One night to be confused One night to speed up truth We had a promise made Four hands and then away Jose Gonzalez – Heartbeats
“Нагревание проводника или полупроводника прямо пропорционально его сопротивлению, времени действия тока и квадрату силы тока”. Но что будет, если перестать сопротивляться? Проводник снова начнёт замерзать?***
Выходные промчались молниеносно. Скорее всего, причина их быстротечности крылась в том, что Астарион не скучал. Вообще. Суока, сделавшаяся его хвостом, как и грозилась, неустанно сопровождала Астариона повсюду. Она тонко чувствовала, когда необходимо пребывать в молчании, а когда можно развлечься болтовнёй в отличие от того же Гейла, который постоянно сверлил парочку недовольным взглядом, но вслух не высказывался – завидовал молча. Присутствие Суоки не раздражало, как это обычно бывало с любым другим здешним обитателем, и всё чаще Астарион ловил себя на мысли, что в её компании заточённое существование переставало казаться тяжкой ношей. Всего-то и нужно было позволить кому-то подступиться к нему чуть ближе остальных. Новая реальность отчасти смущала и даже пугала, но стоило сместить внимание с внутренних волнений на хохочущую над любой ерундой Суоку, как узлы невидимых пут, сковывающих его мировоззрение, ослабевали, переставали давить. За минувшую неделю Астарион претерпел умопомрачительные метаморфозы, пришедшие на смену статичности. И эти изменения не остались незамеченными во время утреннего диалога с доктором Ратхом, по обыкновению встретившим его в своём кабинете в понедельник. — Вы выглядите лучше, мистер Анкунин, — отметил психиатр с появившемся во взгляде интересом. — Предположу, что новый курс снотворных действует на вас положительно. Астарион подавил смешок. Стараниями Суоки, заведшей привычку сбегать из своей комнаты с помощью шпильки-отмычки и пробираться к нему после полуночи, он по-прежнему почти не спал. Узнав о его страхах чуть подробнее, девушка, пренебрегая собственным сном, просиживала в палате номер тридцать два последние три ночи. Но Ратху об этом знать не стоило. — Думаю, вы правы. Чувствую себя вполне сносно, — кивнул Астарион и уже приготовился прощаться, надеясь, что на этом их беседа завершится. Не тут-то было. — Или же дело не только в препаратах? — Барабаня пальцами по краю письменного стола, доктор несколько секунд изучал реакцию замершего перед ним больного, после чего сам ответил на свой вопрос. — В одном из отчётов дежурных по смене я прочитал, что вы сдружились с недавно прибывшей на лечение пациенткой. Суокой Тав, кажется… Он бегло глянул в свои записи, проверив, верно ли назвал имя. — “Сдружились” – слишком громко сказано. — Напустив на себя невозмутимый вид, за которым отчаянно пряталось смятение, Астарион принялся изучать свои ногти. — Я лишь ввожу её в курс дела, объясняю местные законы выживания. — Не подумайте, будто я пытаюсь вас уличить в чём-либо. Наоборот, меня радует тот факт, что вы нашли общий язык с кем-то из пациентов. — Ратх изобразил на лице понимающую улыбку. — Вам полезно заводить знакомства, особенно если они вписываются в ваше окно толерантности. Это должно благотворно повлиять на ваше мировосприятие. Слушая воодушевляющую речь врача, Астарион не мог не отметить, что в чём-то Ратх был прав. Суока каким-то чудом попала в ту крошечную брешь, имевшуюся между ним и внешним миром. Буквально протиснулась в едва приоткрытую форточку его сознания и довольно уселась на подоконнике, болтая ногами. Вот уже много лет такого не удавалось сделать никому. Или же это вообще был прецедент? — Однако мне следует предупредить вас во избежание каких бы то ни было травмирующих последствий. — Голос Ратха вновь стал беспристрастным. — Мисс Тав вряд ли пробудет у нас дольше нескольких месяцев. Её случай требует другого подхода в лечении, которое в этой клинике не предоставляется. Думаю, вы и сами понимаете. Она – очень непростая пациентка. Не то чтобы фраза удивила – лишь напомнила собой о законе, без того ему известном. И заставила разозлиться. Не на кого-то конкретного, а на саму ситуацию. Испытывать это чувство было странно, но он не мог ему сопротивляться… — Тогда зачем вы хотите, чтобы я продолжал с ней общаться? — колюче поинтересовался Астарион, почти теряя равнодушный вид. — Я сказал это лишь для того, чтобы её отъезд не стал для вас неожиданностью. Как только будут готовы все документы для перевода мисс в подходящую клинику, а её состояние останется в дозволенных для транспортировки рамках, мы начнём организовывать переезд. До этого времени вы можете спокойно коммуницировать, — поспешил с ответом доктор, то ли подметив нервозность пациента, то ли инстинктивно стараясь снизить градус вероятного накала. — Только постарайтесь не слишком привязываться. Чтобы расставаться было не так досадно. “Привязываться? С чего бы? Вот уж ерунда”. — Я понял. Не буду. Это всё, о чём вы хотели поговорить? — отчеканил Астарион и беспокойно покосился на дверь. Ратх не стал наседать. — На сегодня да, можете идти. И ещё раз отмечу, что мне приятно видеть ваш прогресс, мистер Анкунин. Продолжайте в том же духе и… Последующих слов психиатра Астарион уже не слышал. Он стрелой вылетел из кабинета, проигнорировав ожидающего у дверей санитара, и понёсся в столовую. Почему он так спешил, для него было загадкой. Упав за первый свободный стол, привычно сделал вид, что завтракает. На самом же деле Астарион был поглощён мыслями, а не едой. И мысли эти, отчего-то, были тяжелее его постоянных. Они крутились вокруг сказанного Ратхом. Знает ли она, что её ждёт? Как отнесётся к новости? И главное, как быть ему? Как вести себя с ней теперь? — Чего мрачный? — Не здороваясь, виновница его размышлений материализовалась напротив со своим подносом и без приглашения уселась за стол. Выбитый из потока, Астарион нахохлился, смерил Суоку хмурым взглядом, но всё-таки попытался заправить надуманное за пояс до подходящего момента. — Голова болит. — Та же история! — Суока легонько стукнула себя по лбу зажатой в руке ложкой. — Но у меня-то ещё с малых лет черепушка периодически сбоит. А вот у тебя это от недосыпа, как пить дать! Знаешь ведь: “Тот, кто страдает бессонницей, не спит по-настоящему и толком не бодрствует”. Может, рискнёшь сегодня подремать во время тихого часа? А я покараулю. — Не припомню, чтобы спрашивал у тебя совета, — сказал Астарион несколько резко, а следом поёжился. Холод, предназначавшийся для Суоки, расплескался на него самого. А вот заморозить собеседницу не удалось. — Опять толкаешься. Что на этот раз? Ну? — Она зачерпнула из тарелки полную ложку каши и угрожающе нацелилась в его сторону, готовая превратить столовый прибор в катапульту. Возможно, ещё вчера бы Астарион про себя улыбнулся такому ребячеству, но сегодня остался серьёзным внутри и снаружи. — Ты в курсе, что тебя планируют перевести в другую клинику? — Нет, это был определённо не подходящий момент. Но ему нужен был ответ. Прямо сейчас. — Ага, — беспечно кивнула Суока, опустив ложку обратно в тарелку – разоружившись. — И не сказала мне об этом? — Глядя ей прямо в глаза, Астарион чуть не подавился воздухом из-за поднявшегося изнутри недовольства. — А зачем? — Действительно! — Отодвинув поднос, он, проклиная себя за начатую беседу, начал выбираться из-за стола. “Действительно… — повторило подсознание. — Не-за-чем!” — Ты из-за этого хмуришь брови? Заранее грустишь, что я съеду отсюда? — Не поднимаясь с места, Суока вильнула корпусом влево, за его движением – ища потерянный зрительный контакт. — Мне приятно, что тебя волнует моя судьба! Но не переживай, когда это случится, мы всё равно останемся друзьями. Хотя бы по переписке! Вот только я терпеть не могу писать, так что пиши мне сам. “Как же у неё всё просто…” — Проехали. — Астарион был уже на ногах, но не уходил. Ждал. Чего? Уговоров? Просьб? Или просто её? — Не-а, не проехали. — Намотав чёлку на палец, Суока на несколько секунд отвлеклась от разговора. А может, задумалась, подбирая слова, как всегда попавшие в яблочко: — Знаешь, какая это редкость – встретить родственную душу? Особенно в таком месте… Поэтому давай не ругаться и пользоваться тем временем, что есть, хорошо? Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на обиды. Сказав это, она перестала теребить волосы и посмотрела на него настолько осмысленно и взросло, что Астариону стало неуютно. Накладной трафарет девчонки с придурью постепенно комкался и истлевал, рождая в уме понимание, что перед ним зрелая, пусть и нездоровая личность, шагающая по отнюдь не весёлой жизненной дороге. Оттого ищущая любую возможность для радости и внезапно нашедшая её в общении с ним. Может, пора и ему начать жить по тому же принципу? Или хотя бы попробовать научиться жить... — Посиди со мной. Я быстро. — Суока улыбнулась оглушённому внезапно снизошедшим на него озарением Астариону и склонилась над тарелкой. Он же сделал, как она просила. Сел обратно, даже не удивившись своему поступку. — Становишься покладистым? — пробубнила она, уплетая завтрак. — Цивилизованные люди жуют с закрытым ртом, — едко бросил в ответ и пододвинул к ней стойку с салфетками, получив в благодарность пристыженное кряхтение. Суока не обманула, сказав что она “быстро”. В скорости уничтожения еды его знакомая могла бы посоперничать с самой Карлах. Её тарелка опустела меньше чем через минуту, и Суока, сыто потянувшись, спросила: — Ну? У нас мир, звёздочка? — Возможно… — Астарион насторожился, заметив в глазах напротив хитрый огонёк. Скорее всего, спрашивала она неспроста. — А что? — И мы по-прежнему друзья? Настороженность за секунду сменилась нервозностью. — Мы не друзья. В чём дело?.. Но на его реплику Суока лишь поджала губы, растягивая рот в пугающей улыбке, и дёрнула бровями, словно не услышала его отрицания: — А друзья должны помогать друг дружке, верно? Она делала это специально: нагнетала и бесила, ожидая, что он ей подыграет. Но Астарион разволновался по-настоящему. Этот взгляд с отблеском уже знакомого ему безумия, напомнил их первую встречу тет-а-тет. — Прекрати так смотреть! — выпалил он. — Хочешь что-то сказать – говори прямо! — Моя заколочка у тебя с собой? — Суока чуть смягчилась выражением лица. Оглядевшись по сторонам, Астарион быстрым движением вынул из кармана больничных штанов доверенную ему отмычку и, спрятав её в кулак, кивнул. Они разработали нехитрую схему передачи вещицы через пустые стаканы из-под напитков во время приёмов пищи. Но почему сегодня Суока взялась так дотошно уточнять то, что могла бы обозначить в одном коротком слове “верни”? — Тогда у меня к тебе задание, — объявила она, скатившись в загадочный шёпот. — С этой недели после завтрака мне придётся ходить на принудительный моцион по двору больницы – приставленный ко мне врач сказал, что свежий воздух полезен для ментального здоровья и всё такое... Сказав это, Суока почти сразу же сбилась с темы и начала сетовать на свою программу лечения, которая выводила её на ворчание. Но Астарион, успевший немного привыкнуть к её хаотичности, пресёк этот поворот, возвращаясь в центр вопроса: — И чего же ты ждёшь от меня? — Ах, да. — Суока насупилась, почесала затылок и, припомнив, что именно хотела сказать, продолжила: — Пока меня выгуливают, стяни у кого-нибудь из медперсонала пачку сигарет. В компании с зажигалкой, естественно. Наверняка в той каморке, где переодеваются и отдыхают фельдшеры что-нибудь да найдётся. А то у меня уже щёки сводит от недостатка никотина в организме! Сейчас объясню, как пользоваться моей отмычкой – это несложно. От подобной наглости щёки свело и ему. — Ты в своём уме? — округляя глаза, прошептал Астарион. — С чего бы мне вообще идти на такое? Хочешь, чтобы нас в соседних мягких комнатах заперли в наказание? — Нет, хотела бы, чтоб в одной. — Она криво усмехнулась, но, не успел он отреагировать на провокационную фразу, как Суока почти сразу же сделалась пристально-серьезной. — Я бы и сама это провернула, но днём за мной пока что слишком бдят. Ночью же в той комнате постоянно кто-то дрыхнет во время дежурства – не пробраться… — Раз бдят, то как ты планируешь осуществлять перекуры? — Вместо дальнейших отрицаний наружу просочился совсем не тот вопрос, будто бы уже говорящий за то, что согласие дано. Скрестив руки на груди и прищурившись, Суока цокнула языком: — А вот это уже не твоя забота. Ты, главное, раздобудь для меня сигарет. Я же в долгу не останусь – проси что хочешь за свою помощь. Не давая себе и секунды на размышление, Астарион замотал головой: — Нет. Я на такое не подпишусь. Ищи другого дурака. — Что ж… Вижу, репутация законопослушного тихони тебе важнее. Но ты всё же подумай. — Суока вздохнула, изобразив на лице всю скорбь человечества, драматично-медленно встала из-за стола и поплелась на выход, так больше ничего и не сказав. Но одним своим видом заставив Астариона почти раскаяться за поспешный отказ. А когда он сообразил, что именно почувствовал – захотелось выругаться. Громко, со злостью. Чтобы она услышала. Чтобы поняла, что его не продавить, что он не купится на грустную мордашку и жалобную дрожь голоса. Но вместо того, чтобы браниться, Астарион молчал, глядя Суоке вслед. Продолжал сжимать в кулаке заколку и отчётливо понимал одно: на самом деле кражу он мог осуществить без проблем. Вечно наступающее на пятки прошлое беспардонно напомнило, как когда-то он жил воровством. Как вскрывал чужие дома, как исподтишка залезал прохожим в карманы, сумочки, кошельки. Промышлял подобным так долго, что почти примирился с этим фактом и перестал стыдиться. Оправдывал свои действия злой судьбой, выдавшей ему самую гадкую карту, и лишь сильней проклинал Касадора, из-под гнёта которого Астариону удалось сбежать лишь когда ему стукнуло восемнадцать. Но бежать пришлось ни с чем и впоследствии быстро учиться пробивать дорогу в жизнь. Как выяснилось позже, лучше всего у него это получалось через разбой. Он не раз нарушал закон, никогда при этом не попадаясь, и ещё одно крошечное ограбление вряд ли изменило бы картину всех прегрешений Астариона. Только зачем ему это? Чтобы сделать Суоку должницей? Если да, то что он мог попросить у такой, как она? Все эти сомнения и вопросы заставляли внутренние эмоциональные качели разгоняться всё быстрее и сулили лишь опрометчивые выводы. “Что, если она использует меня?” — вертелось в мозгу, пока Астарион шагал в класс рисования. С другой стороны, он ведь тоже в какой-то мере пользовался нахождением Суоки подле него. Так в чём же дело? Услуга за услугу… Но вынырнув из мыслей о манипуляциях и обнаружив себя возле двери в ту самую раздевалку, Астарион чертыхнулся – ноги сами привели туда, куда ходить не стоило. Нет уж, он не встанет на эту скользкую дорожку только из-за того, что его попросила об этом какая-то неуравновешенная девица, считающая их приятелями… Кивнув этому решению и перестроив маршрут, он заспешил прочь от каморки и нереализованного взлома. С Суокой Астарион пересёкся только за обедом, на который всё-таки решился сходить, однако во избежание возобновления разговоров и просьб подсаживаться к девушке не стал. Что странно – она и сама держалась от него на расстоянии, хотя расстроенной уже не выглядела. То же самое повторилось в полдник, во время групповых занятий, в свободные после них часы и в ужин. Они не приближались друг к другу, но то и дело обменивались косыми взглядами: в её читался вопрос, в своём же Астарион транслировал упрямую непреклонность. Никто не явился к нему и ночью, которая, на фоне предыдущих, проведённых в обществе Суоки, выдалась подчёркнуто скверной. Сдержать натиск сна не удалось, и Астарион вновь провалился в кошмары, которые его заждались. Потому и отыгрались на нём по полной.***
Ногти, впивающиеся в его худые бёдра. Влажные хрипы над ухом. Рваные движения, приносящие с собой только боль и ничего кроме неё. Мечущийся в ловушке черепной коробки разум, желающий сбежать, отделиться от тела, перестать быть его частью – спастись от этой тошнотворной мерзости и неправильности. Декорации, заготовленные подсознанием, в этот раз выглядят чересчур реально. В них веришь. Содрогаешься и веришь. Астарион настырно пытается уйти из “сейчас”, чтобы не чувствовать рук на своём теле, не слышать похотливых вздохов и шёпота за спиной, не осознавать что именно с ним происходит. Воображает другие места, где никогда не бывал, но хотел бы. Только это не помогает. Боль возвращает обратно: горит в теле, выворачивает наизнанку, жжёт сетчатку и катится по щекам. Он не властен ни над своей плотью, ни над собственным рассудком. Ему не сбежать – как и предрёк Касадор. Он заложник, вечный пленник. Чужая безвольная игрушка, которой пользуются, которую ломают и ни во что не ставят. Какой же он слабый. Слабый, потому что не может дать сдачи. Слабый, потому что продолжает терпеть всю ту грязь, которую с ним творит этот монстр. Слабый, потому что боится прервать свою жизнь и тем самым прекратить страдания. Слабый.***
— Слабый, — хныкнул Астарион в подушку и наконец выкарабкался из делирия ужаса, прячущегося под веками. Пальцы на ногах свело судорогой, к горлу подкатил спазм. Вся тяжесть чудовищных воспоминаний по обыкновению превратила его тело в сплошную гематому, пульсирующую нервом вскрытого скальпелем прошлого сознания. Первые несколько секунд не получалось даже вздохнуть. Казалось, что проще вообще никогда не дышать, чем пытаться расправить смятые приступом лёгкие. Но Астариону удалось сделать над собой усилие и по осколкам собрать свою развалившуюся личность. Когда состояние стабилизировалось, он с трудом приподнял голову над подушкой. За окном занимался рассвет. В палате стояла хмурая тишь. Ни следа Суоки. Да и как бы она могла прийти, если “ключ” остался у него? “Пусто”, — предательски ёкнуло в каком из предсердий. В левом ли, в правом – не разобрать. Факт её отсутствия давил на потрёпанный óрган по всем направлениям. Астарион попытался вытряхнуть оттуда это чуждое ощущение, но безрезультатно. Замолкшее некоторое время назад чувство одиночества вновь навалилось на него, и в итоге произошло радикальное. Войдя утром в столовую позже обычного, он тут же выцепил из общей картины нужный ему штрих. Суока сидела возле окна, вяло препарируя кашу. Куда подевался её аппетит? Туда же, куда и его покой? — Вот. — Астарион приблизился к её столику и, решив не размениваться на объяснения, приподнял штанину, указав взглядом на оттянутый спрятанным в нём кладом паголенок носка. Суока непонимающе уставилась на очерченный тканью прямоугольник, но спустя мгновение до неё дошло, что именно там находилось. Она оживлённо всплеснула руками, из-за чего Астариону пришлось отступить назад и покачать головой, беззвучно призывая её угомониться. Он уже успел поймать на себе подозрительный взгляд вездесущего Гейла, а лишние свидетели в планы не входили. — Встретимся в классе рисования после того, как там закончится занятие. Приходи после прогулки, — тихо добавил Астарион и направился к стойке с заготовленными для больных подносами, забрал свой и уселся за столик неподалёку от занятого ею. Сокращая дистанцию, но ещё не схлопывая её до конца. Пока рано. Достать запрошенное Суокой оказалось даже слишком легко. В процессе проведения операции по захвату чужой собственности выяснилось, что его руки прекрасно помнили, как вскрывать замки. Поэтому на всё это действо у Астариона ушло меньше пятнадцати минут, десять из которых он провёл в ожидании, пока возле нужной ему комнаты перестанут сновать сотрудники клиники. Начало завтрака принесло желанное затишье и план был осуществлён более чем успешно: найденная в одной из курток пачка Lucky Strike была ещё запечатана, а с ней в кармане соседствовала и зажигалка. Куда сложнее было решиться на сделку с самим собой. Долгий внутренний диалог, занявший Астариона после пробуждения от кошмара, проходил на повышенных тонах. Обвинения в безвольности, если он пойдёт на поводу у этой девчонки, сменялись доводами о необходимости починить их с Суокой альянс во имя того, чтобы вновь избегать ночного одиночества, приносящего страшные сны. Затем всё вновь скатывалось к отрицаниям и злости, после – к торгам. И наконец пришло принятие, а за ним и действие, приведшее Астариона в этот момент-ожидание её радости и его последующей просьбы. В указанную локацию Суока явилась раньше положенного – видимо, прогулки в связи со стоящей на улице непогодой были сокращены. Проскользнула в кабинет, пропустив мимо ушей удивлённое приветствие ведущей занятие медсестры, и опустилась за пустующую парту, располагающуюся прямо перед его собственной. На вопрос от той же медсестры о предпочтениях в красках мотнула чёлкой и сказала, что просто пришла посмотреть. А затем нетерпеливо обернулась на Астариона. — Потом, — одними губами прошептал он и махнул на неё рукой, намекая отвернуться. Когда занятие подошло к концу, а класс начал потихоньку пустеть, Суока вызвалась убрать принадлежности для рисования и привести в порядок рабочие места. Получив дозволение, принялась промывать кисточки и усердно полировать столы, уничтожая следы краски. Естественно, Астарион тоже никуда не торопился. Делал вид, что увлечён творческим процессом: выводил на листе бесцельные разводы, выжидая, пока аудитория полностью опустеет. И это время пришло. — Я уж думала, что ты спасуешь! Но ты сумел меня удивить! Когда они остались наедине, Суока бросила заниматься уборкой. Она подскочила к Астариону, расплёскивая глазами искры предвкушения, оседлала стул напротив и приняла выжидающую прозу. В нетерпении закусила растерзанный заусенец большого пальца, шумно засопев. Отчего-то хотелось растянуть её томление, заставить понервничать или, может быть, даже поупрашивать его, но Астарион сжалился: отложил в сторону кисть, потянулся к спрятанной в носке никотиновой драгоценности, и наконец жадному взгляду предстала белая коробочка с красным кругом-мишенью посередине. Он положил пачку сигарет на стол, пододвинул ближе к Суоке, избегая передачи из рук в руки, а сверху упаковки водрузил зажигалку. — Спасибо! — воскликнула Суока, хватая свои сокровища, и принялась подыскивать укромное место в своей нехитрой амуниции, чтобы припрятать их, продолжая причитать благодарности, одна из которых вынудила Астариона задержать дыхание: — Ты такой милый, что хочется задушить тебя, перемолоть в мелкий-мелкий порошок и весь вынюхать! Он замер на несколько секунд, переваривая услышанное – созвучно жуткое и лестное, – прежде чем ответить как можно ироничнее, не показав своей растерянности: — Очень странный комплимент от ненаркоманки. И несколько кровожадный… — Какой уж получился, знаешь ли. Я не мастер слащавых любезностей, но очень хочу тебя поблагодарить, потому что… — её лицо озарилось румянцем, заставив веснушки вспыхнуть россыпью неизвестных Астариону созвездий, — потому что ты единственный, кто не смотрит на меня, как на безвыходную идиотку. Единственный, кто помогает. Смущение, спровоцированное нежданной откровенностью, прошлось и по его щекам, щекоча кожу жаром. Забытым, но таким приятным, что в моменте захотелось поднести руки к источнику тепла – отогреть вечно ледяные пальцы. Вместо этого Астарион достал из кармана ещё одну вещь, предназначенную для Суоки. — Раз теперь ты моя должница, у меня есть к тебе ответная просьба. — Он опустил на край стола, где минуту назад лежала пачка сигарет, ту самую заколку. Тоска, которую он так остро испытал наравне с обыденным ужасом, когда проснулся, оставила неизгладимый след. И сейчас Астариона совершенно не заботило, что его запрос фонил нотами слабости. Куда важнее было получить её согласие, впоследствии подкреплённое возобновлением визитов. Губы напротив разомкнулись в улыбке. Суока поняла его без дополнительных толкований. Кивнула, забирая со стола отмычку. Покрутила её в пальцах, но когда Астарион уже решил, что молчание между ними лучше ничем больше не тревожить, сказала: — Всё то время, что у меня есть – буду приходить, обещаю. А ты как-нибудь расскажешь мне, где научился пользоваться такими самоделками, — указала на шпильку. И он кивнул, не раздумывая ни мгновения. Щербатое колесо водяной мельницы, пришедшее в движение под напором бурной реки, прорвавшей плотину, набирало обороты, скорость, энергию. Так был заложен краеугольный камень взаимообмена. Так начало строиться то, что, следуя наставлениям доктора Ратха, не должно было быть воздвигнутым.***
Март закончился, оплакав свой финал талыми ручьями. С приходом апреля становилось теплее. Раньше Астарион не замечал этих перемен, но сейчас они бросались в глаза, и вместо избитых чёрно-белых дней перед взором расцветала настоящая весна, которую он не видел очень давно. Данные друг другу обещания давали всходы. Суока была рядом, приходила почти каждую ночь, спасала Астариона от кошмаров и, притаскивая с собой очередную историю о себе и внешнем мире, получала взамен его собственные тайны. Постепенно подпуская её ближе, он рассказал, как почти пятнадцать лет назад сбежал из дома, как жил всё это время, точно мышь под полом – воровал, прятался. Как несколько раз, набравшись смелости и выправив себе документы, пытался найти нормальную работу, но не выдерживал социализации, которой не смог научиться, будучи ребёнком, и снова скатывался в полутеневую полужизнь, пуская всё на самотёк. Видимо, в тот момент ментальный недуг окончательно обосновался у него в душе. Суока не задавала лишних вопросов о его детстве, но вряд ли руководствовалась чувством такта в своём молчании. Хотя, кто знал, что творилось в её искалеченном уме? Быть может, она и правда не хотела давить и ждала, когда Астарион будет готов сам об этом поведать. — Я бы тебя обняла, чтоб утешить, но ты явно этому не обрадуешься, — печально вздохнула Суока, дослушав историю. — Думаю, объятие тут уже не поможет… — Астарион поджал губы и коснулся дёргающего болью виска. Голова снова ныла из-за недосыпа. На его довод она скептически фыркнула: — Поможет-поможет! Ты просто не ведаешь истинной силы обнимашек! И я тебе её обязательно продемонстрирую, когда перестанешь недотрожничать. — Звучит как угроза. — Усмехнувшись её словам, он бросил беглый взгляд в окно. — Светает. Тебе пора. День ото дня восход пресекал их ночные беседы всё раньше. — Ла-адно, — протянула Суока, соскочила с табурета и, подойдя к прикроватной тумбочке Астариона, по-хозяйски сунула под неё ладонь. Там располагался её тайник, организовать который на своей территории ей не позволяли так и не прекратившиеся проверки её палаты. — Только покурю, и будем прощаться, ага? — Она выудила из-под тумбочки уже ополовиненную пачку сигарет, забралась коленями на узкий подоконник, приоткрыла форточку на доступную защитным механизмом ширину, чиркнула зажигалкой. Астарион деланно закатил глаза. Кто бы мог подумать, что те самые перекуры Суока решит осуществлять в его комнате. Но сражение за эту возможность вышло недолгим, и, убедив его в том, что за несколько часов все следы выветрятся без остатка, теперь девушка безнаказанно курила, старательно выдыхая в узкий зазор, чтобы не растревожить дымом старенькие вентили системы пожаротушения на потолке. Он же проиграл битву. Но побеждённым себя не чувствовал. Слушая, как потрескивает сигарета во время её жадных затяжек, Астарион бессознательно наслаждался этим моментом. Уютной тишиной и присутствием человека, так внезапно ставшего небезразличным. “Вероятно, это и есть дружба”, — думал он, не зная, с чем ещё можно сравнить новое для себя ощущение. — А вот теперь пока. — Метко выстрелив окурком в оконную щель, Суока довольно потянулась и прикрыла рот ладонью, широко зевая. — Увидимся за завтраком, если я не просплю – глаза закрываются. По традиции оставив все свои сокровища, включая отмычку, у него, она бесшумно выскользнула в коридор. Но утром в столовую не пришла. Сперва волнения не ощущалось. Бывало, Суока досыпала после их ночных посиделок и приходила на завтрак в числе последних. Однако когда выделенное под трапезу время истекло, а на пороге столовой так и не появилась взлохмаченная ото сна девушка, в груди похолодело. Ни для кого здесь уже не было секретом, что они завязали подобие приятельских отношений – слишком часто их видели вместе, поэтому Астарион без стеснения подошёл к одному из дежуривших в коридоре санитаров и прямо поинтересовался о состоянии пациентки Суоки Тав. — Подружку свою потерял? — насмешливо ответил вопросом на вопрос фельдшер. — Видно, сегодня обойдётесь без свиданок. Астарион непонимающе моргнул, ожидая пояснений, которые медработник дал очень нехотя: — Словила приступ повышенной тревожности, так что у неё постельный режим. Апрель, мать его. Вечно вас, психов, начинает ломать в это время. — Она в карцере? — дрогнувшим голосом уточнил Астарион, представляя Суоку вновь замотанной в смирительную рубашку и анализируя про себя, что могло спровоцировать ухудшение её состояния. Ведь никаких предпосылок к этому не было. Хотя пациентам с подобным диагнозом они не всегда необходимы – достаточно одной лишь шальной мысли. — Почему же сразу в карцере? Мы же не звери, да и она не буянила. Так, поорала немного, что всех тут поубивает, да и всё – ничего нового… Вкатили ей пару успокоительных уколов, — отмахнулся санитар. — Проспит до вечера и оклемается. Спрашивать о чём-то ещё не было смысла, ему бы вряд ли рассказали больше. Поэтому оставив ехидно посмеющегося фельдшера за спиной, Астарион направился к себе. Настроения рисовать или посещать библиотеку не имелось. После услышанной новости все желания разом отвалились. День он провёл в состоянии неопределённости и ожидания, бесцельно бродил по коридорам клиники, считал часы. И наконец во время ужина встретился с ней. Суока бледным приведением вплыла в столовую. Пассивный взгляд прошёлся по присутствующим и остановился на Астарионе. Она тихонько подсела к нему, вяло пожала плечами на вопросы о самочувствии и не притронулась к еде. Зато разделалась с таблетками, запив их подогретым молоком. Наблюдать за её ватными движениями почему-то было невыносимо. Казалось, из уже хорошо знакомой Астариону девушки выкачали всю энергию разом, оставив лишь оболочку. Искорку жизни в ней притупили сильнодействующие препараты. И что-то ещё. Чтобы хоть как-то выйти на контакт он не нашёл ничего лучше, чем забрать её опустевший стакан. — Если не хочешь говорить, то приходи хотя бы помолчать, — произнёс Астарион, когда отмычка-заколка звякнула о гранёное стекло. Проследив за его движением и опасливо оглядевшись, Суока помедлила пару секунд, после чего неоднозначно качнула головой и, пододвинув стакан к себе, вытащила шпильку. А когда она встала из-за стола, готовясь уходить, он решился добавить: — Я буду ждать.***
После ужина началась жуткая гроза, ввергнувшая в нервозность многих пациентов, отчего отбой объявили на полчаса раньше. Сидя на постели, Астарион наблюдал за стихией, пытаясь отвлечься от действия снотворного на неистовство непогоды. За стеной слышались бормотание и возня – Декариос тоже не спал. Он не переносил гроз из-за навязчивой идеи о том, что одна из них убьёт его. И сейчас, наверняка, искал в комнате пятый угол от страха. Не обращая на это внимания, Астарион продолжал упорно ждать. По внутренним ощущениям время близилось к двум часам ночи, когда в соседней палате громче прежнего вскрикнул, но тут же затих Гейл. К этому времени Астарион уже было смирился, что сегодня обречён на одиночество, но услышал заветный скрип ручки и поспешно повернулся. Правда, к возникшей перед глазами картине оказался не готов. Зайдя в комнату и вжавшись спиной в дверь, Суока дышала дёргано и поверхностно, то и дело всхлипывая. Приглядевшись, он заметил на её щеках слёзы. И не смог в это поверить. Ещё никогда Астарион не видел, чтобы она плакала… По крайней мере – по-настоящему. — Ты почему ревёшь? — тут же сорвалось с языка. Вопрос был скорее стихийным, нежели продуманным. На реакцию он почти не надеялся – хорошо помнил её состояние за ужином. Однако Суока заговорила: — Всё очень плохо… — Закрыла лицо руками, замотала головой и громко шмыгнула носом. — Хочу куда-нибудь спрятаться… — Успокойся, всё нормально, — сказал Астарион как можно мягче, зная, что перемены погоды зачастую провоцируют и перемены настроения. — Ты не понимаешь! — Она приглушённо взвизгнула, не отнимая рук от лица. — Убавь громкость. И сядь. — Выбравшись из постели, Астарион приблизился к крошечному письменному столу, указал на табурет. Суока не сдвинулась с места, но заговорила гораздо тише: — Со мной кое-что происходит… Если б я уже не рехнулась, то сказала бы, что схожу с ума… Астариона не страшил период штормов, приходящийся на апрель, но он не раз наблюдал, как не по себе становилось в такое время некоторым больным. Особенно Декариосу. Потому сделал вывод, что у Суоки похожая проблема, и деликатно предположил: — Должно быть, это всё гроза. — Не она. Другое. — Я могу как-то помочь? — Представления, как спасти её от собственной больной головы, у него не было, но Астарион всё равно задал этот странный вопрос. — Мне надо передохнуть… Да, я просто устала. Можно, я посплю у тебя? Лекарства никак не отпустят… — жалобно проблеяла Суока, обхватив ладонями плечи. — У себя спать не стану. Ни за что не стану! А ты… ты присмотри за мной, ладно? — Что с тобой случилось? — Астарион напряжённо вгляделся в её ссутуленный силуэт, но вместо ответа получил новую порцию всхлипов. И не смог им противодействовать. — Хорошо. Ложись. Больше не говоря ни слова, Суока стремглав подлетела к постели и, юркнув под одеяло с головой, свернулась под ним комком. Наружу из этого кокона торчал только покрасневший от рыданий кончик носа. — Обещай, что завтра мы это обсудим, — всё же попросил Астарион, осторожно опускаясь в изножье кровати. До слуха донеслось то ли угуканье, то ли хныканье, утонувшее в раскате грома. Ночь становилась всё беспокойнее: небо разрезали вспышки молний, дождь барабанил в стекло, ветер выл бездомным псом и терзал голые ветви деревьев, норовя перегрызть любую, что даст слабину. Между тем, вся эта шквальная симфония, разверзшаяся за стенами больницы, превращалась в колыбельную. Суока, до этого вздрагивающая от звуков по ту сторону окна, постепенно расслабилась и задремала. Глядя на неё, сладко причмокивающую губами во сне, Астарион ощутил, как сам постепенно сдаётся перед желанием прикрыть глаза, отпустить контроль и принять действие таблеток. Но он же обещал за ней присмотреть… Тряхнув головой, попытался взбодриться, поднялся на ноги, прошёлся по палате. Активность подарила ещё несколько минут мнимого второго дыхания. Но хватило его ненадолго. Пребывать в вертикальном положении становилось тяжелее. Как итог, Астарион вновь уселся на свободный край постели и упёрся затылком в стену. Если прикрыть веки на пару минут, ничего не должно случиться. Ничего не должно присниться. Он успеет проснуться. Успеет. Успеет? Внутренний голос не дал подсказки, все мысли смолкли. А следом пропали и звуки внешнего мира, оставив его в тишине и темноте.***
Серый рассвет неспешно заползал в больничную палату, предупреждая о том, что подъём не за горами. Но Астариона разбудила не пасмурная заря. Его разбудило тепло. Оно касалось лица, груди, живота… Пробиралось в распахнутый ворот пижамы размеренным дуновением ветра. А затем он ощутил это. Ресницы дрогнули, Астарион медленно, почти не дыша, открыл глаза. В памяти отчётливо значилось, что уснул он сидя. Теперь же его положение изменилось. Он лежал на боку, спиной к стене, укрытый одеялом по пояс. А прямо напротив, и не просто напротив – впритык, – спала Суока. Жалась к его груди, жарко выдыхала в шею, комкала кулаком ткань его ночной рубашки во сне. Дотрагивалась. Но не было ни боли, ни даже отголосков дискомфорта, хотя Астарион чувствовал каждую точку, где тело Суоки соприкасалось с его собственным. И в каждой из них ощущалось лишь тепло. Пока заторможенный мозг соображал, как именно действовать в сложившейся ситуации, подсознание билось в истерике, потому что в нём вот уже несколько нестерпимо долгих секунд сражались два противоречащих друг другу желания: отодвинуться подальше от этого контакта – от тепла, – упереться лопатками в привычный холод стены. Или же наоборот – уткнуться носом в сивую макушку, снова закрыть глаза и поддаться сну. Сну, что в присутствии Суоки не обратился кошмаром по каким-то невообразимым причинам. Стоило только задуматься о втором варианте, как девушка завозилась, прижимаясь плотнее. Тело предательски откликнулось на близость натяжением в груди вместе с робкими мурашками по рукам, и стало жутко… Но то была такая приятная жуть, словно он забрался на головокружительную высоту и посмотрел оттуда вниз, зная, что не упадёт. Вызванная ощущениями эйфория прибила своей тяжестью все прочие мысли, не позволяя им всплыть, и заставила Астариона совершить эксперимент, на который он, возможно, никогда бы не решился до этого момента. Словно в трансе занеся ладонь над спящей, он невесомо коснулся её взъерошенного затылка, чувствуя под пальцами мягкую текстуру волос и поражаясь своей смелости. — Ещё пять минуточек… — Хриплый выдох Суоки разрушил волшебство. Или лучше сказать – наваждение. Отдёрнув руку, Астарион подскочил с места, не заботясь о том, что может разбудить прильнувшую к нему, и метнулся в изножье кровати. — Ты чего? — заспано щурясь, пробубнила она и приподнялась на локте. А спустя мгновение её глаза озарились пониманием, развеявшим сонливость. Астарион открыл было рот и тут же понял, что совершенно не знает, что сказать. Ругаться на неё не за что, а на себя – бесполезно. Случившегося не поправить. Но нужно же хоть как-то отреагировать! Пока он решал в голове сложнейшую из задач, Суока уже пришла в движение. — Я сделала тебе больно? — Она села по-турецки и взволнованно заёрзала на простыне, принявшись грызть нижнюю губу. Астарион замотал головой. Она сделала гораздо хуже, чем больно. — Точно? Рваный кивок. — Что ж… — Немного расслабилась, но в светло-голубых глазах залегла подозрительная эмоция. — Хорошо, если так. “Нет, нехорошо… Ужасно, просто кошмар!” — вопило внутри и одновременно требовало опровержения. Лучше выяснить всё немедленно. Лучше, чтобы это оказалось неправдой. И по-другому не проверить. Было страшно. Но что есть страх в сравнении с жаждой истины? — Ты можешь..? — Астарион не договорил, сухо сглотнув застрявшее в горле окончание вопроса, и выставил перед собой раскрытую ладонь. Он не рассчитывал, что жест, как и предшествующая ему недофраза, окажется достаточно понятным, однако Суока безошибочно уловила смысл. Давая ему время передумать, медленно потянулась вперёд указательным пальцем, примерившись в центр линии жизни. Не двигаясь, Астарион следил за тем, как между ними умирали миллиметры. И со смертью последнего, когда подушечка пальца Суоки ткнулась ему в ладонь, ощутил всё то же тепло, что разбудило его на рассвете этого дня. И ничего посторонне-пугающего.