They keep talking to me like i need the company Orchestrate my thoughts, they play me like a symphony And they don't want me to sleep And they kill all of the sheep Pitch black see all the evil Body bag zip it up peaceful Waynewood – Body Bags
Французский физик Шарль Франсуа Дюфе был первым, кто наэлектризовал человеческое тело и “получил” из него искры. Однако высечь искру и наэлектризовать человека можно и другим способом. Правда, скорее всего, даже менее гуманным.***
Открывший дверь вторник, принял облик очередного санитара и застал Астариона бодрствующим. После своих ночных похождений он не сомкнул глаз, до самого утра чересчур увлечённо для своего обычного состояния перебирая в мозгу возможные заболевания новенькой. Сравнивая её поведение с поведением прочих пациентов, прикладывая её образ на знакомые модели болезней, анализируя. Страх и интерес, вызванные незнакомкой, слиплись во что-то единое, уродливое и привлекательное одновременно. Заставили много и активно размышлять. И это помогло. Он не уснул. Докопавшись до самого вероятного диагноза, Астарион ещё раз сверил известные ему факты, вспомнил её безумный, пугающий взгляд, истерично дрожащий хриплый голос, жуткое обращение к нему, как к добыче, и остановился на самом подходящем предположении. Если эта девчонка действительно больна, а не находится под действием наркотиков, то у неё наверняка параноидная шизофрения, скорее всего находящаяся в острой стадии. Подобные экземпляры не появлялись здесь достаточно давно. И, как правило, надолго не задерживались – их либо переводили в другие клиники с усиленным лечением, либо они самоустранялись до распределения в самом мрачном смысле этого слова... Вспомнив один похожий случай, Астарион дёрнул плечами и поспешил отвлечься на фельдшера, начавшего стандартные утренние манипуляции с пациентом. — Доктор Ратх велел с сегодняшнего дня снова посадить тебя на снотворное, — дежурно объявил медработник, светя ему в лицо карманным фонариком – отслеживая зрачковые рефлексы. — Я в курсе, — так же бесцветно отозвался Астарион и, проморгавшись после проверки глаз, покорно подставил грудь под холод стетоскопа, следя за тем, чтобы его кожи касался только металл акустической головки прибора, но никак не чужие пальцы. Естественно, новость омрачала ближайшее будущее. Однако план у него имелся, теперь даже не один. И если не выгорит первый, Астарион прибегнет к другому – адреналиновому. Новенькая ненормальная вполне может послужить источником необходимого ему гормона, способного заставить его не уснуть под действием таблеток. Что-что, а нагонять страха она умеет. В этом он убедился. Вспомнив, как нёсся вчера от карцера до палаты, подхлёстываемый бешеным стуком сердца, Астарион рефлекторно поёжился. То что надо – стресс, напряжение, встряска нервных окончаний. На первых порах это должно сработать. А дальше он придумает ещё что-нибудь, если потребуется. День прошёл по классической схеме, начиная с болтовни Декариоса и заканчивая спектаклем, устроенным Лаэзель и Дженевель за ужином: они чуть было не подрались из-за последней бутылки питьевого йогурта, но быстро угомонившие их фельдшеры не дали пролиться крови, к большому сожалению Клиир. Впоследствии обе девушки были отправлены в свои палаты, где приняли наказание в виде болезненных уколов. А затем наступил неминуемый отбой – к Астариону вновь наведался санитар и, протянув ему пластиковую таблетницу, на дне которой болтались две белых пилюли уже знакомого оксазепама, проследил, чтобы пациент не схитрил и проглотил снотворное. План под номером один провалился. Астарион наивно надеялся, что благодаря его покладистости, которую он усердно демонстрировал день ото дня, фельдшер просто вручит ему лекарство и уйдёт, не дожидаясь того, что больной его примет. По крайней мере, раньше ему везло хотя бы изредка, и другие санитары действительно не особо за этим следили. Но в этот раз удача от него отвернулась, и Астариону не осталось ничего, кроме как сделать то, что от него ожидали. Быстро проглотив таблетки и проводив пасмурным взглядом покинувшего палату медработника, он принялся вести в уме обратный отсчёт. Судя по дозе, эффект от препарата должен был проявиться примерно через час – Астарион хорошо помнил из прошлого опыта. Поэтому, пока мысли не затуманены, лучше сосредоточиться и проработать тот самый запасной план действий. И конечно дождаться, когда в коридоре сделается пустынно. Около тридцати минут Астарион неподвижно лежал в постели на случай внезапной проверки, прислушивался к шорохам за дверью и тихонько пощипывал себя за бедро, чтобы не дать глазам закрыться. Когда же снаружи всё утихло, он выбрался из-под одеяла и начал слоняться по комнате взад-вперёд, отсчитывая еще четверть часа для подстраховки. За это время веки налились свинцом, бодрствовать становилось всё тяжелее. — Терпи! — вслух потребовал он и несколько раз хлопнул себя по щеке. Сражение было нелёгким, но пока что Астарион побеждал. И в конце концов, дождавшись условного момента, служащего точкой старта, выглянул за дверь. К его облегчению коридор сиял пустотой. В отдалении слышались голоса медсестёр, находящихся на ночном дежурстве, но это картины не портило. Они могли нагрянуть сюда разве что в крайнем случае – если кому-то из пациентов станет плохо. Предпосылок к подобному вроде как не было, но ускориться всё-таки стоило. В этот раз петлять по всему зданию Астарион не стал, направился в нужное ему крыло больницы напрямую – время поджимало, действие таблеток вступило в полную силу. Держась в тени и изредка прячась в коридорных нишах, он уповал на недобросовестность работников клиники. Пусть и сегодня они окажутся заняты куда более важными делами, чем охрана новенькой буйной. Немые просьбы были услышаны. Тишина, стоящая в крыле, отведённом под мягкие комнаты, и нарушаемая лишь сонным гудением ртутных ламп, казалась всеобъемлющей. Ни постороннего движения, ни ощущения чьего бы то ни было присутствия. Повезло так повезло! Астарион приблизился к нужной палате, теперь уже не торопясь заглядывать внутрь – наученный опытом прошлой ночи. Но что же тогда делать? Просто торчать тут, пока эффект таблеток не отпустит? Об этом он как-то не подумал... Сотрясая извилины в поисках вариантов дальнейших действий, он принялся постукивать носком мягкого больничного тапочка по выцветшему линолиуму. Звук был настолько тих, что не должен был привлечь внимания посторонних. Однако у той – сидящей взаперти, – слух был не иначе как у мышкующей лисицы. — Я тебя слышу… — глухо раздалось из-за двери. Не ожидавший, что его рассекретят, Астарион трусливо вжался в стену, задержал дыхание и постарался больше не двигаться, замереть на месте. “Вот же дурак”, — прикусив губу, отругал сам себя. Теперь его положение сделалось ещё более неясным. — Эй… Чего прячешься? — начала выводить ночного визитёра на разговор неизвестная. — Боишься меня? Язык завязался в узел, взгляд затравленно бегал по пустому коридору. А мозг, между тем, упрямо сообщал, что выходов из положения было два: можно снова сбежать, вернуться в свою комнату, заснуть под давлением препаратов и промучиться в паутине ужасных снов неизвестно сколько. Но ведь не к этому он стремился. Значит, нужно использовать выход второй и всё-таки попробовать довести задуманное до конца. Ну или хотя бы до середины… — Да, боюсь, — сдался Астарион, чуть придвинувшись к косяку. В конце концов, он же пришёл сюда за порцией адреналина. Вот и получал то, чего добивался. В ответ по-кошачьи фыркнули: — Сегодня что-то маловато боишься. Это же ты вчера дал стрекача от моей одиночной камеры? — Так ты помнишь? — уточнил он удивлённо. — Конечно. Весь день вспоминала твою перепуганную мордашку и хохотала до коликов! Чуть смирительная рубашка по швам не треснула. Ах, если бы… — мечтательным вздохом закончила фразу незнакомка. Уязвлённая гордость, о наличии которой Астарион давно позабыл, пихнула под рёбра. Захотелось оправдаться. — А кто не сбежал бы? Я же думал, ты не в себе. — Так и есть. Не в себе, раз нахожусь тут и, вдобавок, связанная. — Но сейчас ты разговариваешь и ведёшь себя… адекватно. — Астарион опустился на пол, поджав колени к груди, а ухом прижался к крошечному зазору между дверью и косяком. Вести беседу глаза в глаза через оконную прорезь казалось ему неловким. Может, из страха увидеть её бешеный взгляд и снова ретироваться. А может, по другой причине. Он не знал. — Просто я умею притворяться вменяемой. Так что держи ухо востро, мордашка. — Голос незнакомки, уловившей, что её собеседник сместился в пространстве, прозвучал на уровне его уха. Она тоже уселась возле двери. — Кстати, как там тебя? Или мне продолжать звать тебя мордашкой? Ничего плохого не случится, если он представится, правда? Вряд ли эта бунтарка пожалуется санитарам на его визит. В этом нет никакого смысла. — Астарион… Астарион Анкунин, — откашлявшись в кулак, назвался он. — Аста-а-арион, — протянула новенькая, раскатывая имя по нёбу, после чего неожиданно чисто, но низко пропела: — Twinkle twinkle little star. How I wonder what you are. Детская колыбельная из уст психбольной прозвучала совершенно не усыпляюще. Наоборот – зловеще. Вызвала холодок в загривке и учащённое сердцебиение. — Твоё имя мне нравится, звёздочка, — вынесла заключение заложница карцера, — а вот фамилия странная. Звучит, как что-то ненастоящее. — Я сам её выбрал… — стушевался Астарион, но против неожиданного прозвища ничего не сказал – отвлёкся на воспоминания из прошлого. Вспомнил, как долго воевал с бюрократией, переделывая свои документы в желании избавиться от ненавистной фамилии приёмного родителя. А затем к нему пришла обида на слова незнакомки. Ей ли судить о его решениях? — Можно подумать, у тебя лучше! — выпалил он, недовольно наморщив нос. — Вот ты мне и скажи, — ответила она. — Меня зовут Суока Тав. И фамилию я тоже сама себе выбрала, в этом мы похожи… “Суока”, — повторил Астарион про себя, перебирая пять букв, внезапно сошедшихся вместе. Оценивая звучание этого странного имени. И, не подумав, задал вопрос, о котором почти сразу же пожалел: — А зачем ты поменяла фамилию? Да мало ли у неё причин? Может, развелась и не захотела иметь с бывшим супругом ничего общего. Или просто стеснялась той, что досталась ей от родителей. Зачем ему знать? Но Астарион не успел зашлифовать вырвавшуюся фразу коротким “Неважно”, потому что Суока откликнулась без колебаний: — Из-за отца. Сердце застучало ещё сильнее, приближаясь к скорости сердцебиения колибри. Нет, таких совпадений просто не могло быть… — Как… из-за отца? Почему? — Заинтригованный признанием, Астарион тут же перестал думать об уместности своего любопытства. — А эту историю я расскажу тебе завтра, — хмыкнула Суока. Какое заносчивое утверждение. — С чего ты взяла, что я собираюсь прийти сюда ещё раз? — Поражённый такой определённостью, Астарион отлип от косяка и уставился на него в недоумении, словно хотел прожечь его взглядом насквозь и увидеть лицо этой самоуверенной девчонки. — С того, что ты обиваешь порог моих каземат вторую ночь к ряду. Отсюда я делаю вывод, что тебе что-то нужно. И что ты ещё непременно вернёшься. А чтобы ускорить твоё возвращение, я мотивирую тебя затравочкой на увлекательную историю. — Суока замолкла, и Астарион вновь отчётливо услышал её низкое хихиканье. Отсмеявшись, она добавила: — Не знаю, что именно ты тут ищешь, но это и неважно. Мне нестерпимо тоскливо сидеть здесь одной, поэтому я буду рада любому собеседнику. Так что приходи. Ладно? — То есть, на сегодня ты уже наболталась? — Вместо прямого ответа он увёл диалог по иной траектории. Это могло бы выглядеть как кокетство, но на самом деле Астарион тянул время, понимая, что план работал. Бодрость за счёт усилившегося сердцебиением кровотока опьяняла. И результат необходимо было поддержать, пока влияние оксазепама не закончится. Смех, прозвучавший из-за двери, сделался громче и на октаву выше, вынудив Астариона опасливо оглядеться по сторонам. Не хватало, чтобы их застали здесь ленивые ночные дежурные, встревоженные шумом. — Значит, я не ошиблась, — довольно заключила Суока. — Придёшь… — Ты права, приду. Это действительно мне необходимо. Только давай потише, — назидательно посоветовал он ей. — Как скажешь… — тут же согласилась она, сбавив тон. — Тогда предлагай тему для беседы, раз решил задержаться. И они проговорили ещё часа два. В основном, о ерунде, не затрагивающей их прошлого, но, тем не менее, характеризующей друг друга. Суока поведала о желании путешествовать, о местах, где мечтала побывать. Астарион коротко рассказал о порядках клиники и поделился с ней списком из прочитанных здесь книг, которые выручали его в самые тёмные времена. Но в итоге разговор упёрся в животрепещущий вопрос. — Почему тебя сюда поместили? Какой у тебя диагноз? — спросил он, чувствуя, как голова проясняется, и прикидывая, сколько осталось до рассвета. — А тебя за что? — парировала Суока. — Это же ты сюда зачем-то пришёл. Вот и делись первым. Откровенничать ему не хотелось. Тем более с почти незнакомым человеком. Хватало бесед с доктором Ратхом и ежедневных групповых занятий, где Астариона, пусть не каждый раз, но всё же пытались сподвигнуть на задушевное общение. Однако в данном случае был необходим равноценный обмен для возможности продолжения взаимодействия – так ему необходимого. — Если тебе действительно интересен конкретный диагноз, то у меня рекуррентное депрессивное расстройство. По крайней мере, так написано в моей карточке постояльца этого места. Но кроме него в арсенале ещё куча побочек. Чистый анамнез без каких-либо примесей – большая редкость. — Астарион пожал плечами, будто бы позабыв, что его новая знакомая при всём желании не может увидеть жеста. — Болячка достаточно запущенная, но не опасная для общества. От неё плохо только мне. Про совершённое им убийство, из-за которого он и оказался тут, Астарион, естественно, умолчал. — Ясненько… — дослушала его короткую исповедь Суока. — Что ж, глаз за глаз. Мне ещё в школьном возрасте поставили шизофрению вкупе с пограничкой. “Бинго!” — ударило в гонг подсознание, но Астарион не торопился радоваться своей успешной догадке. Весь превратившись в слух, он внимал рассказу внезапно увлёкшей его личности. — Говорили, наследственность, надо срочно лечить. Но отец решил иначе. Воспитывал меня, невзирая на диагноз, поощрял мои мании. Любил меня такой. Наверное. — Её голос внезапно сорвался на чересчур высокой ноте и канул в паузу. Паузу, положившую конец этой беседе. Астарион услышал, как Суока подавилась выдохом. И сам испытал похожий спазм. Провоцирующий. Рождающий в глубине его “я” гадкое волнение. Пожалуй, хватит на сегодня. — Эй, — позвал он в дверную щель. — Думаю, мы слишком заболтались. Я, наверное, пойду. Ответа не последовало. — Спокойной ночи? Ответа не последовало. — С тобой всё нормально? — непонятно чьим состоянием озабоченный больше, спросил Астарион, подскочив на ноги. Вдруг ей сделалось плохо и сейчас она вновь впадёт в буйство? Может, следует позвать медсестёр? Но тогда прилетит и Астариону. А ему это надо? Вопрос риторический. Вот только и оставлять за спиной неизвестность не хотелось, поэтому он позвал ещё раз: — Ты как там? — Руки из-за смирительной рубашки затекли. А в остальном порядок, — наконец отозвалась Суока. Тихо, но достаточно уверенно. — Уходи. Мне надо отдохнуть. После сказанного за дверью послышалось шуршание, а затем всё затихло. Астарион брёл по коридорам спящей больницы, преследуемый ощущением недосказанности. Однако сожалений это не вызывало. Ему самому было бы тяжело поддерживать тему отцов и детей. Может и хорошо, что она оборвалась подобным образом. Вот только если он планирует придерживаться своей задумки и продолжать посещать заключённую, то должен быть готов к тому, что разговор о родителях ещё непременно зайдёт. Суока же обещала поведать ему свою историю… Значит, он вернётся за ней. А точнее, за тем, что ему по-настоящему требуется.***
Среда пролетела даже быстрее вторника. В конце дня, молчаливо принимая свою порцию снотворного из рук фельдшера, мыслями Астарион был уже не в своей палате, а у двери мягкой комнаты. И, повторив вчерашний ритуал после ухода санитара, готовился оказаться в задуманном месте уже во плоти. — Как и обещал – я тут, — шепнул он в дверную щель, занимая место на полу. — Привет. — Здравствуй, звёздочка! Я тебя ждала! — послышалось ответное приветствие. Воодушевлённое, искреннее. И немного смущающее. Давненько никто так не радовался его появлению. Ну, разве что Гейл. Но тот был просто чересчур эмоциональным и вёл себя подобным образом вообще со всеми – так что это не считалось. Возможно, именно по причине лёгкой растерянности Астарион вновь забыл среагировать на дурацкое прозвище, безотчётно оставляя Суоке возможность обращаться к нему так и дальше. Она тем временем принялась тараторить о том, как провела сегодняшний день за попытками ослабить узлы смирительной рубашки, как у неё почти получилось и как в итоге она вывихнула себе плечо. — Но сейчас всё уже хорошо! — заявила Суока, посмеиваясь. — Мне вкололи что-то болеутоляющее, и я чувствую себя просто отлично! Готова горы свернуть. Правда, голова стала гудеть сильнее обычного, но к этому делу я привыкшая. Она быстро вошла в раж, скача с темы на тему, сбиваясь, возвращаясь к началу мысли, и так по несколько раз. Астарион, не напоминая об обещанном ею откровении, какое-то время слушал этот нестройный лепет, изредка задавая наводящие вопросы. Один из них коснулся обстоятельств появления Суоки в клинике. — Почему ты была в крови, когда тебя привезли? — Опасаясь, что запал узницы скоро себя исчерпает, Астарион решил побыстрей подобраться к действительно интересующей его теме. — А, это… — хмыкнула Суока. — Она не моя. Кто-то из бравых солдатиков-фельдшеров теперь носит на своём бренном теле след моих зубок. Не помню, куда именно пришёлся укус, но кровищи было – дай боже! “Вполне ожидаемо, если вспомнить, в каком её привели состоянии”, — сделал вывод Астарион, а вслух продолжил: — Я слышал, как те, что скрутили тебя, говорили про наркотики. Ты из-за этого не могла себя контролировать, да? — А?... Нарко-о-отики? — непонимающе протянула она. И уже через секунду взорвалась разрозненными выкриками: — Вот же дрянь! Теперь понятно, почему меня сорвало без причины! Сука-Орин! Помириться она со мной хотела, ага, как же! — Да не кричи ты! — тоже повысил голос Астарион, пытаясь призвать Суоку к спокойствию. Дождавшись наступившей тишины и порадовавшись, что на вопли никто не сбежался, уточнил: — То есть, ты не наркоманка? И что это за Орин, которую ты так красноречиво обругала? — Наркоманка? Ещё чего не хватало! Как будто мне мало бед с башкой… — прошипела Суока, подавляя рвущиеся вверх истеричные нотки. — А Орин… Орин… Нет, в другой раз. Я помню, что задолжала тебе историю о фамилии и моём отце. Туда же отправится сказка про эту мразь. Сейчас я не смогу рассказать о ней, не откусив себе язык от злобы – извиняй! Она продолжила тихо чертыхаться и клеймить неизвестную такими выражениями, которых Астарион даже не слышал. На его оклики почти не реагировала, и в конце концов он сдался, решив, что лимит исчерпан. Спать не хотелось, результат есть. Пора уходить. Сделал он это не прощаясь – понимая, что за своей руганью Суока вряд ли его услышит, но потаённо надеясь, что завтра ей будет чуть лучше.***
Четверг. Та же схема, та же поза возле запертого карцера. То же ожидание. Однако в этот раз накопительный эффект от насильной бессонницы и препаратов давал о себе знать куда сильнее. Астариону стоило огромных усилий продержаться до условного времени побега, и теперь, сидя у двери, он поймал себя на том, что начал клевать носом. В довесок разболелась голова, а мысли превратились во что-то клубкоподобное, путанное, бесформенное. Видимо, придётся заставить себя как следует понервничать, иначе он уснёт прямо тут – на полу. Благо дело, щепетильная тема имелась. Оставалось убедить Суоку заговорить о ней. Напоминая о так и не озвученном, он заранее приготовился к отнекиваниям, но их не последовало. Будто бы позабыв о вчерашнем раздражении, Суока без каких-либо прелюдий ударилась в рассказ. Сбивчивый, страстный, пугающий. Выглядевший неправдоподобно, но при этом увлекательный. — Папаша мой был очень большой шишкой среди определённого круга людей. Такие дела делал, о которых тебе лучше и не знать. Его боялись, уважали. Конечно, до тех пор, пока он не поймал лбом пулю в одной из перестрелок. При упоминании смерти родителя её голос остался ровным, тон – спокойным. Ни отзвука скорби или сострадания. Хотя ещё ночь назад Суока буквально давилась словами об отце. — Не понял. Он что, был преступником? — неверяще переспросил Астарион. — Кое-кем похуже, — ответила она завуалированно. — Но, как видишь, даже таким расчётливым мерзавцам свойственно ошибаться. Надо отдать должное всем к этому причастным – дело замяли настолько быстро, что в прессу не просочилось ни строчки информации. Она в красках описывала, как частенько участвовала в отцовской деятельности, как запугивала, а бывало, что и калечила людей по его указке, при этом не называя ни одного имени, используя абстрактные выражения. И говорила Суока об этом так смело, с гордостью, словно верила, что творила благие дела, не боясь быть за них осуждённой. А на логичный вопрос о столь бесстрашном доверении Астариону подробностей о себе – смеясь отвечала, что в это всё равно никто не поверит, если он вздумает рассказать хоть кому-то. Ведь он психбольной. И она такая же. Или кое-кто похуже. Постепенно сомнения, вызванные рассказом, перестали терзать его. В конце концов, Астариона же когда-то усыновило настоящее чудовище, так почему бы и Суоке не быть дочерью какого-нибудь сумасшедшего монстра? Вполне вероятно, что они оба оказались тут по схожей причине. И пока он слушал шокирующую историю чужой жизни, в которую начинал непредвиденно верить, он окончательно убедился, что варианта остаться нормальной при таких обстоятельствах у Суоки не существовало даже в теории. — Моя болезнь была отцу на руку, — продолжала она увлечённо. — Ему нравилось, какой дикой я становилась во время своих припадков, устрашая своим поведением ему неугодных. Я была его любимицей, коронованной частичкой того же безумия, что имелось у него самого. По этой причине мне и пришлось сменить фамилию – чтобы до поры скрыться от тех, кто осведомлён о личности моего папочки, но не вхож в круг его надёжных знакомых. Никаких родственных связей, подтверждённых документами, существовать между нами не должно было. Своеобразное заметание следов, понимаешь? А после его смерти мне предстояло по-тихому продолжить его дело. Вот только паскуда-Орин решила иначе. Астарион мог бы поклясться, что услышал, как заскрипели зубы Суоки. Как её тело напряглось, сражаясь с эмоциями, и как в итоге не справилось, выплёскивая их через край. Её чувства затопили карцер и, казалось, начали просачиваться через дверные щели в коридор – тянуться к нему. Сердце разогналось, откликаясь на яркий спектр настроений Суоки. В этот момент Астарион ощущал себя энергетическим вампиром, напитываясь темпераментностью, плещущей из неё. Эта наэлектризованная энергия разгоняла кровь, учащала пульс, насыщала кислородом задыхающийся до этого мозг. Всё-таки решение он принял правильное. Суока и правда неосознанно ему помогала. — Так кто же в итоге эта Орин? — Воспряв духом и утратив сонливость, Астарион размял затёкшую шею. — А я ещё не рассказала? Вот ведь дырявая башка, — несколько глуповато хихикнула Суока. — Орин – это сука, которая, меня сюда закрыла, накачав какой-то дрянью. Теперь, после череды допросов, устроенных мне тутошними докторишками, пытавшимися вызнать, что именно я употребляла и как долго, я в этом уверена. Это тварь, решившая, что она куда достойней справится с делом отца, поэтому и устранила меня таким образом. Она прекрасно знала обо всём: и о моей болезни, и о моём наследстве. Именно из-за этого мы с ней и разругались в пух и прах прямо после похорон. Я даже думала, что больше её не увижу. Но спустя два месяца затишья она внезапно объявилась, захотела поговорить и помириться. Из камеры раздалось рычание, красноречиво сообщившее Астариону, как тяжело Суоке давались эти слова. Но, несмотря на его опасения, в этот раз она не ушла в себя – продолжила: — Орин позвала меня к себе в дом, завела душещипательные разговоры о нашем с ней детстве, а я развесила уши и даже не почуяла подвоха, пока она крошила мне в пиво психотропную хрень, по итогу сорвавшую мне крышу... Собственно, оттуда меня транспортировали сюда с припадком, причину которого я уже знаю наверняка… Ах да, ещё это моя долбанная сестра. А у тебя есть братья или сёстры? — совершенно стихийно спросила Суока, вероятно, пытаясь уйти от неприятных ей воспоминаний, или же просто не совладав с линией своей истории из-за сложности с концентрацией внимания, присущей её заболеванию. Астарион, ловивший каждое слово, несколько разочаровался сменой темы, но, с другой стороны, своё он уже получил, потому решил удовлетворить и её любопытство: — Есть и те и другие. Но никто из них мне не родня по крови. Да и вообще не родня ни в каком понимании. — Дай угадаю: они забили на тебя и оставили гнить здесь? — Скорее всего, никто из них даже не знает, что я попал сюда, — не вдаваясь в подробности, сухо сказал Астарион. Однако Суока, словно не заметив, а может, и правда не распознав в его тоне след холода, не унималась: — А что насчёт родителей? Они-то в курсе, что ты теперь тут прописался? — Я не собираюсь обсуждать это с тобой. Фраза прозвучала резче, чем задумывалось. Кровь застучала у висков, сознание начало заволакивать пеленой раздражения, смешавшегося с тоскливой безнадёжностью. — Тогда о чём ты вообще готов говорить, а? Только и делаешь, что отмалчиваешься, пока я наизнанку тебе выворачиваюсь! Какого чёрта? Зачем ты вообще сюда ходишь?! — Хрипный голос Суоки раздался откуда-то сверху. Её внезапное негодование заставило Астариона поднять голову, и он заметил движение в прорези окна. — Отвечай! — прорычали оттуда. — Иначе я больше и словом с тобой не обмолвлюсь. Он был не обязан этого делать. Не обязан вестись на провокации, не обязан реагировать. И всё же, ведомый чем-то инстинктивным, но нелогичным Астарион поднялся с пола и поравнялся с окном, встречаясь глазами со взглядом Суоки. Вспыхнувшее внутри секунду назад возмущение унялось, превратившись в расхлябанную усталость. В неё превращалось почти любое чувство. В нём уже давно ничего не горело долго. Сейчас он ей скажет. Но не только из-за собственной слабости. Скорее, из-за никак не списывающегося со счетов факта, что эта странная эмоциональная открытость, то ли вследствие её заболевания, то ли в силу её доверчивого характера, подкупала. Даже слишком. Как подкупал и жадный интерес, который Суока демонстрировала к его персоне, рождая этим робкую ответную реакцию. — Чтобы не спать и не видеть снов, — признался Астарион, выдерживая тяжёлый зрительный контакт и ожидая от неё любого отклика, любой реплики. Кроме, разве что, такой: — Ого. Я-то думала, что в тот раз плохо тебя разглядела, — не мигая всматриваясь в оконце, Суока склонила голову набок, — а ты и вправду весь белый… Даже брови. Почему? Резкий переход выбил Астариона из колеи. — Я альбинос… — промямлил он дезориентированно. — Это наследственное. — Да? Прямо как моя шизофрения! — радостно объявила Суока, продолжая изучать его лицо, а затем скользнула глазами по шее, плечам, груди… — И что, ни одного пигментированного волоска? Даже там? Она многозначительно ткнула взглядом Астариону ниже пояса, своей наглостью выводя его из состояния оцепенения. — А вот это тебя волновать не должно! — Он скривился и отвернулся прочь от её ехидных глаз. — Эй, ты чего? — Низко посмеиваясь, Суока прижалась носом к стеклу, и боковым зрением Астарион заметил, как она строит ему глупую рожицу. — Не обижайся на меня… Тебе идёт. Ты красивый. Её заявление было спорным и, скорее всего, предвзятым. Однако проверить его не представлялось возможным, так как доступ к зеркалам для больных был под запретом, а мутные отражения в стёклах окон мало что могли рассказать. За неполные три года Астарион уже почти забыл, как он выглядит. Но больше, чем внезапный комплимент, его тревожила амплитуда колебаний настроения Суоки: она была настолько хаотичной, что предсказать, как девушка поведёт себя через минуту, казалось невообразимым. Поэтому, поймав её на более-менее позитивной волне, он решил не ухудшать показатели и пробормотал: — Спасибо… Наверное… — Всегда пожалуйста! — Не отлипая от смотрового окошка, Суока сменила шуточную гримасу на серьёзный прищур. — Думаю, когда-нибудь ты обязательно расскажешь мне и про сны, и про родителей. Тебе просто нужно время. А тот, кто готов слушать, у тебя уже есть. — Снова этот уверенный тон. — Но хватит болтовни. Беги к себе, звёздочка, я устала. В отличие от тебя, мне сон иногда приносит облегчение, так что не обессудь – я на боковую. А тебе желаю продержаться ещё один день. Подмигнув ему на прощание, светлые глаза пропали из виду, прорезь опустела. Глядя в эту пустоту, Астарион пытался понять, насколько Суока права в своих прогнозах. Но так и не придя к какому-то конкретному выводу, он решил подумать об этом завтра ночью, когда они снова заговорят. Вот только у судьбы, вселенной, бога или кого-то ещё были иные планы на их встречу.***
Пятничное утро выдалось мрачным и промозглым. Март хмурился в окна лечебницы, задувал сквозняками в щели здания и никак не напоминал собой весну. Настроение персонала и многих пациентов было соответствующим погоде. Все истосковались по безоблачным денькам. Астариона же отсутствие солнца не печалило – он привык жить в тени, избегать ультрафиолета из-за чувствительности кожи и глаз. Возможно, сегодня он даже осмелится выбраться на прогулку, пока светило прячется за густыми тучами. После событий прошлой ночи хотелось проветрить голову. Ковыряя ложкой уже остывшую кашу, краем уха он слышал шумную возню Карлах и причитания Уилла за соседним столом – тот пытался вызнать у одной из медсестёр о ближайших развлекательных мероприятиях. Обыденные переругивания Клиир и Холилив после нравоучительных процедур звучали куда приглушённей. Разместившийся напротив него удручённый Гейл бормотал что-то о наступающем сезоне гроз, который он так не любил. Звуки сплелись и превратились в белый шум, который постепенно стал незаметным. Но лишь до тех пор, пока не исчез. Всё смолкло так внезапно, словно столовую накрыло огромным куполом. Стих стук ложек, прервались разговоры. Даже Клифгейт перестала ёрзать на месте. А затем повисшую тишину расколол голос. Её голос. Вне всяких сомнений! — Салют всем присутствующим здесь ненормальным! Задорная фраза просвистела над головами, и оторвав взгляд от своей тарелки, Астарион увидел в дверях Суоку. Да, под конвоем. Да, несколько заторможенную и явно обколотую чем-то успокаивающим. Но на своих двоих и без смирительной рубашки. Неожиданное зрелище вызвало испуг, показавшись нереальным. Возможно, у него начиналась фаза бесконтрольных микроснов – такое случалось и раньше из-за недосыпа. Но почему так рано? Если это правда, то, скорее всего, план придётся сворачивать. Ведь одно дело, когда ты видишь кошмары, лёжа в постели, и совсем другое – когда ты вырубаешься посреди завтрака, а твою, зачастую, не совсем адекватную реакцию на ужасающий сон лицезреют все вокруг… Засучив рукав рубашки и осторожно ущипнув себя за предплечье, Астарион чуть-чуть расслабился, ощутив дискомфорт. Он всё-таки не спал. А значит, и стоящая в дверях Суока была материальна. Свалявшаяся рваная чёлка падала ей на глаза, но отчего-то он знал – чувствовал, – что она смотрит на него. Это подтверждала улыбка, которой она одарила Астариона, зашагав точно в его направлении, чуть пошатываясь. Фельдшеры двинулись за ней следом. — Привет! — С разгону упав рядом с ним на скамью и едва не задев его плечом, Суока обернулась на свою непрошеную стражу и елейно мурлыкнула: — Вольно, мальчики. Я обещаю вести себя хорошо. Честно-честно! Санитары, безмолвно переглянувшись, сделали несколько шагов назад, не ослабляя бдительности. Подошедшая следом медсестра поставила перед Суокой поднос с её порцией и высыпала на него несколько таблеток, пройдясь по пациентке тяжёлым взглядом. Но та этого будто бы не заметила, принявшись увлеченно гонять пёстрые пилюли по растрескавшемуся пластику. Дождавшись, когда пространство вокруг них стало посвободнее, Астарион, пригнувшись к столу, прошептал: — Почему тебя выпустили так быстро? Я думал, ты в карцере на неделю, не меньше… Говорил он почти не размыкая губ, чтобы не привлекать внимания и не выдавать того, что они видят друг друга не в первый раз. — Я же сказала тебе, что могу прекрасно имитировать вменяемость. — Наигравшись с таблетками, она лукаво дёрнула бровью, а после занялась едой. Активно, но без аппетита. Несколько минут они провели в молчании. Суока задумчиво жевала, а Астарион то и дело оглядывался и ловил на себе вопросительные взгляды других пациентов, из-за которых в нём всё сильнее росло желание поскорее покинуть столовую. Но он оставался на месте, точно привязанный. Когда с завтраком было покончено, Суока, сцапав в горсть сразу все пилюли, запихала их в рот, запила разбавленным какао и, повернувшись к охранникам-фельдшерам, вывалила язык, демонстрируя, что таблетки добросовестно съедены. После чего вновь вернула внимание к соседу по скамейке. — Эй, Астарион, чем мы будем заниматься сегодня? Попробуем завоевать мир? — оживлённо поинтересовалась она, грохнув пустым стаканом о стол. — Так вы что, знакомы? — подал голос Гейл, очевидно, исподтишка наблюдавший за ними всё это время. Астарион не успел среагировать на вопрос. Несмотря на вколотые препараты, Суока оказалась на удивление шустрой. — Конечно! Мы со звёздочкой закадычные приятели! — заявила она громогласно и, словно в подкрепление этих слов, накрыла рукой напряжённый опасной беседой кулак Астариона, сжав его тёплыми пальцами, разукрашенными сорванными заусенцами. В больнице все без исключения знали, как он относился к прикосновениям. Не переносил их. Ненавидел, избегал, панически боялся. То был один из шрамов, оставленных ему в наследство ужасным прошлым. То был неизлечимый дефект. И итог от тактильности всегда был одинаков – боль. Но почему-то её ладонь не ударила тем самым – привычным – током: злым, жгучим, закупоривающим дыхательные пути. Ток был совсем другим. И пока Астарион пытался осознать произошедшее, вокруг зазвенел всеобщий шок от поступка новенькой. Декариос, ставший свидетелем этого почти что беспрецедентного действа, открыл рот в изумлении. Следом до слуха донёсся громкий кашель – это Карлах подавилась завтраком, скорее всего, тоже заметив из ряда вон выходящую сцену. А затем столовая снова погрузилась в тишину, оставляя Астариона один на один с потрескивающим точно электричество звуком, что рождали пальцы Суоки, выжидательно барабанящие по костяшкам его кулака.