Скиталица

      — Как ты смела прелюбодействовать с сарацинами, а после выдавать себя за лекаря с благородными мотивами? — Балдуин развернулся к Манджуле, которая нахмурилась от такого заявления. Девушка не могла в это поверить, неужели он считает ее распутницей?       — Ты хочешь сказать, что я куртизанка? — голубоглазая издала нервный смешок, но, получив вполне уверенный ответный кивок от короля, пыльно подытожила:       — Превосходно!       — Я боготворил тебя, ибо ты на всеобщее удивление сотворила чудо! — Манджуле хотелось вырвать себе руки за то, что, сама того не подозревая, она вылечила подобного мерзавца. Мужчина должен быть ей благодарен абсолютно за все! Индианка лишилась слишком многого для эдакого «чуда»: компании, уважения, свободы и, естественно, нервов.       — Я вижу, как ты благодарен! — ехидно заметила воровка. — Обвинения в предоставлении «услуг», своеобразное вознаграждение, верно? — девушка медленно двинулась на иерусалимского, который глубоко дышал, провожая ее персону взглядом, полным ненависти. — Я правильно понимаю, Балдуин?       Ее резко хватают за шею, да так, что дышать становится безумно сложно, а земля постепенно уходит из-под ног. От испуга девушка начинает жадно глотать воздух и ногтями впивается в руку прокаженного, которому, под стать своему прозвищу, хоть бы хны.       — Теперь слушай меня! — он не кричит, но груб с ней, как никогда прежде. — Слушай! — он дергает ее тушку в своей руке, но у Манджулы уже начинает кружится голова. — Ты наставила на меня лезвие, вовсе не задумываясь о последствиях! Это покушение. Чем ты заслужила подобное отношение тех мужчин из каравана? Откуда ты знаешь арабский и Саладина? Тебе знаком он? — мужчина продолжал ее трусить, вовсе не задумываясь, что сознание постепенно покидает девушку. — Отвечай! — эмоции Балдуина начали выходить из-под контроля, поэтому, осознав, что индианка уже не в состоянии давать ему какой-либо ответ, отпустил ее шею. Девушка, держась за горло, упала на песок, жутко кашляя, а иерусалимский тем временем оперся на собственное колено, устремляя взор куда угодно, но только не на Манджулу. — Дьявол!       Дьявол?.. До нее даже не сразу дошел смысл сказанных им слов. Естественно, по причине долгого пребывания в Иерусалиме девушка поняла, что дьявол — это некий Раху. Поэтому такому сравнению она знатно оскорбилась, а после вообще обомлела.       Нет, она не ожидала, что король упадет на колени и начнет молиться.       Он смотрел на небо и говорил так, словно поддался искушению. Манджула не понимала ни одного слова, глупо сидя на песке и с животным блеском в глазах наблюдая за этой картиной. Это из-за нее он сейчас молится или на это есть иная причина? И если да, то какая?       Длинные пальцы иерусалимского держались за крест на собственной шее, а в глазах читалось лишь полное отчаяние.       — Я думала, такие как ты не спрашивают мнение богов, — прохрипела девушка, вставая с песка. Она все еще немного пошатывалась от сильного изнеможения, но уже могла соображать на трезвую голову.       — Язычница…       Государь святой земли перекрестился, после которого по счету обвинения и наконец-то встал с колен.       — Только что была дьяволом, — пожала плечами Манджула, а после приняла боевую позицию, так как король вновь оказался непозволительно близко. Для нее это представляло немыслимую опасность, поэтому стоило держаться подальше.       — Не смей играть со мной, кем бы ты ни была! — Балдуин достал что-то острое из-за пазухи и приблизился к девушке еще сильнее. Она попыталась отступить, но ее вновь схватили за шиворот, наставляя острие на горло. — Я должен… во благо народа…       — Подумай, что скажет Господь, — решила спасать свое положение Манджула.       — Не смей говорить о таком, язычница! — возмутился иерусалимский, готовясь проткнуть ей горло. Ладошки потихоньку начали потеть, а идеи, как выбраться из данной ситуации живой — постепенно испаряться.       — Я тебя вылечу, — начала заверять его индианка, вороша носками песочек.       — Нет, ты пытаешься избежать наказания! — противится Балдуин, не желая верить в подобную ересь.       — Не лги хотя бы себе, — начала воровка, щуря глаза, — кого ты этим защитишь? Неужели ты хочешь в скором времени расстаться с жизнью и оставить Иерусалим на растерзание арабам?       Он с поджатыми губами наблюдал за тем, как девушка пальчиком приподняла лезвие вверх и сократила ничтожное расстояние меж ними.       — Иисуса искушал дьявол в пустыне! — индианка совсем была обескуражена подобной информацией, но быстро взяла себя в руки. — Ты делаешь то же самое. Я не поддамся тебе!       — Забудь о том, что ты должен! — она встрепенулась, распахнутыми очами буравя опешившего прокаженного. — Вспомни о своих страданиях! Разве ты недостаточно натерпелся? А теперь подумай, кто может избавить тебя от всего этого поганства, раз и навсегда!       Она словно змея обвивала его искалеченное сердце, заставляя разум все чаще рассматривать второй вариант решения проблемы. Мужчина старался отрицательно дергать подбородком и держаться за свой крест, как за спасательный плот во время потопа, но Манджула, подобно искусительнице, ступает ему за спину, складывая ладони на крепкие мужские плечи и, привстав на цыпочки, шепчет где-то возле уха:       — Ну же, второго шанса может не быть, Ваше Высочество. Давно пора признать, что твоим ангелом-спасителем была я, — после данного заявления мышцы Балдуина обмякли, а на лбу выступил пот. Он не мог поверить в это, но другого объяснения, как ни старался, найти не мог.       Девушка, которая про ангела-спасителя вычитала в Библии, продолжала стоять за спиной прокажённого, теперь уже положив свои ладони на холодную маску, а мужчина в свою очередь глядел на небо.       — Дьявол не может быть ангелом-спасителем, — в последний раз супротивился христианин, оборачиваясь к улыбающейся Манджуле. Она, подобно нечистой силе, непричастными глазами смотрела на его страдания. Точно дьявол. Но и ангел-спаситель ведь тоже. И как его судьба так угораздила? Немыслимо. И тут он понял, что его победили. Оставалось лишь скромно уточнить у своего «лекаря»:        — Я стану грешен?       Девушка, дотянувшись до макушки иерусалимского, аккуратно притянула его голову к своей груди, заставляя измученного юношу сильно согнуться. Балдуин уже не понимал, как умудрился забыть обо всем, прижимаясь лбом к чему-то мягкому и чувствуя, что по голове его гладит женская легкая рука. Глаза покраснели, дыхание сбилось, и он уже не понимал, за что борется, чего боится, а чему готов поддаться.       Или всё же знал, но не хотел признавать этого?..       — Ты уже, милый.