Небо и земля

      Я боюсь, что однажды тебя не станет. Что однажды твои эгоизм и самоуверенность приведут к тому, что тебя больше не будет на этом свете. Я боюсь остаться один в прохладной квартире, выть по углам, сжимая в пальцах твои вещи и бояться, что однажды твой запах навсегда меня покинет. Я боюсь, что, ослепленный собственной силой, ты однажды не заметишь удара. Что я буду держать твое холодное тело на своих коленях и смотреть в голубые глаза, которые когда-то излучали радость.       Я боюсь, Сатору, что твои ошибки дорого обойдутся для нас двоих.       Ты не видишь никого кроме себя. Для тебя, порой, не существует целого мира — может это последствия совершенных когда-то ошибок, а может это потому, что твое одиночество настолько плотное и безграничное, что окружающих людей от тебя попросту отталкивает. Оно ведь отталкивало и меня — я влюбился в тебя как мальчишка, едва не дрожал, находясь рядом и все мечтал, надеялся, что однажды ты обратишь на меня внимание: посмотришь иначе, перестанешь видеть перед собой лишь несмышленого подростка, который хочет спасти целый мир. Что однажды в твоем сердце найдется место и для меня, что это я, однажды, буду держать тебя за руку после ночных кошмаров и трястись от ужаса, когда голос в голове становится слишком явным — он все бормочет о твоей смерти, о том, как будет держать твою отделенную от тела голову и насмехаться; от этого у меня мурашки по коже всякий раз, я не могу нормально думать, не могу нормально спать, вскакивая среди ночи — плетусь в твою комнату, неловко стучу в дверь, в глубине души надеясь, что ты просто не услышишь. Проигнорируешь очередной приход в твою комнату, а наутро сделаешь вид, будто ничего и не было. Но ты открывал всякий раз, зевал, пропуская меня внутрь, и мы просто молча сидели — этот голос замолкал в твоем присутствии, не язвил, не раздражал натянутые нервы и несколько минут тишины в твоей компании были самым лучшим снотворным. Ты накрывал меня одеялом, когда я засыпал в твоем кресле, мягко улыбался, трепля по волосам, а потом уходил. Куда — не знаю, но на утро я всегда просыпался один, тупил от собственной неловкости и сгорал от стыда, проклиная себя.       Твои шутки и смех — самые лучшие. Мы на одной волне, я чувствую, как могу не сдерживать себя в разговоре с тобой, нести страшную чушь и ты лишь улыбнешься, поддержишь, продолжая абсурдную нить диалога; твое чувство юмора заставляет меня плакать от смеха, когда живот уже болит и кажется, что вот-вот задохнешься; твои шалости, во время которых я чувствую себя ребенком, которого отвели в парк развлечений — с тобой никогда не скучно, ты поддержишь любую тему, с тобой никогда не бывает сложно.       Наверное поэтому я и влюбляюсь в тебя на второй год обучения в академии. Влюбляюсь так сильно, что больно дышать воздухом, который не пропитан тобой. Я начинаю приходить к тебе чаще, даже когда усталость сваливает меня с ног и я готов уснуть прямо на полу — я прихожу к тебе и ты все так же открываешь. В твоей комнате уже появились подушка и одеяло предназначенные лично мне, привычно сворачиваюсь на кресле и только когда ты сам засыпаешь, я с тоской и нежностью смотрю на твое расслабленное лицо. Это так жутко — мне неловко от самого себя, но это такое странное и полное нежности чувство: видеть тебя в покое, уверенного и смелого даже во сне, наблюдать за тем, как скатываются белые пряди по твоему лицу, когда ты переворачиваешься на другой бок; влюбляюсь настолько сильно, что бесконечность, которая вибрирует между нами — обжигает руки. Мне хочется коснуться тебя, дотронуться до твоего плеча, спины, обратить на себя твою улыбку и ощутить это странное чувство, когда весь мир на секунду перестает существовать, когда остаемся лишь мы и твой взгляд под темной повязкой.       Я никому не рассказываю о своих чувствах, понимаю, что буду выглядеть глупо — Нобара недоуменно вскидывает бровь, глядя на мои покрасневшие щеки, когда ты проходишь мимо, а Фушигуро только пожимает плечами. Им незачем знать, что я схожу по тебе с ума, что я влюбился в собственного учителя, к которому прихожу спать по ночам, в надежде однажды получить приглашение в кровать.       Иногда мы вместе смотрим фильмы. И мне трудно сконцентрироваться на сюжете, я думаю лишь о том, как близко ты сидишь рядом со мной, как сильно мне хочется сократить то оставшееся расстояние и прижаться плечом к плечу, бедром — к бедру и сидеть так до тех пор, пока цветастую и полную эффектов картинку не сменят титры.       Меня бросает в дрожь от того, как близко и одновременно далеко ты находишься. Ты не на расстоянии вытянутой руки — ты еще ближе, и я все равно не могу дотронуться; я чувствую себя дураком, листая все эти сайты с советами «как понравиться парню», чувствую себя еще большим идиотом, когда, начитавшись, в итоге не могу сказать тебе и слова — ни на одном из сайтов почему-то не пишут, как вести себя под пристальным взглядом Годжо Сатору. По тебе должны были издать учебное пособие, в деталях объяснить, что значит та или иная твоя улыбка, как реагировать, когда ты вдруг приподнимаешь край повязки и смотришь на меня своим голубым глазом.       Я влюбляюсь в тебя без шансов, не могу выдерживать долгую разлуку и всегда несусь к тебе навстречу, когда ты возвращаешься из другого города. Мне хочется рассказать тебе обо всем на свете, посвятить в свою жизнь целиком и полностью, чтобы в конце концов ты стал её частью — я радуюсь тем жалким крохам твоего внимания, когда ты треплешь меня по волосам и замышляешь очередную шалость, когда я засыпаю в твоем кресле и таскаюсь за тобой как потерянный щенок. Всё это время я думал, что ты просто не замечаешь моего состояния, что мне слишком хорошо удается скрывать свои чувства и ты о них даже не подозреваешь.       А когда ты просишь меня «не влюбляться», у меня ком встает в горле и дыхание спирает от ужаса. Ты знал обо всем с самого начала, знал и все равно запускал к себе в комнату, разрешал держаться поближе и не гнал в шею — простое «не влюбляйся» звучит как «я тебя не люблю». «Меня не интересуют мальчики подростки и отношения в целом». «Не обижайся, Юджи, но ты слишком молод». И мое сердце разбивается. Это такое невыносимое чувство, когда я готов умереть ради тебя, пожертвовать всем, что у меня есть, чтобы сделать тебя счастливым, а в итоге мои чувства попросту излишни, неуместны и никчемны. Никому не нужен влюбленный по уши подросток.       Мы отдаляемся, я больше не прихожу к тебе в комнату и переживаю долгие три недели в ужасном состоянии — голос Сукуны шерстит разум по ночам, выдергивает обрывки тяжелых воспоминаний из памяти и парализует, что в конце концов встать с кровати я могу только с помощью друзей. Я стараюсь держать лицо, не показывать, чего мне стоили твои слова и по-прежнему улыбаюсь — выстрадано, с глубоким порезом на сердце и желанием держаться от тебя подальше. Мы разговариваем с тобой только по делу, я больше не поднимаю на тебя полный восхищения взгляд во время разговора и держусь на расстоянии — теперь бесконечность между нами кажется мне спасительным куполом: я не дотронусь до тебя, даже если у меня поедет крыша, даже если внутренняя тоска заставит меня ринуться к тебе навстречу и обнять.       Ты спрашиваешь: «В чем дело?»       Я отвечаю: «Проблемы подростков».       И дождь стучит по крыше, заливает двор академии и своей сыростью давит на чувства. Хочется рыдать, орать, вырвать из груди сердце и умолять его перестать испытывать что-либо. Хочется выключить все, что способно любить, изничтожить в себе это нежное чувство и никогда больше не открываться — под твоим взглядом, скрытым за повязкой, я лишь неуютно пожимаю плечами, глядя на собственные кроссовки.       А потом ты целуешь меня.       Разворачиваешь к себе за плечи и прикосновение твоих рук зажигает во мне искры. Ты наклоняешься, ловишь мои губы своими, а я стою — ни жив, ни мертв. Не могу поверить, не могу ответить или отвести взгляда от твоего лица. И накопившаяся внутри тоска вдруг вырывается из меня порывистым движением, я цепляюсь за твои плечи, обвиваю шею руками, обнимаю лицо — целую в ответ неумело и неуверенно, пытаясь разобраться, как это вообще делается. И ты смеешься мне в губы, так чисто и искренне, что улыбка сама расползается и я лишь льну ближе, не желая тебя отпускать, надеясь что эта бесконечность больше никогда не восстанет стеной между нами.       Мы целуемся и смеемся под дождем, и я спрашиваю тебя: «зачем?»       Ты отвечаешь: «не хочу больше совершать ошибки».       И я вновь прихожу к тебе по ночам, мы лежим в одной постели и я ловлю звезды глазами, в состоянии прикоснуться к твоим волосам. Я могу лежать так целую вечность, просто смотреть на твое лицо в расстоянии нескольких сантиметров и дышать твоим запахом.       Твои поцелуи мое лучшее проклятие — я могу целовать тебя часами, каждый раз боюсь оторваться хотя бы на мгновение и кажется, будто мир разрушится, если нас отделить друг от друга в такие моменты. У тебя красивые голубые глаза, вечно растрепанные белые волосы, ты подобен снегу что сверкает под чистым небом, искрится в воздухе морозом и лижет пальцы холодом. Твои руки на моем теле. Ты словно забираешься мне под кожу, оставляешь свои следы под ней и мне так хочется раствориться в этих ощущениях, дарить всего себя, каждую частицу собственной души, лежа под тобой. Смеяться с неуместных шуток, обнимать тебя за шею и целовать, целовать и целовать, обожая твои губы больше всего на свете. Когда огни академии за окном заливают твою комнату желтым блеском, когда луна касается наших силуэтов на простынях — и мы одно целое, одно единое существо с четырьмя ногами и руками, которое сбивчиво дышит в губы друг друга. Я не понимаю, как мог жить без этого раньше, как мое тело обходилось без всех твоих прикосновений и взглядов, это ведь так жизненно-необходимо, то самое простое чувство, когда ты смотришь на человека, а в мозгу возникает навязчивое желание его поцеловать. Прижать к себе так сильно и улыбаться, любить всем сердцем — без тебя даже самый теплый день превращается в зиму.       С тобой моя тоска уходит. Ожидание смерти, которое преследует меня на протяжении нескольких лет, заменяется страхом — я действительно боюсь умереть, боюсь, что мне будет недостаточно времени проведенного рядом, не хватит и целой вечности, чтобы я когда-то смог отказаться от всего этого; когда-то ты был тем, кто и затянул петлю на моей шее: она сдавливала горло, заставляла кровь пульсировать в висках, я проводил целые ночи, размышляя о том, как это будет. Будет ли это похоже на средневековую казнь или я просто усну, так и не проснувшись? Голос в голове все шептал и шептал: я убью его первым, не бойся, будь на моей стороне. И я со слезами на глазах держусь за тугую веревку на шее, когда ты пытаешься её стянуть — убеждаешь меня, что у тебя есть план, что моя жизнь не попадет в чужие руки, чего бы тебе это не стоило. Мне так сильно хочется тебе верить. В эти моменты слабости, когда осознание неизбежного накатывает и вытесняет любые убеждения о защите других людей, когда пальцы дрожат от нервов и хватаешься за горло, ощущая это давящее чувство. Будешь ли ты тем, кто толкнет табуретку под моими ногами? Я не знаю, я даже не хочу задумываться об этом.       Мы наслаждаемся нашим первым свиданием. Ты знаешь, я так сильно пытался тебе понравиться: был милым, взял самые чистые вещи из шкафа и пытался вести себя потише. Всё боялся, что ты вот-вот опоздаешь на ту остановку, что ты не придешь, что ты просто разыграл меня и — как это бывает, — вновь закрылся в своем одиночестве, отталкивая всех вокруг. Но ты приходишь, я смотрю на тебя: ты такой красивый, на тебе черное пальто, знакомые очки и волосы такие же растрепанные как и у меня, хотя я честно пытался выглядеть прилично. Мы долго болтаем ни о чем, ковыряясь палочками в тарелках, гуляем под ночными фонарями и я держу тебя за руку, нервно шучу:       «Не отпускай, пожалуйста».       И ты поглаживаешь мою ладонь большим пальцем с такой чуткостью, что у меня краснеют щеки. Ты невозможный, ты невероятный, мне хочется подарить тебе целый мир, подарить всего себя и чувствовать нежность в твоем взгляде. Хочу танцевать с тобой на столе — мы ненормальные, мы делаем странные вещи и это нас притягивает; хочу сидеть с тобой на самой высокой крыше, смотреть вниз и знать, что ты обязательно подхватишь, что не дашь мне разбиться; хочу сидеть с тобой на заднем ряду в пустом кинозале и держать голову у тебя на плече; хочу целоваться, хочу сгорать на простынях под тобой, хочу чтобы ты всегда был рядом.       Через пару месяцев ты впервые говоришь, что любишь меня.       Это происходит суматошно и беспокойно, я едва не умираю — с меня льется так много крови, что глядя на пропитанные ею брюки, я не могу даже пошевелиться. Ты находишь меня так быстро, что я даже не успеваю потерять сознание — чувствую твой цепкий небесный взгляд на своем лице, как твои руки поднимают меня с грязного пола, так легко и просто, словно это не я та гора мышц, которая рвет на себе футболку в одержимом припадке. Ты шепчешь эти слова в мои волосы, вслед за коротким поцелуем и уносишь меня подальше — в больнице я слышу твой громкий голос полный возмущения, как ты шлешь кого-то подальше, злишься и даже стекла вибрируют в окнах. Ты сжимаешь мою холодную ладонь на протяжении всей ночи, спишь согнувшись, прижавшись лбом к постели и между нами больше не существует той невидимой стены. Ты не сидишь в дальнем углу, ты не уходишь и не бросаешь меня одного разбираться с этой проблемой — ты держишь мои дрожащие пальцы, целуешь руку и проклинаешь самого себя за совершенные ошибки.       Ребята узнают о нас в конце второго года. Я ожидаю осуждения, непонимания, уверен, что от меня отвернутся самые близкие люди, но ты вдруг принимаешь весь удар на себя. Ведешь себя… мне хочется сказать по-взрослому, ответственно, словно я не один, кто во всем этом участвовал. Нобара тяжело вздыхает, закатывая глаза — она говорит, что её это не касается и ей, в общем-то плевать; Фушигура пожимает плечами. Ему все равно, он просто рад, что это кто-то из тех, кому он может доверять.       Мы часто ссоримся по пустякам. Твой эгоизм и самонадеянность закрывают тебе взор, бывают моменты, когда ты не видишь вообще ничего, кроме себя — не существует чужих чувств, мнений и ошибок, в мире есть лишь ты. И я понимаю: кто, если не ты, справится со всем тем скопищем проблем, что у нас есть и все же… Ты не центр мира. Не все в этой жизни зависит лишь от тебя — и когда эти слова срываются с моих губ, я ненавижу и люблю тебя так сильно, что хочется рыдать. Я всегда пасую первым, не выдерживая всех этих противостояний — тебя не исправить, ты такой, какой ты есть и именно таким я тебя полюбил. И только когда я снимаю с себя розовые очки, то понимаю, что именно я готов был увидеть перед собой.       Ты можешь быть жесток, можешь грубить и не ставить во внимание чужие чувства, но почему-то со мной ты другой, почему-то я чувствую себя «особенным», когда твое упертое мнение вдруг перестает обрушиваться на меня лавиной и ты просто обнимаешь меня. Возможно, потому что ты настолько привык быть один, знать, что ты единственный, кто способен себя любить — и тут появляюсь я. Говорю о своих чувствах едва не каждый день, смотрю на тебя влюбленным взглядом и готов взять все твои грехи на себя, если от этого твои плечи наконец смогут расслабиться.       И я знаю, что ты просто обожаешь меня. Ты зовешь меня на свидания, держишь за руку и шутишь, что ни за что не отпустишь — а я, черт возьми, только этого и хочу. Хочу держать твою руку в своей, чувствовать силу и мощь твоей магии, что просачивается через вены и щекочет ладони. Хочу сидеть в кино на заднем ряде, смеяться с твоих шуток и спать в твоем кресле, окруженный тобой.       И поэтому когда ты ставишь меня перед фактом, говоря, что идешь на бой с Сукуной. Мне впервые хочется быть таким же эгоистом как и ты — запереть тебя обратно в тюремное царство и не думать о том, что будет. Я не сомневаюсь в твоей силе, никогда не ставил под сомнение твой авторитет, ты действительно сильнейший, ты умный, ты находчивый и никогда не пропустишь удар. Но мне хочется просто схватить тебя и закричать: «если ты пойдешь на это — я уйду от тебя». Вот только что за сволочью я тогда буду? То есть, интересовал ли тебя вообще этот факт? Изменится ли твоя жизнь от моих слов или это будет равносильно крику в пустоту?       Ты стираешь мое слезы, когда я не могу тебя отпустить. Клянешься, что сможешь вернуться, что не бросишь, и я не верю тебе. Не верю ни единому слову, качаю головой, пропуская все мимо ушей.       Я говорю: «ты бросаешь меня?»       Ты ничего не отвечаешь.       Наверное поэтому я отпускаю твою руку.       Для тебя это дело принципа, очередной способ показать, что ты лучший. Ты опять думаешь только о себе, тебе наплевать, чего хочу я и как же мне плевать на весь мир вокруг, если в нем не окажется тебя. Конечно, и я не подарок и все наши ссоры говорят об этом — я могу громко кричать, бросаться в тебя подушками и обвинять тебя в тысяче вещей, в которых ты не виноват. В этот момент мне кажется, что ты ненавидишь меня — нельзя поступать так с теми, кому ты дорог, нельзя взять и бросать их ради высокой цели «защитить». У нас был целый год. Целый год, чтобы полюбить друг друга, и теперь я боюсь, что однажды тебя не станет.       Ты эгоист, ты самодовольный и ужасный человек. С тобой невозможно нормально поговорить во время споров, ты слышишь только себя, любишь только себя и никогда в этом мире не посмотришь на меня с такой же любовью, как на свое отражение; ты нежный, ты добрый и мягкий, ты всегда обнимаешь меня первым после ссор, ты любишь меня так сильно, что тебе плевать, как на нас посмотрят другие. Ты хочешь защитить меня от тысячи вещей, неосознанно нанося самые страшные раны самостоятельно. Ты хочешь взять билеты на самолет и улететь в Гренландию, если однажды смерть придет за мной. Ты с невыносимой нежностью гладишь меня по волосам, когда я слабею от собственных чувств, когда позорные слезы катятся по моему лицу. Ты никогда не осудишь, никогда не будешь помыкать моими чувствами и ни за что на свете не будешь расплачиваться ими за ещё большую силу.       Я ненавижу тебя, я хочу посадить тебя на цепь и быть еще большим эгоистом, чем ты можешь себе представить. Я всегда отдавал тебе всё, что у меня было, демонстрировал тебе всю накопленную за годы любовь и заботу, лишь бы избавить тебя от одиночества — а сейчас ты просто отмахиваешься, стираешь все те два года, низводя их до ничтожных воспоминаний. И всё равно мне трудно дышать без тебя, трудно представить, что однажды твои руки не обнимут меня, что ты не поцелуешь меня в висок утром и останешься лишь образом на фотографиях с телефона. Я боюсь, что стул из-под моих ног пропадет от чужого удара; боюсь, что держа на коленях твое мертвое тело, мне останется лишь вырвать из груди сердце. Я не представляю, как буду жить без тебя, как жизнь вообще возможна в мире, где тебя не будет?       Я смотрю на твой удаляющийся силуэт, сдерживаю слезы, не желая признавать собственное поражение. В этих отношениях я вечно буду соперничать с твоей любовью к себе. Я никогда не выиграю, я никогда не буду в приоритете. И всё равно… я закрою твои голубые глаза, я — буду выть над твоим телом как побитая шавка и сдирать с себя кожу от страдания. Это я буду просить тебя очнуться. Даже если ты сейчас предал меня, бросил, опять не позаботившись о моих чувствах — я тебя не брошу.       Теперь ты понимаешь, Сатору?       Я люблю тебя.