Я найду тебя там

Глава 12. Мэл разбудили приглушенные крики и грохот, доносящиеся с верхних этажей. Приподнявшись на локтях, она встретилась глазами с испуганными, полусонными соседками. В замке что-то происходило. - Что случилось? – подала голос Сьюзен Боунс. Девочки почти одновременно вскочили с кроватей и выбежали из спальни. Часть студентов столпилось в гостиной. Входная дверь в гостиную была отворена, и кое-кто из ребят стоял в дверном проеме. Протискиваясь сквозь толпу, Мэл поспешила к выходу в коридор. Холод каменных плит пола обжигал голые ступни. Где-то наверху звучали громкие голоса, топот ног и треск разбившегося стекла. - Кому-нибудь что-нибудь известно? – послышался сбоку от Мэл чей-то взволнованный шепот. - Что происходит? - Может, пойти узнать? - Говорят, там Черная Метка. - Черная Метка?! Коридор наполнился встревоженными голосами. Поблизости послышались чьи-то стремительные шаги, но из-за мелькающих перед ней силуэтов Мэл никак не могла разглядеть, кто же мчался по коридору. - Гарри! Мы услышали шум, а тут еще какие-то разговоры про Черную Метку… - воскликнул Эрни Макмиллан, но другой голос, резкий и звенящий, прервал его: - С дороги! Мэл узнала удаляющуюся темноволосую макушку Гарри Поттера. По телу у нее прошел озноб, причину которого она понять не могла. Она сбегала в спальню и переоделась, а затем поспешила на улицу - туда, где что-то происходило, но никто пока не мог понять, что именно. Прохладный ночной воздух резко сдавил ей легкие, словно после долгой пробежки. Вдалеке что-то полыхало ярким огнем, отбрасывая столпы красно-оранжевых искр. Со сжавшимся сердцем Мэл поняла, что это горела хижина Хагрида. Но к хижине никто не приближался, все по какой-то причине направлялись к подножью Астрономической башни. Чем ближе Мэл подходила к тому месту, где собралась толпа, тем сильнее чувство нереальности происходящего охватывало ее. Темные, сливающиеся в полумраке фигурки людей выглядели застывшими, словно в старой мультипликации. Подойдя к Астрономической башне, Мэл всмотрелась туда, куда были устремлены все взгляды, и увидела распластавшийся на траве в неестественной позе силуэт человека. Лунный свет выхватывал из полумрака оголенную кожу его шеи - белую и восковую, как у фарфоровой куклы. На мгновение Мэл показалось, будто это чья-то шутка: кто-то сбросил с башни куклу, не могут же у живого человека под такими углами расходиться конечности. Но потом она услышала позади себя чей-то сдавленный шепот: «О Мерлин, это Дамблдор», и в ее сознание туго и медленно закралось понимание, что на траве у подножья башни действительно лежало тело профессора Дамблдора. Где-то в стороне Мэл услышала громкие всхлипы. Она обернулась и увидела неподалеку массивную фигуру Хагрида. Большое добродушное лицо его было залито слезами. На лицах студентов и преподавателей, столпившихся у башни, застыло потрясение. Мэл поняла, что и она превратилась в одну из этих неподвижных фигур, замерших в полном оцепенении. Мысли ее метались в голове, как испуганные птицы, но сердце оставалось абсолютно пустым. Она просто не могла поверить, что все это происходило наяву. Дамблдор мертв? Не может такого быть. Как тогда все еще существует Хогвардс? - Кто это сделал? – послышался чей-то приглушенный голос в толпе, но этот вопрос так и остался без ответа. Не в силах больше там находиться, Мэл отступила и на ватных ногах зашагала прочь – неважно куда, главное, подальше от Астрономической башни, от мертвого, изувеченного Дамблдора. На ступеньках крыльца полусидел-полулежал Джонни Уолшер, странно обмякший и похожий на резиновый сквиш, принявший форму ступенек. На бледном лице его застыло мученическое выражение. Мэл скользнула по нему быстрым взглядом и хотела было пройти мимо, но вдруг заметила, что тело его то и дело сотрясает мелкая дрожь, словно вибрация моторного двигателя на холостом ходу. - Все в порядке, Джонни? – обеспокоенно спросила она, останавливаясь в паре шагов от него. Джонни хотел было что-то сказать, но его язык заплетался, выводя только неясное мычание. Предприняв еще одну попытку ответить, Джонни с трудом приподнял голову. - Я… поснулся и выбеал из спални одим из певых и… ко-то запунул в мея поклятьем, - наконец промычал он. - Кто это был? - Не наю, я не виел в темоте. - Сможешь встать? Джонни с трудом приподнялся. Ноги его задрожали. Мэл аккуратно подхватила его под локоть. - Пойдем, я отведу тебя в больничное крыло, - тихо промолвила она. Они медленно двинулись по ступенькам ко входу в замок. Никто не обращал на них внимания: студенты стояли группами и тихо переговаривались, кто-то едва слышно плакал. Мэл начинало казаться, что Хогвардс уже никогда вновь не наполнится шумом голосов, что отныне в его стенах будет звучать только шелест приглушенного шепота. Ее навязчиво преследовало ощущение иного, потустороннего мира, в котором запрещены громкие голоса и все, что напоминало прежнюю жизнь. Минуты тянулись тягуче, словно сквозь толщу воды. Джонни передвигался медленно, каждый шаг давался ему с неимоверным трудом. Когда они наконец вошли в больничное крыло, мадам Помфри с лицом мрачным, но деловитым, пронеслась мимо, едва не сбив их с ног. На одной из больничный коек в отдалении лежал рыжий парень с окровавленным лицом, изорванным настолько, что в некоторых местах кожа отходила клочьями, словно намоченный картон. Его обступили Рон Уизли, Гермиона Грейнджер, Полумна Лавгуд, профессор Люпин и незнакомая Мэл девушка. Они переговаривались между собой и не заметили вошедших. На койке у входа дремал Невилл Долгопупс. - Что вы тут делаете? – строгим шепотом спросила мадам Помфри у Мэл и Джонни, но, когда она увидела, что Джонни едва держится на ногах, выражение ее лица смягчилось. Не задавая лишних вопросов, она подхватила Джонни под руку с другой стороны от Мэл. - Веди его туда, - велела она Мэл, указывая головой на одну из ближайших коек. Совместными усилиями они перевалили Джонни на койку, и тот безвольно распластался на ней, словно тряпичная кукла. - Кто-то наслал на него проклятье, когда он вышел в коридор посмотреть, что происходит, - пояснила Мэл, исподтишка косясь на изуродованного рыжего парня. Мадам Помфри резко задвинула ширму, ограждая парня от ее взгляда. Мэл стало стыдно за свою бесцеремонность. - Это Пожиратели смерти. Видимо он оказался в коридоре, когда они направлялись к выходу из замка, - пояснила мадам Помфри. - Кто из них? – напряженно спросила Мэл. - Точно не знаю. Приставив ко рту Джонни какую-то микстуру, мадам Помфри почти грубо влила ее ему в рот. В дальнем углу палаты послышались стоны, и, оставив Джонни на попечение Мэл, мадам Помфри выскочила за ширму. Мэл услышала чьи-то шаги. Судя по звукам, двое людей вошли в палату и стремительно двинулись туда, где лежал изувеченный парень. По голосам Мэл поняла, что это были Гарри Поттер и Джинни Уизли. Они о чем-то тихо заговорили с другими присутствующими в палате. Мэл из вежливости не стала прислушиваться, но и не уходила из палаты. Она решила остаться с Джонни, пока к тому не вернется более живой оттенок кожи, но, когда ее слух случайно выхватил из разговора имя Северуса Снейпа, она невольно подалась в сторону звучавших голосов и напряженно вслушалась. - Я был там и все видел, - приглушенный голос Гарри Поттера звенел от эмоций. – Мы прилетели на Астрономическую башню, потому что Метка висела именно над ней… Дамблдору было плохо, он очень ослаб, но, думаю, понял, что это ловушка, едва услышав, как кто-то бежит к нам по лестнице. Он обездвижил меня, я ничего не мог сделать, на мне была мантия-невидимка… и тут из двери выскочил Малфой и обезоружил его… Послышался чей-то сдавленный стон. - Потом появились Пожиратели смерти… а за ними Снейп… и Снейп убил его. Авада Кедавра… Мэл почувствовала, как все внутри нее коченеет и обмирает. Голова вдруг стала тяжелой, и в ушах загудело, будто кто-то ударил в гонг. И тут по замку эхом раздалась удивительно красивая, горестная песнь, наполнившая своей глубиной каменные своды. Мэл невольно завертела головой, словно могла увидеть, кто же издает столь прекрасные звуки, но их источник находился где-то далеко, возможно, за пределами замка. У Мэл спазмом сдавило горло. Эта скорбная песнь была словно неудачным продюсерским трюком: неуместным и ошибочным. Она никак не подходила к этому моменту. Она шла в разрез с тем, что происходило внутри Мэл. Она говорила ей: «скорби вместе со мной», но Мэл никак не могла испытывать скорбь, только тупое потрясение и чувство, будто над ней подшутили. Как свозь вату Мэл услышала, как скрипнула дверь, и в палату вошел кто-то еще. Это была Макгонагалл. Она спросила у Гарри, что случилось, и они опять заговорили о Снейпе. Мэл невольно завертела головой, будто это могло помочь доносящимся словам отскакивать от нее, как мячикам от стены. - Снейп снабдил Волан-де-Морта сведениями, которые заставили его начать охоту на моих маму и папу, - говорил Поттер. - А потом Снейп уверил Дамблдора, будто не понимает, что делает, сказал, что сожалеет об этом, сожалеет об их смерти, - голос его звенел от ненависти. - И Дамблдор поверил ему? – прозвучал в ответ голос Люпина. – Поверил, что Снейп сожалеет о смерти Джеймса? Да Снейп ненавидел Джеймса… - Он и маму мою ни в грош не ставил. Она же была из маглов… «грязнокровка» - так он ее называл… Плач неведомого существа все еще звучал в ушах Мэл, словно смычок, фальшиво режущий по струнам скрипки. Дальше они говорили о том, что Пожиратели смерти проникли в замок с помощью Малфоя и Исчезательных шкафов, один из которых находится в Выручай-комнате, затем поднялись на Астрономическую башню, где Снейп присоединился к ним после того, как оглушил профессора Флитвика. Говорили о том, что видели, как он проскочил мимо битвы на верхнюю площадку башни, а через несколько минут вернулся в компании других Пожирателей; слышали, как он закричал: «Все кончено». Мэл вдруг подумала, что никогда не слышала, чтобы Снейп повышал голос. Могло ли все сказанное быть правдой? Слишком много людей были свидетелями того, что произошло. И главный из них – Гарри Поттер, которого Мэл всегда считала честным и справедливым, с которым бок о бок проучилась шесть лет, который обучал ее ЗОТИ на пятом курсе, исправлял ее ошибки и давал ей советы. Его голос звучал искренне и с таким горьким, праведным гневом, что Мэл никак не могла представить, что хотя бы слово из сказанного им являлось ложью. Но и поверить в его слова тоже не могла. В палату вошли еще люди, но Мэл больше не прислушивалась к разговору. Монотонные звуки голосов перебивались в ее ушах гулкими ударами собственного сердца. Ей бы следовало уйти из палаты, но это значило обнаружить свое присутствие и напомнить о нем мадам Помфри, а ей этого не хотелось. Несмотря на то, что Мэл находилась в палате на законных основаниях, она чувствовала себя злоумышленницей, вторгнувшейся в чужую компанию, приобщенной к чужому горю. Все еще пребывая будто в полусне, она взглянула на Джонни. Тот давно уже мирно спал, утомленный борьбой организма с проклятьем. Только когда все вышли из палаты, Мэл позволила себе осторожно отодвинуть ширму и выскользнуть в коридор. Все, чего она сейчас желала, это хотя бы ненадолго отделиться от своего тела и сознания, оставив его в этом новом, чужом для нее мире. Проходя по пустынному коридору, Мэл услышала в отдалении голоса. Ей не хотелось сейчас ни с кем пересекаться, поэтому она замедлилась и собиралась было свернуть в другом направлении, но что-то заставило ее остановиться и прислушаться. - В моем присутствии в Хогвардсе сейчас нет никакого смысла, министр. Мракоборцы прочесали замок: Пожирателей смерти в нем нет. Если вы не возражаете, я поскорее вернусь в Министерство. - Хорошо, не стану вас задерживать. - Министр, когда вам сообщили новость о гибели Дамблдора, вы сказали, что Дамблдор якобы предчувствовал свою смерть. Что вы имели в виду? - Месяц назад Дамблдор принес в Министерство экземпляр своего завещания с указанием доверенного лица, у которого находится завещанное имущество. Кроме того, последние несколько месяцев он усиленно приводил свои дела в порядок. По этой причине, когда я узнал о его смерти, сразу подумал, что Дамблдор заранее знал, что скоро погибнет. - Как странно… С чем это могло быть связано? - В последние годы Дамблдор сильно сдал. Я думаю, он понимал, что не сможет противостоять Тому-кого-нельзя-называть, что рано или поздно тот доберется до него. - Полагаете, Дамблдор его боялся? - У него были для этого основания. Дальнейшие слова министра и его собеседника Мэл не услышала. Двое волшебников прошли мимо, не заметив ее в полумраке коридора. Она добралась до спальни и легла в кровать. Сон не шел, и в ушах все еще звенел отголосок незримого гонга. …. На похоронах Дамблдора Мэл постоянно оглядывала все пребывающих гостей, неосознанно надеясь увидеть среди них Снейпа. Ей все казалось, что он вот-вот появится здесь: пройдет своей стремительной походкой по проходу между рядами, подойдет к гробу и громко заявит, что не совершал преступления, в котором его обвиняют, что все это большая ошибка, и он всегда был верен Дамблдору. Голос его безусловно будет наполнен величайшим пренебрежением ко всему происходящему. Но то, что Снейп с той самой ночи исчез, свидетельствовало не в его пользу. Мэл на протяжении длительного времени пыталась вообразить возможные варианты произошедшего, при которых Снейп оказался бы невиновен, но в итоге всегда упиралась в глухую стену. То, что Снейп оказался на верхней площадке Астрономической башни в компании Пожирателей смерти в тот момент, когда Дамблдора убили, а также то, что он покидал школу в этой же самой компании, было неоспоримо: слишком много людей это засвидетельствовали. Некоторые ученики видели из окон, как удаляются Пожиратели, и Снейп был в их числе. Но действительно ли именно от его рук погиб Дамблдор? Единственным свидетелем произошедшего был Гарри Поттер. В больничном крыле он описал, как все происходило: Малфой обезоружил Дамблдора, а Снейп убил его запрещенным заклятьем. Гарри выражался не туманно, а совершенно определенно, он был уверен в том, что видел. Хоть это совершенно не вязалось с тем Гарри, которого Мэл хоть и немного, но знала, она предполагала, что он мог обманывать. Эта мысль была особенно противоестественна, поскольку Гарри говорил очень убедительно: он был убит горем и преисполнен злостью, и его слова звучали искренне. Чтобы обманывать в такой день и так искусно, нужно быть закоренелым лжецом. Кроме того, у него должен был быть мотив, чтобы оклеветать Снейпа: например, выгородить настоящего убийцу. Но из показаний тех, кто боролся на лестнице, явно свидетельствовало, что на верхней площадке в том момент были только Дамблдор, Гарри, младший Малфой, Пожиратели смерти и Снейп. Кого из этой компании он стал бы выгораживать? Никого, и Мэл понимала это со всей ясностью. А может Гарри оклеветал Снейпа, потому что люто ненавидел его? Он считал его повинным в смерти своих родителей, и всей школе было известно, что Снейп относился к Гарри предвзято с самого первого дня его обучения в школе. Но это также совершенно не соответствовало личности Поттера, не вязалось с ней настолько, что при одной мысли об этом у Мэл все внутри противилось и бунтовало. Как если бы ей заявили, что дважды два – шесть и пытались заставить в это поверить. Наверное, молодая, влюбленная девушка поверила бы во что угодно, только бы оправдать в своих глазах того, кто ей дорог. Но Мэл была не такой. Да, она давно понимала, что влюблена в Снейпа - было бы глупо скрывать этот факт от самой себя. Но с той же ясностью она понимала, хоть и не желала до конца это признать, что Снейп действительно был тем, кто убил Дамблдора. Но было и кое-что, в чем она была почти уверена. Существо ее противилось поверить в то, что Гарри Поттер может быть искусным и бессовестным лгуном. И точно также, но с еще большей рациональной и в то же время интуитивной уверенностью она знала, что Северус Снейп не мог быть верен Тому-кого-нельзя-называть. Он не был трусом и предателем. Он не верил в идеи Темного Лорда. Он был человеком Дамблдора. И в этом Мэл была уверена, как в том, что дважды два – не шесть. И тогда неразрешенным оставался только один вопрос: почему же Снейп убил Дамблдора? Когда рыдающий Хагрид проносил тело Дамблдора по проходу, Мэл вдруг вспомнила слова министра магии, подслушанные ею в день гибели директора, и в голову ей закралась неожиданная мысль. Мэл было изначально известно, что Малфою поручено убить Дамблдора. И все это время она думала, что Снейп пытался его отговорить, переманить на светлую сторону. Но что, если Дамблдор дал ему иное поручение? Защитить мальчика, выполнить его задание самому. Ведь если бы он не сделал этого, Тот-кого-нельзя-называть убил бы Драко и всю его семью. Давно известно, что Малфои в немилости Темного Лорда, известно также и то, что Дамблдор при жизни выше всего ценил жизни своих студентов. Мог ли он пожертвовать собой ради Малфоя? Мэл сильно сомневалась в этом. Дамблдор был добрым человеком, но не глупцом. Было что-то еще… Но что? Все присутствующие на похоронах сидели поникшие, согнувшись и ссутулив плечи от тяжести собственного горя, но Мэл к своему стыду переживала душевный подъем. Она чувствовала, что наконец сдвинулась с мертвой точки в своих рассуждениях. На похоронах присутствовал и ее опекун – мистер Клемент Хайенг. До этого момента она встречалась с ним вживую всего один раз, но они регулярно обменивались письмами. Хайенг был знаком с Дамблдором, именно Дамблдор порекомендовал его комиссии в качестве опекуна Мэл. Это был высокий человек среднего возраста с хорошей осанкой и деловитыми манерами. Стоя среди поникших людей, он один, несмотря на глубокую скорбь и сожаление, отражавшиеся на его лице, не выглядел понурым и всем своим видом излучал энергию. Его крепко сбитая фигура была будто предрасположена к непрерывному движению, в спокойной, неподвижной позе он выглядел негармонично и неестественно. С прошлой встречи Мэл запомнила его как человека, который постоянно генерировал планы и не тянул с претворением этих планов в жизнь. Ее удивляло, что он был искренне озабочен ее будущим и изо всех сил старался выполнить любую ее просьбу, словно она была его собственным ребенком. К своему стыду Мэл частенько забывала отвечать ему на письма, которые он отправлял ей стабильно в первый четверг месяца, прикладывая к каждому письму маленький пакетик мятных леденцов. После похорон мистер Хайенг, не заботясь о том, чтобы придать своей энергичной походке и широкой улыбке, расплывающейся на лице, чуть больше уместности, подошел к Мэл и также, как и в прошлую их встречу, схватил ее за руку и крепко пожал, отчего Мэл почувствовала болезненную натугу в плечевом сухожилии. - Здравствуй, Мэл! – громко поприветствовал ее он, отчего стоящие неподалеку от них люди вздрогнули, словно от взорвавшейся рядом хлопушки. Мэл радостно улыбнулась ему и поздоровалась в ответ. Несмотря на то, что Мэл горевала по Дамблдору, атмосфера траура угнетала ее, и энергичный мистер Хайенг своим присутствием позволил Мэл наконец расслабиться и почувствовать себя комфортно. - Я все пытался разглядеть тебя среди гостей, но ты спряталась за тем высоким шпалой, - он кивнул головой в сторону четверокурсника с Когтеврана. – Как ты поживаешь? - Хорошо, спасибо, - ответила Мэл, невольно заряжаясь энергией от этого пышущего здоровьем, краснощекого бельгийца. – А как вы? - Ты же знаешь, как я ненавижу односложные ответы: «хорошо, спасибо, как вы», - передразнил ее мистер Хайенг, морщась с нарочитой брезгливостью. Пожалуй, во всей Британии он был единственным человеком, кто во фразу «как поживаешь» вкладывал дословный смысл. - Более подробно рассказывать нечего, мистер Хайенг, – с улыбкой пожала плечами Мэл. – У меня действительно все хорошо, хотя конечно все сильно изменилось за последние дни. Я никак не могу заставить себя поверить в то, что Хогвардс больше не станет прежним. - Не только Хогвардс, но и весь мир, - сказал мистер Хайенг, обводя задумчивым взглядом окрестности замка. – Я и сам не могу поверить. Когда я видел Дамблдора в последний раз, он казался совершенно неуязвимым. Есть такая особая порода людей, которые выглядят твердыми и незыблемыми, как скала, и складывается впечатление, что мир вокруг будет меняться, но они неизменно останутся на своем посту. Дамблдор относился к таким людям. - Последний год он выглядел болезненным. Мне даже показалось, что он похудел. Мистер Хайенг тяжело вздохнул. - Старость не щадит никого, - сказал он и, секунду помолчав, перевел тему в другое русло. - Мистер Руш сообщил мне, что они с миссис Руш со дня на день уедут в Америку к своим детям, так как считают, что в Англии оставаться небезопасно. Также он написал, что в последнем письме ты отказалась уезжать вместе с ними, - мистер Хайенг внимательно посмотрел на Мэл. – Ты хорошо подумала? - Да, таково мое решение, - ответила Мэл. – Я думаю, что смогу пожить на этих каникулах в доме родителей. - Исключено, - решительно возразил мистер Хайенг. - Я уже совершеннолетняя, - постаравшись придать голосу твердости, проговорила Мэл. – Я вполне могу жить одна. - Безусловно, это так, - согласился мистер Хайенг. – Поверь, Мэл, я не оспариваю твое право на самостоятельные решения, но сейчас слишком опасное время, чтобы оставаться одной. Я и моя супруга настаиваем, чтобы ты пока пожила в нашем доме. Он находится в безопасном месте на западном побережье. - Но… - Это будет прекрасно! - мистер Хайенг деликатно приобнял ее за плечо и прогулочным шагом двинулся в сторону озера, увлекая ее за собой. – Море, солнце, пляж. Конечно, климат не совсем располагает к купанию, но в просоленном воздухе есть свои прелести, например, высокая концентрация йода… - Мистер Хайенг, - перебила его Мэл, – я бы предпочла остаться в доме своих родителей. - Но по какой причине? – с искренним недоумением спросил мистер Хайенг. - Ваше опекунство надо мной закончилось. Я знаю, что нужно оформить еще кое-какие документы для оформления моих прав, - поспешно проговорила Мэл, опасаясь, что он снова не даст ей договорить, - но я не хочу злоупотреблять вашими услугами, вы и так очень многое для меня сделали. - Глупости! – мистер Хайенг дернул головой в пренебрежительном жесте, словно Мэл сморозила полную чушь. – Послушай, Мэл, - он остановился перед ней и посмотрел на нее своим фирменным деловитым взглядом, - в немагическом мире ты все еще несовершеннолетняя. Твои соседи-маглы хорошо тебя знают, и им наверняка известен твой возраст. Я хочу сказать, что у тебя могут возникнуть проблемы, если ты будешь жить в доме совсем одна. И это я не говорю о возможных бюрократических сложностях. На этих каникулах тебе следует пожить с нами, я очень прошу тебя обдумать это предложение. Мэл заколебалась. - Обещай, что подумаешь, Мэл. Мы с супругой будем рады видеть тебя в нашем доме. У нас двое маленьких детей, и мы подыскиваем им бесплатную няньку, - мистер Хайенг лукаво улыбнулся. - Хорошо, – сдалась под его натиском Мэл, - я подумаю. - Я встречу тебя на вокзале Кингс-Кросс, тогда и известишь меня о своем решении. Тепло распрощавшись с мистером Хайенгом, Мэл направилась в замок. … Мистер Хайенг, как и обещал, встретил Мэл на вокзале. Это был погожий июньский денек, солнце светило так ослепительно, что болели глаза, и никак нельзя было представить, что в такой сияющий день где-то могло происходить нечто плохое. Но новостная колонка в «Ежедневном пророке» свидетельствовала о том, что плохое не только происходило, но и грозилось стать обыденностью. После смерти Дамблдора Пожиратели смерти больше не считали нужным скрываться, и, хотя Министерство магии формально оставалось оплотом обороны против Темного Лорда, на деле ни у кого не возникало сомнений, что свержение этого оплота оставалось всего лишь вопросом времени. Каждый день в «Ежедневном пророке» публиковался список людей, пропавших без вести или найденных мертвыми. На лицах обитателей Хогвардса, читавших газету, при просмотре этого списка неизменно застывало одинаковое мрачное и опасливое выражение, губы их беззвучно шевелились, перебирая имена, или оставались плотно сжатыми от нервного напряжения. Никогда газета, предлагаемая милой женщиной в поезде по пути из Хогвардса в Лондон, еще не пользовалась таким спросом. К тому моменту, как тележка доехала до купе, где расположилась Мэл, все газеты уже разобрали, и Мэл втайне почувствовала облегчение от того, что ей не придется видеть встревоженных лиц своих соседей по купе, напряженно ждать, пока они проглядят весь список пропавших и погибших, тайно опасаясь появления выражения узнавания в их глазах. Веселое и уверенное лицо мистера Хайенга в толпе сумрачных лиц встречающих заставило сердце Мэл откликнуться чувством радостного облегчения, и в тот же миг, еще до того, как мистер Хайенг заметил ее в толпе, девушка приняла решение принять его приглашение, хотя до этого твердо намеревалась от него отказаться. Через десять минут они стремительно неслись по шоссе на дряхлом спортивном автомобиле мистера Хайенга с откинутым верхом, и, слушая пронзительный свист ветра в ушах, то и дело откидывая хлещущие по лицу волосы, Мэл впервые за последнюю неделю почувствовала, как напряжение ее отпускает. Дом мистера Хайенга располагался в трехстах метрах от морского побережья в небольшом коттеджном поселке. Это был уютный, хорошо обставленный двухэтажный коттедж, выполненный в стиле итальянской провинции и обвитый по всему периметру плющом. Мистер Хайенг провел Мэл в гостиную. Сама гостиная располагалась на теневой стороне дома, посему в ней царил мягкий, прохладный полумрак. Из приоткрытой двери, ведущей в другую комнату, лился яркий солнечный свет, слышались голоса и звуки скворчащего на сковородке мяса. Нос Мэл уловил аромат жаренного бифштекса. Пока мистер Хайенг затаскивал чемодан Мэл, из дверного проема показались сначала две темноволосые детские макушки, а затем хозяйка дома – невысокая женщина с острыми, словно выточенными скребком чертами лица и длинными, прямыми волосами, забранными в высокий хвост. - Клемент, вы уже приехали! – воскликнула она, обращая приветливый взгляд на Мэл. Голос ее был звучным и низким и удивительным образом контрастировал с ее маленькой фигурой. – А это должно быть Мэл. Меня зовут Доменика. Я очень рада, что ты все-таки приняла наше приглашение, - миссис Хайенг уверенно подошла к Мэл и пожала ей руку. - Приятно познакомиться, - улыбнувшись, сказала Мэл. – Мистер Хайенг много писал о вас в своих письмах. - Клемент, заноси чемодан Мэл наверх, а ты пока проходи на кухню, обед будет готов через несколько минут, - с этими словами миссис Хайенг направилась на кухню. Она двигалась так решительно, четко и целенаправленно, словно готовилась штурмовать крепость. Ее крепкая, сухая фигура будто состояла из одних только мышц, переливающихся под бронзовой кожей при каждом движении. Черты лица ее, острые и крупные, выдавали человека твердого, энергичного и неординарного. Мэл сразу же прониклась к ней горячей симпатией. - Это наши дети: Дарио и Оскар. Дарио – старший, тот, который вот-вот уронит фарфоровую тарелку, - женщина небрежно кивнула в сторону двух притаившихся в углу у серванта смуглых мальчишек шести-семи лет с широкими разбойничьими улыбками на чумазых лицах. – Эй! Вылезайте из угла, пока не уронили мой сервиз, и помогите расставить тарелки. Отдавая команды, она ловко орудовала деревянной лопаткой, переворачивая скворчащее на сковороде мясо. В раковине тем временем плескалась посуда, намываемая заговоренной щеткой, а над разделочной доской нож, порхая в воздухе, нарезал петрушку. Мальчишки послушно кинулись помогать матери. Дарио – более рослый и худой, с коротко стриженными волосами внешностью больше походил на мистера Хайенга, но выражение лица у него было столь же воинственным и решительным, как у матери. Оскар же еще не утратил милой детской припухлости, поэтому трудно было сказать, на кого из родителей он был похож больше, но густые, вьющиеся волосы, шапкой обрамляющие его макушку, однозначно достались ему от отца. - Мэл поживет некоторое время с нами, в комнате Яниса, - сказал Доменика сыновьям, затем пояснила для Мэл: – Янис - это наш старший сын, он сейчас живет и работает в Бельгии. В кухню вошел мистер Хайенг, умытый и переодетый в домашний хлопковый костюм. - Редкостный оболтус, между прочим, - вставил он, присаживаясь за стол. – Мэл, завтра мы съездим в Министерство, оформим кое-какие формальности, касающиеся полноты твоих прав в связи с совершеннолетием. Надо сказать, что в магловском мире ты все еще не обладаешь полной дееспособностью, поэтому пока не можешь распоряжаться недвижимостью, доставшейся тебе по наследству. - Мне об этом известно, - ответила Мэл. - Я пока сама не знаю, что со всем этим делать. - Разве ты не собираешься переехать в родительский дом после окончания Хогвардса? – удивился мистер Хайенг. - Я думала об этом, но поняла, что не смогу в нем жить. Лучше я продам его и куплю дом или квартиру где-нибудь в другом месте. - Что ж, разумно. У меня есть знакомый магл-риелтор, который мог бы подыскать тебе отличное жилье, - и мистер Хайенг пустился в рассуждения о том, когда разумнее всего выставить на продажу дом родителей Мэл, и где его знакомый риелтор советовал ему покупать жилье. - Ты ее совсем утомишь этими разговорами, - прервала его миссис Хайенг. Она уже разложила еду по тарелкам и теперь пыталась приструнить сыновей, которые последние несколько минут хватали с тарелок горох и кидались им друг в друга и в отца. Мистер Хайенг как будто совершенно не замечал шалостей детей, несмотря на то, что один раз Дарио попал горошиной прямо ему в ухо. Не прерывая разговора, мистер Хайенг склонил голову набок, чтобы горошина вылетела сама. - Я просто советую Мэл, как ей лучше поступить, - сказал он в ответ на реплику жены. - К тому моменту, когда она закончит седьмой курс, у нее уже будет собственный дом, кроме того, ремонт будет удобней сделать, пока она в Хогвардсе. Миссис Хайенг расставила тарелки по столу, рывком схватила детей за капюшоны толстовок и усадила их за стол. - Клемент, сейчас рано загадывать такие планы на будущее, - сказала она, занимая место подле мужа. – Пока не закончилась война, непонятно, каким будет мир через полгода или через год. - Если не загадывать на будущее, то будущее и не состоится, - категорично заявил мистер Хайенг и принялся за еду. Комната, в которой разместили Мэл, находилась на втором этаже, в солнечной части дома. Однако благодаря широко раскинувшему ветви буку, растущему напротив ее окна, в комнате всегда царил полумрак, и солнечные блики, пробивающиеся сквозь густую крону бука, ложились причудливыми узорами на деревянный, пахнущий сосной пол. В Хогвардсе Мэл приходилось считаться с теплолюбивыми соседками, которые всегда закрывали на ночь окно в их общей спальне, здесь же она вдоволь наслаждалась свежей морской прохладой, наполняющей комнату через открытую форточку после наступления полудня, когда солнце сдвигалось на запад. У семейства Хайенг имелась кошка по имени Коко – трехцветная, маленькая, вечно взлохмаченная, с торчащими в разные сторонами клоками шерсти и слегка ошалелыми глазами. Когда рядом находился кто-то из сыновей мистера и миссис Хайенга, кошка забивалась в первое попавшееся укрытие и не издавала ни единого звука, пока не убеждалась, что мальчики ушли. На следующее утро после приезда Мэл миссис Хайенг наготовила свежих кукурузных лепешек и уехала на работу. Она работала гримером в театре «Волшебная гора» имени Пенелопы Пуффендуй. Мистер Хайенг уехал на работу еще до того, как Мэл проснулась. Мэл завтракала вместе с сонными, растрепанными мальчишками. Они вяло отрывали от кукурузных лепешек пригаренки и складывали их на край тарелки, а уцелевшие части густо мазали сливочным маслом и отправляли в рот. Наевшись и окончательно проснувшись, они стали пуляться друг в друга остатками лепешек. На Мэл они почти не обращали внимания. Она обдумывала, нужно ли пойти их умыть и в дальнейшем следить, чтобы они не разнесли дом, но к ее удивлению после завтрака мальчики сами убрали за собой тарелки, умылись и почистили свою одежду, а затем отправились в сад играть в зачарованный мяч. Мэл поняла, что они частенько оставались в доме одни. Убедившись, что мяч зачарован так, чтобы не попадать в окна дома и стоявшие на крыльце вазы с цветами, Мэл оставила братьев и отправилась на пляж. В обед приехал мистер Хайенг и, как и обещал, забрал Мэл с собой в Министерство магии. Они нудно ходили из кабинета в кабинет, заполняя и подписывая бесконечные бумаги, затем отправились в Гринготтс, где гоблин, недобро сверкая на Мэл мелкими, колючими глазками, выдал ей ключ от сейфа ее родителей. Мэл забрала из него пару пригоршней галлеонов и добрых полчаса пыталась убедить мистера Хайенга принять их в счет расходов на ее проживание в его доме. Ей было крайне неуютно чувствовать себя иждивенкой, но мистер Хайенг упорно отказывался принимать деньги и даже, как ей показалось, затаил обиду на Мэл за то, что та так упорно пыталась наделить их отношения элементами рыночного обмена. - Мэл, за твою опеку я получал жалование, - категорично заявил он, протаскивая ее сквозь толпу посетителей банка. В последнее время многие волшебники стали забирать деньги из банка, будучи неуверенными в том, что гоблины не перейдут на сторону Того-кого-нельзя-называть, – и неплохое жалование, поэтому твое предложение крайне неуместно. - Мистер Хайенг, я уже не под вашей опекой, - возразила Мэл, стараясь подстроиться под его энергичный шаг. – Вы уже давно не получаете за меня жалование, поэтому я хочу, чтобы вы приняли деньги, иначе я буду чувствовать себя обязанной вам. Мистер Хайенг кинул на нее непонимающий взгляд. - Какие глупости! – только и сказал он. Вернувшись домой, Мэл припрятала галеоны в носок, надеясь позже поднять эту тему с миссис Хайенг. Дарио и Оскар быстро привыкли к Мэл и вскоре перестали стесняться ее настолько, что ей наравне с мистером Хайенгом стало прилетать в голову игрушкой, едой или столовым прибором. Кроме того, у Дарио уже вовсю прорезались магические способности, и он то ли дело случайно поджигал двери или заставлял кошку раздуваться до размера и формы воздушного шарика. Когда Мэл несколько раз спасла кошку от мальчишеских игр, Коко прониклась к ней теплыми чувствами и большую часть времени стала проводить в ее комнате. Поскольку мистер Хайенг усиленно старался игнорировать шалости своих детей, тем обычно быстро надоедало его доставать, и они переключались на Мэл. Девушка подозревала, что Дарио и Оскар сговорились вывести ее на эмоции, поскольку она избрала ту же тактику, что и мистер Хайенг: старалась не злиться и не обращать на них внимания, более того, никогда не жаловалась на их проделки родителям. У мальчишек была припрятана целая коллекция вещиц из магазина волшебных вредилок близнецов Уизли, которые они тестировали на Мэл, пока родители были на работе. Однажды они что-то подсыпали Мэл в чай, и та вся покрылась воспаленными угрями, которые удалось вывести только к следующему вечеру. В другой раз они подложили ей в постель маленький мячик, который при прикосновении взорвался тучей разноцветных мокриц. Еще братья частенько подсовывали ей икоточный порошок, и Мэл тратила добрых полчаса на то, чтобы без икоты произнести необходимое контрзаклинание. Надо сказать, благодаря этой шалости она немного подтянула навык невербального волшебства. Спустя неделю ежедневных мальчишеских проделок, Мэл решила, что пора бы дать братьям отпор. В очередной раз, когда за обедом братья подозрительно притихли, Мэл, почуяв неладное, незаметно поменяла свою тарелку с тарелкой Оскара. Через десять минут лицо Оскара покрылось большими розовыми пузырями, которые периодически лопались с оглушительным свистом, заставляя мальчика то и дело подпрыгивать на месте. Дарио издевался над братом все утро, пока Оскар в отместку не добавил ему тот же порошок в обеденный суп. Братьям пришлось проходить с такими лицами до самого вечера, поскольку Мэл с совершенно невинным видом уверяла их, что не знает, как снять проклятье. Вечером Дарио и Оскар пожаловались родителям на Мэл, старательно убеждая их, что именно Мэл подсыпала Оскару и Дарио в еду «пузырничатый» порошок, преследуя цели самые унизительные и злодейские. Мистер и миссис Хайенг в ответ только посмеялись над ними, при чем в их голосах отчетливо слышались нотки мстительного удовлетворения. На следующее утро братья ходили злые и насупившиеся, но ближе к обеду на их лицах снова проступили предвкушающие улыбки. Проходя мимо них по саду, Мэл насторожилась, сжав в руке волшебную палочку и внимательно оглядывая окружающее пространство. Приблизившись ко входной двери, она заметила, что дверная ручка выглядит иначе, чем обычно, и мерцает слабым желтоватым цветом. Вместо того, чтобы взяться за нее рукой, Мэл прикоснулась к ней волшебной палочкой. Ручка отделилась от двери легко, словно была приклеена на двусторонний скотч. Удерживая ее левитирующим заклинанием, Мэл направила палочку на братьев, внимательно наблюдавших за ней из-под низко нависших ветвей бука. Ручка, ударившись о ствол дерева, рассыпалась роем ос. Братья завопили и бросились врассыпную. Настроение у Мэл заметно улучшилось, как, впрочем, и у кошки, которая уютно устроилась у Мэл на коленях, наслаждаясь тишиной и покоем в доме, пока братья где-то отбивались от насекомых. Мальчишки вернулись домой только через двадцать минут: у Дарио опухла губа, а у Оскара нос раздулся до размера крупной картофелины, но в целом выглядели они лишь слегка помятыми. Мэл знала, что осы были ненастоящими, и их яд не представлял никакой существенной угрозы. Как известно, близнецы Уизли не выставляли на продажу ничего, что могло бы угрожать здоровью волшебника. После этого случая братья предприняли еще пару неудачных попыток подшутить над Мэл, а затем оставили ее в покое. Единственным авторитетом для братьев оставалась миссис Хайенг. Если они и шалили в ее присутствии, то по мелочи и крайне осторожно. Миссис Хайенг никогда не кричала на сыновей, но один ее жесткий взгляд был способен заставить их присмиреть и затихнуть до конца дня. Большую часть своего обычного дня Мэл проводила на пляже. Каждое утро она совершала босую пробежку по побережью, прямо у кромки воды, где песок был влажным и твердым, и ледяной океан стыло лизал ее ступни, охлаждая разгоряченное от физических нагрузок тело. Иногда вместо пробежек она подолгу ходила по пляжу, погруженная в свои мысли. Она постоянно думала о Северусе, о том, где он сейчас, жив ли он и что с ним происходит. Мэл ежедневно просматривала «Ежедневный пророк» в поисках каких-либо новостей о нем, но его имя упоминалось лишь в уничижительных статьях, из раза в раз мусоливших одну и ту же тему возмутительного предательства. «Тот-кому-доверяли» - так окрестил Северуса один аноним, предпочитавший в целях безопасности не раскрывать своего имени. С каждым днем неведение становилось для Мэл все более невыносимым, и она старалась заглушить его постоянными занятиями: бегом, чтением, играми в зачарованный мяч с братьями, настольными вечерними играми с мистером и миссис Хайенг. Пару раз в неделю она посещала библиотеку, расположенную в соседнем селе. Библиотека принадлежала маглам, но, если нажать нужную комбинацию на старинном телефоне, расположенному в дальнем углу библиотеки в секции пособий и журналов по вышиванию, то тяжелые плиты в полу раздвигались, открывая винтовую лестницу в подвал. Несколько минут по темному, затхлому коридору, затем пара пролетов вверх по лестнице, и перед волшебником открывалась магическая секция библиотеки. Библиотекой заведовал старый волшебник, который, казалось, целыми днями занимался только тем, что смахивал с книжных полок пыль гусиным пером и без конца переставлял книги с места на место. Он запрещал Мэл выносить книги из библиотеки, но выделил ей место в углу за маленьким, неудобным столом, где она могла спокойно штудировать их в поисках информации о волшебных недугах. Мысль о черной, иссохшей руке Дамблдора не давала ей покоя. В начале прошлого учебного года, когда Дамблдор вернулся с летних каникул с больной рукой, по всему замку активно зашептались об этом. Студенты делились друг с другом догадками и слухами, но вскоре интерес к этой теме затих. О недуге Дамблдора после его смерти не упомянули даже в «Ежедневном пророке», будто это было чем-то неважным, не имеющим значения. Действительно, какая разница, чем болел человек при жизни, если он погиб совсем по иной причине? Но если бы это была незначительная болезнь, такой великий и талантливый волшебник, как Дамблдор, безусловно нашел бы способ от нее избавиться. Однако рука Дамблдора оставалась черной с начала учебного года и до самой его смерти. Более того, Дамблдор сильно сдал за последний год: он постарел, выглядел уставшим и бледным. В «Ежедневном пророке» это объясняли преклонным возрастом Дамблдора, дескать, ему давно было пора уйти на покой. Но что если причина этих изменений была в неведомой болезни, овладевшей его телом? Сколько бы Мэл не искала в книгах, ответа на свой вопрос она найти не могла. В пособиях для целителей упоминалось отмирание конечностей в результате неправильного использования некоторых зелий и заклинаний, но против этого имелись доступные и эффективные средства, способные восстановить конечность в течение месяца. Кроме того, отмирающая конечность имела некоторые иные внешние признаки, нежели те, которые помнила Мэл у Дамблдора. То, что Мэл не сидела сложа руки, помогало ей справляться с чувством тревоги за Северуса. Порой она досадовала на себя за свою влюбленность. Как она могла влюбиться в человека, который был в два раза старше ее? Может быть, все дело в том, что Мэл мало с кем общалась в последний год и ей не хватало внимания? Может, она скучала по отцу и отчаянно нуждалась в ком-то, кто проявит к ней интерес? Что если она просто идеализировала Снейпа, наделила его теми качествами, которыми он в действительности не обладал? Она считала, что понимает его, что его душа родственна ее душе, но что если все это ее глупая, детская иллюзия? Но как бы она не старалась рационализировать свои чувства, мысли о Северусе продолжали толпиться в ее голове с той частой периодичностью, которая выбивала Мэл из колеи. Ее гнев на себя только усиливался, ведь Мэл пыталась убедить себя, что эти чувства ею надуманны и не затухают только по той причине, что она сама не позволяет себе от них отказаться. Если бы вдруг, при каком-то невероятном стечении обстоятельств они с Северусом оказались вместе, проводили бы друг с другом много времени и имели возможность узнать друг друга получше, как быстро бы выявились непреодолимые противоречия в их характерах и взглядах на мир? Ведь их разделяли двадцать лет жизни. Иногда перед Мэл мелькали образы из прошлого. Его быстрая, стремительная походка и резкие движения, вздымающие полы мантии. Колючий взгляд темных, словно омуты, глаз, способный за пару секунд невероятным образом смягчиться и наполниться теплом. Глубокая продольная морщинка на переносице. Тени под острыми скулами, которые становились четче, когда челюсть его напряженно сжималась. Длинные пальцы, медленно перебирающие пуговицы на сюртуке в те моменты, когда он рассуждал. Манера слегка клонить голову набок, когда он внимательно слушал Мэл. И тихий и мягкий голос, который Мэл так нравилось слушать. С ним Мэл было интересно и легко – так легко, что она порой забывала о вещах, которые не следовало говорить чужому человеку. Она рассказала ему, как чуть не прокололась на экзамене по трансгрессии, но экзаменатор, к счастью, не заметил, что прядка ее волос осталась в том месте, с которого она трансгрессировала. Она поделилась с ним тем, что отстирывающее заклинание плохо справляется с запахом пота на ее футболках после пробежек, поэтому спортивную одежду приходится стирать вручную. И он всегда слушал ее, но никогда не выказывал пренебрежения или покровительственного отношения к ее заботам. Нет, он посмеялся над ее историей про экзамен и посоветовал ей другое очищающее заклинание для футболки. И он также делился с ней своими мелкими бытовыми проблемами: постоянно теряющейся пуговицей и трудно выводимым жиром со стенок котла… Нет, Мэл определенно не искала в нем замену отцу. Они разговаривали друг с другом на равных. И, когда разговор иссякал, они молчали, и это было самым комфортным чувством на свете: сидеть и молчать рядом с ним в полумраке прохладного кабинета. Но больше всего Мэл беспокоило, что по ночам, когда она лежала в своей постели в погруженном в тишину доме, мысли ее приобретали совсем иной характер. Перед глазами возникали образы Северуса на кушетке в мокрой от пота футболке, облепившей его худое тело, прилипшие ко лбу влажные волосы. Его уверенный, решительный взгляд, когда он направлял на нее палочку, применяя легилименцию. Тепло его тела, когда он прижимал ее к себе после схватки с Малфоем. И сильные руки, которые несли ее в кабинет. А еще тонкие пальцы, помогающие ей удержать кружку с лекарством. И это задумчивое выражение на лице и рассеянный взгляд, когда он о чем-то рассуждал. И, конечно, тот последний вечер, который они провели вместе: он стоял к ней так близко, что она могла чувствовать исходящий от него запах полыни от какого-то недавно приготовленного им зелья. Его рука лежала на ее талии, заставляя ее сердце гулко биться о грудную клетку. Она чувствовала его теплое плечо под своими пальцами. И его лицо было так близко, что она могла разглядеть каждую маленькую морщинку в уголках его глаз – таких красивых, чудных глаз. От этих мыслей у Мэл внизу живота сладко ныло, она чувствовала жар и трепет, охватывающие ее тело и прогоняющие сон. И Мэл ласкала себя, сдерживая стоны и позволяя образам в голове раскрыться в полную силу. Сердце ее гулко билось о ребра, и лежа на смятой простыне после окончания, восстанавливая сбившееся дыхание, Мэл позволяла себе наконец впустить в свою душу щемящую, всеобъемлющую и исполненную грустью нежность к Северусу, очищенную от рациональных сомнений и безжалостного самоанализа.