кровь, голод и гордыня; охота на белого зверя.

энвер горташ вытирает с костяшек малейшую капельку крови и улыбается. перчатки его украшены золотыми узорами, переходящими у кончиков пальцев в некое подобие когтей — стальная хватка тирана. Тёмный Соблазн отворачивается от его рук, оценивающе осматривает мертвецов — раздробленные черепа, разрубленные тела, — но взгляд забегает на гудящего стража с окровавленным оружием наперевес. «я желал, чтобы ты убил их собственноручно,» он замечает, скривив морду. «я дам тебе ещё много поводов насладиться моими талантами. но пока что — так». горташ, кажется, остаётся доволен собой, хоть и пошатывается из стороны в сторону от обилия крови и внутренностей вокруг. Тёмный Соблазн, точно белый столп света, фыркает, нависает над ним вновь и тянет свои слова медленно, пробуя на вкус проистекающий из деталей чужой страх; приставляет лезвие к боку горташа, скользит им к спине. тот заметно напрягается, пусть сбить спесь и не удаётся. «да что ты? ни на мгновение не забывай, перед кем ты стоишь, горташ». не говоря ничего больше, Тёмный Соблазн указывает изогнутым когтем на всё ещё чудом дышащего кулака. горташ вздыхает, делает снисходительный вид и всё-таки падает на колени, пронзая ножом глотку мужчины насквозь. точный удар того, кто убивает не впервой. Тёмный Соблазн не слишком доволен, но вместе с остальным убитым отрядом кулаков принимает это за подношение Отцу. горташ поднимается, вскидывает одну бровь и, получая в ответ одобрительный кивок, ухмыляется. мертвецы глядят на них пустотой глазниц. тени трепещут. «ты помнишь, что я говорил тебе? давай скрепим наш союз клятвой». горташ держит одну руку у сердца, а другую протягивает для рукопожатия. золотые узоры вокруг длинных пальцев, подобие когтей — и массивная когтистая лапа Тёмного Соблазна, испещрённая эфирно-белыми чешуйками. всё затихает: и далёкий шум волн, и шипение пены, и скрип неустойчивых строений неподалёку, и булькание крови, и гул стального стража. избранный Баала сжимает ладонь человека нарочно крепко, до хруста, прощупывая его предел. а горташ неизменно невозмутимо улыбается, смотрит прямо в глаза неотрывно. своими — нечитаемыми, прогнившими изменчивой чернотой. с ней же за душой горташ произносит: «да запишет эту клятву чёрная рука бэйна: я, энвер горташ, клянусь не вредить тебе ничем. вместе мы будем править от имени наших покровителей, но сначала — вместе бороться за абсолютную, во имя их, власть». Тёмный Соблазн в ответ молчит. чувствует в самом воздухе ожидание, напряжение и сладкий запах крови. хватка горташа в бессловесном намёке стаёт стальной, как и подобает избранному бэйна; отродье тоже вновь вонзается в ладонь, упиваясь едва заметным выражением боли на лице союзника. он не спешит клясться; он наклоняется, одаряя горташа своим смердящим смертью дыханием. испытывает — ждёт недовольства, ждёт противодействия; ждёт, когда нащупает грань. горташ всё позволяет. он и сам наблюдает, как далеко зайдёт отродье Баала, и не скрывает удовлетворения, убедившись, что Тёмный Соблазн не такой, какими были прочие. он и его белоснежная чешуя, и раскатистый низкий голос, и величественные рога, и когти-полумесяцы, и разные глаза, звериный и багровый, — он весь управляет кровавыми порывами, даром иль проклятьем; призрачная власть над собою. «я, Тёмный Соблазн, клянусь именем Баала, что не стану вредить тебе, энвер горташ». «я ждал чего-то большего, но, вижу, ты не самый разговорчивый». горташ расслабляется и пытается отойти. Тёмный Соблазн не выпускает его из хватки. непонимание. немой вопрос. «да. верно. клинки говорят яснее слов,» — он растягивает морду в гримасе, которую горташ не может прочесть. мимолётный страх — теплотой в голодное нутро. Тёмный Соблазн отпускает союзника. горташ глядит на него долго, оценивающе и как-то странно, а затем прощается и уходит. в его спешке избранный Баала успешно подмечает всеобъемлющую тошноту и неприязнь. и что-то ещё, что-то особое. что-то ещё. горташ и сам искал это в обоих глазах: в бездушно чёрном, как у голодного животного, и в багровом, в котором видел своё отражение. нашёл он совсем иное — полностью обратное. разорванные тела окружали его, наблюдали, извергали кровь и гной из ран. привкус желчи на языке и крепко-крепко сжатые челюсти — всё, лишь бы не ощутить тошноту. горташ проконтролировал себя безупречно во имя гениального, в самом подлом значении честного своего умысла, одобренного чёрным владыкой бэйном. а что важнее того, он затянул ошейник на союзнике потуже. несчастное, дурное отродье Баала — верует в свою свободу, волю, власть; верует в любовь «Отца». палач-марионетка и два поводка от драконьей шеи. горташ нашёл в нём гордыню. гордецы, как гласит опыт, умирают первее прочих. гордецы глупее прочих. гордецы неизменно позволяют горташу надевать на них петлю и пресмыкаются вслед за ним по шагам, падкие на лесть. голодные; как Тёмный Соблазн жаден до крови и страха; горташ позволит, накормит крупицами страха и, может, однажды — каплями своей крови. мало, чтобы не насытить; достаточно, чтобы сократить длину поводка. так будет и так есть. таков был замысел его бога. - - - «таков твой замысел?» горташ спрашивает иное в пасмурный день, когда небо белое-белое, точно солнце разлилось молоком по тучам. влажная клеёнка воздуха пахнет камнем; капельки воды на дорогах — раздавлены металлическими шагами стальной стражи. другие — разлетаются по сторонам от невесомой, поспешной поступи силуэта белее, чем небо, и ярче, чем солнце. неуловимый, бежит, склонившись низко над землёй, как животное; скользит меж зданий, перелетает вспышкой света через ограду с острыми пиками. стража не отстаёт. кровавые пятнышки и трупный смрад ведут их точно вслед за бааловским отродьем. конечно, когда они вернутся с докладом, — если они вернутся — никто им не поверит. снова. Баал вновь в балдуре? слишком страшно, чтобы быть правдой. впрочем, Тёмный Соблазн не собирается оставлять их в живых. чтобы оторваться, всегда было достаточно невидимости и толики благосклонности мистры; но теперь? теперь, может, избранный Баала непростительно устал; а может, где-то ошибся. стража разделяется и отрезает пути к тёмным улицам, где убийство прошло бы незамеченным. Тёмный Соблазн колеблется лишь мгновение, а затем — невидимость; бросается по мосту через часовых, забегает в крепость на змеиной скале. пока ещё есть время, пока ещё тело прозрачно и незримо, проносится по коридору, в полный людей зал, взмывает по лестнице и прижимается ко стене на самом верху крепости — под открытым небом. закрывает глаза — слышит, как стража идёт по его следам снизу, обыскивает коридоры и залы. допрашивает встречных. Тёмный Соблазн сливается с белым-белым пасмурным небом. он подходит к дверям и заносит когтистую лапу над ними. а те открываются сами. их открывает горташ. удивление — всего миг. горташ быстро догадывается, что происходит, и с некоторым колебанием впускает бааловское отродье в зал приёма. тот вальяжно проходит по красной дорожке мимо бюстов бывших правителей, осматривая их открыто презрительно; проделывает свой путь сразу в кабинет избранного бэйна. горташ спешит за ним и одним щелчком накладывает на своих телохранителей замешательство; обескураженные, они начинают бродить из стороны в сторону, борясь с заклинанием. Тёмный Соблазн оборачивается и замечает: «если тебе не нужны свидетели моего присутствия, я могу их убить». «конечно, можешь. и испортить мою репутацию тоже можешь. все телохранители лорда горташа дохнут, как мухи, — почему, спрашивается?» горташ качает головой. «что ты наделал? что ты здесь забыл?» Тёмный Соблазн задумчиво ведёт мордой. «испытываю наш союз,» отвечает. горташ не слишком рад его присутствию — и это мягко сказано. однако выпустить бааловское отродье обратно будет означать лишь хаос; подозрения горожан, быстро ползущие по домам слухи. избавиться придётся от слишком многих. «наш союз долго не проживёт такими темпами,» он огрызается, начиная сомневаться в изначальном замысле. глаза отродья предупреждающе темнеют. назревающий конфликт прерывает лишь стук в дверь. горташ подчиняет волю одного из телохранителей и направляет его к выходу. обеспокоенная стража делится подозрениями, но уходит обратно ни с чем, явно теперь открывая охоту на доказательства присутствия в городе бааловского отродья и на него самого. «ты всё усложняешь. не будь ты по крайней мере покрыт кровью, я мог бы объяснить твоё здесь пребывание,» горташ негодует. «ничего сложного нет. я убью тех кулаков. ты убьёшь этих телохранителей — или я. найдёшь новых. заключишь с ними договор, согласно которому я смогу присутствовать у них на глазах,» Тёмный Соблазн разъясняет. «о, ты собираешься посещать меня на постоянной основе? думаешь, мне не хватало хаоса? думаешь, решать абсолютно все проблемы убийством — хорошая идея?» горташ язвит. избранный Баала приближается к нему и зловеще блещет глазами: «мы союзники. ты защищаешь меня. я — тебя». может, это был особенный шарм бааловского отродья; а может, горташ переосмысливает некоторые вещи, когда с телохранителей спадает заклинание. однако через десяток минут все они лежат мёртвыми, тела их аккуратно сложены в углу. то, что избранный бэйна только что наблюдал, было не безумие убийцы, нет; холодный расчёт. Тёмный Соблазн методично вытирает об одежды клинок и убирает его в ножны. сидит на согнутых коленях, опирается на руки, размахивает хвостом — как послушный зверь; огромный цепной пёс, что вписался бы в пейзажи аверно. бездушный, абсолютно чёрный, животный его глаз всё время наблюдает за горташем тайком. затем избранный Баала разворачивается, не сменяя собачьей позы, и горташ, скрестив на груди руки, подмечает то с садистским удовольствием. если отродье останется таким, то, может, они всё-таки найдут общий язык. Тёмный Соблазн собирается что-то сказать, но горташ опережает его. «я вижу, так мы не сработаемся. однако и воевать с тобой я не желаю - то было бы в высшей мере безрассудно. потому давай обновим условия нашего союза. ты будешь убивать только тех, кого скажу я, чтобы не мешать моим планам. я взамен обеспечиваю тебе неприкосновенность. ты также обещаешь вести себя осторожно и не оставлять свидетелей». бааловское отродье фыркает, качает головой, делает вид, что раздумывает. горташ приближается к сидящему на полу у кучи трупов изуверскому созданию, и стальная хватка оборачивается вокруг рога, поднимая голову отродья наверх, к нему. горташ очень близко — наслаждается мгновением абсолютной власти. «ты понял?» он тянет, скалясь. Тёмный Соблазн отвечает удивительно много: «не думай, что сможешь так легко ограничить меня. ты желаешь контролировать самое дорогое, что у меня есть, — мою любовь к Отцу. позволь тогда мне контролировать самое дорогое, что есть у тебя. мы же "равны"». рывком он поднимается, и горташ вынужден отпустить. пытается смотреть в глаза, но задирает для того голову выше, чем допустило бы положение на равных; не может отступить ни на шаг назад — проявление слабости, признание чужого преимущества. потому глядит в сторону — на трупы своих телохранителей. «и что ты хочешь контролировать?» «твой разум, горташ. твой интеллект. я буду строить наши планы. я буду направлять нас,» Тёмный Соблазн сардонически улыбается. «перед тем, как ты возмутишься, я скажу вот эти чудесные два слова: корона карсуса». горташ хмурится и, к своему сожалению, сдаётся. «что ты знаешь?» «и кому из нас теперь чего-то недоговаривает бог? мы ограбим мефистофеля, лордишка. у тебя, как меня осведомил Отец, есть знакомый дьявол,» Тёмный Соблазн жадно поглощает заинтересованность горташа. и лёгкое удивление, может, амбициям, а может, осведомлённости отродья. «есть. мне там будут не рады,» горташ замечает. избранный Баала хохочет, «тем интереснее». - - - месяцами позже с помощью гения горташа и хитрости Тёмного Соблазна, работающих удивительно слажено при общем деле, крайне дерзкий план стаёт возможен и даже больше — осуществлён. хельсик открывает им портал в покои мефистофеля; рафаил будет разъярён, когда узнает; а заметит ли пропажу сам мефистофель? горташ не может представить, но ему, простит его чёрный владыка, интересно. без стражи — без свидетелей — оба избранных, покрытые кровью демонов, пеплом и запахом гари, скрываются на ночных улицах. а в сумке — корона карсуса, древнейший артефакт, как какая-то безделушка. горташ невольно вспоминает юную карлах — ей одной он доверял свою жизнь точно так, как теперь, после всей этой авантюры, — бааловскому отродью. Тёмный Соблазн разбивает доски, перекрывающие проход в одно из заброшенных зданий, где однажды произошло убийство. он оборачивается, ожидает от горташа отвращения и нежелания брать перерыв в грязном и пыльном месте; избранный бэйна проходит вперёд спокойно и осматривается точно так — будто бы ему то привычно. начинает шариться по полкам, пачкая свои безупречные, вычурные одежды. «ты вырос на улицах?» Тёмный Соблазн догадывается, припоминая слухи про происхождение лорда горташа; смотрит только на открывшуюся ему спину союзника. это могло бы быть беспрепятственно. «мы на том этапе, когда начинаются откровения?» в ответ ему усмехаются. горташ так и не отвечает — не любит, может, воротить прошлое; избранный Баала пожимает плечами безразлично. «удивительно хорошее вино,» горташ комментирует, доставая из разбитого шкафа бутылку. «если хочешь отпраздновать нашу маленькую победу, можешь выпить. а вот я не пью». Тёмный Соблазн выхватывает бутылку и опустошает её залпом, «боишься потерять контроль, лордишка? что насчёт меня — уже пора споить, так скоро?» избранный Баала ехидничает; он не пьянеет, но горташу этого знать необязательно. пол — холодный; ветер ударяет о стены, развевает обрывок ткани, зацепившийся где-то снаружи, и трепещут тени. после жара аверно влажная прохлада балдура кажется северной. горташ сидит на полу рядом, крутит в руках корону карсуса. думает. чего-то ждёт? оба избранных должны были передохнуть, но ни Тёмный Соблазн, ни горташ не могут позволить себе проявить слабину, сдать позиции. глупый, глупый горташ верит, что они равны, что будут править вместе — по крайней мере, первое время; бааловское отродье знает слишком хорошо и видело неоднократно, чего стоит преданность последователей бэйна. искренность — настоящая; вера в союз — настоящая; и предательство — тоже. впрочем, как только горташ переступит глупость и решится осуществить истинную волю своего бога, Тёмный Соблазн последует воле своего и своей клятве. а может, даже раньше — как только смерти временного союзника пожелает Баал. в конце, править будет только один бог. это неизменно. и если Отец прикажет, Тёмный Соблазн убьёт горташа и сейчас же. прямо сейчас, после убитых толп демонов; о нет, демоны никогда не сравнятся со сладостью человеческой крови, с ласковым теплом нутра и холодеющей плотью… Тёмный Соблазн оборачивается на горташа, пристально глядит звериным чёрным глазом на едва дрожащие от сердцебиения тёмные ресницы, на изгиб шеи и бьющиеся под смуглой кожей артерии; да, убьёт, прямо сейчас, вонзит лезвие в глотку, выпотрошит и слижет багровые пятна с обескровленного лица… горташ вдруг смотрит на него в ответ. легко улыбается пристальному вниманию, откладывая корону карсуса в сторону; не замечая чужого помутнения — или делая вид. «признаюсь, я не думал, что выдающийся интеллект также входит в и без того длинный список твоих преимуществ. трудно поверить, что мы смогли ограбить мефистофеля». Тёмный Соблазн подавляет кровавые порывы, отворачивается резко, воркочет далёкими раскатами грома: «значит, ты во многом меня недооцениваешь». горташ косится как-то странно, всё ещё с кривой улыбкой. «я с удовольствием подожду, когда ты столь приятно удивишь меня в следующий раз». в конце будет только один бог. только Баал. но не сейчас; нет-нет-нет, сейчас — союз. сейчас никто не умрёт. и именно сейчас он оступается в первый раз. Баал, жестокий бог, следующий лишь кровавому хаосу, диктовал своему творению между его первой и второй встречей с горташем: «воспользуйся союзом, укради корону карсуса и отдай избранного бэйна в мою власть». но Тёмный Соблазн, если у него только есть право на собственную волю, желал бы иного. он взмолился Отцу мысленно: «Отец, гений горташа ещё пригодится нам. Отец, Ты же знаешь, там, в аверно, я узрел те тексты, я узрел великий план иллитидов; Отец, в моей голове зародился новый замысел. поверь мне и позволь сохранить горташу жизнь, и тогда весь мир будет Твоим». а в момент, когда всё живое, кроме них двоих, будет мертво; в момент, когда они вместе захватят мир, обернув великий план иллитидов себе на пользу, Тёмный Соблазн убьёт горташа на алтаре своего Отца. по-особенному, убьёт его последним — горташ заслужил. он заслужил свою особенную смерть; ему будет лучше где-то там, пока здесь, в настоящем, в багровых реках и трупном смраде, станет править один лишь Баал. себя он, Тёмный Соблазн, точно так убьёт вслед за горташем: несколькими рывками клинка в грудь, истекая горячей кровью. ради Отца. «прости меня, Отец,» он беззвучно молится, нарушая приказ Баала. свято-белая чешуя потрескивает будто электричеством, широкие плечи изуверского создания дрожат, когда он против своей воли оказывается прямо перед горташем. чёрный глаз — пуст. когтистая лапа ложится горташу на шею. оборачивается вокруг. сжимает. под пальцами — ускорившийся пульс, биения жил… горташ замирает в непонимании, обхватывает чужое запястье и цедит медленно, пытаясь то ли вразумить отродье, то ли убедить себя: «наша клятва, Тёмный Соблазн. клятва. ты же, в отличие от всех прочих отродий, контролируешь себя». тёмный взгляд человека бегает по драконьей морде, тщетно пытаясь прочесть её выражение. горташ делает слишком судорожный и шумный вдох — проявляет слабость. Тёмный Соблазн ею упивается. «…поэтому ты мне и нравишься. ты вместил в себе волю жестокого бога и собственную — это делает тебя достойным союза с избранным бэйна. ты… ты не безумная собака, как другие. а послушная». стоило бы свернуть ему шею тотчас, и всё-таки Тёмный Соблазн не испытал раздражения от сравнения. «прости меня, Отец, я согрешил против твоей воли,» думает вновь. что с ним не так теперь? кровь. кровь. кровь. «мы с тобою союзники,» горташ напоминает деликатно и невозмутимо, будто вокруг его шеи нет голодной руки драконорождённого. Тёмный Соблазн прикусывает свой язык, отгоняя кровавый мрак с углов черепа; «Отец, прошу тебя. мой новый замысел лучше прежнего. у иллитидов нет душ, Отец. они все умрут. они все погибнут, а затем и мы — избранные. последними. пожалуйста». Тёмный Соблазн наклоняется к лицу горташа, одаряет его кровавым дыханием. пот, пепел, грязь, капли крови младших демонов и камбионов перемешались на человеческой тонкой коже. разорвать её острым пиком клыка… «если ты слишком сильно хочешь, можем найти кого-то, кого не жалко покромсать; хотя не могу понять, как тебе могло быть мало аверновских,» горташ остаётся рассудителен с виду, изучает своё отражение в багровом глазу. но он паникует. Тёмный Соблазн чувствует страх, чувствует дрожь; чувствует трепыхающий ужас и омерзительно наивную гордыню. глупый, глупый горташ. «мой Отец зол,» голос гремит морским штормом. а затем — клинок в груди. горташ вынимает лезвие из драконьей плоти вместе со стоном мученика, и кровь хлещет на пол. он рывком поднимается, хватает отродье за один рог и заставляет задрать голову наверх, к нему. избранный бэйна придерживает её и второй рукой — золотые узоры, подобие когтей — не без наслаждения; рисует себе в голове затянутую вокруг шеи союзника петлю. багровое помутнение вымывается из тела вместе с кровью. её пятна остались на ногах горташа; на рукаве и на груди. «что это было?! я не потерплю безумца рядом с собой,» голос тирана холоден. «поклянись сейчас же, что не убьёшь меня; что это не повторится». «я клянусь; я не пытался тебя убить,» Тёмный Соблазн говорит. и тогда они оба знают, что это наполовину ложь; и оба сознают, чего стоят их ядовитые слова на самом деле. «хорошо. я верю в твою способность себя контролировать — по большей части; впрочем, вспоминая, как ты выглядел в аверно, мне стоило бы догадаться, к чему приведёт попытка передохнуть. ты всё здесь запачкал своей кровью. хоть порадуйся, что корона чиста…» Тёмный Соблазн пытается подняться, но новая волна воли Баала охватывает его; заставляет извернуться в руках тирана, вырвать рог из хватки; оказаться во весь рост перед ним — высоко, высоко. смотрит вниз, обнажив пики зубов. замирает. горташ всё ещё сжимает кинжал. лезвие оказывается в животе. избранный бэйна проворачивает его с хлюпающим звуком; Тёмный Соблазн стонет, рычит и наваливается всем весом на союзника, бормоча что-то про необходимую смерть того. горташ оказывается прижат белым-белым, святым, чешуйчатым телом к ящику, откуда ранее достал вино. он вынимает нож из живота; кровь с новой силой одаривает его одежды теплом. «держи себя в руках или я прикончу тебя прямо здесь,» горташ цедит. пытается перехватить чужой взгляд, а тот метается по сторонам. ещё один удар в живот — холодным жадным лезвием; утробное рычание из пасти отродья. горташ нож не вынимает, и на резких вдохах края раны трутся об остриё. Тёмный Соблазн дышит прерывисто. всё спокойнее и спокойнее, он берёт под контроль жажду крови, но та не пропадает бесследно, а перерастает в иное голодное чувство, идущее всегда под руку с первым. Тёмный Соблазн расслабляется, тело обмякает на горташе; позволяет ему посмотреть в багровый глаз. увидеть своё отражение. избранный бэйна вдруг ухмыляется влаге по краям и жаждуще-широкому зрачку. он достаёт лезвие из плоти всего на миллиметр — лишь для того, чтобы вонзить снова и поглубже. Тёмный Соблазн извивается на нём и приоткрывает пасть; вдруг мурлычет странным, хриплым звуком, будто по камню скользят когти. «тебе нравится так? животное,» горташ расплывается в хищной улыбке. Тёмный Соблазн живьём снял бы с него кожу. четвертовал бы. но он только хватает избранного бэйна за запястье и водит его рукой с ножом по своему окровавленному животу. и ниже — тупым, разумеется, краем. горташ скалится с жестокостью; Тёмный Соблазн двигает бёдрами, и на каждый толчок из ран льётся горячее, багровое — кормит и согревает. он приближается к лицу горташа с приоткрытой пастью — задевает тонкую кожу клыком. крохотые бусины крови — бесценной; даже когда всё вокруг в багровом. язык скользит, шероховатый и влажный, по царапине. горташ не сдерживает сиплый стон, и всё внутри Тёмного Соблазна переворачивается. горташ тщится высвободиться и отойти, отчего-то вдруг смущённый. отродье Баала держит чужую руку на месте крепко и прижимает к ящикам всем своим весом, не позволяя двинуться. избранный бэйна выпускает из хватки нож — с металлическим стуком тот падает на залитый кровью пол. багровые капельки — вниз, вслед за ним; кап-кап. тогда Тёмный Соблазн использует его руку — золотые узоры, подобие когтей… горташ ничего не говорит и просто позволяет; кажется, сдаётся. «я тебе больше ничего выпить предлагать не буду. надо было мне подумать,» горташ ворчит чуть позже, оттирая с рук и одежд кровь драконорождённого; кровь самого чистого отпрыска Баала, сотканного из мёртвой плоти самого Бога. иметь её на теле и остаться в живых — огромнейшая честь; только горташ того не поймёт. а Тёмный Соблазн так и не осведомляет его, что вино тут ни при чём. он молчаливым, кротким зверем сидит на полу, осматривая корону карсуса. кладёт её в сумку и поднимается, по-святому белый и чистый. «кстати, думаю, тебе стоит знать о наших дальнейших планах: мы воскресим империю иллитидов под нашим началом,» Тёмный Соблазн бросает как про между прочим. конечно, Баалу ещё придётся смириться с этим своеволием. горташ обескуражен лишь один миг; улыбается. «а вот и настал горячо ожидаемый момент, когда ты вновь меня удивляешь, мой дорогой». Тёмный Соблазн видит в тёмных глазах горташа заинтересованность и проблеск восхищения — похожего на то, с каким на него обычно смотрит орин — и знает, как этим воспользоваться. горташ же видит только непроглядно, нечитаемо чёрный глаз зверя и другой — багровый, с отпечатавшимся своим отражением в нём; видит, как туго затянулась на шее отродья петелька — и как приятно короткий поводок ощущается в его окровавленной руке. «таков мой великий замысел,» Тёмный Соблазн сам говорит однажды, сопровождая Горташа по улицам балдура, окружённый ореолом белого света и смрадом мучительных смертей. так он говорит, убивая тех, кого скажет убить Горташ; так он говорит, делясь с Горташем гениальными идеями. так говорит и проводя когтем по груди, и слизывая капли крови — всегда меньше, чем хватило бы до насыщения. Горташ не дышит два сладких мгновения экстаза, а прекратит навсегда только в конце, и чёрное сердце его перестанет биться тоже в конце, когда они захватят мир. сейчас он нужен. нужен. «прости меня, Отец, за то, что я ничем не могу себе помочь, но восхищён избранным Твоего заклятого врага: гений Энвера Горташа далеко нас заведёт, но Ты не страшись — последователи бэйна все кончают одинаково глупо, не способные узреть истинной красоты разрушения…»