Князь Георгий

Вступила в Анзаурий алая, нежная красавица заря. Цветы в саду жадно раскрывали лепестки солнечным лучам. С улиц уже слышались смешанные голоса кавказских народов. Аул просыпался... Не просыпалась только Марина Саввишна, которая как легла вчера вечером, так и не встала. Пожилая горничная Мариам, пришедшая проведать долго спящую «госпожу учительницу», так и не добудилась её. «Неужели за всю ночь она не смогла выспаться? Нет... Чую, тут дело нечисто!» — забеспокоилась суеверная Мариам. Со страху забыв, что хозяева отправились по делам, она выбежала из комнаты учительницы и стала отчаянно звать: — Где ты, господин князь? Отзовись, сиятельная госпожа княгиня! Тут она увидела Нину в замурзанном чёрном бешмете, спускавшуюся по лестнице на первый этаж. — Княжна, ты это куда? — подозрительно прищурилась женщина. — На джигитовку. — пробормотала Нина, погружённая в предстоящую скачку. — А как ты думаешь, почему не просыпается твоя учительница? — строго спросила Мариам. — Уж не колдовство ли это? — Слышь, старуха, — начала терять терпение княжна, раздражëнная её невежливостью и болтливостью, — убирайся-ка ты лучше... в моей комнате. — Что-о?! Какая я тебе старуха?! — сердито рыча, противная Мариам ухватила Нину за руку и крикнула: — Ты, грубиянка, небось знаешь, что за крепкий сон у твоей учительницы! Говори, какие чары тут замешаны! — Пусти, гадкая! — вырывалась Нина. — Вот я сейчас джинна как позову, тогда и будут тебе чары! Джинн, появись! Хотя Маймун не появился, лицо женщины сначала вытянулось ужасом, а затем сморщилось гневом. — Вот значит, как! — тихо сказала она и закричала: — Уже с тёмными силами связывалась, дикарка! Ну, такой непокорной девице серьёзное воспитание нужно! У моей сестры Гюль ты забудешь всё дурное, всё, что портит истинную женщину! И коней, и горы, и джигитовку свою забудешь! Ярости Нины не было предела! Она вырывалась из цепкой хватки Мариам, но не могла, а когда кусала её руку, женщина тотчас перехватывала её другой. На улице стояла арба, с которой покупатели только что унесли последний арбуз. Мариам ещё издали начала кричать двум торговцам в арбе: — Алим! Мурат! В эту девчонку вселился шайтан! Отвезите её в усадьбу своей госпожи, гоните во весь опор! — Джинн! — напрасно призывала Нина. — Где ты, джинн? Убеждённые этими призывами в безумии девочки, Мурат и Алим изо всех сил ударили по лошадям. Нина в отчаянии смотрела на стремительно несущуюся под колёсами землю: спрыгивать было опасно для жизни. Эта Гюль ни за что не выпустит её, пока не выучит всем женским премудростям — а эти премудрости гордая Нина не изобразит даже притворно, чтобы выйти на свободу! Так необузданная княжна сама себя загнала в ловушку... В тот вечер, когда Нина вызвала джинна, в полковом лагере ночевали князья Георгий и Арсений. Ночевали прямо на траве, возле обрыва, чтобы чувствовать живительный воздух прохладной горной ночи, видеть сияние звёзд и слышать шёпот недалёкой реки. Но насколько был исполнен жизни и надежды молодой Арсений, настолько было печально и одиноко Георгию. Всякий раз, когда князю Джавахе не спалось ночью, им овладевали мысли о милых его покойниках... Вот и в этот вечер он сел на землю, облокотился на большой валун и стал глядеть в небо, чёрное и бездонное, как сама судьба. Неподалёку разлëживался Арсений, заложив за голову руки и жуя какой-то колосок — он был доволен этой бессонной ночью. А вот для Георгия ночь без сна была и болезненна, и желанна. Близость тех, кого он потерял, одновременно приносила ему и душевную боль, и утешение. И призраки, точно настоящие, обрисовывались на фоне звёздного сияния. Георгий ясно видел красавицу-горянку с глазами печальными и прекрасными. Марием-Мария глядела на любимого так же ласково, как во времена давно ушедшей молодости. Вот выделяется в ярких звёздах маленький княжич Юлико — со смиренно опущенной головой, с развевающимися золотыми кудрями, он выглядел, как умерший, не утративший душевной жизни. А за ними, с глазами полными тоски по семье, высится силуэт милой, незабвенной дочери! Дольше отец не имел духа глядеть — голова его бессильно упала на руки. — Вы чего, княже? Георгий вздрогнул, точно над ним грянул гром. Арсений сидел возле. — Это я от... одиночества. — быстро проговорил князь Джаваха, видя, что молодой князь обеспокоен его душевным состоянием. — Неужели? — тихо рассмеялся Арсений. — Вам что, меня недостаточно? — Я давно чувствую себя одиноким и осиротевшим без тех, кого я любил и кого уже нет со мною. — Понимаю вас, Георгий Михайлович. Потерять жену — уже горе, а лишиться дочери — ещё большее горе! Но на всё воля Судьбы, так что не горюйте... Князь в возмущении взглянул на жизнерадостного во всём джигита. Конечно, он не горевал, этот молоденький князь, не его же родные умерли! — Как можно не горевать?! — со слезами вырвалось у князя Георгия. Он отворотился, но Арсений уже успел заметить смертную тоску на его лице. — Полно, полно, Георгий Михайлович! Вы только не... Вы, конечно, хотели бы, побеседовать с ними. — Если бы это было возможно! — прошептал князь. — Возможность есть! — неожиданно заявил Арсений. — Чтобы настоящие призраки покойников явились, нужно раскрыть колдовскую книгу на странице с вызывающим заклинанием, прочесть его, а затем поставить фотографию вызываемых так, чтобы на неё падал лунный свет. — Откуда знаете? — недоверчиво глянул старший князь. — От колдуньи Асият слышал. Она объясняла кому-то, а я мимо проезжал. Младший князь игриво улыбнулся, будто предугадывал, что не зря объяснил колдовской ритуал. Но князь Джаваха не был уверен в действительности всякого колдовства. Да и можно ли вообще проводить ритуал, насильно выдëргивая души умерших из потустороннего мира, где они живут в блаженстве?!       Тяжёлая бархатистая ночь чуть прояснилась. Снова безмолвие возле полкового лагеря, только где-то в лесу чинары шепчутся, да бессонный соловей поёт нескончаемую песнь. Георгий бесцельно рассматривал чёрную даль горного леса, готовый провести так время до утра, а Арсению не сиделось на месте. — А не нам ли случайно поручили завтрак солдатам приготовить? — вспомнил он. — Не помните, чья нынче очередь варить гречневую кашу? — Некогда уж теперь с кашей возиться — скоро светать начнёт. — не то печально, не то сердито отозвался Георгий. Арсений вдруг залился тихим, весёлым смехом: — Так полковой завтрак всегда чуть ли ни с ночи варят, чтоб к утру поспел! Что толку на траве всю ночь валяться? Я сейчас такую кашу заварю, что пальцы оближешь! И Арсений, возможно, никогда не теряющий своей южной пылкости, умчался в лагерь. Князь Джаваха мог бы быть таким же удалым и неунывающим джигитом, но у Арсения все дорогие ему были живы, а у него... Георгий, ни минуты дольше не желая оставаться на краю обрыва, встал и отправился в свою палатку за журналом «Траволечение». Он ненавидел этот журнал, но вынужден был брать его даже в полк, чтобы поддерживать своё здоровье подручными травами. В отличии от князя Меридзе, перед которым открывалось всё великолепие жизни, князь Джаваха чувствовал себя дряхлым стариком, хотя ему было ещё только около сорока лет. Если у кого-то кто-то умрёт, а он погорюет и забудет — умерший не был ему дорог. А если покойный был дорог, как собственная жизнь, да ещё покойных больше одного — горе остаётся навсегда... В роскошных комнатах исключительно женской половины дома старой Гюль томилась вольная пташка Нина. Её грязный бешмет был заменён на национальный костюм с длинными рукавами и чадрою, которую она отчаянно пыталась содрать. Но тут вошли две молоденькие служанки с персиковым пирогом на серебряном подносе, и Нина, оставив чадру, быстро схватила изысканное кушанье, пару раз куснула — и нет пирога. Служанки давай её упрекать, что есть нужно медленно и степенно, а Нина тут же возмутилась: — Разве я не хотела этот пирог? Я ведь была голодна, как сотня горных душманов! — Забудь эти непристойные выражения! — сердито погрозила пальцем одна из служанок Замира. — Слова женщины должны быть такими же нежными, как и её голос. Ну, вот например... Она встала в подходящую позу и уже набрала воздуха, как Нина подставила ей подножку. Другая женщина, Марджанá, с визгом бросилась поднимать шмякнувшуюся на пол Замиру. А княжна смотрела в пропасть, что открывалась из окна, и ругалась про себя: «Я вынуждена притворяться послушной их глупостям! Это я-то, честная княжна Меридзе! Попробуй этого не сделать — гадина Гюль своими служанками меня изведëт совсем! Тут не только есть не позволят — говорить вольно запретят! Скоро уже дышать свободно будет нельзя! Чтоб их со всеми женскими науками джинны побрали!! Где сейчас этот бездельник Маймун? Как же он меня подвёл!..» А Марджана и Замира по приказу Гюль остались следить, «чтобы безумица не убëгла». Так и стерегли, пока не заснули на диванных валиках. Нина думала уже устроить побег, но вспомнила, что дом полон слуг, которые знают о пребывании пленницы в этой комнате. В отчаянии она пала головой на подушки; ей вдруг стало так горько, так обидно! А главное, никто даже не ведает, что княжна Меридзе похищена истинными дикарями, этими фанатиками собственных убеждений! — Джинн Маймун, где же ты? — прошептала в безнадёжности девочка. И совершенно нежданно-негаданно Маймун появился! — Вот-те раз! — удивилась Нина. — Где это ваша призрачность пропадала? — В своей сокровищнице. — искренне не понимал джинн. — Ты же меня только сейчас позвала. — Я тебя звала и до этого, когда меня похищали! — шёпотом, чтобы не разбудить служанок, сердилась княжна. — Ты, наверное, призывала меня не по-имени, — догадался Маймун. — Любой знакомый человеку джинн отзывается только на своё имя. — Теперь-то я это поняла, вот только как выбраться из этой вычурной клетки? Можешь меня своими волшебными силами на свободу переместить? — Ты знаешь, что я молодой джинн, ещё не умею такого. — Ну, тогда слуг ослепи! — Я вот что смогу сделать! Джинн стал кружиться вокруг Нины, превращая её во что-то странное: лицо её стало тёмным, а за спиной выросли прозрачные серые крылья, совсем как у стрекозы, только намного больше. — Ух ты, здорово! — оглядела себя княжна. — Я — будто пэри чёрных гор! — Посмотрим, понравится ли Гюль воспитанница с таким лицом и крыльями! — захихикал Маймун. — И проучи, пожалуйста, этих глупых газелей. — указала Нина на служанок. — Все женщины на Кавказе — красавицы, только эти мне кажутся дурными, вероятно, из-за своего служения злой Гюль. Джинн Маймун сейчас же принялся за дело: невидимым движением обрезал волосы сначала Замире, а после Марджане. Затем её же волосами пощекотал ей в носу. Служанка громко чихнула, разбудив Замиру, но когда они взглянули друг на друга, крик их был настолько громким, что верблюды во дворе оборвали поводья и ускакали в горы. — Вах, горе, вах, беда! — ахали служанки, метаясь по комнате. — Злой джинн подшутил над нами и украл наши прекрасные косы! Глядя на кричащих, мечущихся, да ещё и суеверных «газелей», княжна с трудом удерживалась от смеха. — Какие же эти газели прекрасные отгадчицы! — шепнул Маймун своей подруге. — Да что с вами, женщины?! — воскликнула наконец Нина. Служанки взглянули на пленницу... и окаменели от ужаса... У девочки потемнело лицо и выросли крылья! Бедные женщины подумали, что в человеческое жилище забралась нечистая сила, и с поросячьим визгом кинулись оповещать остальных слуг. Они так вопили, что пробудилась от полдневного сна старая Гюль, выглянула в окно и сердито заворчала: — В чëм дело? Почему косы обстригли?! Неужели вы вместо обучения маленькой дикарки переняли от неё вредные привычки? Но служанки продолжали носиться по двору, распугивая слуг и скотину, и вопить одно только слово: — Джинны!!! Ничего не понимая, Гюль вошла в комнату, где на полу надрывалась от хохота Нина. Увидев темнолицую с крыльями, старуха схватилась за сердце и упала на ковёр, как мёртвая — тогда сбежался весь дом. Слуги колотили хозяйку по щекам, тëрли ей виски уксусом, но всё было тщетно, пока один молодой работник не догадался облить её холодной водой. Едва придя в себя, Гюль заверещала тонким голоском: — Гоните вон это чудовище! И позовите моего друга муллу! Пусть он день и ночь обходит дом с молитвами, пока не изгонит из него коварных джиннов! Не переставая хохотать над глупцами во весь голос, Нина не могла даже встать. Впрочем, выходить ей самой не пришлось: работники подхватили её на руки и вынесли за ворота. Так княжна Меридзе не потешалась ни разу в жизни! — Ну, Маймун, удружил ты мне знатно! — похвалила она джинна. — Славно повеселились! — подхватил тот. — Но обязан напомнить, что когда ты вызовишь меня в третий раз, он будет уже последним. Подумав, Нина пришла к решению: — Значит, я поберегу третий вызов для чего-нибудь важного, а со всякими жизненными трудностями и сама справлюсь.