожка из кислотной слюны, оседая каплями на мёртвой траве. Сайзот напоминал побитого зверя, пленённого лихорадкой. Такое бывало не часто: только сильнейший приступ гнева способен разучить Сайзота от самоконтроля. Вспышки агрессии сопровождались безостановочным выделением кислоты. Она мешалась с кровью, слюной и потом. Оседала тонкой плёнкой на коже и застилала глаза. Кислота защищала затерранцев от врагов, только если сам затерранец не становился себе недругом. Перед взором невольно встал образ, что не покидал мысли Сайзота — рыжеволосая принцесса с яркими глазами, вмещающих в себе два голубых солнца. Он запомнил каждую деталь еë образа, и прямо сейчас он искажался, как жидкое зеркало: кожа покрывалась изумрудными чешуйками, зрачки сужались в вертикальную полосу, длинный язык игриво выскальзывал меж губ. «Ты так близок к разгадке, но так далек от истины…» — Не выдержал. Пришëл. Сайзот обратился в рептилию и прыгнул на обладателя до боли знакомого голоса. Опрокинув мужчину на спину, затерранец уставился в горделивое лицо Шан Цзуна перед собой. Колдун самодовольно улыбался, и в голове Сайзота промелькнуло почти что осязаемое желание сравнять лицо мужчины с землёй. Он зарычал, клацнув острыми зубами в миллиметрах от носа Шан Цзуна. Колдун не шелохнулся и смотрел на Рептилию так, словно тот грызун, что затеял игру с голодной кошкой. — Вижу твоё желание. Убить меня хочешь. Но тогда впредь не узнаешь… Сайзот издал оглушающий рёв и замахнулся. Тяжёлая лапа Рептилии с грохотом опустилась рядом с лицом колдуна, взъерошив тёмные волосы ударной волной. — Мне нравится такая твоя сторона. Очень… По-злодейски. — Я прямо сейчас вырву твой язык и заставлю его съесть! Бархатный смех Шан Цзуна с болью проникал в уши затерранца, играя на его нервах, как на музыкальном инструменте. — Два слова. Тайна Эсмеры. Шан Цзун славился своими манипуляциями. Он мог залезть в голову любого человека, достав из него самое сокровенное и важное сердцу. И в руках колдуна чужие тайны оборачивались в кинжал у шеи. К глубокому сожалению Сайзота, он был с этим хорошо знаком. До Армагеддона он являлся ежедневной жертвой искусного вранья Шан Цзуна. Завидев сомнение в лице Рептилии, меж бровей колдуна пролегла вертикальная складка. — Хочешь знать, почему она ненавидит таких, как вы? Моральное давление на постоянные размышления Сайзота оказалось успешным. Затерранец вновь вернулся в облик теплокровного, но с колдуна слезать не торопился. — Таких, как мы? Глаза Сайзота сузились. Он внимательно рассматривал ухмылку на лице своего мучителя и дрожал от злости и нетерпения. Он так желал знать правду, и одновременно с этим чувствовал, как приятно хрустит каждая кость Шан Цзуна в его зубах. На одной чаше весов лежала ненависть, на второй — любопытство. Они держали баланс и тем самым заставляли мучиться Сайзота от неопределённости. Завидев насмешливо вздёрнутю бровь колдуна, чаша ненависти с грохотом перевесила всё остальное, опрокинув весы и уничтожив изнывающий баланс. Сайзот схватил воротник Шан Цзуна, сжав его до скрипа. Тяжелое дыхание затерранца обжигало кожу манипулятора в позыве оставить после него прах. — Думаешь, я поверю?! Ты навеки потерял моё расположение к себе, убийца! — У тебя нет выбора, Сайзот. Никто не расскажет. Милина и Китана её сестры, что с детства оберегают её секрет, как солнце оберегает своё тепло от Затерры. Твои соклановцы тебя не уважают, и лучше откусят себе язык, чем поделятся с тобой правдой. Остаюсь я. Ну и Эсмера, конечно, — он издал презрительный смешок, — у тебя уже были жалкие попытки узнать у неё, не так ли? Дохлый номер. Тебе она точно не поведает тайну своего происхождения. Уши Сайзота заложило. Он продолжал рычать, не в силах как и убить колдуна, так и заставить себя его спросить. — Ты ничего не делаешь из чистых побуждений. Меня будет ждать расплата за твою помощь. Шан Цзун устало повёл плечами. Его утомлял разговор с взбешённым Сайзотом, что выдвинул перед собой непробиваемую стену недоверия. Раньше он легко дёргал его за сердечные струны, но теперь коснуться их оказалось почти что невыполнимой задачей. — Никто больше не знает, Сайзот. Обдумай всё. Взвесь. Уверен, ты примешь правильное решение. — Я найду способ узнать правду, но к тебе никогда не обращусь. Затерранец вернулся в истинный облик рептилии, слез с Шан Цзуна и принялся бежать. Он сбегал от влечения к его смерти. Сбегал от надобности узнать о принцессе истину. Он запрыгивал на деревья, крошил их кору длинными ногтями и давился собственной кислотой. Почти задыхался но продолжал бежать, пока червь сомнения не заставит его вернуться в путы колдуна. И эта мысль была острее, чем боль, уничижительней, чем стыд и сильнее, чем страх. Шан Цзун наблюдал за этим, сидя на холодной земле. В стене Рептилии он образовал трещину, что в скором времени разрушит его принципы и приведёт затерранца обратно. — До встречи, Сайзот.