Сжечь

      Солнце пекло голову, увенчанную буйными черными лохмами сквозь порыжевшую от времени калимшанку. Песчаная земля вперемешку с гравием просыпалась сквозь пальцы, когда маленькие ладошки, с которых не сошла детская опухлость, разгребали оную в стороны, углубляя яму. Пацан извлёк на свет коробочку. На свету блеснули (и тут же были пугливо укрыты) выглаженные песком и ракушками осколки стёклышек, камень с дыркой на витом шнурке, покрытый тонким слоем фольги фантик, для сохранности проложенный между двумя деревянными пластинами и самое главное сокровище: гость медных монет, аж два серебряных и одно колечко с перламутровым камушком.       — Змеёныш! Где ты, чертов сукин сын?! — визгливо и протяжно раздалось вдалеке.       Молочные зубы сжались: он не змеёныш, он Энви. Энвер Флимм. Он умный и верткий мальчик, хороший мальчик. Он снял кольцо с мертвой шлюхи, которую задушил в подворотне какой-то воротила. Кольцом побрезговали до такой степени, что даже палец не обрубили. Энви тоже безуспешно пыхтел и сопел. Палец разбух, и от трупного окоченения даже не сгибался. Выудил из закромов иголку, вдел в ушко нитку из рубашки. Намотал нитку сначала перед кольцом, а потом втиснул иголкой нитку за кольцо, и размотал. Виток за витком, тугое кольцо поползло по пальцу по направлению к ногтю. Колечко звонко вылетело и заскакало по камням мостовой.       Первый крупный трофей.       Медные он получил за вычищенные сапоги. Это скучно, казалось бы, но оттопыренные красноватые уши чутко и внимательно воспринимали каждый слух, анекдот, хмык, скабрезную сплетню; каждый косой, прямой взгляд ловил своими блестящими глазками, запоминал и интерпретировал. Тони Мур бывшая местная шишка и крышеватель откинулся с тюрячки. Старался не отсвечивать и приготовить сюрприз бандюге по кличке Гоп-Стоп, да вот его приятель неудачно налакался и растрепал всё своему дружку, пока Энви обхаживал тряпочкой мысы его новеньких аляповатых сапог. Стащил наверное. Во всех подробностях разболтал: сколько парней пойдет на дело, где будут брать. Дружок фырчал и пшикал, мол, чего треплешься, уши же. Энви шустро пустил слюну с угла рта и скосил глаза: не слышал он ничего, а если и слышал, то не понял. Мысли были лишь о том, чтобы выжить не огрести слишком уж сильно. Потом нырнул искать Гоп-Стопа. За складный рассказ Энви получил и спрятал за пазухой свои два серебряных.       Стеклышки получил, обыграв пацанву в напёрстки, а камень наудачу. Когда-нибудь он соберет деньги, чтобы просочиться на корабль и уплыть на всех парусах за горизонт.       Далеко-далеко, где все его будут знать Энви, а не «змеёнышем», «мерзкой гадюкой», «сучьим ублюдком» (с двумя, а то и тремя «с»), «мразью».       — Энвер, — ой, а это плохо, — гадюка ты подколодная, я тебя долго еще искать буду?!       Ссыпал новую добычу в картонную коробку с откидной крышкой, и быстро в пару гребков засыпал землёй. Камушки и колючки кололи пальцы, пока рваными движениями разравнивал и притаптывал тайничок. Никогда его ещё в хорошем настроении Энвером не называли.       Дом будто бы стал чище со вчерашнего дня. Паутина снята и со стен стёрты особо явные проплешины сора. Плутовато сверкал оконцами из-под козырьков витрин. Даже вывеска «Обувщик Флимм» теперь висела ровно, а не на одном гвозде. Стоп, стеклянные окна?! Всегда же была загаженная мухами мутная слюда.       Живот совершил кульбит, а низ как-то нехорошо свело от волнения.       — Вот ты где, мерзавец, — на лице Салли бескровные тонкие губы сложились в гримасу ненависти и глубокого отвращения. — Опять ты смеешь испытать моё, нет, наше терпение!       — Прошу прощения, мадам, — Энви понуро опустил голову, шаркнув ножкой.       Из-под челки темно-карие глазки следили за новым гостем, сытым и лощеным мужчиной, пальцы на руках которого усыпаны разнообразными перстнями. Вышивка на камзоле пестрела таким богатством и филигранностью исполнения, что аж в глазах рябило. Всё в его облике кричало о власти и силе. Вседозволенности. Волнистые напомаженные волосы, уложенные волосок к волоску говорили, буквально кричали, о жесточайшем контроле и умении подать себя с шиком и красиво. Отец, Драво Флимм, со встопорщенной щеткой усов и потертой куртке аж терялся на фоне одного единственного гостя с мутным сальным взглядом.       — Вот этот несносный ребенок, — отец подал голос, — ему нужна помощь. Вы говорили о том, что дадите ему всю необходимую строгость и дистициплину за… — сердце пробило два удара, пол медленно поплыл перед глазами под нарастающий звон. — Оговоренную сумму.       Губы мужчины по змеиному тонко изогнулись в сытой самодовольной усмешке. Потухшие, казалось бы, век назад многочисленные свечи, вспыхнули карминовым пламенем. Неужели этого никто не видит?       Карусель пола и потолка закрутилась быстрее. Слова с трудом добирались до слуха, будто бы из-под воды. Воздух испарился между маленьким Энви и кошмарно огромной фигурой гостя.       — Конечно, многоуважаемый Драво, как мы и договаривались. Этот… мальчик в обмен на покрытие всего долгового бремени.              «Нет».       Энви в немом шоке уставился на мать, хлопочущую перед гостем, подливающую ему то вино, то кофе (откуда у них в доме кофе, черт подери?!). Нет, не мать. Уже не мать. Он смотрел на какую-то вздорную тетку, раболепно старающуюся угодить чужаку.       «Нет!»       Всё ещё не веря — ну не может такого быть, не может, не могло же, боги… — Энви перевел взгляд на отца. Невзгоды, бедность, усталость оставили свой отпечаток на не старом, вообще-то, мужчине, в виде охапок седины, мешков под глазами, морщин и загнанного потухшего взгляда. Теперь уже не отца, теперь точно нет.       Вон как поджимает руку чужаку и деловито перечитывает бумажки с красивыми словами «Драво Флимму перечислена кругленькая сумма (ровно столько, сколько нужно для счастливой жизни и ещё немного сверху за молчание совести) согласно акту купли-продажи…»       — Нет!!! — Энви кричит уже вслух, до хрипоты срывая горло.       Пьяным шагом развернулся, еле вписавшись в проход, вылетел на улицу. Плакали его мечты о попутном ветре, солью остававшемся на щеках и наполнявшим паруса; о далеком горизонте, нырявшем за небосвод; о том, чтобы все знали, что у него есть его родное, хорошее имя — Энви, Энвер. Что он никакое не зло, и не зависть, а весь мир вокруг, какой изначальный смысл и вкладывался в древнее нетерильское имя (только Энвер тогда об этом не знал, и не узнал бы, не встреть потом одного дроу).       Кожу обдало жаром. В легкие ворвался пепел. Куда бы он не бежал, вокруг был дьявол и его Ад.

***

      Энвер распахнул глаза.       Грудь сдавила тяжесть. Дыхание с трудом пробиралось в грудную клетку. Сквозь слипшиеся веки различил в лунном свете огромную мускулистую фигуру в красноватом ореоле распущенных волос.       — Нет? — прозвучало басовитое мурлыканье, а затем проследовало вкрадчивое касание к щеке. — Но тебе же нравится, котик.       Бах! Увесистая пощечина снесла в сторону гостя. Раздался грохот от падения на пол, и следующим движением Горташ выхватил из-под подушки металлический шприц, ногтем большого пальца отщелкивая в сторону колпачок.       — Доброй ночи, Вае’Виктис, — выплюнул.       Глаза привыкли к темноте. Дроу поднялся с пола плавными и текучими движениями. В груди засвербело от смутного ощущения неправильности. Не его движения, не его манеры. Не Вае’Виктис.       Горташ отшвырнул его одной пощечиной, когда как любое другое существо такой комплекции он даже не смог бы сдвинуть, а уж настоящего Вае’Виктиса и подавно.       «Думай, вспоминай,» — мысли мгновенно проносились в голове, пока сам Горташ подбирался для одного четко-выверенного удара. — «В последнюю встречу, о чем мы говорили? Что он делал? Как он говорил? Как он реагировал?»       Вик отправился в Рейтвин, в Лунные Башни. Как он говорил… расправляться с одной конченой дурой. По донесениям лже-Вае’Виктис уже был в Рейтвине, сникал к себе поклонение и упивался божественным отношением к себе. Настоящий Вае’Виктис отправился убивать свою копию, стало быть… Он мёртв.       «Факт,» — отстраненно отметил про себя Горташ, — «Вае’Виктис для всего нашего весьма рискованного предприятия подходил гораздо, гораздо лучше».       Холоднее, сдержаннее, понимал важность правил и самодисциплины, а его дворецкий Скелеритас хорошо помогал утолять жажду крови, чтобы дроу не забывал сердцем про эти самые правила. Что немаловажно, Горташ читал Вае’Виктиса, как открытую книгу, насквозь проницая все скрытые и явные мотивы, при всех маньячных наклонностях партнёра, ни у него, ни у Горташа не было резона пускать друг-другу кровь.       Всё придётся переделывать. Опять.       Плеяда способов изменить свою внешность и существ, способных превращаться, в кого угодно, в считанные секунды пронеслась в уме. Энвер взвесил их, большую их часть признал непригодной и безжалостно отправил на помойку. Друиды и ряд заклинаний давали способность превращаться лишь в зверей. Металлические драконы идеально меняют свой облик и копируют разумных существ, но вероятность появления таких мифических существ в своей спальне Горташ оценивал близко к нулю. Оставались доппельгангеры, которые носили магию в своем теле. Они способны воссоздать в разумных пределах любую одежду и любые габариты, вот только одежда не снималась, а мускулистое тело дрища не обрело бы в одночасье физическую силу. Видел он, как-то дутые зельями мышцы вояк из Пурпурного Города, жалкое зрелище.       Итак, к нему пришел доппельгангер. Энвер отшлифовал результат, выбросив все лишние сущности: не абы какой допплер, а Орин. Незачем вспоминать весь её выводок перевёртышей.       Вся гамма чувств от легкого раздражения до едкой досады пролетела мимо, не отразившись на бесстрастно вежливом выражении лица.       — С какими судьбами, мой дорогой друг?       — О, друг? Дорогой, мы уже стали друзьями? А как же наша… — один невесомый шаг, и лже-Вае’Виктис положил ладонь на колючую щеку и провел пальцами вниз по груди, — близость?       Зубы скрипнули. Настоящий Вае’Виктис не ласкался, у их взаимодействий не было никаких «привилегий», как это водилось у некоторых скучающих любителей острых ощущений. Но вот у Орин были, и теперь с рассерженной бабой, которую Вае’Виктис то ли взял, то ли бросил, то ли еще как-то унизил, придется разбираться ему. Бейн свидетель, Горташ его предупреждал: либо не трогай, либо добей. Он ненавидел разгребать последствия чужого идиотизма. Волна ярости пламенным колесом прокатилась по телу, грозя взорваться.       Лже-Вае’Виктис придвинулся еще ближе, коленом утыкаясь в пах, и напоролся на острие иглы. Укол пришелся не в кровеносный сосуд, а в мягкое подбрюшье, но приятного мало. Допплер замер. Кривая улыбка расколола черно-синее лицо. Кожа лица оплавилась и потекла воском, формируя новое тело: мелкое и женственное, увешанное шматами мяса на цепочках. Точеное фарфоровое личико оскалилось.       — Какой теплый приём…       — Я пущу яд, если дернешься, — Энвер глубоко дышал. — Я изменил яд лилового червя. Доработал и улучшил. Проверим на тебе, что будет? — тонко ухмыльнулся. — Говори, что хотела, Орин, — следы ухмылки моментально стёрло.       В напряженной тишине их разделяло одно дыхание на двоих. Что творится в её буйной голове? Какой стих втемяшится ей в голову на следующем ударе сердца?       — Такой скучный, — она бархатисто рассмеялась, но сексуальностью даже не пахло. — Что же, лорд Горташ, чёрная рука Бейна, я довожу до вашего сведения, что я, Орин Красная, стала главой культа Баала, — она наклонилась вплотную, горячий шёпот ударялся прямо в напряженные губы. — Теперь я Госпожа Убийств. По всем дальнейшим вопросам я требую обращаться исключительно ко мне.       Отстранилась. Ночь овеяла тела прохладой и выдула удушливый мускусный парфюм. Орин кайфовала от осознания своего триумфа. Ну как же, ненавистный старший брат убит, и теперь все внимание Баала — нет, Отца — достанется ей и только ей одной.       — А ещё у меня для тебя есть подарок, — щедро обвела рукой ящики, — в честь моей состоявшейся инаугурации, — хихикнула.       Пункт первый: найти, кто пропустил посторонних в его дом. Появилась новая запись в воображаемом планировщике дел Энвера Горташа.       Не выпуская шприца из рук, он с показной вальяжностью проследовал к ящикам и лениво подцепил крышку.       Лунный свет филигранно высветил отрезанную голову с посиневшим вывалившимся языком в окружении рубленых кусков мяса. Срез чернел обтрёпанными краями. Голову отпиливали. Эмрис, шпион. Он лично отдавал ему приказ вынюхивать секреты баалистов. Улисса с пышными чёрными кудрями покоилась в следующем ящике, прими Бейн её душу. Только кудри и остались нетронутыми, все остальное было превращено в фарш в угоду садистским желаниям. Монблана определил лишь по золотым зубам, лицо было оплавлено кислотой до полной неузнаваемости, как и остальное тело. Едкий запах защекотал ноздри.       Тридцать золотых за три комплекта кожаных доспехов, двадцать четыре золотых за двенадцать кинжалов, шестьдесят золотых за шесть коротких мечей, пятнадцать золотых за три комплекта одежды, стоимость еды и обучения сверху. Итого, потери в золотом эквиваленте составили примерно пятьсот золотых с учётом потраченных казённых лечебных зелий. Точность хромала, но суть от этого не менялась: Орин убила его людей, пустив его труд коту под хвост.       Горташ гипнотизировал содержимое ящиков, уговаривая себя не срываться на этой безбашенной садистке прямо здесь и прямо сейчас. Во-первых, он уже успел изучить эту женщину. Во-вторых, он рискует потерять культ Баала. Он не готов — пока не готов — иметь дело с рисками так же упустить нетерильский камень. Новоявленная Госпожа Убийств самодовольно скалилась, подрагивая от возбуждения, наслаждаясь чужой злостью.       В лучших традициях мафии Орин не ограничилась одной лишь головой на подушке, а принесла выпотрошенные тела целиком. Ещё раз Энвер большими буквами занёс в мысленное досье Орин Анчев по прозвищу «Красная» в графу характеристики пункт «ЗРЕЛИЩНОСТЬ!!!».       Хрупкое спокойствие удерживалось лишь силой воли и размеренным дыханием: при Вае’Виктисе было не так. При нём его шпионы рисковали лишь верой в Бейна: мерзавец был чертовски харизматичен и убедителен.       — Что и кому ты хочешь доказать, Орин? — Горташ захлопнул ящики и развернулся допплеру. — Я оценил твой… подарок. Благодарю. А теперь, иди и наслаждайся мнимой свободой в своих новообретённых владениях. Ты ведь ради этого затеяла попытку убийства своего брата?       — Он мертв! — рявнула.       Слишком резко для человека, который уверен в своей правоте. Психопатка задумала поиграть в очередную свою кровавую игру, но не кое-чего не учла: в любую игру можно играть вдвоем. Особенно, в «выведи ближнего твоего». Кто лучше: холодный манипулятор или неуравновешенная стерва со звериным чутьем?       Орин бросила вызов ему, Черной Руке Бейна. Её нужно поставить на место.       — Разве? — с легким наклоном головы Энвер выгнул бровь. — Он жив в твоей голове, Орин, — коснулся пальцами свободной руки своего лба. — Иначе бы ты не пришла ко мне в его облике. Ты ведь прекрасно знаешь, что порой убить тело недостаточно. Что такое тело? — он вкрадчиво продолжил, сильнее понижая голос и воскрешая в памяти философские диспуты с Вае’Виктисом. — Это всего лишь физическая оболочка, особенно, когда после себя оно оставило идеи, память, родственников или, даже, след в истории. Вае’Виктис взрастил культ и вложил в головы своих верных последователей идеи, и ты это знаешь. Нет затеи безуспешнее, чем соревноваться с мертвым, потому что он мертв, он больше не совершит ошибок, а значит — идеален.       — Захлопни пасть! — Орин пробила крупная дрожь, — Ты, лживая свинья, заткнись, или я вырву твой язык и скормлю его тебе же! Я разорвала его на несколько кусков! Я запытала его до смерти! Я… — запнулась, резко прикусив язык, и расплылась в елейной улыбке. — Я выпотрошила его голову, милый. Он теперь ничто. И до твоей головы доберусь, если ты не закончишь свои игры.       Горташ отшагнул в сторону и назад, не давая Орин подобраться к себе со спины. И перешел в наступление.       — Ты пришла ко мне, принесла трупы моих людей. Я не убил тебя, только потому что ты не принесла нетерильский камень. — Орин торжествующе осклабилась. — У нас есть план, Орин, который должен быть исполнен, и ты не будешь мешать, ты будешь в нем участвовать, чтобы привести Мертвую Тройку к величию.       — Ох, лордишка все течет со своих планов, как жалкая свинья, ищущая удовольствия, — она кривлялась, с чувством выговаривая каждое слово.       — Я напомню тебе, что Бейн единственный, кто вернул свои силы и домен, — Горташ с несравненным удовольствием смаковал смерть бессильной ярости и отвращения на лице Орин. — В то время как твой любимый Отец прозябает где-то на задворках мироздания. Он все еще сильнее любого смертного, но жалкий остаток бога, который, вкусив божественность, ее потерял.       — Закрой свой рот! — клинок ударил рядом с шеей, рядом с дернувшимся кадыком.       Было близко. Горташ оперся о стол и поднял подбородок выше, снизу вверх смотря на взбешенную женщину, скалящую зубы. Грудь под шматами мяса лихорадочно вздымалась. Он достаточно сильно выбил её из колеи, и теперь мог действовать.       — Это факты, — он веско уронил слова во тьму. — Ты можешь их отрицать, но суть от этого не изменится.       — Ты не посмеешь оскорблять Баала, — шипела она, придвигая лезвие и оставляя кровавую полосу.       — Оскорблением было бы опустить руки и не попытаться вернуть ему величие, когда в наших силах это сделать, — он понизил голос, вновь завладевая вниманием. — Главная цель Плана — вернуть силы Баалу, что он вновь стал полноценным богом.       «И Миркулу,» — умолчал Горташ. — «Чтобы в конце-концов Бейн обрел еще большее величие».       — Вы занимались этим? — она удивленно сделала шаг назад, все еще удерживая нож у шеи.       — Этим.       Допплер замерла. Чисто теоретически, сейчас хорошая возможность вонзить шприц и отравить. Дальше ему нужно пережить вспышку ярости, пока яд не сделает свое дело, вот только камня при ней не было (к сожалению, иногда Орин через-чур осторожна), а значит, риск того не стоил. Энвер дышал на «два-четыре», прикидывая в уме, достигли ли слова до её сердца, миновав отвратительный непокорный характер. Нужен другой глава культа Баала — опять подумал он — более сдержанный, холоднокровный, способный осознавать и оценивать поступки своих действий. Это точно не Орин, но лучше у него ничего нет, к сожалению.       — Хорошо, — она резко разорвала дистанцию. — Но ты не будешь диктовать мне, кого и как я убиваю. Бойня будет, и никто её не заключит ни в какие рамки.       — План требует точности, — у Энвера заиграли желваки на челюсти. Он разговаривал, будто с диким зверем. — Я буду требовать, чтобы ты исполнила свою часть так, как подобает.       — Только попробуй, лордишка, — она мерзко ухмыльнулась под стать не менее мерзким белесым бельмам в глазах.       — Иди. Спокойной ночи.       Орин качнула бедрами, грациозно развернулась, на ходу обращаясь в громадного дроу с каскадом красных волос. Жеманного дроу с блядскими повадками, изгаляясь над тем, каким был Вае’Виктис. Он умер по ее словам, а она все еще не могла натанцеваться на костях своего брата. Не прощаясь, она вышла за дверь, хоть так оставляя последнее «слово» за собой.       Горташ прислонился к массивному дубовому столу, откладывая на столешницу шприц ручкой к себе. Надо привести в порядок мысли. Для кого было предназначено представление: для него или для самой себя? Кому и что она хотела этим доказать? Эти вопросы он задавал ей, но теперь он задавал их себе. Из бара достал бутыль и граненный стакан. Плеснул в него виски, ровно два пальца, и махом опрокинул в себя, не ощущая вкуса, раздраженно грохнул стаканом об стол. «Гребаная сука,» — его взгляд скользнул ящикам с трупами, и он захлопнул крышку. «Чертова гребаная сука,» — он нашарил у кровати колпачок шприца и закрыл иглу. Она так старается — он налил еще виски и так же небрежно влил в горло — так старается себя убедить в смерти Вика, что аж самому хочется обмануться и поверить, что этот придурок жив. Энвер не скорбел, когда принесли первые отчеты о смерти партнера: каждого можно заменить. Но, видимо, ошибался, и Вае’Викстис не просто шестеренка в его планах. Эта сучья проблядь Орин разбередила старые раны.       Они пили — вместе. Они сражались — вместе. Они строили планы — вместе. Они пересекали преисподнюю — вместе. Они воровали Корону Карсуса — и тоже вместе. Когда Вик во время первой вылазки в Авернус чуть ли не пожертвовал собой, Энви не смог его бросить. Упаси господь, они не спали, на что бы там не намекала Орин, но понимали друг-друга, как никто другой. Рука потянулась к бутылке.       Горташ убрал бутылку и перевернул стакан на клочок пергамента, отпечатав полукруг. На сегодня ему хватит и виски, и воспоминаний.       «Врёт,» — в голове росла абсолютно дурацкая убеждённость, граничащая с безумием. — «Он жив».       Надо успокоить мысли. Энвер обратился к старому доброму средству, которое ему помогало с детства: к планированию. Привычно мысли перешли в иное русло, в голове принялись строиться и корректироваться планы, пока руки убирали учиненный беспорядок.       Пункт первый есть. Пункт второй: набрать и проинструктировать новых шпионов с учетом повадок нового главы культа Баала. Пункт третий: выяснить, куда пропал наутилоид с Призмой, подвергшийся нападению гитов. Пункт четвертый: корректировать План под абсолютную неуправляемость и неуравновешенность Орин.       Контроль расползался, как ветхое лоскутное одеяло под грузом внезапных событий, вынуждающих раз-за разом двигать сроки, менять поставки, искать людей. Бейн свидетель, легко не будет, но Энвер Его чемпион, и он должен преодолеть эти испытания.       Пункт ноль (параллельно всем текущим задачам): найти Вае’Виктиса.