_________
Изначально Шэнь Цинцю не знал, что думать о паразите Нин Чуньхуа. Она уже пошла наперекор его совету и оставила себе отпрыска своего любовника (он предупреждал ее. Он предупреждал, что ничего хорошего не будет, если она доверит свое сердце этому негодяю. Этот человек, рожденный в богатстве и привилегиях, обладал всей полнотой власти в отношениях. Какие бы обещания он ни давал, его нарушение не грозило никакими последствиями. Шэнь Цинцю знал, что этот человек разрушит его цзецзе. И он был прав. Он был прав.) Ребенок только усугубил бы ее бремя, создав еще один рот, который нужно было кормить, и увеличив ее долг. К тому же, как уже было известно Шэнь Цинцю, дети были очень неприятны. Они кричали, требовали внимания в любое время суток, пачкались, да еще и были некрасивыми. По крайней мере, у ребенка Нин Чуньхуа хватило порядочности родиться девочкой. Однако Шэнь Цинцю уже принял решение избегать ребенка Нин Чуньхуа. Но это решение не выдержало вмешательства Нин Чуньхуа. Она очень настаивала на том, чтобы Шэнь Цинцю стал цзюцзю Нин Инъин, и подстроила все так, чтобы они общались друг с другом. И что же произошло? Ребенок оплевал его. Мерзкая маленькая тварь. Младенцы были отвратительными существами, не так ли? Жалкие и слабые, он не мог представить, зачем кому-то понадобилось заводить ребенка. Он не мог себе представить, что найдет брошенного в сточной канаве младенца, слишком слабого, чтобы плакать и молить о своей никчемной жизни, и решит пожалеть его, а не дать умереть. Он не мог представить, зачем Ци-ге… просто так… В любом случае, он, по крайней мере, подтвердил свою нелюбовь к младенцам. Но, к его большому огорчению, общение с Нин Инъин не прекратилось. Более того, их количество увеличилось, особенно после того, как маленький демон научился ходить. Он и шагу не мог ступить в Теплый Красный Павильон без того, чтобы за ним не увязался ребенок. Он оглядывался назад, и, конечно же, его маленькая тень была там. Он никогда не встречал такого цепкого и неугомонного ребенка. Он пытался взглядом отпугнуть ее, но она лишь отвечала ему тем же и упрямо оставалась на месте. Если бы это не было так раздражающе, он был бы впечатлен. Ситуация с этим грубияном Лю Цингэ только улучшила его впечатление о Нин Инъин. Представьте себе, Бог Войны пика Бай Чжань, застигнутый врасплох малышом! Ха! Это чудесным образом повлияло на быстро ухудшающееся настроение Шэнь Цинцю. Воспоминания очень развеселили его. После этого он стал охотнее проводить время с дочерью Нин Чуньхуа. Девочка оказалась смышленой и быстро схватывала уроки. Она, честно говоря, была более сообразительной, чем некоторые из его учеников — богатые сопляки, какими они были. Она хорошо переносила его критику, а когда он на ее глазах убил человека, не кричала и не плакала. Нин Инъин вполне могла бы выжить на улице. Из всех детей, которых знал Шэнь Цинцю, включая самых ужасных существ, когда-либо ходивших по земле (подростков), Шэнь Цинцю мог с легкостью сказать, что Нин Инъин была самой терпимой. Он почти с нетерпением ждал их совместных занятий. Шэнь Цинцю настолько привык к присутствию Нин Инъин, что был удивлен, когда Нин Чуньхуа попросила поговорить с ним наедине, без ребенка. Учитывая, что Нин Чуньхуа, да и остальные куртизанки, стремились к тому, чтобы Шэнь Цинцю как можно больше времени проводил рядом с Нин Инъин, такая перемена была, мягко говоря, подозрительной. Он сидел напротив Нин Чуньхуа. Между ними стоял поднос с чаем и легкими закусками, слабое освещение, отбрасываемое горящими свечами, создавало контрастные тени, пляшущие на их лицах. Она уже потягивала чай, а он сделал один глоток и не более. Он понял, что она чего-то хочет от него, и ждал, пока она наберется смелости и выскажет свое мнение. Наконец Нин Чуньхуа отставила чашку. — Я рада, что А-Цзю согласился поговорить со мной. На это Шэнь Цинцю насмешливо закатил глаза: — Как будто этот господин тебе в чем-нибудь отказывал. Нин Чуньхуа хихикнула: — Не от недостатка усилий, я уверена. Шэнь Цинцю на это лишь снова закатил глаза. Нин Чуньхуа не была ни кроткой овечкой, ни невежественной. Она знала, как сделать так, чтобы его решимость рухнула от ее умоляющих глаз. Какая коварная женщина, Шэнь Цинцю обожал ее. — Этот мастер интересуется, чего на этот раз желает Нин Чуньхуа, — сказал Шэнь Цинцю. Нин Чуньхуа вздохнула: — Это насчёт Ин-Эр. Шэнь Цинцю, хотя его осанка и так была безупречной, еще больше выпрямил спину. — Что насчет неё? — Как ее мать… я не могу не волноваться, — сказала Нин Чуньхуа, теребя что-то в рукаве. — О ее будущем и о том, что с ней будет дальше. — Что ты имеешь в виду? — Эта женщина очень любит свою дочь, — сказала Нин Чуньхуа. — Я знаю, что она может быть немного… странной, но она так дорога мне. Она такая умная и веселая…прямо как ее отец. Нин Чуньхуа достала цветочную заколку и с тоскливым выражением лица осторожно взяла ее в руки. Шэнь Цинцю поборол желание выхватить ее из рук и выбросить в ближайшее окно. Как же он ненавидел эту заколку. С этой заколкой было связано обещание, данное с ласковыми словами тому, кто отчаянно хотел его услышать, и это обещание было нарушено. Эта заколка была воплощением ложной надежды. Шэнь Цинцю возблагодарил богов за то, что в молодости у них с Ци-гэ ничего не было. Когда Ци-ге давал обещание, Шэнь Цинцю не получил никакого подарка, никакого вещественного напоминания. Когда обещание было нарушено, его преследовали лишь собственные воспоминания. Ему и так приходилось жить с яростью и горечью в сердце, а тут еще Ци-гэ продолжает, чёрт возьми, коситься на него! Он не смог бы вынести, если бы ему пришлось жить с физическим воплощением этого нарушенного обещания. Он бы уничтожил вещь, запрятал подальше, чтобы никто не нашел, и только потом доставал бы холодными ночами, когда морально был на дне, и кричал бы, рыдал, потому что, почему ты оставил меня, почему ты оставил меня, ПОЧЕМУ ТЫ УШЕЛ… Сейчас это… это не имело значения. Шэнь Цинцю глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя. Это почти никогда не помогало, но так его учил мастер, и он не знал, что еще можно сделать. Нин Чуньхуа, не обращая внимания на его молчание, продолжала. — Я хочу, чтобы Ин-Эр не просто выжила. Я хочу, чтобы она процветала. Поэтому, как мать и как сестра, я прошу тебя: возьми Ин-Эр в ученицы. Нин Чуньхуа склонила голову. Они сидели в тишине, которая, казалось, длилась целую вечность. Шэнь Цинцю отпил чай и с грохотом поставил его на стол. — Нет. Нин Чуньхуа пораженно моргнула. — …Нет? — Нет. Нин Чуньхуа потрясенно смотрела на него. Пожалуй, это был первый случай, когда он отказал ей, по крайней мере, так решительно с самого начала. — Но… но… но, А-Цзю! — Нет, Нин Чуньхуа, — сказал Шэнь Цинцю, и выражение его лица стало жестким. — Не проси меня об этом больше. — Это неразумно, А-Цзю! — воскликнула Нин Чуньхуа. — Ты уже учитель Ин-Эр, я думала, что сделать это официальным… — Несколько уроков поэзии и игры на гуцине вряд ли делают меня ее учителем, — ответил Шэнь Цинцю. — Кроме того, она еще слишком молода, чтобы принимать ее в ученики. Нин Чуньхуа насмешливо хмыкнула: — Как будто мне есть дело до того, что думают эти праведные культиваторы. — Еще бы, ведь я один из них. Глаза Нин Чуньхуа вдруг стали грустными. — …Я думала, что разговариваю со своим диди. Шэнь Цинцю ничего не ответил на это. Он просто отпил еще чая. — Хорошо. Когда Ин-Эр достигнет возраста, я отправлю ее на пик, чтобы она приняла участие в отборе учеников. — Я уверен, что ее примут. Ци Цинци почти всегда берет девочек. — Не возьмешь? Даже тогда ты не примешь ее? Шэнь Цинцю не встречался взглядом с глазами Нин Чуньхуа, которые, как он был уверен, были полны слез. Она не понимала. По горным вершинам уже ходили слухи, что Шэнь Цинцю зачал внебрачного ребенка от проститутки. Если бы он привез Инъин на вершину горы, люди не задумываясь сделали бы выводы. Инъин встретили бы враждебно — и как предполагаемого внебрачного ребенка, и как ребенка Шэнь Цинцю. Если бы он попытался защитить ее, его обвинили бы в фаворитизме, и все стало бы только хуже. Любая жизнь Инъин на горе Цан Цюн была бы сродни аду. Кроме того… Нин Чуньхуа и сама не знала, чего от него требует. Одно дело — давать племяннице неформальные уроки чтения и письма. Другое дело, когда пиковый лорд дает ученику наставления по культивации. Шэнь Цинцю не был добрым человеком. Он был суров, особенно к своим ученикам. Им, необученным шавкам, требовалась строгая рука. Этих сопляков, особенно мальчишек, нужно было бить по рукам, иначе они разбегутся и подчинят своей воле других. Но Инъин… Инъин… Он не верил, что сможет удержать себя в руках. Не начнет ли ее лицо расплываться среди других? Сможет ли он различить ее, когда не сможет сдержать самого себя? Он сломает ее, заставит рассыпаться, погубит. А он… он не мог. Только не с ребенком Нин Чуньхуа, его сестры. Шэнь Цинцю встал, а Нин Чуньхуа смотрела на него широкими неверящими глазами. — Мое решение окончательно. Смирись с этим. Что-то в Нин Чуньхуа словно разрушилось, и по ее раскрашенным щекам потекли слезы. Казалось, она задыхается, пытаясь сдержать рвущиеся наружу безобразные рыдания. Шэнь Цинцю охватило какое-то отвращение. Тем не менее, он вышел из комнаты и не обернулся.______
Прошло две недели с тех пор, как Шэнь Юань видел Шэнь Цинцю. Как Шэнь Юань мог улучшить свои отношения с персонажем и заработать очки, если этого тупого человека нигде не было?! Не говоря уже о том, что все куртизанки выглядели очень подавленными без визитов любимого А-Цзю, который поднимал им настроение. Особенно мама Шэнь Юаня, которая выглядела особенно расстроенной из-за этого, что было просто недопустимо! Шэнь Юань спросил маму, почему Шэнь Цинцю вдруг решил исчезнуть, когда та расчесывала ему волосы. Мама приостановилась и грустно вздохнула. — Он просто занят, моя милая, — неубедительно ответила она. — Я уверена, что он скоро вернется. — Но когда, мама? — Я… я не знаю, — произнесла она дрожащим голосом и… о боже, она плакала?! — Мама, — взмолился Юань, поворачиваясь к ней на коленях. — Пожалуйста, не плачь, мама. Он потянулся к ее лицу, пытаясь вытереть слезы, но это только заставило ее плакать еще сильнее. Она обняла его, прижав к груди, и снова зарыдала. Как… как Цинцю посмел заставить маму плакать?! Шэнь Цинцю должен немедленно прийти в бордель и покаяться! И тогда Шэнь Юань сможет надрать ему задницу! Шэнь Юань решил взять дело в свои руки. Взяв пергамент и чернила, он принялся писать Шэнь Цинцю письмо. Шэнь Цинцю оставил в борделе официальную печать, так что, если им понадобится написать ему письмо, он обязательно получит его. Шэнь Юань стащил письмо со стола госпожи Фэй (позже он извинится). Одна из тетушек застала Шэнь Юаня за работой: он усердно применял уроки письма Шэнь Цинцю. Его мазки все еще были неаккуратными и почти неразборчивыми, но он знал достаточно, чтобы выполнить работу. Тетушка улыбнулась, увидев, что письмо начинается с “Цзюцзю”. — Ин-Эр пишет Шэнь Цинцю, чтобы пригласить его на свой день рождения? Эта тетушка уверена, что он с удовольствием примет участие! Шэнь Юань нахмурился. Он совсем забыл об этом. Четыре года пролетели незаметно, да? Тем не менее, это было бы удобным оправданием. Шэнь Юань кивнул. [Поздравляю, поздравляю, поздравляю! Важные вещи нужно говорить трижды! Четыре года быть девушкой и быть только в меру стервозной......\(^o^)/*\(^o^)/] — Я найду тебя и отключу от сети. Тётушка, не обращая внимания на внутренние планы Шэнь Юаня по убийству, радостно захихикала и наклонилась к нему, чтобы прочитать то, что Шэнь Юань написал до сих пор. Она поперхнулась. —…Ин-Эр, почему бы тебе не попросить эту Ай помочь тебе написать письмо? Шэнь Юань надулся.______
______
Назвать это праздником было, пожалуй, преувеличением. На самом деле это была просто небольшая встреча Шэнь Юаня со всеми, кто находился в борделе. Его обхаживали, дарили пожелания, красиво одевали. Мать сделала ему лапшу. Она была слишком вкусной. Иногда возникал вопрос, почему у всех матерей такие чертовски вкусные блюда. Биологическое программирование — такова была теория Шэнь Юаня. Все было очень приятно, но отсутствие Шэнь Цинцю ощущалось очень остро. Неблагодарный ублюдок. После того как Юань написал ему письмо, он так и не смог прийти? Что ж, тогда в добрый путь. Шэнь Юань не скучал по этому мерзавцу-злодею. Просто ему было жаль маму и тетушек, которые выглядели такими подавленными от потери. Шэнь Юань как раз наслаждался лапшой, когда услышал фырканье госпожи Фэй. — Давно было пора тебе появиться. Шэнь Юань поднял голову и увидел, что перед ним стоит Шэнь Цинцю. Его фирменный веер был распахнут и закрывал нижнюю половину лица, острые зеленые глаза смотрели поверх нарисованного бамбука. Куртизанки завизжали от восторга. — А-Цзю! — Они тут же набросились на мужчину, суетясь вокруг него. Госпожа Фэй постучала ногтями по дереву стола, вокруг которого все собрались, и куртизанки тут же притихли. — Ты. — указала она на Шэнь Цинцю. — Садись сюда. Сейчас же. Цинцю, к огромному удивлению Шэнь Юаня, не стал спорить и сделал то, что ему было сказано. — Госпожа Фэй, вы действительно слишком могущественны! — В следующий раз, когда ты решишь спрятаться на горе, — сказала ему госпожа Фэй. — Я сама пойду туда и притащу тебя сюда. У меня болят колени, так что не заставляй меня напрягаться. Шэнь Цинцю лишь склонил голову. — Прошу прощения, госпожа Фэй. Больше такого не повторится. — Смотри, чтобы этого не повторилось. — А-Цзю, — обратилась к нему Нин Чуньхуа, дождавшись, пока он встретится с ней глазами, и продолжила. — Я… рада, что ты пришел. Надеюсь, А-Цзю и впредь будет радовать нас своим присутствием. Тебя не хватало. Шэнь Цинцю некоторое время смотрел на нее, а затем кивнул головой. Шэнь Юань громко застонал, привлекая всеобщее внимание. — Можно мне уже доесть лапшу? Нин Чуньхуа рассмеялась, а глаза госпожи Фэй сузились. — Нин Инъин, следи за своими манерами. — Матриарх выругалась, заставив Шэнь Юаня надуться. — Да, Ин-Эр, ты можешь продолжать есть, — сказала ему Нин Чуньхуа, и дважды повторять не потребовалось. Нельзя было класть перед ним совершенно хорошую и вкусную еду и ждать, что она ему не понравится! (Он не мог ДОЖДАТЬСЯ, когда сможет насладиться знаменитой стряпней Ло Бинхэ! Как будущая жена главного героя, это было его правом!) Остаток дня прошел в комфорте, Шэнь Юань был окружен людьми, которые стали ему дороги в этой новой жизни… и Шэнь Цинцю. Хотя, признаться, картина, представшая перед ним, казалась более полной, когда рядом был Шэнь Цинцю. Возможно, Шэнь Юань просто слишком привык к присутствию негодяя. Экспозиционная терапия и все такое. Сегодня был хороший день. (Шэнь Цинцю протянул ему небольшой кинжал. “В следующий раз, когда тебя попытаются схватить”, — сказал он. У этого человека были проблемы, и ему следовало бы знать, что лучше не давать нож ребенку, но Шэнь Юань не собирался говорить ему об этом. Шэнь Юань не был уверен, что клинок считается несчастьем в сянься, придуманным Самолетом. У автора была дурная привычка выбирать, какие именно культурные традиции он хочет включить, а потом забывать о них и переиначивать. Ну и ладно. Нож был его подарком, и, черт возьми, он не собирался отказываться от него только для того, чтобы доказать свою правоту. Поэтому в ответ он лишь серьезно кивнул головой и сунул кинжал в длинные рукава платья. В конце концов, он не хотел, чтобы мама это видела.)_______
Ближе к вечеру, когда все уже успокоились и затаили дыхание, по дороге, спотыкаясь, шел человек с раскрасневшимся от выпитого лицом и неуверенной походкой. До рассвета оставалось несколько часов, и улицы были почти пусты, если не считать пары бродяг. Мужчина был один, и некому было его поддержать или проводить. Он уже возвращался домой или, по крайней мере, направлялся в ту сторону, когда услышал этот звук, нарушивший тишину, как труба на похоронах. Раскатистый смех, резкий, внезапный и леденящий душу. — А? — прохрипел мужчина, неловко остановившись и оглядываясь по сторонам. —Здесь… кто-то есть? Никто не ответил. Мужчина пожал плечами и сделал еще один шаг вперед. Ночную тишину разорвал еще более звонкий смех. Мимо него пронеслась тень. Мужчина вздрогнул и повернулся на месте. — Эй! Кто там? Мужчина сузил глаза, пытаясь разглядеть источник смеха. Но никого не было видно. На этой заброшенной дороге был только он один. Вдруг его схватили и подняли в воздух. Человек закричал, но его крики заглушил истошный смех. Мужчину унесли в ночь, и больше его не видели.