Сжечь

      Альфира милая девушка-тифлинг. Цветочек. Зефирка. Вае’Виктис встал, как вкопанный, когда нашел наконец-то источник нежного пения. Он шел на звук так долго, петляя в неясных силуэтах. Проклятье, почему в мире, где есть очки ночного зрения, нет солнечных очков? Он растрясет дроу с поверхности. Должно же быть хоть что-то.       — О, да ладно, — закатил глаза Астарион, заметив, каким обнаженным и беззащитным стал выглядеть его грозный и мрачный командир при виде Альфиры, — Влюбился? Боже, влюбился, как мальчишка?       Шедоухарт цокнула прям как Лаэзель, вкладывая все свое презрение к подобного рода телячьим нежностям. К тому же, к кому? У тифлингши розовые волосы обрамляли рожки. Сиреневая кожа, изящные пальцы, румянец на щеках подчеркнут пудрой. Цвета на одежде потеряли былую яркость, колокольчики на концах продолжали задорно позвякивать. От фантомной сладости аж на зубах заскрипело. Эльфийка сморщила нос, отвернувшись.       — А кое-кто завидует, как девчонка, танец которой отвергли? — продолжал злорадствовать Астарион, мгновенно найдя для себя новую жертву.       — Какая же у тебя скучная жизнь, раз ты так пристально всматриваешься в чужую, — отбрила жрица. — Оставь меня в покое. Сам тоже пялишься на его плечи, — уже более мстительно добавила она.       Как шкодливые дети замерли, подглядывая, как неожиданно для них раскрывается новая сторона командира, скрытая за шрамами, доспехами и мрачным полузабытым прошлым.       В коем-то веке огрубевшее сердце дрогнуло. Руки едва ли не сами потянулись, что бы прижать к себе эту милую прелесть, самозабвенно складывающую слова в песню. Прижать, чтобы чисто по-человечески обнять, обогреть своим теплом и никогда больше никого не убивать. Чтобы на её глазах больше никто не умирал.       А ведь когда-то, давным-давно, он играл на лютне. Так, совсем немножко.        — Смотри, большим пальцем… ой! Указательным! У тебя все пальцы такие большие… хи-хи! Указательным пальцем зажимаешь все струны. Можешь оставить одну, — наяву Вик выпрямил указательный, поджал средний, а остальные слегка напряг, — а второй рукой тыкаешь по струнам. Да! Вот так!       Ту, ту, ту-у-ун. Ту, ту, тудун-н-н.       «Дым над водой. И огонь в небесах,» — где же, где же он это слышал? — «Они сожгли дотла игорный дом…» — точно где-то слышал. Он не мог сочинять песни.       Пальцы машинально в воздухе перебрали пару аккордов. Кто же это был в его воспоминании? Он, наверное, был юн. Та, которую он соблазнял, наверное, тоже. Вик понятия не имел, зачем ему понадобились все эти струны, большое баррэ и малое, квинтакорд, кроме как запустить руку под юбку (или под несколько, если на дворе зима) и обжечь пальцы о влажную кожу, скрытую панталонами. Да, сложив их квинтакордом. На таких двух «струнах» промеж ног он любил играть даже больше. Что бы зарабатывать на жизнь, есть более надежные и серьезные способы.       Что, если… А что, если осмелеть и продолжить фантазировать дальше? Он её соблазнил, он в неё влюбился, и она, девушка без имени и с туманом вместо лица, ответила на его чувства? Как правильные, хорошие люди, они представились родителям. В церкви… да пусть Илматера, не важно. Сыграли свадьбу, и у них были дети. Много детей. Пять, и то пятерых мало. Дети разные, бегали и смеялись. В младенчестве писклявые, потом забавные. Они любили бы их и радели. Вырастали бы у них на глазах. Он бы работал… стражником, почему нет? Доспехи, молот, колокольчик, «Пять часов, все спокойно!». Курилка. Сальные шутки, пьяный бред товарища «она меня бросила!!!», синие пропитые рожи пройдох в канавах. Она бы дома ткала ткань, убиралась, ходила на рынок. Она… Да не особо важно кто. Альфира, Шедоухарт (бред!), да хоть та ничё-такая тифлингша, если только получится отлепить от Зевлора. Главное, это обычная жизнь без жажды крови. И не Тетушка Этель в роли спутницы, слишком старая, зато готовит. Никаких убийств, никаких приключений. Самая обычная счастливая жизнь, наполненная повседневной рутиной, женой и детьми.       Соблазнительно?       Тонул в чарующем голосе прелестницы.       — Спасибо тебе! — нежная Альфира утерла слезы и застыла, опустошенная горем. — Мне стало легче, когда облачила утрату в песню. Я не знаю, что мне делать дальше, но… я хотя бы могу начать с того, чтобы доделать эту песню.       — Знаешь, я тоже кое-что умею. Давно не играл, но ты заставила меня вспомнить, — залихватски улыбнулся и принял из рук лютню.       Тот самый квинтакорд моментально пришёл на ум. Пальцы слушались со скрипом и занемели от непривычного положения. Струны надо крепко сжимать, и двигать обеими руками. Он набил первые аккорды того самого бессмертного хита…       … Размахнулся и разбил лютню об голову милашки.       Вот, вот какие должны быть мечты! А не те потуги с церковью. Детьми-и-и. Странными туманными женщинами, до которых тебе даже нет дела. Фактурные, четкие, будоражащие, увлекающие за собой потоками благословенной крови, мягко омывающей руки. Не только руки. Ноги, всего тебя, прямо с головой. Два пальца в рот и на земь — вот цена таким мечтам-фальшивкам. Не ври себе.       Не ври. Не ври. Невриневриневриневри.       Мягкая грудь Альфиры вжалась в металлический нагрудник. Вовремя. Её руки шустро обвили торс. Дроу встал и все же прижал к себе девушку, удачно скрывая неожиданно накативший приступ тошноты. Лицо исказила зверская гримаса, — она не видит, не видит, не видит… — а кровь в ушах стучала, заглушая гомон целого лагеря беженцев. Медленно и размеренно дышал, стремясь по крупицам вернуть самообладание. Старательно гнал мысли прочь, упрямо подставляя распахнутые глаза ветру. Черную склеру сушило и щипало.       Он обнял голову и ударил об камень скалы рогами. Обломал. Поднял. Пробил глаза, обрывая крик и ужас. Глаза такие чистые, яркие, как небо на рассвете. А теперь в смятку.       Пальцы свело судорогой. Альфира плакала, уткнувшись ему в грудь, выплескивая растормошенную горечь утраты, а Вае’Виктис гладил трясущиеся плечи, хоть чем-то занимая руки. В голове разгоралась мигрень. Он весь задеревенел. Как хорошо, что доспех скрыл это.       — Мир и дороги опасны, — нашел в себе силы произнести как можно более мягко, с его-то рокочущим басом. — Пока есть возможность, научись хоть как-то владеть оружием. Или быстро бегать. Если ты не хочешь, конечно, раньше срока составить компанию своей наставнице.       — Ты говоришь, прямо как она, — девушка сквозь слезы захихикала ему в сюрко. — Великие мыслят одинаково.       — Я не обещаю тебе, что все будет хорошо, — дроу сел, снял перчатки и положил грубые ладони ей на щеки, обращая на себя внимание. Альфира смотрела на его шрамованное зататуированное лицо с черными глазами без тени страха, заставляя каменное сердце биться чаще. — Но ты жива, и у тебя все будет впереди. Весь мир перед тобой.       Вае’Виктис поцеловал в лоб промеж рожек и медленно выпрямился. «Не кусать. Не кусать. Не думать о том, какова кожа на вкус,» - сзади его товарищи. Одно неверное движение, и его насадят на ножи.       — Ты добрый, — прошептала она. — Я буду рада видеть тебя еще, — улыбнулась солнечно и ярко.       — Прощай, — он развернулся…       … с разворота ударил ногой в грудь!..       … и неторопливо пошел к спуску.        Для блага Альфиры он должен забыть и вырвать из своего сердца зарождающуюся привязанность. Надел перчатки, поправил ремни. Кровожадный ум терялся в механических движениях. Он вновь становился тем самым суровым паладином, одним своим видом внушающим ужас.       — Притворюсь, что я этого не заметил, — обратился к замершим плуту и жрице в неестественных позах. Лаэзель ошпарила его недовольством, крутя в пальцах кинжал.       — А мы только о тебе и думали, радость моя, — Астарион расплылся в одной из своих лживых улыбок.       — А я думаю о тебе, когда ты пропадаешь из виду, — машинально сбил сладкоречивость с белокурого эльфа, взглядом пересчитывая свой отряд. — Валим отсюда.       Руки дрожали.