***
— Не трогай меня! — сквозь зубы шипел растрепанный черноволосый мужчина. Его спина — это сплошное кровавое месиво, утыканное шипами игольчатых дьяволов. Глаза мужчины были сухи, и только пара непрошенных слезинок сорвалась, пока его переворачивали на живот. Со стороны правого уха тихо звякнуло. Вае’Виктис пальцами-щупальцами выудил плоскогубцы из ремонтного набора, завернутого в парусину. На ручке блеснуло клеймо мастерской Пурпурного Города. — Заткнись и прими помощь, — Вик примерился и выдрал первую иглу. Имя человека потонуло в крике. — Погоди… — он вложил в рот пациенту отвертку с деревянной ручкой и продолжил. Пещеру затопили сдавленные стоны.***
— Не трогай меня! Вае’Виктис осмотрел свои руки: иссиня-черные ладони, длинные пальцы, коротко остриженные ногти, загрубевшие подушечки, три фаланги. В ярком свете он, подслеповато щурясь, различил на коже многочисленные старые шрамы от скальпелей, словно кто-то собирал его по кусочкам. Протест оскорбленной невинности пропустил мимо ушей: — А то что? Что ты мне сделаешь сейчас, отравленный и беспомощный? Старая подруга в лице головной боли вернулась и мерно долбила в висок, отдаваясь эхом в темени. Вик вжал пальцы в кожу у глаза и принялся медленно массировать. — Я сам справлюсь! — аристократическое лицо замерло в маске едва сдерживаемой застарелой ненависти. К себе? К собственной слабости? К Вику? — Радуйся, что в твоей спине не лес игл. Вот тогда бы я посмотрел, как ты сам справишься. — Черт возьми! — вампир отвернул голову, жмурясь. — Для протокола: я против того, чтобы ты оказывал мне помощь. «Я против того, чтобы ты меня трогал,» — Астарион, зажмурившись, считал вдохи. С неопределенным хмыканием Вае’Виктис опустился на землю и закатал штанину его брэ под самое основание бедра. Горячие руки обожгли холодную кожу, оставив за собой шлейф мурашек. — Расскажи, что такое быть судьей. Или что тебе не понравилось в суде над Арабеллой. Он достал кинжал из-за голенища, тщательно протер его спиртом и, удостоверившись в стерильности лезвия, резко вонзил сталь в бедро, расширяя рану. Астарион выгнулся дугой, захлебываясь криком. Черная кровь потекла на землю щедрым потоком. Вик с обреченным видом откупорил еще одно зелье и бесцеремонно влил его в глотку слабо сопротивляющегося вампира. — Ты серьезно?! — Астарион пытался отдышаться, запах собственной крови щекотал ноздри. Картинка раздваивалась. — Что именно? — Неужели тебя интересует суд? Зачем тебе это? — А о чем еще спрашивать, Ваша Честь? Цвет твоего белья я и так вижу. Хочешь, поговорим о том, почему ты будишь всех своими кошмарами? — кровь прекратила обильно течь, и дроу приник губами к ране. — Исключительно для тебя, дорогой, — едко выплюнул Астарион, намертво прикипев взглядом к красной макушке в ногах. Вампир обмяк на земле, пока Вик, отфыркиваясь, отсасывал яд вместе с кровью. Рана на его многострадальной ноге пульсировала огнем, а тянущая боль резко диссонировала с ощущением мягких губ и легкими касаниями языка к коже на краях. Астарион прикусил щеку изнутри и через силу заставил себя отвести взгляд в сторону в тщетной попытке отвлечься от нежных губ, от Вае’Виктиса и от собственных бредовых мыслей, стайкой набившихся в голову. Под его косым взглядом лужа отравленной крови всё росла, не успевая впитываться в песок. Укол благодарности к «подарку» Кассадора стрельнул в грудь: ведьмин яд брал его медленнее остальных. В принципе, в любой ситуации есть свои плюсы. Кстати, о плюсах. Лаэзель и Шедоухарт же в данный момент лежали без сознания, в то время как он вполне себе бодрствовал. «Отлично, продолжай в том же духе,» — он мысленно себя приободрил. Значит, у него будет шанс пририсовать уши и рожки спящим красавицам или уложить их в обнимочку, а все благодаря самоотверженной помощи Вика. С щелканьем мысли вернулись к голове дроу в опасной близости от сокровенных мест. «Это провал,» — констатация факта не добавила воодушевления. — «Ладно, попробуем еще раз». — Начнем с того, что суда, как такого, не было, — Астарион выдохнул. — В суде участвует обвиняемый, обвинитель и сам судья. Во время тяжбы обвинитель сообщает судье, в чем он обвиняет своего оппонента, — он скривился от вынужденной тавтологии. — Оба предоставляют доказательства своей позиции, и задача судьи проследить, чтобы все было в соответствии с буквой закона, а после объявить результат тяжбы. — А как же справедливость? Вик оторвался от раны и сплюнул кровь. Черноватые потеки стекали с губ на подбородок. Он утер рот, оставив кровавую полосу на щеке, одарив взглядом из-под ресниц. Хищным. «Твою мать, Вик, что ты делаешь?!» — с потаенным ужасом вампир ощутил, как не вовремя влитое зелье набрало силу, и как робко дернулся твердеющий член. «Он не должен понять,» — сжал песок в кулак и приказал себе расслабиться. «Вае’Виктис на ярком свету слепое полено,» — как мантру повторял себе Астарион. — «Он не увидит, не увидит, не увидит». Только если сам Астарион ему этого не позволит. А он не позволит. Вае’Виктис невзначай лизнул рану, и Астарион испустил беззвучный судорожный вздох. Суды, он рассказывал про суды. Нельзя, чтобы пауза затягивалась, иначе Вик решит, что он потерял сознание и будет искать пульс, а пусьс грохотал в ушах, выдавая его с головой. — Не смеши меня, — усилием воли вампир изобразил манерную снисходительность. — Задача судьи не в поиске справедливости. Он смотрит за тем, чтобы доказательства не были фальшивыми, и выносит решение на их основании. Если закон справедлив, то будет справедливость… «Какой закон?! Какая, к дьяволу, справедливость?! Что он несет, пока Вае’Виктис бродит губами и пальцами по внутренней стороне бедра?!» — Но нельзя во всей полноте облечь справедливость в закон. Мне даже интересно, как некоторые люди пытаются продвигать свои идеи об эффективности, как будто человек, — он подобрал слова, — это прекрасное, сложное существо, напитанное ярчайшей сочной кровью, всего лишь обычный железный истукан. «Человек больше любого рацио, и никакая рациональность не вместит его,» — всплыли слова из далекого философского трактата, когда он еще только-только вступил на тропу постижения семи свободным искусств. Только человека будет так трясти от, казалось бы, невинных прикосновений. Астариона именно что трясло и бросало в жар. Он все еще человек, как бы ни пытался сломать его Кассадор. Член окреп настолько, что оттягивал ткань бре. Надо было поискать кого-нибудь среди беженцев с симпатичной мордашкой, проклинал себя Астарион, чтобы член не вскакивал, как у девственника при виде голых сисек. «Думай, думай. Вспоминай эти чертовы ордалии, сословные суды, привилегии благородных и прочую дребедень, по которым меня гоняли в университете!» — если он вспомнит всю эту тягомотину, которую учил аж триста с лишним лет назад, то у него будет шанс не попасться. «Ордалии — это наследие варварских племен до становления первых государств…» — голова со скрипом заработала, и член нехотя улегся обратно, — «цель ордалий заключается в проведении человека без сословия через божественное испытание. Руку обвиняемого обваривали в кипятке или вкладывали раскаленный металл. Место повреждения закрывали повязкой. На следующее утро повязку снимали, и если место повреждения оказывалось чистым и нетронутым, то человек признавался невиновным…» Дыхание отпустило, ткань исподнего прекратила топорщиться. Почти. — Возвращаясь к первоначальной теме обсуждения… — поверхностное дыхание слетало с обсохших губ. Холодное тело ощущалось горячим и остро воспринимало каждый шов на одежде, — мы пришли к моменту вынесения приговора. Насколько я могу судить, Кага была и судьей, и обвинителем, а значит, как и в военном суде, она сочетала в себе сразу несколько ролей. Понятие военного трибунала вряд ли известно друидам, да и над чем там можно было так долго размышлять, скажи мне? Поэтому я это представление не могу назвать ничем иным, кроме как дешевым цирком… Астарион аж подпрыгнул, стоило Вику неаккуратно положить ладонь на привставший член, болезненно упиравшийся в ткань. «Нельзя же быть настолько тупым, чтобы не понять,» — с затаенной обреченностью Астарион раз за разом обмирал внутри. Член, впитав тепло горячей руки, встал колом. Между тем, дроу, увлеченный раной, вслепую убрал руку от паха. Что же, ладно, значит, он тоже будет строить хорошую мину при плохой игре. Его мысли вместе с кровью потекли от головы в противоположном направлении. После легкой запинки он продолжил говорить: — Да, моралисты скажут, что этот цирк стоил крови ребенка, но кого вообще волнует смерть этой девочки кроме родителей? Арабеллы, вроде бы, да? Состав преступления на лицо. Попытка совершения кражи была. Наказание незамедлительно последовало. Огорчительно, что у нас накрылись медным тазом переговоры с Мол, но… Вик, блять, нежнее!***
— Ненавижу, ненавижу… — шептал мужчина сквозь рукоятку отвертки. Осталось чуть меньше половины шипов. Смысл сбивчивого шепота не имел значения: главное — продолжать говорить. Вик подцеплял шупальцами лохмотья куртки, убирая в сторону от кровавого месива на спине. Глаза на стебельках покачивались в такт движениям. Один глаз, черный, янтарный, поднес прямо к лицу мужчины, бледного от потери крови и трясущегося от озноба. Обросший щупальцами Вик с красными патлами грудой мяса опустился рядом. — Ненавижу Рафаила. Ненавижу Нубалдина. Ненавижу мать, отца. Ненавижу тебя, — мужчина не смог удержать сердце щемящую откровенность, — зачем ты благородно жрал этих блядских демонов? Зачем ты напоминаешь мне, что есть что-то хорошее особенно посреди блядских каменных пустошей?! — А ты хотел голодать? Считай это, — булькнул, — оптимальным решением.***
Дроу встрепенулся и разжал руки. Слишком реальное воспоминание. Тело. Его Тело. Без щупалец, нарывов, слизи, с руками и ногами на месте. И глаза — приложил пальцы к скулам, прямо под веки, щедро обмазанные углем — смирно сидели в орбитах, а не болтались на стебельках. Измазанные в крови подушечки нащупали очередную сетку мелких шрамов. Рассказ Астариона прошел мимо ушей. Он что-то говорил, и ладно, значит — живой. Товарища под его задумчивым взглядом колотило то ли от озноба, то ли от возбуждения. Твердый член прямо говорил о втором. Вик прикрыл глаза, устало набирая дыхание: ну и что с ним теперь делать? Им еще целый день шляться по болотам, а с такой неприятностью Астарион рискует натереть одну большую кровавую мозоль. Бывало, конечно, такое, что член вставал и до, и во время, и после боя. Встал и встал, нашли трагедию. Лично он уходил и давал время собраться с мыслями. Когда же были пленные, то сам с удовольствием оттягивался на них. Мертвых или живых — без разницы. Из раны наконец-то текла читая красная кровь. Увлеченный собственными мыслями, Вик подогнул раненую ногу, прижал к ране чистую тряпицу и закрепил повязку. Замер, кусая губы и щеки. Зубы нестерпимо ныли, словно в десны, прямо в корни, толкались новые зубы. Один раз в своей жизни он переживал появление коренных зубов — этого хватило по горло. — Говорят, что оно было слишком жестоким, — Вик глотнул травяного настоя от Гейла и прополоскал рот, не подавая вида, что заметил возбуждение. — Штраф или отрубание руки, вот обычные наказания за воровство, — вампир пожал плечами, подхватывая правила игры «я знаю, что ты знаешь, что я знаю, и мы об этом промолчим». Тронулся на пробу и лег обратно: голова кружилась. — Жизнь переоценена. Родители не научили Арабеллу, что воровать плохо, и что у каждого действия есть свои последствия. Так и в чем проблемы? — Вик сплюнул настой. — Ноет? — Астарион спросил с нарочитой заботой. Дроу неудовлетворенно хмыкнул: по нему и так видно, что зубы ныли. Или совесть. Знал же, что Арабелла в объятьях ядовитой кобры зашугана и зайчиком сиганет прочь от любого шороха. Черт его дернул метнуть взгляд в сторону двери. Он хотел увидеть и услышать, что будет? Он убийца? Или еще нет? Ответственен ли он за глупость Арабеллы, стоившую ей жизни? Он же не рыцарь в сияющих доспехах. Как вообще так получилось, что боги засвидетельствовали его клятву и почему до сих пор эта клятва не спала? — Я тоже так подумал, — дроу убрал флягу с настоем за пояс. — Милый, может тебе стоит вернуться к общим трапезам с нами, а не жрать мясо, забившись в самый темный угол? Вик отрицательно мотнул головой. Сырое мясо насыщало, пусть и тяжело жевалось, но ощущение первобытной сосущей жажды отступало. Сводящая с ума боль в зубах тоже. Астарион шипел и дергался, пытаясь поудобнее расположить член. Бедра жгло воспоминаниями о касаниях. Возбуждение все не отпускало. Вик, как всегда, был чертовски немногословен и отмалчивался, отдавая свое предпочтение жестам на манер ожившего голема. Он слушал, смотрел, пребывал где-то у себя в глубинах, даже не трудясь изображать деятельное участие в разговоре. Ему в одно ухо влетело, а из другого вылетело, и дай боги он ответит по сути вопроса, а не как обычно. Кончики ушей, казалось, подожгло это неподдельное равнодушие, и огонь побежал дальше по скулам, вниз по шее, пока не достиг сердца и не потух. И тут ярость взорвалась в груди. Вампир на мгновение оглушено уставился на дроу. Да как он вообще смеет быть таким холодным и безразличным? Его хоть что-то помимо убийств задевает?! — Знаешь, твоя помощь выглядела весьма… провокационно. То, как ты это сделал, разве не было унизительно? Вик нарочито отстраненным взглядом скользнул по лежащему эльфу. Выглядел тот откровенно по-блядски с лихорадочным блеском в глазах. Глухое раздражение разливалось в груди от попыток Астариона уколоть побольнее. Виктис сполоснул руки в прохладной воде. Он, как всегда, был краток: — Унизительно, когда хотят унизить. Прохладная кровь текла сквозь пальцы. Сморгнул: вода. Текла вода, смывая кровь и грязь. Жаль, кровавая пастораль выглядела бы веселее. Он бы даже сказал, интригующе. Подсознание подбросило новое воспоминание о жутких былых днях, наполненных ностальгией и трогательной заботой, снова утягивая в болото иллюзий и прошлого. Его друг из воспоминаний, которого он сейчас по факту не знал, вызывал больше сочувствия и симпатии, чем его нынешние спутники. Вряд ли он вел себя откровеннее того же Астариона, но, видимо, совместные испытания сплавили их воедино. Проклятье, ради этого человека он жрал демонов во время первой вылазки на Авернус, отчетливо видя на себе, что творит с его смертным телом демонический ихор. Дело даже не во внезапных гастрономических изысках — демоны на вкус во сто крат хуже того сыра с фиолетовой плесенью — а в чувстве родства и принятия. Бесспорно, прошлый Вае’Виктис был без царя в голове, но постойте. Почему прошлый? Это и его прошлое тоже. Тело Астариона растянуто крестом, прибитое дрекольем к земле. Лаэзель и Шедоухарт, две бабочки, в обнимку лежали пришпиленные копьем сердце к сердцу. Так мило собачились друг с другом, а в смерти пребывали вместе. Вечность. Красная взвесь с ошметками плоти и фиолетовыми нитями затмила небо, и запах — о, боги — запах благословенной крови овевал с головой нечаянной благодатью. Вкрадчивый, прямо над ухом тихий смех, проехался по загривку. Мелкие волоски встали дыбом. Жаждешь принять свой мрак минувших дней? А ты знаешь, что именно таится в прошлом? Но мне нравится твоя решительность. Давай. Делай, что хочешь. Иная пластичность втекла под кожу, открылась. как второе дыхание. Белокурый эльф валялся на земле, маясь от возбуждения, ударившего в голову. В таком положении Вик его и застал. Брови поползли вверх: ах, ну конечно. Ручки сейчас дюже слабые. Кака-а-ая жа-а-алость. — Ох, милый, мне пришла в голову мысль. А как ты относишься к Лолс? Может, ты всегда втайне мечтаешь встать на колени, подставить плечи и лобзать чьи-то изящные ступни, пока розги бродят по твоим плечам? Пелена тумана покрыла рассудок вампира, и мозг не поспевал за языком. Астарион впился взглядом в дроу, выискивая в каменном выражении лица хоть какую-то искру эмоций. Внутренний яд вскипал, жег и не давал покоя. — Ты только что ответил, почему не Лолс. Вик ходил кругами неподалеку, вытирая руки. Астарион откровенно нарывался, выбивая из него хоть какую-то реакцию. — Да ладно! На типичного селдарин, знаешь ли, ты тоже не похож. Может, Груумш? Тебя порой от орка-то отличить сложно. — Что еще скажешь? — с обманчивой мягкостью спросил дроу. Зрачок затопил радужку алых глаз, рискуя порвать тонкую карминовую оболочку. Вампир скалился. Непередаваемая смесь эмоций отражалась на лице. — Альфира, знаешь ли, довольно странный выбор. — Астариона несло. — Она просто милая девочка-куколка. Кстати, ты же ведь не остался тогда ночевать у нее, да? Какие байки ты ей рассказывал по пол-ночи? Зря он вспомнил его Альфиру. Дроу протяжно с шипением выдохнул сквозь зубы. Кое-кто хотел выбить из него эмоции? Прекрасно. У него это получилось. — Молчать, — темная рука внезапно вдавила грудь в песок, Вае’Виктис навис сверху, сверкая глазами. — Я не разрешал тебе открывать рот, — мягко произнес он. Что-то темное и влекущее плескалось в глубине зрачков в обрамлении алой радужки. Больное желание самому упасть на колени и подставить плечи под удары. Виктис хищно втянул носом воздух, ловя это полузабытое чувство — искренность, руины грязного отвратительного прошлого, что Астарион стремился избыть под солнечным светом. Вае’Виктис хотел по-хорошему: уйти и переждать. Но будет по-плохому. Он выволочет всю запрятанную грязь. Астарион не скроется. Стремясь вскрыть душу, будь готов, что тоже самое с превеликим удовольствием проделают обратно в ответ Длинные клыки вампира клацнули. — Хороший мальчик, — дроу завороженно прогладил шею с выпирающим острым кадыком. — Бесишься? А ведь этот хороший мальчик все еще сидит в тебе, мучается и страдает. Он не хочет быть чьим-то мальчиком, так? — Пош-ш-шел ты к черту… — Астарион выдохнул сквозь зубы. Все эти пренебрежительные обращения вроде «мальчика», «девочки», «шлюшки» всегда работали безотказно в сочетании с каким-нибудь эпитетом. Вае’Виктис едко улыбался. Он когда-то управлял людьми, и как хороший предводитель, он должен был давать то, о чем мечтали, чего желали. Пусть даже в тайне от себя. Тем ценнее и сокровеннее момент, когда он попадал «в строчку». Иссиня-черная рука легла на член и властно сжала сквозь ткань. Астарион будто прошило током. Сдавленно выдохнул сквозь зубы: да, так, черт возьми, не церемонясь. Горячим медом плеснуло в поясницу удовольствие. — Как же ты стремишься меня вывести из себя, — шепот Вае’Виктиса опалил горячим дыханием ледяное ухо. — Зачем тебе это надо? — Весьма забавно наблюдать за тобой, как ты трясешься и маешься. — Забавно? — эхом повторил дроу, вкладывая пальцы его в рот. — Я сейчас тоже посмеюсь. Два пальца. Три. Острые клыки пробили кожу, и кровь затекла в глотку. Астарион закашлялся, и длинные пальцы глубже пробрались в полость рта. Они скользили по языку, щедро собирая слюну. Второй рукой захватил яйца и сжал в пригоршне, вызвав новый стон. Что Астарион, что Альфира, такие отзывчивые. Его член окреп в штанах и дернулся. Вампир шипел и кусался, прикрыв глаза, против воли (или наоборот?) обсасывал пальцы. Его руки скребли по песку, оставляя борозды. Ушей коснулся шорох одежды. Прохладный ветерок ласково овеял бедра, заставив кожу покрыться мурашками. Дроу, не меняя вдумчивого выражения лица, заключил член в плен влажной ладони, пачкая в крови и слюне. — Ты довел меня. Понравилось? — Вик размазал влагу по головке и на пробу медленно двинул рукой по всей длине. Вампир дрогнул, попытался встать. Вае’Виктис положил руку на грудь и надавил: ле-жать. Острые уши стояли торчком, жадно ловя каждый звук. Он двинул рукой вверх и, скользнув пальцем по уздечке, повел обратно. И снова вверх, тягуче медленно, не давая расслабиться ни на секунду. Астарион кусал губы, пропарывая тонкую кожу заострившимися клыками, вцепляясь в руку на груди и толкаясь бедрами навстречу руке. — Черт, не издевайся! — он жалобно прохрипел, проклиная себя за каждую слово. — Неужели? Дроу всем своим немаленьким весом уселся на ноги. У жертвы получилось только безуспешно дернуться. Широкие движения руки по члену практически сошли на нет. — Мне плевать на все сорта твоей изощренной иронии. Я пропускал мимо все твои остроты, пока ты не упомянул Альфиру. Теперь моя очередь издеваться, — Вик шипел прямо в розовеющее ухо, царапая обветренными губами. — Или мне содрать с тебя кожу и выволочь на свет божий всех твоих бесов, м-м? Только скажи, и я сделаю с тобой все это, и даже больше. Он ощутимо сжал яйца и оттянул до легкой боли, перекатывая в руке. Член пылал. Огонь концентрическими кругами распространялся по животу. От угрозы Астарион непроизвольно всхлипнул, и его грудь покрылась мурашками, но боли не последовало. Не из-за большой любви, конечно, а от нежелания потом тратить зелья, но все же. Кассадор с наслаждением исполнил бы угрозу. Рука обхватила член и медленно задвигалась по нему. Вик проворачивал запястье, вызывая вспышки белых искр перед глазами. Мало, мало, как же этого мало. — Вик, пожалуйста, — вампир не узнавал свой голос, да и плевать. — Пожалуйста, что? — Вик уложил руку на его щеку и прогладил от нижней челюсти до ключиц. Шея впитала тепло прикосновения. Финт подсознания, и фраза прозвучала сладким голосом Альфиры. Ох, зря он ее вспомнил. С раскроенной от уха до уха шеей она выглядела бы изумительно маняще. С этими прядками темно-розовых волос в багровой луже. Обескровленное лицо, раскрытые в гримасе ужаса (или экстаза?) губы. В Вае’Виктиса плеснуло жаром, и член налился кровью. — Сильнее, — в бреду метался и требовал Астарион, крутя бедрами и насаживаясь в руку. — Пожалуйста, сильнее, умоляю тебя… Невольно Вик потянулся к чужим искусанным губам. Нет, не Альфира — он через силу отстранился, благодаря ускользающим остаткам самоконтроля. Вот прямо сейчас на месте Астариона лежала бы его девочка. Сдержался бы? Вряд ли. Пора завязывать. Иначе он за себя не отвечает. Яркий румянец покрыл бледную кожу, запятнав щеки и ключицы. Вае’Виктис сжал в пальцах напряженную шею, и белые ослабевшие руки вцепились в его запястье, силясь отодрать от горла. Ну уж нет. Должно же быть наказание за все его выходки? Рука на члене задвигалась быстрее, проворачивая ноющее запястье. Вырвавшийся стон-хрип и зрелище алых глаз, закатившихся от блаженства, отозвались жаром в паху, заставляя Вика резко втянуть воздух сквозь зубы. Астарион выгнулся дугой, ненароком ослабив хватку на шее. Он вдохнул давно не нужный ему кислород, и его накрыло ослепляющим оргазмом. Тело моментально обмякло, становясь упоительно покорным в чужих руках, Вае’Виктис чуть не взял вампира на месте, но вместо этого, преодолев жгучее желание, стер со своего подбородка белесые капли и поднес ладонь к изящным губам. Астарион яростно сощурился, напрягаясь вопреки одолевавшей его неге. Вик провел пальцами вдоль линии напряженных губ, по стиснутым зубам и растер семя по внутренней стороне. Унизить можно тысячей разных способов. Например, таким. Провожаемый злющим взглядом, он оставил опустошенного Астариона наедине со своими мыслями и синяком во всю шею. Привалившись спиной к камню, Вае’Виктис дал волю и себе. Как наяву, перед глазами восстала обнаженная Альфира в одном лишь подаренном им медальоне (у него в сумке завалялось рубиновое колье, оно смотреться будет лучше) с распахнутыми бедрами. Она кричала и билась, пока он без зазрения совести ласкал ее там, вылизывая дочиста. В гробу он видал ублюдка Кореллона и весь селдарин вместе с ним взятый. Он жаждал любви, распыляющей тело и душу без остатка, а не убого служения стервам и гордецам, особенно на потеху богине, уничтожившей всякий намек на женственность. Прикусив пальцы, остервенело толкался в руку. Пусть она умоляет и требует. Пусть тянет за волосы. Пусть она примет его всего без остатка. Пусть она будет его не только в мыслях. В вечности.