План Ворона

Оберин Голова болела просто дико. На самом деле болело абсолютно все. И чтобы хоть немного унять боль, он взялся за голову правой рукой и крепко сжал. Помогло. Пусть ненадолго и слабо, но помогло. А дальше боль вернулась с прежней силой. Травы, которые дал ему мейстер, ненадолго ее притупили, но вливать в себя маковое молоко он не мог. Разбитую голову нельзя было туманить, в такой момент ему требовалась максимальная ясность мыслей. Яснее, чем когда либо раньше. Оберин не сказал бы, что ему никогда в жизни не было так больно, как сейчас. Когда ручищи Горы раздавливали ему череп — вот тогда было больнее. Но тогда она вспыхнула — и тут же все закончилось. А здесь она оставалась, непреодолимая и тупая. И прогнать ее было нечем. Даже проклятущим зудом в глазу… Он все-таки позволил себе почесать края дыры, в которой когда-то находился правый глаз и которую закрывала тугая черная повязка. Вечное напоминание о его чрезмерной самоуверенности и том, куда может привести необузданная ярость. Даже сейчас это временами казалось сном. Он вспомнил суд поединком над Тирионом Ланнистером, где он вызвался сразиться с Григором Клиганом от имени карлика — и заодно, наконец, отомстить за Элию. И он должен был победить. У него был шанс добить поверженного врага вместо того, чтобы играть с добычей. Но он не удержался. Слишком уж заманчиво было заставить Гору молить о пощаде — и признаться в том, что это Тайвин Ланнистер приказал ему убить всех. Он должен был сказать это во всеуслышание. Это была самая страшная — и последняя ошибка в его жизни. В его прежней жизни. Он упустил единственный шанс отомстить из-за собственной гордыни. Потеря опоры под ногами, удар о землю, нависшая сверху туша, дикая боль в выдавленных глазах, истошный крик Элларии… и все. Больше он ничего не видел и не слышал. Тьма и боль поглотили его. А потом исчезли еще быстрее, чем появились. Внезапно потеплевший и повлажневший воздух чуть не заставил его закашляться, когда он вскочил на своей кровати в Водных Садах. Эллария — та самая, что только что кричала от ужаса — спокойно спала рядом. Он разбудил ее и спросил, как так могло получиться. В ответ — непонимание, сменившееся страхом, когда он начал рассказывать ей о случившемся. Она заверила, что ему все приснилось — и он вынужден был согласиться, хотя в глубине души знал, что это не так. Так и не поняв, что это вообще было и как он оказался здесь, он снова задремал. Во второй раз его разбудила распахнувшаяся дверь… Вернее даже не распахнувшаяся, а слетевшая с петель и рухнувшая на пол. Громадная фигура Арео Хотаха неуклюже ввалилась внутрь, его глаза светились от гнева и отвращения, а черные руки сжимали огромную алебарду. Оберин поднялся на ноги, чувствуя, как закипает гневом его кровь в ответ на непрошеное вторжение… Но злые слова замерли у него на губах, когда Хотах отступил в сторону и пропустил Дорана, кое-как ковылявшего вперед с резной тростью в одной руке и обнаженным мечом в другой. Гнев моментально обернулся радостью. Он и не помнил, когда Доран в последний раз пытался встать на ноги. Оберин улыбнулся и попытался обнять брата, но радость быстро угасла, когда Доран с необычайным проворством, которого никак нельзя было ожидать от больного человека, обогнул его и навис над Элларией. В следующую секунду лезвие меча вошло в ее сердце. Время вокруг Оберина, казалось, застыло, когда его возлюбленная содрогнулась всем телом и свалилась на пол, истекая кровью, а Доран продолжал рубить и колоть ее. Не помня себя от ярости, он бросился на брата и сбил его наземь. Кажется, пытался его задушить — пока могучие руки Хотаха не оторвали его и не отшвырнули в сторону, через всю комнату. Как раз туда, где он хранил оружие. Какая удача… Спустя мгновение он снова ринулся на них с обнаженной саблей. О Доране он и думать забыл — в тот момент его налитые кровью глаза видели только тушу его телохранителя. С Арео он не играл — как в том сне играл с Горой. Разрывавшая его изнутри ярость требовала только одного — убить. И он рубил, рубил и рубил без передышки. Гнев придал силу и скорость его рукам и вскоре он сумел вытеснить Хотаха из своей спальни, ни разу не оглянувшись на лежащих на полу полуживого Дорана и совсем не живую Элларию. Они все продолжали и продолжали сражаться, перемещаясь по залам и коридорам дворца. Арео и Оберин были отличными воинами — каждый из них справедливо мог считаться мастером своего вида оружия. Все, кого они встречали, с замиранием сердца провожали взглядом голого Оберина, который бился насмерть с лучшим телохранителем принца Дорана. Это было второй искрой, которая разожгла костер всеобщей бойни, охватившей Водные Сады. Первая упала на кучу дров чуть раньше — и ее увидело намного больше глаз. Уже потом, со слов выживших свидетелей, стало известно, что рано утром принц Тристан почти бегом пришел на тренировочную площадку, снял со стойки копье и тут же вогнал его в затылок Обаре Сэнд. Никто и глазом моргнуть не успел. Именно с этого и покатилась волна хаоса, накрывшего Водные Сады. Первой искрой, от которой разгорелся пожар. И вскоре все вокруг захлебнулись в крови. Кто-то решил, что принц Оберин все-таки решился свергнуть больного и немощного брата. Другие были уверены, что Доран наконец-то принял решение очистить Дорн от Оберинова семени… Все это было неважно. Результат все равно один. Вернейшие люди дома Мартеллов принялись убивать друг друга. Одни с именем Дорана на устах, другие славили Оберина. И потекли реки крови… Ох, как стыдно было бы их матери за то, в кого они превратились! Ох, как низко пал дом Мартеллов по их вине! И, хуже всего, все это произошло именно в Водных Садах. Дворце, который был не только райским оазисом в жаркой пустыне, но и местом жительства действующих и потенциальных наследников всех великих домов Дорна. Они годами жили здесь как гости или «гости» — в зависимости от их отношений с правящим домом. Таким нехитрым способом Мартеллы сумели надолго и крепко связать себя со всеми знаменосцами без подкупов и явных угроз. И теперь, когда пыль осела… Сами Мартеллы не только потеряли своего наследника. Они в процессе поубивали множество чужих. Кристально чистая вода бассейнов покраснела от благородной крови, в которой плавали тела убитых. Место, которое веками считалось самым мирным местом в Дорне, захлестнула ярость и смерть. Тристан был мертв. Обара, Нимерия и Тиена были мертвы. Дети Айронвудов, Уллеров, Кворгилов, Дальтов, Толандов были мертвы. И Арео Хотах был мертв, хотя и взял с Оберина дорогую плату за свою жизнь. К тому моменту, когда чернокожий здоровяк испустил дух, правый глаз Оберина превратился в бесформенное месиво, болтающееся на каких-то обрывках. Все это складывалось в полную и безоговорочную катастрофу для их дома. Мартеллы были обескровлены и опозорены перед всеми Семью Королевствами, не говоря уже о Дорне. Ох, как, наверное, будет радоваться их несчастьям Тайвин Ланнистер! Когда кровь перестала кипеть и они с Дораном, наконец, смогли обменяться парой слов… Его стыд вознесся до невообразимых высот. Особенно после того, как Доран посвятил его в то, что Эллария и его старшие дочери натворили после его смерти. Его возлюбленная и дети убили Дорана и Тристана… И все потому, что он погиб от рук Горы по собственной глупости. «Но и он тоже сдох…» — только эта мысль его и утешала. От яда мантикоры не было противоядия. Оберин хотел встряхнуть головой, чтобы прогнать неприятные мысли, но не стал — в таком состоянии этого точно не стоило делать. Череда свалившихся на голову событий никак не желала прекращаться. И Доран в последние дни был сам не свой. Наверняка ведь он рассказал еще далеко не все. Младший Мартелл сосредоточился на Доране, который все продолжал ковылять туда-сюда с тростью по своим покоям в Солнечном Копье. Можно было представить, какую боль причиняет ему каждый шаг… Но и у боли была своя польза. Она ярость успокаивала — пусть и немного. По крайней мере, так ему казалось. — Я получил письмо от Сареллы. Она едет из Староместа с важными новостями. Очень важными, — нарушил молчание Оберин. Доран остановился. — Что за новости? — глухо спросил он. — Она не уточнила. Пишет, что такое не стоит доверять почтовым воронам. Лицо Дорана, и без того мрачное, потемнело еще больше. — Как будто у нас и без этого мало невзгод! Толанды и Дальты уже открыто нападают на наших людей в отместку за гибель их детей! Айронвуды требуют наших голов и собирают воинов для будущего наступления! Даже думать не хочу о том, какое колдовство могло такое сотворить! Оберин смотрел на брата и почти не узнавал его. Доран сильно изменился. Он все еще строил далеко идущие планы, но в нем проснулась дремавшая многие годы ярость. В прежние времена многие задавались вопросом, почему горячая дорнийская кровь в жилах принца так быстро остыла… После событий в Водных Садах такое никто не решился бы повторить. И после событий в Солнечном Копье, когда Доран приказал казнить множество людей, чью преданность поставил под сомнение. Их головы до сих пор торчали на пиках над стенами. И всякое недовольство моментально испарилось. — Какие бы новости ни принесла Сарелла, — продолжал Доран, — у нас и без нее полно важных дел. Я хочу, чтобы ты взял наших верных воинов и принес мне головы всех, кто осмелился бросить вызов нашему дому. Они считают нас слабыми — так покажи им, кто мы есть на самом деле! — А ты что будешь делать, брат? Какую правду ты еще от меня скрываешь? — подозрительно прищурился Оберин, надеясь на то, что Доран все-таки посвятит его в то, что его самого так разозлило. В ответ Доран посмотрел на него очень недовольным взглядом, после чего вытащил из кармана вороний свиток. Развернул двумя пальцами. — Я не знал, стоит ли это тебе говорить… Вот что пишут из Звездопада. Лорд Алестер Дейн… Я никогда ему не доверял особо, — Доран тяжело вздохнул. — Но чтобы вот так… Это действительно… сбивает с ног… Все мои планы разлетелись подобно листьям на ветру! Оберин смотрел в дикие глаза брата и не мог понять, что мог сообщить больной старик из Звездопада своему сюзерену? Последние несколько лет лорд Алестер, по слухам, вообще не покидал своего замка. А его юный сын служил оруженосцем у Берика Дондарриона… А скоро они должны были породниться, ведь Лорд Молния обещал взять в жены тетю Эдрика, младшую сестру лорда Дейна. Он ничего не понимал — впрочем, всякое понимание в последние дни, кажется, вообще исчезло. Доран не стал ничего пояснять. Он доковылял до своего кресла и сел, морщась от боли, когда пришлось согнуть больные колени. Его взгляд постепенно утратил ярость и в нем появилась задумчивость. Оберин продолжал смотреть на брата, который сидел, ссутулившись, а затем резко поднял голову — и тоже посмотрел на него со злым прищуром. — Я не могу пока что обнародовать его слова… Но рано или поздно о них узнают все. Это лишь вопрос времени, — процедил он. — Тем более… Новости о том, что произошло в Водных Садах, уже должны были достигнуть Звездопада. Тем не менее… Он пишет о том, что желает мира. — Время мира прошло, — презрительно фыркнул Оберин. — Наши воины уже сражаются и погибают! Пески Дорна покраснеют от гнева, прежде чем замолкнут крики ненависти и мести! На лице Дорана быстро мелькнула обреченность, которую он тут же спрятал за привычной невозмутимостью. — Это не все. Он объявил о своей присяге тому, кого назвал «единственным законным королем Вестероса». Он и нас призвал «отбросить старые предрассудки и присягнуть его милости». Оберин молча посмотрел в глаза Дорана… И громко рассмеялся. — Единственный законный король? Кто? Мальчишка в Штормовом Пределе? Или кто-то еще? Ух, ты даже не представляешь, сколько королей называли себя… — Король Джон из дома Таргариенов, — ровным голосом прервал брата Доран. Тот удивленно заморгал уцелевшим глазом. — Какого… Что еще за Джон Таргариен, чтоб его? — переспросил он. Из Таргариенов в живых остались только Визерис и Дейнерис — и если время действительно повернулось назад, они должны были находиться за Узким морем, в Пентосе. Ответ Дорана опрокинул весь сложившийся в голове Оберина мир. — Сын Лианны Старк. Законнорожденный сын… — он заставил себя грустно улыбнуться. Оберину потребовалось несколько секунд на то, чтобы осознать смысл этих слов. И когда до него дошло… Даже в то утро пробуждения он не был настолько зол. — Гребаный сучий драконий белобрысый выблядок! — заревел он. — Рейгар, змеиный ты потрох, гореть тебе в Седьмом пекле! Да как ты посмел отвергнуть нашу сестру? Нашу Элию?! Ради какой-то северянской шлюхи! — Оберин, подпитываемый яростью, заметался по солярию брата и не прекращал поливать покойного принца Рейгара, будь он проклят, Таргариена отборной бранью. Память услужливо воскресила тот роковой день в Харренхолле. Когда Рейгар, выиграв последний поединок, на глазах изумленных лордов проехал мимо Элии и положил венок из зимних роз на колени Лианне Старк. Он вспомнил то возмущение… И вынужденное молчание — ведь Эйрис тоже там был. И он видел, что поступок принца возмутил не только его. Люди Старков и люди Баратеонов даже не пытались скрыть злости и презрения. В тот день радость угасла, улыбки исчезли — а по Дому Дракона стал бить похоронный колокол… Он и в самом деле в это верил — до сегодняшнего дня. А сегодня в его ушах вдруг раздался безумный смех Эйриса Таргариена. Такой же, как тогда, на турнире. Тогда этот смех дико его разозлил. Разозлил и сейчас. Безумный король открыто наслаждался смятением, устроенным его сыном. И он смеялся, пока все остальные молчали. Смеялся, довольный вероломством и бесчестием своего наследника. — Кто такой этот Джон Таргариен? — Оберин, наконец, взял себя в руки. — Я так понимаю, он все эти годы прятался в какой-то норе… Где он?! Кислая улыбка стала более искренней — Доран даже рассмеялся перед тем, как ответить: — В Винтерфелле. Оберин аж ахнул от удивления. «В Винтерфелле? Получается… Старки предали Баратеонов? И держали камень за пазухой почти двадцать лет? Достопочтенный Эддард Старк все это время готовился ударить в спину своего друга Роберта?» Он весело рассмеялся от иронии услышанного. Теперь он понимал, что чувствовал Доран, получив это письмо. Оказывается, власть Баратеонов была куда более хрупкой, чем думал Узурпатор… И чем до последнего момента считал он сам. Ох, увидеть бы лицо Роберта, когда ему откроется истина! И если Север действительно поддержит племянника лорда Эддарда… Значит, и Талли пойдут за ними, поскольку они теперь родня. А если за Винтерфеллом пойдет Риверран, то и Орлиное Гнездо… Хотя, на самом деле, от полоумной Лизы можно всего ожидать. Но Север и Речные земли в любом случае поднимутся против Роберта… «О, как же приятно насладиться такой сладкой иронией…» — Это не все. Бастард Неда Старка… На самом деле не его сын, — продолжал Доран. — А, я знаю, о ком ты сейчас, — усмехнулся Оберин. — Про этого мальчишку говорят, что он похож на отца даже больше, чем законные сыновья Неда. А он, оказывается, ему и не сын никакой! — он рассмеялся еще громче и уселся в кресло напротив брата. Доран молчал. Злость с его лица ушла, а в глазах теперь виднелся странный блеск. Оберин перестал смеяться, когда он понял, что это означает. — Ты же не хочешь… Вот так, на полном серьезе? — недовольно спросил он, понимая, что именно этого Доран и хочет. Но тот раздраженно отмахнулся в ответ на обвинение брата. — Сейчас совершенно неважно, какого короля мы поддерживаем. Важнее то, кто поддерживает нас самих. Дорн восстал против нас — и пока мы не приведем их к повиновению, а какой-либо игре на большом поле и думать нельзя. Оберин поморщился. Он и забыл о том, насколько шатким в последние дни стало положение Мартеллов. Война, по сути, уже началась. И чтобы ее погасить, он должен будет показать врагам всю мощь Солнечного Копья. — Делай что должно, брат. Возьми копье — и покажи врагам Мартеллов, как хорошо ты с ним умеешь обращаться. Непокорные, несгибаемые, несдающиеся, — глаза Дорана загорелись вызовом и яростью. Оберин молча встал и коротко поклонился, а затем ушел, оставив Дорана одного. Перед началом похода ему нужно было как следует подготовиться. Его голову никак не покидали мысли о сражавшихся между собой драконах, волках, львах и оленях. И о змее, которая тихо сидит рядом в зарослях и выжидает удобного момента… ------------------------------------------------- Оленна Смотреть на то, как ее сын-придурок пытается играть в стратега, было больно… Но он хотя бы поверил в то, что они не спятили. Уже хорошо. Даром, что достаточно много его прихвостней, к которым он прислушивался, тоже оказались в числе вспомнивших. Вот они его и убедили. Встреча шла за встречей, Мейс предлагал один дурацкий план за другим. Хорошо хоть он сумел созвать знаменосцев достаточно быстро. И границы, слава Семерым, были на замке. В первую очередь — с Западными землями. Сейчас как раз шло очередное совещание, в котором участвовала и она сама, вместе с ближайшими знаменосцами Тиреллов, явившимися для защиты Хайгардена. Мейс сидел во главе стола с вороньим письмом в руке и довольно улыбался. «Интересно, что могло так обрадовать этого дурака…» — Хорошие новости! Матушка! Мои верные лорды! — Мейс радостно встряхнул пергаментным свитком. — Мой уважаемый тесть, лорд Лейтон Хайтауэр, пишет, что он успешно разобрался со всеми текущими и будущими изменниками, и направляется в Хайгарден… Самолично! Он, возможно, уже в пути! И проблему с Тарли, скорее всего, он тоже уже решил! — с этими словами он улыбнулся еще шире. — И, что еще лучше, мой дражайший кузен Пакстер тоже с ним едет! С ними Хайгарден станет поистине неприступным! Враги, увидев нашу мощь, дрогнут — и я сокрушу их своей собственной рукой! — закончил он со своим обычным глупым видом. Пока лорды ликовали и аплодировали, Оленна молчала. Несмотря на дурацкий вид ее сына-лорда, новость и в самом деле была очень хорошей. И в то же время тревожной. Да, сокрушить твердыню Тарли Хайтауэры и Редвины вполне могли — людей им на это всяко хватит. Но почему Лейтон решил поехать с войском самолично? Он уже много лет не покидал Староместа… Даже там, на Войне Пяти Королей… и того, что началось после… Хайтауэр так и сидел в своей башне безвылазно. А сейчас… Почему он вышел? Почему он сам решил поехать в Хайгарден? Почему не отправил хотя бы своего сына Бейлора? — Лейтон едет сюда? — тихо поинтересовалась она. Сияющий Мейс радостно закивал — похоже, смысл вопроса до него все-таки не дошел. — Мой тесть всегда чтил свой долг перед нашим домом! Оленна закатила глаза, не в силах перенести тупость своего непутевого сына. В другой момент она обязательно сказала бы ему все, что думала о его умственных способностях и мотивах Лейтона… Но тут дверь распахнулась и к ним бросился бледный и растрепанный мейстер Ломис. Похоже, что он всю дорогу бежал бегом и теперь задыхаясь, ртом воздух. А его глаза были полны страха и грусти. — Уфф… ворон… уфф… из… уфф… Королев… уфф… …ской Гавани! Уфф… От… Ренли! — кое-как выдавил мейстер. Мейс тут же перестал улыбаться и почти вырвал послание из его рук. Быстро прочитал. Застыл. Побледнел. Почти рухнул в кресло. И тогда Оленне стало по-настоящему страшно. Остальные собравшиеся пока ничего не понимали, но некоторые смотрели на лорда Тирелла с волнением. — Мейс! — обратилась она к сыну. — Что там? Мейс не ответил. Он сидел в полной прострации. — Ну? Ты что, читать разучился? А ты? — зло обратилась она к мейстеру. — Ты прочитал его? — тот закивал. — Ну так говори! Что там? Ломис не ответил. Его лицо было полно печали и смятения. — В Королевской Гавани… был бой. Лорас… он… погиб… В ее сердце как будто вонзилась раскаленная игла… И исчезла так же быстро. «Ох… мой милый мальчик… Лорас… какой же ты дурак…» Остальные лорды отреагировали так, как она и ожидала. Смятение в их лицах и бормотании постепенно перерастало в гнев. И тогда Мейс, наконец, обрел голос. — Ренли пишет… Что это сделал Цареубийца… — в его тихом голосе звучали очень опасные нотки. — Цареубийца убил моего мальчика! Он резко вскочил на ноги, опрокинув стул. И… Никто раньше не видел лорда Тирелла в таком гневе. Он бушевал, разбрасывая во все стороны посуду и обещая самые страшные кары на голову Ланнистеров. А затем, когда гнев немного поутих, позвал к себе мейстера. — Ломис! Подготовь письмо лорду Матису. Пусть собирает у себя всех знаменосцев из прилегающих земель и готовится к вторжению на Запад! Как только прибудет мой тесть, мы все примкнем к нему! Я утоплю Ланнистеров в их собственной крови за моего мальчика! — последние слова он проорал во весь голос, брызгая слюной. «Ну вот. Опять война… Даже раньше, чем в тот раз…» — подумала Оленна. Потом подумала о том, как будет расстроена Маргери, узнав эту новость. Впервые за многие годы она не знала, что ей делать. Она просто сидела и молчала, взирая на масштабы раскрывшегося перед ней бедствия. Только что Хайгарден лишился своего единственного наследника. А дальше, вне зависимости от того, что должно было случиться… Ланнистеры должны были заплатить за это кровью. Они должны были утопить Львов в крови — иначе Хайгарден снова потерпит сокрушительное поражение. И несмотря на то, что она всю жизнь считала своего сына дураком, сейчас она решила доверить это дело ему. Потому что война всегда была делом мужчин.