***
Кладбище Литтл-Хэнглтона выглядело точно так же, как и в момент возрождения Волдеморта: залитое лунным светом, с узкими дорожками, петляющими меж каменных статуй и покосившихся надгробий. Неизменная константа и без того застывшего момента. Гарри выбрала место неподалеку от их с Волдемортом давней схватки: небольшой пятачок между могил. Пока она копала неглубокую яму и расставляла по периметру дешевые парафиновые свечи, Волдеморт ходил вокруг, распространяя ауру жадного нетерпения. При свете луны его белоснежная кожа будто бы светилась изнутри, придавая ему самому сходство с приведением. Решив, что попытка не пытка, Гарри закинула еще одну удочку. — Кладбище, ты, я, столько воспоминаний… Может, лучше Петтигрю вызовем для полного набора? Посидим, сообразим на троих, повспоминаем былые времена… Предложение, разумеется, было проигнорировано. — Последний раз предупреждаю, скорее всего, тебя ждет разочарование. У Слизерина своеобразный характер, кроме того… — Гарри запнулась, предчувствуя бурную реакцию, — в общем, я на нем тренировалась. Волдеморт застыл за ее спиной, как вкопанный. — Ты делала что? — Ну, понимаешь, — старательно избегая его взгляда, Гарри потянулась за пакетом молока, отвинтила крышку и вылила содержимое в яму, — чтобы обучиться некромантии, нужно много практики… при том, что для самих духов процедура призыва, мягко говоря, достаточно неприятна. Шрам начало покалывать. — А твой дорогой прапра, — продолжила она, проделывая те же действия с бутылкой вина и фляжкой медовухи, спиной чувствуя нарастающую злость своего спутника, — так меня выбесил при первом знакомстве, что я потом только на нем и тренировалась. Так что эм-м… не жди, что он будет в хорошем расположении духа. Боль в шраме стала настолько сильной, что просочилась через ментальный блок, поэтому Гарри сочла за лучшее побыстрее завершить подготовку и отвлечь Волдеморта от своей скромной персоны. — Готово! — Гарри быстро высыпала в яму муку и отошла на три шага, — Начинаем? — она оглянулась на злого как черт Волдеморта, который ответил ей испепеляющим взглядом и резким коротким кивком. Встряхнув кистями, Гарри воздела руки к ночному небу и нараспев затянула первый катрен. Над ямой тут же начали клубиться потусторонние белесые тени. На втором катрене она вытащила из кармана нож и полоснула по ладони, окропив кровью свечи и ближайшие камни. И, наконец, на третьем катрене в центре круга начала формироваться призрачная фигура. — А-А-А-А-А-А-А-А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Волдеморт, явно не ожидавший ничего подобного, отшатнулся назад. Гарри досадливо поморщилась, заматывая руку бинтом. Полупрозрачная фигура старика окончательно сформировалась в круге и теперь истошно вопила, скрючившись и держась обеими руками за живот. — В процессе вызова время для духа отматывается назад, — прошептала Гарри, придвигаясь к своему спутнику, — и он заново переживает момент собственной смерти, — поймав дикий взгляд Волдеморта, она пояснила: — Слизерин обожрался мухоморов и умер от острого отравления. Тем временем призрак перестал орать и, с трудом выпрямившись, уставился злыми мутными глазами прямо на Гарри. Через секунду окрестности огласил вопль, полный чистой незамутненной ненависти. — Ты-ы-ы-ы-ы-ы!!! Гарри закатила глаза и сложила руки на груди. — Ты-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!! — продолжал завывать старикан, тряся всклокоченной бородой и тыча в нее скрюченным артритным пальцем. — Шлюха! Ублюдочное отродье!!! Чтоб тебя горный тролль в сраку отымел, грязнокровное ты уебище!!! Гарри не надо было видеть лицо Волдеморта, чтобы почувствовать его молчаливый ужас. Да, по сравнению с рафинированным Темным Лордом, его дальний предок выглядел… диковато. Дождавшись паузы в воплях, она послала старику кислую улыбку. — И тебе привет, тыщу лет не виделись, буквально. Как эм-м… поживаешь? — Ты!!! Срамное исчадие диавола, как ты посмела вновь потревожить мой покой, гнойный фурункул на заднице магического сообщества?! Презренный кусок ослиного дерь… — Так, ладно, слушай сюда! — Гарри хлопнула в ладоши, затыкая старика на полуслове. — Я к тебе по делу, сволочь ты старая, — и пока Слизерин хватался за горло в тщетной попытке выдавить из себя очередное ругательство и злобно тряс кулаком, Гарри схватила за руку оцепеневшего Волдеморта, подтолкнув того вперед. — Вот это — твой дальний потомок, хочет припасть к великим истокам. Будь добр, Салли, скажи ему что-нибудь хорошее, если ты вообще на это способен, — и отойдя в сторону, махнула рукой, отменяя эффект немоты. Злобный взгляд старика оторвался от нее и впился в Волдеморта. Тот успел вернуть себе частичку самообладания, гордо выпрямился и прошипел на парселтанге: — Приветствую тебя, о Салазар Слизерин, величайший из хогвартской четверки! Слизерин упер руки в бока и смерил Волдеморта долгим брезгливым взглядом, а затем снова развернулся к Гарри. — Ты кого мне привела, шлюха?! За идиота меня держишь? Волдеморт застыл. При свете луны она видела, как сжались его кулаки. Шрам жгло каленым железом, но Гарри стоически проигнорировала это неудобство, смерив призрака угрожающим взглядом. Взгляд не произвел никакого эффекта. — Ты думаешь я своего потомка могу спутать с каким-то поганым грязнокровым выпердышем? — скривился Слизерин и заорал в сторону Волдеморта: — Мой род прервался на достойном Морфине, чья чистота крови была безупречна! А ты, — он демонстративно харкнул на землю, — проклятое отребье, присвоил себе мое великое имя, смеешь говорить на моем языке, будучи ублюдком грязной потаскухи и вонючего маггла, — и злорадно добавил на чистейшем парселтанге: — Зачат от животного, оттого и морда страшная! Вскрикнув от бешенства, Волдеморт вскинул палочку, и в этот момент над кладбищем раздалось твердое: — Достаточно. И Салазар Слизерин, величайший из хогвартской четверки, с протяжным воем и проклятиями схлопнулся обратно в небытие. Тишина опустилась плотным тяжелым саваном, укутав собой могилы и две темные фигуры. Гарри покосилась на Волдеморта, на его неестественно прямую спину, на застывшее неподвижной маской лицо. Он смотрел прямо перед собой, на яму, над которой еще недавно висел призрак Слизерина, и Гарри чувствовала, как его душит гнев. Гнев и чудовищная, разъедающая нутро обида. Она вздохнула, отводя взгляд. Черт… видит Мерлин, она этого не хотела. — Прости, что так получилось. Мне… мне жаль. Волдеморт не ответил, и, присмотревшись, Гарри увидела, что его трясет. Обеспокоенная, она шагнула к нему, желая коснуться, утешить, но не уверенная, что прикосновения уместны в его случае. — Послушай, не принимай это близко к сердцу. Слизерин и в лучшие годы не отличался добрым нравом, а под конец вообще с катушек слетел. Забудь, все это просто бредни сумасшедшего старика. На секунду ей показалось, что ее слова подействовали. Волдеморт отвел взгляд от медленно угасающих свечей и слегка запрокинул голову, но не успела Гарри порадоваться перемене, как он испустил высокий и какой-то отчаянный звук. С ужасом она поняла, что это был смех. А потом он аппарировал, оставив ее одну посреди ночного кладбища. — Черт! — выругалась Гарри, — Черт, черт, черт! — и, не удержавшись, изо всех сил пнула ближайшее надгробие. Что-то хрустнуло, и стопу прострелило болью. — А-а-а-а-а! Твою ж мать! Ну, ты у меня попляшешь… Жди, говнюк, каждую ночь буду тебя теперь вызывать, ближайшую тысячу лет, — злобно пообещала она, прыгая на одной ноге. Потом устало опустилась на ближайшую мраморную плиту. На земле неподалеку лежала вторая, непочатая, бутылка вина, предусмотрительно прихваченная Гарри на подобный случай. Под ее мрачным взглядом та подлетела к ней, открылась с тихим хлопком и выжидающе зависла в воздухе. Гарри схватила бутылку здоровой рукой и сделала большой глоток. Вот же дерьмо. Ну и что теперь делать? Разумная взрослая часть ее говорила, что после такого потрясения Волдеморта лучше оставить в покое на ближайшую неделю, а то и на две. Он и не такое переживал — переварит и успокоится. Меньше всего сейчас Гарри хотелось попадаться темному магу под горячую руку. Не то чтобы он мог причинить ей физический вред, но вот отыграться за пережитое унижение и попытаться уничтожить морально — вполне в его духе. С севера подул промозглый ветер, и Гарри поежилась. Опять та же история. Человек сам себе главный враг, и в случае с Волдемортом этот афоризм следовало выбить на его надгробной плите, если ему посчастливится такой обзавестись. Его предупреждают раз, предупреждают два, но он никого не слушает и огребает. Может, хоть сейчас он чему-то научится? Не научится, со вздохом признала Гарри, делая очередной глоток. Ничему он не научится, только еще больше обозлится на весь мир. Безнадежный человек. Вино было терпким и пряным, медленно, но верно разгоняя кровь и согревая окоченевшие пальцы. А Гарри-то что с того? Она ему не нянька, не учительница. «А кто?» — пришел на ум незваный вопрос. Враг? Нет. Ее война закончилась вечность назад, и Гарри было не интересно вспоминать прошлые обиды. Простой сосед, сокамерник? Гарри усмехнулась. Слова «Волдеморт» и «простой» категорически не сочетались в одном предложении. Он не просто разделил с ней заточение: он ворвался в ее жизнь, как давно забытый ураган, разметал все на своем пути, сбил все планы, уничтожил душевное равновесие. Жизнь с ним была ежедневным испытанием. Гарри не сдержала улыбки, вспоминая, как преследовала его по всем библиотекам мира, пока он испытывал на ней весь внушительный арсенал темных проклятий. Как он злобно сверкал алыми, как уголья, глазами в ответ на предложения присоединиться к ней за просмотром фильма. Как они спорили о восточной охранной магии и магии эльфов. А ведь она уже давным-давно ни с кем так не говорила, забывая обо всем, искренне горя беседой. И каждый раз Гарри с радостью велась на его провокации, отвечала ударом на удар, чувствуя себя при этом живой, упиваясь этим чувством и прекрасно зная, что здесь, на своем поле, она сильнее. А что он? Что чувствовал он все эти месяцы? Гарри знала ответ и без прикосновения к их связи. Отчаяние, одиночество, страх перед ситуацией, страх перед ней. Там, где для нее была игра, для него было сражение. И сейчас он проиграл в очередной раз. Схватившись за голову, она тихо застонала. Какая же ты сволочь, Гарри. Эгоистичное, бесчувственное животное. Два месяца холодного отчуждения после их ссоры тянулись для нее дольше, чем два века до его появления. Вино шумело в голове, давило на совесть незримым судьей, заставляя быть честной с собой. Кажется, ей просто нужен кто-то рядом. Он… нужен ей. И, видит Мерлин, она ему задолжала. — Ох, черт, — устало повторила она, вставая и морщась. Полупустая бутылка покатилась по жухлой траве. Боль в ноге немного уравновешивала жжение в шраме, хотя сама Гарри не назвала бы это плюсом. — Ладно, сосед, ты уж прости, но одного я тебя сейчас не оставлю. Давай посмотрим, куда ты отправился. Прикрыв глаза, она сосредоточилась, отыскивая нить в его разум, и через секунду исчезла с тихим хлопком.***
Гарри приземлилась чуть поодаль, недалеко от хижины Хагрида, не желая слишком уж беспардонно врываться в чужое пространство. Прихрамывая и чертыхаясь, она добрела до озера и замедлилась, вглядываясь в кривую линию берега. Волдеморт обнаружился довольно скоро — высокая темная фигура, застывшая у кромки воды. Стараясь ступать неслышно, Гарри подошла и остановилась рядом, вглядываясь в мелкую рябь на черной зеркальной поверхности воды. Так они стояли какое-то время — безмолвно и неподвижно. Наконец, его негромкий голос нарушил тишину. — С самого начала я не был частью их мира. Он опять замолчал, но Гарри просто ждала, и через какое-то время он продолжил. — Ты бы видела их — детей, с которыми я рос. Омерзительные крысеныши — жалкие, трусливые, подлые. Я всегда выделялся, с первых дней. За это они меня возненавидели… но я быстро обратил их ненависть в страх. Аккуратно и незаметно Гарри сняла окклюменционный блок, слой за слоем, балансируя на краю чужого сознания, но не проваливаясь, явственно ощущая все кипящие под поверхностью эмоции. Застарелая, черная, как нефть, ненависть затопила ее душу. — Я знал, что я особенный. Всегда знал. Я лежал, часами запертый в своей темной убогой комнатушке, наказанный за свой дар. Лежал и думал о том, кем были мои родители. Были ли они такими, как я? Умели ли то, что умею я? И я решил, что да. Нечеткие образы пришли с той стороны. Серое тонкое покрывало, не спасающее в суровые лондонские зимы, пронизывающий кости сквозняк. Длинные бессонные ночи. Холод. Одиночество. — Не мать — я знал от воспитателей, что она была жалкой нищенкой, которая умерла сразу после родов. Я решил, что это был отец. Я решил, что он был как я — особенным. Я представлял, что мой отец был Змеиным Королем, великим и могущественным, вызывающим дрожь одним своим присутствием. Я не знал ничего о нем, лишь имя. Том Риддл, — и такая глубинная ненависть прозвучала в его доселе безжизненном голосе, что даже у привыкшей ко всему Гарри волосы на затылке встали дыбом. Она продолжила слушать внимательно, не перебивая. Она не знала, почему он решил открыться. Может, он сам устал от молчания и притворства за последние недели. А может, как часто бывало с ним в минуты сильного волнения, кипящие эмоции раскололи защитный панцирь изнутри. А может, все сразу. Единственное, что она знала точно — сейчас ему надо выговориться. Хорошо, что она рядом. — Все обрело смысл, когда я узнал, что я волшебник. Мне не место среди этих ничтожных существ, мое место в мире магии. Я не мог дождаться, считал часы, минуты до отправления поезда. И вот, я попал сюда. В Хогвартс… мой настоящий дом. Мое первое королевство. Хрупкий, почти неуловимый трепет в чужой душе, зародившийся при упоминании Хогвартса, столь же быстро потух, сменившись жгучим ядом. Гарри поморщилась, уже зная, что будет дальше. Слизерин — не лучшее место для приютского мальчика с маггловской фамилией. — Но я ошибся. В моем мире меня никто не ждал. Я был всего лишь плохо одетым грязнокровкой, пустым местом для своих однокурсников. Все они… Малфои, Блэки, Лестрейнджи, Розье, Кэрроу — все эти купающиеся в золоте сынки своих титулованных родителей, те, кому досталось все просто по праву рождения. Ленивые, высокомерные, бездарные, воспринимающие магию как должное. Они не чувствовали ее так, как чувствовал я, не заслуживали ее. Я, полукровка, без титула и денег, был лучшим среди них. Магия была моей природой. Его голос стал еще тише, еще холодней. — Они презирали меня, но потом… я и их научил страху. Гарри поежилась. Ночная прохлада снаружи не имела никакого сравнения с парализующим холодом внутри. Ледяные шипы впивались ей в сердце, раскаленные когти царапали шрам, но она не сделала ни единой попытки закрыться. Наоборот, прикрыла глаза, глубже погружаясь в чужую боль. В его боль. — Признаюсь, когда я понял, что нет магического семейства с фамилией Риддл, это стало ударом. Но уже вскоре я нашел то, что искал. Салазар Слизерин — змееуст, как и я, — настоящий Змеиный Король, тот, о ком я грезил в детстве. Это все объясняло. Вот то, что доказывало мою исключительность, мое право на это место — право крови. После нескольких лет кропотливых поисков я нашел и открыл легендарную Тайную комнату, я подчинил себе Чудовище Слизерина. Я показал всем этим ничтожествам, кто я — потомок Основателя, тот, кому по праву рождения принадлежат все их жалкие жизни. Волна жгучей злобы опалила сердце, и Гарри стиснула зубы, чтобы не застонать от разрывающей голову боли. Волдеморт подбирался к кульминации. Если он выдерживал это всю свою жизнь, сможет выдержать и она. — А потом я нашел их — всех своих живых родственников. Нашел своего дядю, последнего оставшегося кроме меня потомка Слизерина. Морфин Гонт… ничтожный, грязный и уродливый. Больше похожий на обезьяну, чем на человека, не знавший даже английского языка. И это… животное… сказало, что я ошибка. Ублюдок его предательницы-сестры и маггла-соседа. Маггла, который бросил мою мать беременной, бросил и как ни в чем не бывало вернулся к себе домой в тепло и комфорт. Морфин заявил, что у меня нет никаких прав на наследие Слизерина, и выставил меня из своей халупы. Меня — того, кто лучше его во всем! От ярости Волдеморта, казалось, уплотнился воздух, став вязким, как смола. Грудь Гарри сдавило чудовищной удавкой. Тяжелые волны ядовитой, как его ненависть, магии расходилась кругами, отражаясь рябью на воде. Но голос его, напротив, стал тише, безжизненнее. — Но знаешь, что самое смешное, Поттер? Когда я пришел к тому самому соседу, магглу, бросившему мою мать, он сказал то же самое. Даже в глазах этого жалкого ничтожества и его омерзительных родителей я был отбросом, нелепой ошибкой. Они прогнали меня, как какого-то попрошайку, и я ушел из их дома… Его грудь быстро вздымалась и опадала, ледяной голос дрожал от ярости, а пылающий багровым взгляд устремился вдаль, затуманенный воспоминаниями и ненавистью. — Я ушел из их дома, спустился к лачуге Морфина, оглушил того и забрал его палочку. Я вернулся обратно. Я убил своего отца, того, грезы о ком помогали мне засыпать в детстве. Я убил его мать, свою бабушку, которая кричала про то, что моя мать, потаскуха, околдовала ее любимого сынишку. Я убил его отца, своего деда, который пригрозил пристрелить меня, как бродячую собаку, если я не уберусь из их дома. Я убил их всех… А после пошел к Морфину и внушил ему, что это сделал он. Последний из рода Гонтов сгнил в Азкабане, даже не подозревая о том, что невиновен. Впервые за вечер по их связи мелькнуло нечто, похожее на радость. Хотя нет, это не имело ничего общего с радостью — это было холодное, мертвенное, столь же ядовитое, как его ненависть, торжество. — Я избавился от них. Избавился даже от памяти о них. Я взял себе иное имя, имя, которое отражало то, кто я есть на самом деле — Лорд Волдеморт, величайший из ныне живущих волшебников. Все, что мне осталось, то, что мое по праву — кровь Слизерина. Последний потомок, хранитель его крови, его Наследник. И этого никому не отнять. Так я думал… — его голос опустился до свистящего шепота, — и вот сегодня я услышал, как сам Салазар Слизерин бросает мне в лицо, что я никто, маггловское отребье. Что я ошибка, просто потому что кровью не вышел. Что я не имею права на его имя, идеи и даже язык. Что, несмотря на все, что я сделал, несмотря на всю мою мощь и искусство… я все еще недостоин его наследия. Он замолчал, застыл черной статуей, и луна отражалась на белом, как маска, неподвижном лице. А Гарри стояла рядом, задыхаясь и умирая от той нечеловеческой боли, ярости и обиды, что бушевали в нем. Она смотрела, не в силах оторваться от его змеиного профиля. Это было… черт, это было пронзительно. Он не рассказал ей ничего нового, все эти факты его биографии она узнала еще от Дамблдора, но в исполнении Волдеморта эти картины будто ожили. Она прошла этот путь вместе с ним — от отвергнутого всеми сироты до непризнанного своим же собственным предком Темного Лорда. Вместе с ним, ощущая все его эмоции — страх, обиду, надежду, горечь и гнев. Разделяя с ним его боль — этот яд, что отравлял его все эти годы. Холод, что сковывал мальчика Тома в приюте, со временем разросся внутри него, глубоко под поверхностью, раскинулся неохватным ледяным озером Коцит, невидимым ни для кого извне. Лишь иногда скучающий Вергилий водит в эту бездну экскурсии, хвастаясь особо выдающимися экспонатами: демонами, закованными в лед, грешниками, пожирающими друг друга, и гвоздем программы — трехликим Люцифером, что засел в самом сердце Темного мага и терзает его душу, разрывая ту на все меньшие и меньшие части. И Волдеморт привык к этому холоду, принял его, сделав своим оружием, сердцем своей личности. Он защитил этот холод от всего человеческого, а холод защитил его. Ну уж нет. Знакомое упрямство разгорелось в груди, прогоняя прочь чудовищную картину. Она растопит этот лед. Пусть не весь, но хотя бы часть, крохотный островок. Она найдет для него что-то, чему он будет радоваться. Даже если это займет у нее всю оставшуюся вечность. Неоформившаяся до конца идея захватила ее. Невозможно починить то, что так давно сломано, то, что он сам с таким упорством оберегает. И все же, в его броне есть уязвимость. Нежеланный крестраж, небольшой осколок ее души. Если она смогла присоединиться к его чувствам, то и он сможет… Только он, конечно, не захочет. Закроется на все замки, защищаясь от того, что считает слабостью, того, что и впрямь стало бы роковой уязвимостью во враждебной атмосфере приюта, в промозглом холоде слизеринских подземелий. Но, может, у нее получится отвлечь его… Приманить сказкой, как любопытного дракона, завлечь неспешным рассказом о том, что ему так интересно — рассказом о нем самом, а затем… Да. Должно получиться. Главное, подобрать правильные слова… Гарри нахмурилась. Она не привыкла много говорить, да и Цикл не способствовал развитию красноречия. И все же… Она попробует. В худшем случае, он просто пошлёт её куда подальше. Собравшись с мыслями, Гарри заговорила: негромко и осторожно. — Знаешь, первым, кто рассказал мне о тебе, был Олливандер, — Гарри прикрыла глаза, воскрешая в памяти тот летний день. — Он долго не мог подобрать мне палочку. К тому моменту, как он нашел ее, я, наверное, перепробовала все остальные и вдобавок разрушила полмагазина. Остролист и перо феникса, одиннадцать дюймов… Олливандер сказал, что феникс, давший перо для моей палочки, по удивительному совпадению дал еще одно. И что сестра моей палочки оставила мне этот шрам, — Гарри рассеянно, по привычке, коснулась лба. — Он сказал тогда слова, которые запомнились мне навсегда. Он сказал, что волшебник, сделавший это, творил великие дела. Ужасные, да… но великие. Сразу после этого я выпытала у Хагрида, кем был этот волшебник, — Гарри усмехнулась, вспоминая свое упорство и беспокойную неловкость полувеликана. — Хагрид долго не хотел говорить, но потом все-таки сдался. Лорд Волдеморт. Удивительно, подумала я. Как у такого плохого человека может быть такое красивое имя. Волдеморт никак не отреагировал на этот странно начавшийся рассказ, но Гарри ясно слышала по их связи, как его ядовитая ярость чуть притупилась, а на последней фразе и вовсе на долю секунды сменилась недоумением. Он внимательно слушал. — В Хогвартсе я пыталась выяснить о тебе больше. Люди говорили, что ты вроде как не умер, а просто исчез и вскоре вернешься. А в конце года я и сама в этом убедилась. Стоило мне выписаться из больничного крыла, как меня поймала Гермиона. Сказала, что живого врага надо знать в лицо, и потащила меня в библиотеку. Гарри до сих пор помнила свое искреннее возмущение. Конец года, время отдыхать от учебников и темных волшебников, а подруга сваливает перед ней целую стопку книг под сочувствующим взглядом Рона. Гарри готова была поспорить, что, будь она парнем, такого произвола бы не случилось. — Я читала о тебе все, что мы с ней смогли достать, а достать мы могли немного — старые вырезки из газет да короткие заметки в учебниках по современной истории. Я даже не могла спросить о тебе ни у кого из взрослых — ты был чем-то вроде запретной темы. Ну, ты знаешь эти милые британские традиции — за столом не принято говорить о политике, религии, деньгах и Лорде Волдеморте. Скорее всего, ей почудилась короткая усмешка, мелькнувшая на тонких губах. И все же шрам болел все меньше. Волдеморт слушал рассказ о девочке, которая сидела в библиотеке и искала информацию о нем. В той самой библиотеке, в которой он сам когда-то читал о своем прославленном предке. Гарри чувствовала, как этот нехитрый образ самую малость отвлек Волдеморта от терзающей его обиды. Вздохнув, она продолжила, двигаясь неспеша, кругами, заводя его все глубже в заботливо расставленные сети. — Я не понимала остальных. Их поведение… поражало меня. Они превратили тебя в табу, даже имя твое запретили произносить, будто бы вымарав тебя из жизни и истории, несмотря на настойчивые слухи о том, что ты и не умер до конца. Вместо того, чтобы обсуждать вслух, предостерегать будущие поколения, готовить их к твоему гипотетическому возвращению и учиться на своих ошибках… Они просто избегали этой темы, делали вид, что та война им просто почудилась. А потом я поняла, — из Гарри вырвался короткий смешок, в котором горечи было чуть больше, чем веселья, — на втором курсе, когда случилась вся эта история с Тайной комнатой и твоим первым крестражем, терроризирующим школу. Когда посреди этого веселья выяснилось, что я — змееуст. Воспоминания о тех темных промозглых месяцах проявились в ее разуме, подернутые мутной пеленой: сковавший школу страх, враждебные испуганные взгляды. Холод. Одиночество. Она чувствовала легкую вибрацию, щекотку внутри головы: Волдеморт касался ее памяти, аккуратно рассматривая мелькающие там образы, увлеченный тем, как печать его незримого присутствия витает над всеми, даже когда он сам развоплощен и бессилен. — От меня отвернулись все. Шарахались в коридорах, отсаживались в Большом зале и гостиной, шептались за спиной и избегали моего взгляда. Я, двенадцатилетняя девочка, пугала их до чертиков. Они меня вычеркнули. Лица смотрящих искоса детей сменяли одно другое, искажались и трансформировались: вот те же дети, только старше, смотрят враждебно, пока она неловко протискивается к только что выплюнувшему ее имя Кубку Огня под непроницаемым взглядом Дамблдора, а вот похожие, но другие лица старших волшебников, их родителей, разглядывающие ее, как зверюшку, в зале суда. Калейдоскоп отчуждения: презрение в глазах Снейпа, жестокость в глазах Амбридж, страх в глазах Фаджа. — И знаешь, в тот момент я поняла, наверное, главную вещь о волшебниках. Это так не очевидно, когда впервые попадаешь в этот мир и видишь всех этих ведьм в шляпах с чучелами птиц и магов в аляповатых мантиях. Кажется, что это мир, в котором рады любым странностям, мир, который примет тебя, кем бы ты ни был. Но ведь на самом деле все наоборот. Чтобы влиться в их общество, надо ничем не выделяться. Быть таким, как все, чем обыкновеннее, тем лучше. Следовать предписанной тебе роли, будь то роль сироты, Темного Лорда или Девочки, Которая Выжила. За всю свою жизнь я не встречала сообщества более закостенелого и надменного, чем сообщество британских волшебников. Волдеморт слушал, захваченный этой исповедью, этим странным болезненным сходством между ними, и глухое старое разочарование в ее душе смешалось с его древним гневом и обидой… Попался. Калейдоскоп лиц замер и развеялся, подчиненный ее воле. Ее голос стал тверже. — И знаешь, в тот момент я решила, что их мнение ровным счетом ничего не стоит. Всех этих чистокровных снобов, диктующих свою культуру, всех тех, кто пытается втиснуть себя в их узкие рамки. Я не объявляла им войну, как ты, нет. Я просто перестала воспринимать их всерьез. Я знаю, кто я, знаю свой путь, и ни один волшебник не изменит этого, каким бы авторитетным он не казался и какой бы длинной не была его борода или родословная. Она посмотрела на Волдеморта и поймала ответный, полный смятения взгляд. Завлеченный ее неспешным рассказом, он не успел отгородиться, возвести стену между едва тлеющим угольком ее души и тщательно оберегаемой им тьмой, как вдруг уголек вспыхнул упрямым ярким пламенем, столь отличающимся от терзающего его пожара озлобленной бессильной ярости. То, что было сутью Гарри — сопротивление, сила, стойкость, вызов — то, за что Шляпа отправила ее в Гриффиндор, разгорелось в ее душе и перекинулось по их связи, прогоняя талую черную воду, льющуюся из бездны, развеивая, как дым, преследующие его враждебные взгляды. — И мне все равно, что думают обо мне все эти живые придурки, и уж тем более плевать, что думают придурки мертвые. Брезгливость и непонимание в глазах миссис Коул, настороженность и неприязнь в глазах Дамблдора, презрение и злоба в глазах Слизерина. К черту их всех. — Салазар вредный мелочный старикан, и чтобы ты понял всю глубину его паскудства, знай — в разговорах со мной он говорил, что ты — его главная надежда на восстановление истинного порядка. Он только и делал, что восхищался тобой, твоей политикой, твоими методами и желал тебе всяческой удачи в моем истреблении. Но этот говнюк никогда, даже под пытками, тебе бы в этом не признался, а знаешь, почему? Он страшно, смертельно тебе завидует, — Гарри усмехнулась, глядя в ошеломленное бледное лицо, — потому что ты, в отличие от него, жив. Ее голос стал тише, а вместе с тем утих раздуваемый ей пожар. Огонь дрогнул и успокоился, стал ручным. Он не обжигал, не ранил, лишь согревал, как теплый свитер зимой, ни с того ни с сего подаренный мамой первого друга, как объятия, разделенные в самый тяжелый час. — Ты жив, Волдеморт, ты пережил срикошетившую в тебя Аваду и вернулся из мира мертвых, тогда как он, при всем своем величии, потерял палочку, заблудился в лесу и помер под кустом, спутав съедобные грибы и несъедобные, а его род загнулся в нищете и пороке, зачахнув в кровосмесительных связях. Сейчас он лишь завистливая тень, ничего не значащий отголосок прошлого. Что стоят слова его? Они смотрели друг на друга. Без ярости и боли, без лжи, без обмана, впервые за долгое время скинув налипшую на них шелуху. Перед ней была открытая рана этого невероятного человека, и Гарри прикасалась к ней бережно, желая не причинить боль, а лишь облегчить страдания. Правильные слова приходили сами, лились свободно, туша вечно горящий пожар ненависти. Ведь никто на свете не знал его лучше, чем она. — Но в свое время… — добавила она тише, кивнув ему за спину, — в свое время старик сумел создать нечто великое. Словно бы с трудом оторвавшись от нее, Волдеморт перевел взгляд на замок. Темной громадой возвышался тот над озером, величественный, древний, вечный. Живой. Неосознанно Гарри придвинулась ближе к своему спутнику, ощутив знакомый трепет — один на двоих. Несмотря на все минувшие годы, от этого вида по-прежнему захватывало дыхание. — Посмотри на него. Он — твое наследие. Не собственность, нет, Хогвартс сам себе хозяин, но ваши с ним отношения более глубокие, более личные, чем у остальных. Он узнает тебя, слышишь? Порыв ветра всколыхнул молодую листву, пробежался волной по темной воде. Где-то гулко ухнула сова. Внезапно из ниоткуда налетел порыв теплого летнего ветра, ласкового и игривого, растрепав ее волосы и взметнув полы его мантии. Запахло тыквенным соком, свежим пергаментом, только что приготовленной, еще горячей выпечкой, библиотечной книжной пылью. До их слуха, несмотря на ночное время, донесся отдаленный шум: гомон тысячи учеников, спешащих на уроки, лязг доспехов, шелест крыльев. Хогвартс приветствовал их. — У тебя есть место в этом мире, нить, которая ведёт к тебе сквозь века, и неважно, кто что говорит и думает по этому поводу. Тебе нет нужды доказывать это. Волдеморт обернулся к ней. Он выглядел завороженным, пойманным в ловушку ее слов и чувств. Вдруг она поняла, что задела особую, быть может, не до конца осознаваемую им самим струну. Чувствуя, что прикоснулась к чему-то очень важному, она повторила: — Ты — часть этого мира. Он молчал, а она улыбалась, ощущая, как нехотя, по капле, отступает из его сердца черная тоска. Ну вот. Так гораздо лучше. — Да и в конце концов, — добавила она, отступая и закрепляя свою маленькую, но такую важную победу, — неужели ты забыл, кто ты? Ты — Темный Лорд Волдеморт, ты — Тот, Кого Нельзя Называть. Ты выбил свое имя на скрижалях этого столетия, и тебя будут с трепетом вспоминать десятки поколений после нас. И даже, может быть, какой-нибудь некромант-недоучка через тысячу лет будет тренировать на тебе призывы… Так что постарайся умереть быстро и безболезненно. Ее легкомысленный тон развеял волшебство момента, и Волдеморт мгновенно нацепил свою обычную высокомерную маску. Окклюменционный блок взметнулся колоссальным оборонительным сооружением, наглухо отрезая их друг от друга. Вскинув голову, он смерил ее знакомым враждебным взглядом. — Ты что-то путаешь, Поттер. Я в принципе не намерен умирать, — и, несмотря на неприязненный тон, Гарри с радостью отметила, что в его голосе больше нет былого отчаяния. — Зачем ты это делаешь? — вдруг требовательно спросил он. — Делаю что? — Все это! Слушаешь меня, говоришь про моё величие, так, словно… — он прервал сам себя. — Это какая-то уловка? Чего ты хочешь взамен? Гарри озадаченно покачала головой, как всегда не успевая за переменой его настроения. — Разве не очевидно? Не хочу, чтобы ты грустил. Секунду Волдеморт выглядел даже более пораженным, чем когда она сообщила, что владеет некромантией. — Что за… глупость?! Гарри по привычке взъерошила волосы и обезоруживающе улыбнулась. — Если тебе так спокойнее, спиши все на моё гриффиндорское благородство. — Гриффиндорское безумие, ты хотела сказать, — презрительно бросил он, явно недовольный таким ответом, но решивший на время отступить. Конечно, их разговор не изменит ее соседа, думала Гарри, разглядывая его хмурое недовольное лицо. Одна вспышка эмоций, сколь бы сильной она не была, не отогреет, не вычеркнет десятилетий, погруженных в холодную колючую тьму. Лорд Волдеморт останется собой — параноидальным, нарциссичным, жестоким засранцем, человеком, который всю жизнь сражается один против всех. Но, быть может… если время от времени делится с ним живым огнем, часть этого древнего черного льда растает? Гарри ведь не нужно много, не нужно, чтобы он полюбил весь мир или вступил в Гражданскую Ассоциацию Восстановления Независимости Эльфов. Только чтобы он понял, что больше не один. Напряжение ушло, и вино, почти выветрившееся за время их разговора, снова ударило в голову, подначивая пойти и сделать какую-нибудь шалость. — Я знаю, как окончательно поднять тебе настроение, — легкомысленно заявила Гарри. — Мне известно кое-что, что ты любишь даже больше, чем нумерологию и чай с бергамотом. Знаешь, что это? Месть, — она прошла мимо Волдеморта, направляясь к замку, и, обернувшись, поманила его за собой. — Пошли, вызовем у Снейпа микроинсульт. Если это предложение его и удивило, он не подал виду, вероятно, окончательно записав ее в ряды сумасшедших. — Ты плохо знакома с моими методами. Я предпочитаю не мстить предателям, а избавляться от них. — Ну, если ты его убьешь, то назавтра он снова будет живым и здоровым. Но ты только представь выражение его лица, когда он увидит нас вместе, заодно… Поиздеваться над Нюниусом — семейная забава рода Поттеров, рецепт хорошего вечера, передаваемого из поколение в поколение. Папа бы ей гордился… После того, как высказал бы все по поводу неподобающей компании. Волдеморт презрительно скривился, но почему-то не стал возражать, и на долю секунды ей почудилась мелькнувшая в алых глазах искра интереса.