Дамаск. 18:43.
Салах-ад-Дин — великий полководец и ночной кошмар несчитанного числа государств, уныло восседал на своем престоле, опираясь подбородком о кулак рельефной руки. Теперь он казался несколько иным: скулы впали пуще прежнего, а глаза словно постепенно тускнели, утрачивая жизнелюбивый блеск. Мужчина выглядел невероятно уставшим, будто его что-то хорошенько мучило на протяжении долгого времени. А, быть может, и кто-то… Вздохнув, он поменял руку и устремил взор на открытый расписной балкончик. В Дамаске закат всегда был красивым, тут мало кто сможет поспорить. Алые язычки солнца окутывали город, постепенно расползаясь по его горизонтам и в самом конце бесследно исчезая, оставляя за собой лишь теплоту вечернего воздуха. Недавно здесь расхаживал писарь, однако, надоев султану своими бесконечными вопросами, он, поджав хвост, быстро ретировался, дабы не расстаться со своей жизнью раньше положенного. В последнее время Саладин слишком сильно увлекся своим планом, а также подготовкой армии, поэтому ему не было дела до «важных» записей и придумывания законов. Да и зачем, собственно? На улицах спокойно, люди — сыты, что еще нужно для обыкновенных простолюдинов? Война — другое дело. Мужчина уже не особо помнил, в какой момент своей жизни стал одержим завоеваниями соседних государств. Прийти на чужую землю — одно, а получить снисхождение от других народов под предлогом страха — совершенно другое. Он мечтал, чтобы про него складывали легенды, а последующие поколения рассказывали своим детям о великом и непобедимом султане. Но наперекор всем его мечтам возникло одно огромное и непоколебимое бревно, затрудняющее положение Саладина. И имя ему — Балдуин IV. Мальчишка, что смог одолеть его. Пока он сидит на троне, курду не видать Иерусалим. Но султан не привык проигрывать, поэтому он готов на жертвы. Кого-либо и чего-либо. Уже четыре года он живет с одержимой идеей захвата Святой земли, однако ее решение всегда было у него под боком. И, если бы он раньше додумался подослать свою девчонку к этому прокаженному, возможно, исход оказался бы совершенно иным. «Но смог бы ты, Саладин, позволить себе такое раньше?» Моложе его, старика, на несколько десятилетий и будучи столь очаровательной, она пленила сердце полководца, заявившись лишь на одно мероприятие. Всего одно. Но в его воспоминании это было действительно волшебно и так… по-юношески?***
Каир. Август. 1177. За четыре года до основных событий.
Знойное лето подходило к концу, чему Саладин был несомненно рад. Сил в другие времена года у него было больше, тогда как солнечная пора вызывала в нем лень и нежелание что-либо делать. Вскоре начнутся серьезные заботы, а пока, теплым вечером, он слегка пританцовывал на каком-то мероприятии во дворце. — Тебе чего-нибудь добавить? — поинтересовался у него щупленький старец, который увлекался виноделием. Курд не очень-то одобрял подобное, но не пригласить этого бедолагу в замок казалось неправильным. — Чуть позже, — задумчиво протянул мусульманин, усердно буравя кого-то взглядом. Нахмурившись, старик повернулся на интересующий Саладина объект и обомлел. Там стояла молодая девушка, которой на вид больше шестнадцати не дашь. Белое платье местами прилегало к телу, а золотистый пояс обвивал талию. Мужичку не впервой захаживать на такие вечера, поэтому узнать, что конкретно замышлял султан, не составляло особого труда. Слегка побледнев, он попытался что-то сморозить: — Ого, какая маленькая! — на него метнули уничтожающий взгляд, давший четко понять, что лучше замолчать немедленно, а после удалились восвояси. Седовласый вздохнул и дальше пошел предлагать гостям напитки, временами укоризненно качая головой. Встретившись с небесными глазами своей гостьи, курд слегка приподнял бокал в знак приветствия, однако именно в этот момент на середину вышел парень в причудливой шапочке и все присутствующие замолчали. Мягкий голос ударился о стены помещения, а музыканты в уголках торопливо принялись перебирать струны. Гости выстроились вокруг паренька и, как только мелодия стала более энергичной, задвигались в своеобразном танце. Прихлопывая, а после крутя кистями, словно хвастаясь количеством браслетов на руках, люди продолжали веселиться, изредка становясь в пары. Поставив на стол кубок с напитком, мужчина направился к девушке, цепко впиваясь взглядом в ее фигуру. Она его заметила сразу. И он бы солгал, если бы сказал, что ему это не льстило. Ловко огибая танцующих людей, он подошел к ней поближе, ловя удивлённый взгляд и приставил свой локоть к ее. Слегка потупившись, брюнетка продолжила дальше танцевать, только уже в паре с величайшим завоевателем. На протяжении первой песни оба не отрывали друг от друга взгляда, поочередно обходя друг друга по кругу, ибо того требовал танец. Вскоре, обменявшись партнерами, «собеседники» не прекратили безмолвные гляделки и, как только им выпал шанс вернуться на исходные позиции, Саладин решил не терять времени и утянуть ее к колоннам. — Ваши руки… — мужчина аккуратно взял ладони девушки, прижимая их к своей щеке. — Позволите поцеловать? Голубоглазая, гордо вздернув подбородок, протянула ему хрупкую ладонь тыльной стороной и внимательно наблюдала за тем, как он прикасается губами к ее пальцам. Это вызвало у нее улыбку. — Как ваше имя, красавица? — Саладин пробрался к ней за спину, однако, стоило его дыханию коснуться шеи брюнетки, как она отошла на приличное расстояние. — Манджула, — представляется голубоглазая, — а вы тот самый, великий завоеватель? Саладин расплылся в кровожадной улыбке, понимая, что рыбка точно попалась на его удочку. — Так и есть. Может, — он подходит к ней вплотную, практически шепча в губы, — уединимся? Внезапно Манджула делает шаг назад и отворачивается, сложив руки на груди. Ее острый подбородок вздернут, а сама она явно дает понять, что ей это пока что не интересно. — Что же тебя утешит? — интересуется султан, после чего достает из-за пазухи крупный медальон из золота. Глаза брюнетки начинают резко светиться от увиденной вещицы, поэтому курд, аккуратно отодвинув густые волосы, застегивает украшение на тонкой женской шее. — Быть может, это? — Вы пытаетесь меня купить? — выгибает бровь девушка. — Я впервые вижу такое очаровательное создание, — сознается Саладин, кладя руку на сердце, — не стоит подозревать меня в злых помыслах. — Тогда я обойдусь без подозрений, — соглашается девушка, а курд, уже не надеясь на что-то большее, внезапно оказывается затянут в темный коридор. — А вы — без злых помыслов. Мы договорились, дорогой? Мужчина оставляет на ее щеке короткий поцелуй, по нарастающей двигаясь к губам, и сквозь свое увлекательное занятие кивает в знак согласия. — Вам нравится мой подарок, леди Манджула? — интересуется Саладин, слегка натягивая медальон на ее шее. — Он бесподобен, — томно шепчет брюнетка, дабы отдать ему первый поцелуй, но их внезапно обрывает закончившаяся песня. — К сожалению, я должна идти, — с легкой грустью сообщает голубоглазая, выпутываясь из его объятий. — Это подождет, — не реагирует Саладин, продолжая ее удерживать, однако его тут же грубо отталкивают. — Доброй ночи, завоеватель, — подмигнув, она быстро покидает его поле зрения, скрываясь в толпе народу.***
Тикрит. Начало ноября. 1177. За три с половиной года до основных событий.
— Признаться честно, я удивлен, — фыркнул Саладин, лежа на кровати, заложив руки за голову. — Но это объясняет то, куда ты пропадала все время, — он сквозь тьму комнаты посмотрел на девушку, которая сидела за столом, на котором стоял канделябр и расчесывала волосы. В основном они струились по спине, и лишь некоторые пряди падали на оголённые плечи. — Ты даже не будешь возмущаться? — удивленно прошептала девушка, поглядывая на мужчину через отражение в зеркале. — Мне всё равно, любовь моя, — качает головой курд, переворачиваясь на другую сторону, чтобы не смотреть на то, как индианка переодевается. — Ты просто должна знать, что, если захочешь остаться, тебе придется покончить с этими делами. — И принять ислам, — больше утверждала, нежели спрашивала голубоглазая, облачаясь в легкие ночные одежды. Мусульманин перевернулся обратно, кротко наблюдая за уже почти семнадцатилетней девушкой, которая примеряла на себе различные украшения, привезенные им из разных походов. А ведь прошло всего каких-то три месяца. В прошлый раз она гостила в Каире около двух недель и успела полюбиться султану, после чего, не устояв перед его обаятельностью, приняла ухаживания. Он догадывался о том, чем она занимается. Не заметить было просто невозможно, да и появлялась она в разных местах не случайно. Ведь девушка не являлась дочерью какого-нибудь влиятельного мужчины, поэтому никаких серьезностей и формальностей с ней не требовалось. А легкость и изначальная несерьезность их времяпровождения постепенно начала привлекать. — Только не начинай, — вернулся к разговору курд, вставая с ложа и подходя к девушке со спины. — Я даже не могу представить себя невестой, — посмеялась девушка, подхватывая какой-то кусочек ткани и, набросив его на голову, состроила гримасу. — Похоже? — Если тебе так угодно, — улыбнулся Саладин, показывая ямочки на щеках, а после вновь принимая задумчивое выражение лица. Это, естественно, не скрылось от глаз Манджулы, и она встревоженно взглянула на полководца. — Тебя что-то терзает? — Пока ты рядом, на моем сердце покой, — качает головой курд, поднимая ее со стула и притягивая к себе поближе. Девушка от неожиданности упала в его объятия, прижимаясь щекой к сильной груди и серьезно задумываясь. Мужчина стал слегка покачиваться в легком танце, дабы отвлечь индианку, но это выходило у него не очень. — Не ври хотя бы себе, — сощурилась брюнетка, склонив голову на бок. — Крестоносцы захватили земли Дамаска, — покачал головой султан, — но ты можешь не переживать. Ты в безопасности. — И что же ты будешь делать? — поинтересовалась девушка, складывая руки у него на груди. — Сегодня на рассвете я уезжаю, — твердо заявил султан, заставив Манджулу приоткрыть рот от такого тона. — Иерусалимский мальчишка поплатится, нам больше нет смысла придерживаться мира. Индианка внезапно замолчала, видимо, понимая, что его еще около месяца не будет (в лучшем случае), но после натянула улыбку. — Обещай, что вернешься живым, — она слегка напрягла ладони, которые курд сразу перехватил. — Если ты будешь ждать меня.***
Тикрит. 18:45.
Только вот никто никого так и не дождался, Манджула провела в ожидании два месяца, но узнав, что все это время Саладин был в Каире, уехала в родной Бангалор, продолжая заниматься делами компании, а курд, обездоленный проигрышем во взятии Иерусалима, терзал себя все последующее время, напрочь позабыв любимую. И, как только он опомнился, стало уже поздно. Да и чего уж там таить, проводить время с женщинами он не прекратил, а вскоре вообще женился. Но он всегда подозревал, что дело было не только в долгом отсутствии. Закончив с воспоминаниями былых лет, которые предпочел забыть на долгие годы, Саладин услышал, как в тронный зал сначала стучался какой-то человек, а после стража без его разрешения впустила наглеца прямо на порог. Однако, рассмотрев, что за грязнуля стоял на коленях, он выдохнул и прикрыл одной рукой лоб. — А ты не такой бесполезный, как я думал, — усмехнулся мужчина, вставая с трона. — Где письмо? — Ох, Господин, вот, вот оно! — человек средних лет с азиатской внешностью протянул Саладину помятый конверт, который словно поваляли в пыли, а после вновь опустился на пол. Осмотрев своего подчиненного, Саладин стал вскрывать письмо, а после обратился к грязнуле: — Скажи мне, Зи-Хао, почему так долго?! — он выудил саблю из ножны и направил ее на шею азиата. — Быть может, ты решил нарушить свой обет? — Нет-нет, что вы? Во мне лишь благочестивые намерения и ни доли кощунства! — он стал ползти к ногам султана, но тот, брезгливо сморщившись, приказал: — Вставай! — на удивлённый взгляд азиата, он повторил. — Поднимайся! Нечего мне нечистоты распространять. Лучше расскажи мне, что ты видел? Почему Манджула одно письмо за два месяца отправила? Ты видел ее? Вопросы посыпались градом, а Зи-Хао лишь оставалось все запоминать, дабы поочередно дать ответ на каждый. — Понимаете, Господин, на пути у меня возникали многие невзгоды, однако я удачливо их обходил, а как добрался до Иерусалима, вовсе сторожил письмоносца две недели. Мне приходилось весьма скудно питаться! Как только мои муки прекратились и я расправился с припозднившемся письмоносцем, мне надобно было вернуться, однако, я заметил очень интересную вещь… — Что? — прервал его Саладин, с каждым словом становясь все более схожим с грозовой тучей. — Армия короля куда-то готовилась, поэтому я решил подождать, покараулить… И вскоре, они уехали. Подслушать куда, мне не удалось, ведь мне пришлось держаться от них на расстоянии, а после меня вообще схватили люди из каравана. Конечно, я им ничего не выдал, да и они плохо отзывались о вас, Господин… — Гневный взгляд Саладина четко давал понять, что этот момент можно было упустить, поэтому, стушевавшись, Зи-Хао продолжил. — Затем на нас кто-то напал. Мне пришлось притворяться мертвым и, признаться честно, я чудом уцелел, поскольку все эти «доброхоты» впоследствии оказались мертвы. — Почему Манджула уехала? — Саладин крепко схватил Зи-Хао за шкуру, словно пытаясь выудить военную тайну. — Отвечай! — Они с королем отправились в Византию, как я позже узнал. Но я видел этих двоих, когда они проезжали мимо. Мне тогда пришлось притвориться мертвым, среди горы трупов, представляете? Манджула меня узнала и даже слезинку пустила! — Как это мило, — фыркнул Саладин. — С «этих двоих» давай поподробнее. — Сначала они были с войском и отошли на приличное расстояние, а после, ближе к ночи, когда я собирался уходить, я заметил куда-то бегущую Манджулу и Балдуина за ней. После они начали драться, а потом приехал другой караван, и эти разгильдяи пошли пить чай с ними. Представляете? Чай! Потом они возвращались, но я так и не понял, о чем они беседовали, после чего начали обниматься, — Зи-Хао махал руками, подобно озабоченному, однако полководец оказался слишком занят обдумыванием действий воровки, нежели нравоучениями бестолкового азиата. — Обниматься? — заморгал Саладин, чувствуя, как в груди что-то жжёт от злости. — Да! Она прямо его голову себе на грудь уложила! Бесстыдство-то какое! Очень странно. Прошу заметить, он еще и в три погибели согнулся, потому что сам раза в два, наверное, ее выше. Я там обомлел! — Хватит болтать! — начал орать Саладин. — Язык твой — враг твой, Зи-Хао! Я удивлен, как ты вообще додумался мертвым притвориться. Но это нам даже сыграет на руку, — мужчина погладил свою бороду, готовя новый план. — Прошу прощения… — Манджула думает, что ты мертв, поэтому не чувствует опасности и ведет себя, как невесть кто! От меня зависит ее жизнь! Это я сказал сидеть ей в королевстве и не высовываться! А она поехала в Византию? Держу пари, эта девчонка знала, что там у меня нет власти и связей. Она теперь сбежит! Ты понимаешь это? — курд был вне себя от злости. Как индианка могла так поступить? Своевольная и до ужаса самонадеянная! Ей придётся заплатить сполна. За все. — Понимаю, Господин, но… — И речи быть не может ни о каких «но»! — пуще прежнего разозлился полководец, кивнув какому-то стражнику и еще двум мужчинам, которые показались Зи-Хао невероятно знакомыми. — Увидите его с моих глаз. Начинаем готовить армию. С этого дня мы в состоянии войны.